Этносепаратизм на Северном Кавказе: российско-чеченская война

 Приход Дудаева к власти и его укрепление показывают, что он, вероятно, явился ставленником определенных политических кругов Москвы и одновременно пользовался поддержкой влиятельных чеченских тейпов. Имел место и взгляд на события 1991 г. в Грозном - разгон Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР в августе и обнародование Указа Д.Дудаева "Об объявлении суверенитета ЧР с 1 ноября 1991 г." - как на "единственную бескровную революцию на Кавказе в эпоху суверенизации бывшего СССР" /42/.

 Как бы то ни было, в результате этой "бескровной революции", совершенной Дудаевым и его сторонниками, чеченское общество раскололось, и тем самым гражданская война была предопределена. Ее кровавое развитие ускорил Указ Президента РФ "О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта" от 9 декабря 1994 г. и ввод с 11 декабря 1994 г. в Чечню массированной боевой и военной техники. Чеченские вооруженные формирования оказали сопротивление федеральным силам, и на Северном Кавказе началась необъявленная война. Она завершилась подписанием 30 августа 1996 г. в г. Хасавюрт (Дагестан) документов, определивших основу взаимоотношений между РФ и ЧР. 23 ноября 1996 г. в Подмосковье было подписано Соглашение о принципах взаимоотношений между федеральным центром и ЧР, а к концу года из Чечни были выведены федеральные войска. На состоявшихся 27 января 1997 г. президентских выборах победу одержал начальник главного штаба чеченского сопротивления Аслан Масхадов.

 В рассуждениях политиков и аналитиков относительно причин и предпосылок чеченской войны, того внезапного пробуждения интереса к Северному Кавказу со стороны Москвы, обычно фигурируют несколько объяснений.

 Главным считают нефтяной фактор: борьбу за контроль над грозненской нефтью и путями ее доставки. Обозреватели отмечают, что война в Чечне - случайно или нет - совпала с подписанием бакинского контракта, и Россия дала гарантии, что обеспечит стабильную перекачку ранней нефти по трубопроводу Баку-Грозный - Новороссийск с каспийских месторождений, где разворачивает свою работу международный нефтяной консорциум.

 Называют и другие причины: необходимость списать на войну якобы распроданное и разворованное военной верхушкой имущество и вооружение Варшавского договора, а также разграбление банковской системы России (так называемые "чеченские авизо")/43/. Высказывают предположение о том, что влиятельным экономическим и военным группам война нужна была для сохранения в Чечне бестаможенного коридора, расширения беспрепятственной торговли оружием /44/. Наконец, войну в Чечне пытаются объяснить и попыткой властей переключить общественное внимание с экономических трудностей, от неудач при проведении реформ, подыграть националистическим настроениям и просто наказать непокорных чеченцев, бросивших вызов центральной власти /45/.

 Приводимые российскими и зарубежными аналитиками и политиками факты, объясняющие подоплеку чеченской трагедии, трудно доказуемы. Порой создается впечатление, что многие сюжеты, которые муссируют должностные лица и пресса - например, вопрос о необходимости установления контроля над нефтемагистралями, - нужны были российским властям лишь для оправдания этой "войны без правил". Имеет место и чисто эмоциональное восприятие происходящего в Чечне, что затрудняет выявление истинных причин и источников данного спора.

Территории, на которых расположена современная Чечня, были завоеваны Россией в ходе так называемых "кавказских войн", которые русский царизм вел в 18 и 19 веках. Эти войны включали в себя и вооруженное вмешательство России в феодальные и этнические междоусобицы местных народов, и подавление царизмом национально-освободительных движений, и войны России с претендовавшими на Кавказ Ираном и Турцией, и наконец, собственно Кавказскую войну 1817-1864 гг., завершившуюся окончательным присоединением Кавказа к России /46/.

 Историки единодушно отмечают, что по количеству антиколониальных восстаний Чечня - несомненный рекордсмен из всех национальных окраин Российской империи и ее правопреемника - Советского Союза. Крупные волнения чеченцев (23 марта- 5 апреля 1932 г.) произошли в период проведения на Северном Кавказе коллективизации, в годы Великой Отечественной войны повстанческое движение чеченцев продолжалось с осени 1941 г. до осени 1943 г. В наказание за это 23 февраля 1944 г. сталинский режим осуществил беспрецедентную по жестокости операцию внутренних войск по выселению чеченцев и ингушей в Среднюю Азию и Казахстан /46/. Известный историк А.Некрич усмотрел в этой акции трагические последствия для последующих поколений: "Депортация народов с Кавказа и из Крыма была, несомненно, одним из проявлений глубокого кризиса сталинской системы, кризиса, который стал очевиден после войны. В многонациональном государстве, каким был Советский Союз, кризис системы проявился в первую очередь в области национальных отношений" /47/.

 Сама Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 г. "О ликвидации Чечено-Ингушской АССР и об административном устройстве ее территории") и поделена между Ставропольским краем, Дагестанской АССР, Северо-Осетинской АССР и Грузинской ССР. Лишь 9 января 1957 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР "О восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР", а месяцем позже - Указ Президиума ВС РСФСР "О восстановлении Чечено-Ингушской АССР и упразднении Грозненской области". В соответствии с Указом "О снятии ограничений по спецпоселению с чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей, выселенных в период Великой Отечественной войны" (16 августа 1956 г.) Чечено-Ингушской АССР вернули все отторгнутые в 1944 г. земли, за исключением Пригородного района, и в порядке компенсации ей прирезали три района Ставропольского края. В результате, территориальные притязания к чеченцам сейчас имеет не только казачество, но и администрация края /48/.

 Вероятно, в основе чеченского конфликта лежит совокупность многих факторов. Но есть в нем специфика, которая отличает его от аналогичных ситуаций на Кавказе и сближает с некоторыми конфликтами в странах Востока. Это - сильное воздействие традиционных факторов, что объясняется прежде всего сохранением в чеченском обществе тейповой и вирдовой (вирд- религиозная община) структуры, регулирующей общественные процессы. По свидетельству специалистов, еще в мирное время новая чеченская элита с помощью финансов, добытых не всегда законным путем, стала "поднимать" родные тейпы, подминая или смещая старую номенклатуру, а вирды обеспечивали этот процесс религиозной харизмой"/49/. Война же привела к стремительной исламизации чеченского общества.

 События, происходившие в Чечне с декабря 1994 г. по август 1996 г., с полным основанием подпадают под понятие вооруженный конфликт, несмотря на то, что в российских политических кругах длительное время не было единства в определении того, кто же является противоборствующими сторонами конфликта. Официальная Москва вообще отказывалась считать вооруженное противостояние в Чечне конфликтом, предпочитая такие эвфемизмы, как "наведение конституционного порядка", "разоружение незаконных формирований", "борьба с бандитизмом" и т.п., что сильно напоминало политическую риторику времен афганской войны, когда советская пропаганда называла участие Советской Армии во внутриафганской смуте "вводом ограниченного воинского контингента", выполнявшего "интернациональный долг".

 Этот конфликт, вне всякого сомнения, - внутренний. Сколько бы Дудаев, а за ним и другие лидеры чеченского сопротивления, ни говорили о государственном обособлении Чечни как о свершившемся факте, сколько бы они ни добивались международного признания самопровозглашенной республики, Чечня даже формально остается в составе России.

 Чеченский конфликт несет на себе все признаки государствообразующего, поскольку силы чеченского сопротивления вооруженным путем пытались добиться обособления от России или, по крайней мере, обрести новый статус в рамках федерации. Этот конфликт содержит в себе элементы ирредентизма, так как призывы присоединить к Чечне сопредельные территории, на которых проживают чеченцы ( в Ингушетии и Дагестане), и обращение к зарубежной чеченской диаспоре вернуться на свою историческую родину звучали на всем протяжении конфликта.

 Хотя российская сторона опровергает наличие в этом конфликте национально-этнических разногласий и делает упор на то, что это был типично "советский" конфликт, поскольку с обеих сторон воевали рядовые и офицеры бывшей Советской Армии, многие из которых имели совместный опыт участия в афганской войне, в "горячих точках" СНГ и даже в Югославии, эта война имела характерные черты этнического и религиозного противостояния. Об этом говорят чисто внешние признаки - принадлежность конфликтующих сторон к различным конфессиям.

 Хотя много уже сказано о поверхностном восприятии ислама чеченскими боевиками, равно как и о недостаточно глубоком по сравнению, например, с арабскими и даже среднеазиатскими государствами, проникновении мусульманской религии на Северный Кавказ, трудно опровергнуть тот факт, что свои политические и идейные разногласия противоборствующие стороны облекали очень часто в национальные и религиозные формулировки.

 Апелляция Дудаева к национальным и исламским ценностям, его стремление придать войне с Россией характер межцивилизационного столкновения призваны были найти в религии некий мистический источник единства. Ислам стал играть роль мобилизующего фактора. В то же время проявление религиозности в рядах чеченского сопротивления мало походило на попытку воспроизвести на чеченской почве аналог исламской революции. Скорее, риторика чеченских лидеров напоминала формулы третьемирской "теологии революции". Звучавшие в адрес России обвинения в том, что она является главным проводником антимусульманской агрессии, что она действует заодно с Западом /50/, имели пропагандистский запал и призваны были, наряду с прочим, обеспечить чеченскому сопротивлению поддержку со стороны мусульманского мира.

 Борьбе за целостность России не без помощи квазиправославной риторики в официальной российской трактовке был придан характер геополитического противостояния ислама и христианства. Форпостом и защитником последнего объявлялась Россия как продолжательница политики Российской империи на Кавказе /51/.

 Дудаевцам в полной мере не удалось превратить свою войну в некий аналог джихада времен имама Шамиля, да и этническая разноголосица, внутриклановые и религиозные противоречия, которые также служили помехой Шамилю и его последователям, сказываются в Чечне и в наши дни. Именно поэтому чеченская война не стала, да и вряд ли станет когда-либо общекавказской. Предложенная Дудаевым и во многом замешанная на религии идея "Кавказского общего дома", или "Дома кавказского содружества" - она была выдвинута в противовес и СНГ, и Конфедерации народов Кавказа - провалилась.

 Апелляция чеченской оппозиции к исламским ценностям обусловлена, помимо внутренней, внешней целью: мобилизовать общественное мнение мусульманского мира, заручиться политической и финансовой поддержкой его ведущих государств. Как утверждают некоторые дудаевцы (например, бывший министр иностранных дел в дудаевском правительстве Шамсутдин Юсеф), Россия сама оттолкнула от себя Чечню и бросила ее в объятия мусульманского мира/52/, который в религиозном, политическом, социально-экономическом отношении гораздо ближе республикам Кавказа, нежели западные демократии. Вместе с тем восприятие чеченско-российского конфликта в мусульманском мире не является прочеченским, и здесь за риторикой и политическими декларациями о мусульманской солидарности прослеживаются прагматизм и совсем иные, далекие от религии мотивы, толкающие либо на поддержку чеченских сепаратистов, либо на сдержанное отношение к их борьбе.

 Сильной поддержкой сторонники независимости Чечни пользуются в радикальных кругах исламских государств Ближнего и Среднего Востока, а также Центральной Азии. Здесь Чечня рассматривается как жертва "агрессии со стороны России", а сама война как "проявление российского империализма". Широкое хождение в политических кругах мусульманских стран получила теория о складывании некоего "антиисламского треугольника" - в Боснии, Ираке и Чечне, где Россия действует заодно с Западом, который-де ставит своей целью максимальный подрыв позиций ислама в мире.

 В целом же несмотря на то, что политики и общественные организации и в СНГ, и в странах БСВ высказывались за скорейшее прекращение кровопролития в Чечне, решение проблем в этом регионе за столом переговоров, мирным путем, открытой конфронтации с Москвой из-за Чечни в общем-то не последовало. В отличие от Афганистана, где в рядах муджахедов сражались выходцы из многих мусульманских регионов, в Чечне это были в основном представители так называемых черкесских общин Иордании, Сирии, Турции, члены некоторых радикальных международных организаций, таких как "Братья-мусульмане", например /53/.

 Несмотря на активное использование лидерами сепаратизма мусульманской риторики, активных действий в поддержку чеченцев не предприняло ни одно мусульманское государство. И если даже на неправительственном уровне солидарность выражалась, большинство стран Третьего мира с пониманием отнеслось к стремлению России сохранить свою территориальную целостность. На официальном уровне они выразили лишь озабоченность продолжающимся кровопролитием и "беспорядочным использованием силы", что свидетельствует о том, что сохранение и развитие межгосударственных отношений с Россией оказываются для них важнее идеи мусульманской солидарности. Кроме того, многие мусульманские страны сами сталкиваются у себя с проявлением сепаратизма и так же, как и Россия, не особенно щепетильны в выборе средств для борьбы с ним. Что касается Ирана, объявленного Вашингтоном оплотом международного терроризма и покровителем исламского фундаментализма, то и его руководителям отнюдь не с руки сейчас ссориться с Россией: позицию Тегерана в чеченском конфликте определяют более прагматичные соображения - заинтересованность в сотрудничестве с Москвой в военной области и в вопросах освоения Каспия.

 Существует некоторая специфика в отношении к чеченскому конфликту со стороны Азербайджана и Турции, но вряд ли они подходят к этой проблеме с позиций реализации идеи мусульманской солидарности. Здесь превалируют иные соображения.

 В российской печати появлялось немало сообщений о тайной поддержке Азербайджаном дудаевской оппозиции, в том числе и путем использования азербайджанской территории как перевалочного пункта поставки оружия силам чеченского сопротивления из "дальнего зарубежья". Утверждалось также, что Баку и Грозный стали крупнейшими в кавказском регионе перевалочными пунктами наркоторговли, что чеченские наемники воевали в Карабахе на стороне Азербайджана, и тогда якобы Эльчибей и Дудаев подписали соглашение о праве чеченцев забирать с собой оружие ("живая сила - оружие")/54/.

 Сотрудничество с Чечней, как предполагают некоторые российские аналитики, соответствует тактическим и стратегическим целям внешней политики Азербайджана, который нуждается в поддержке своей борьбы за Карабах, и кроме того, заинтересован в ослаблении или, по крайней мере, снижении контроля России за каспийской нефтью. Кроме того, Азербайджан, как и Чечня, может вернуться к выдвигавшейся в прошлом идее создания конфедерации мусульманских государств под эгидой Турции, в которой независимой Ичкерии отводилась бы роль северного форпоста /55/.

 Турция, где проживает крупнейшая на БСВ кавказская диаспора (около 7 млн. человек), на официальном уровне выступила за урегулирование конфликта мирными средствами. Не ставя под сомнение необходимость сохранения территориальной целостности России, турецкие власти тем не менее не препятствовали развернутой кавказской диаспорой кампании по поддержке Республики Ичкерия, отправке в Чечню добровольцев, в том числе и из других стран БСВ, организации тренировочных лагерей для дудаевских боевиков на территории Турции и Северного Кипра /56/. Осенью 1995 г. турецкое правительство выступило за вывод российских войск из Чечни и за ограничение российского контингента на Северном Кавказе под предлогом нарушения Москвой "фланговых ограничений" договора о сокращении войск и вооружений в Европе, заключенного в 1990 г.

 За действиями турецких и других сторонников независимости Чечни лежат не только симпатии к чеченскому сопротивлению или же стремление ослабить Россию, "наказать" ее за антиисламскую политику. Не меньшее значение имеет нефтяной фактор: ведь не может быть простым совпадением, что резкая эскалация действий чеченских боевиков совпадала по времени с решениями, принимавшимися нефтяными компаниями США, а также Анкарой, Тбилиси и Баку, относительно маршрутов экспортного транзита каспийской нефти.

 Что касается Запада, то он отреагировал на события в Чечне крайне сдержанно. Осуждались лишь методы, использовавшиеся российской армией, многочисленные жертвы среди мирного населения. Подвергались критике и такие явления российской политической жизни, как отсутствие гражданского контроля над армией, легкость, с какой правительство прибегает к военной силе. Подчеркивалось, что все это создает непредсказуемость и нестабильность, затрудняет вхождение России в международную политику.

 Западные политики считают также, что конфликт, наподобие чеченского, способен дестабилизировать ситуацию на Северном Кавказе, стать причиной социальных и политических потрясений на всем постсоветском пространстве. Он также может нарушить хрупкое политическое, этническое, религиозное равновесие в регионе Ближнего и Среднего Востока, словом, создать для Европы и США дополнительные трудности. Потому Запад готов закрывать глаза на нарушения прав человека в Чечне, лишь бы российское правительство удерживало там ситуацию под контролем.

 И все же, последствия чеченской войны представляют огромную опасность прежде всего для судеб самой России. Ведь нет никаких гарантий, что этот конфликт удастся минимизировать и саму конфликтную зону эффективно локализовать: сократить наращивание в регионе Северного Кавказа крупных контингентов войск, предотвратить неконтролируемое распространение оружия и наркотиков, массовую миграцию населения и, как следствие этого, - социальную, политическую, национально-этническую нестабильность.

 Чеченская война породила еще одну страшную угрозу - терроризм. По опыту других стран известно, что терроризм даже в благополучных странах не поддается быстрому лечению. Он способствует, кроме того, укреплению в обществе культа силы, насилия, пренебрежения основными правами человека, и прежде всего правом на жизнь. Чеченский кризис не стал исключением, превратившись в самый серьезный вызов нарождающейся демократической системе и гражданскому обществу в России. Он выявил крайне слабое воздействие на политику государства собственно российского и международного права, во многом подорвал престиж власти как защитницы правопорядка, гаранта безопасности граждан. Прервал он и процесс реформирования армии, которая вновь - по афганской и таджикской модели - оказалась втянута во внутричеченское клановое противоборство.

 Другая сторона этой проблемы - целостность России, которая поставлена перед серьезным испытанием. Военное вторжение, обращение к силе, иррациональная жестокость, проявленная войсками, сделали в Чечне то, чего не мог бы сделать ни Дудаев, ни какой-либо другой чеченский лидер - сопротивление чеченцев стало выглядеть как национально-освободительное движение, а религия в ранее не особенно набожном чеченском обществе быстро радикализировалась, способствуя наведению контактов чеченских неофитов с экстремистскими течениями мусульманского мира.

 Идея независимости пустила за время российско-чеченского вооруженного противостояния слишком глубокие корни, чтобы ею можно было пренебречь в дальнейших переговорах по урегулированию конфликта. Усиление влияния религии, рост авторитета традиционных исламских структур могли бы способствовать общей стабилизации и в Чечне, и во всем северокавказском регионе. В условиях же войны, невольного обострения национального, религиозного противостояния верх взяло воинственное течение ислама, для которого оборонительные задачи в определенный момент могут трансформироваться в наступательные. Речь не идет о мифической угрозе исламского фундаментализма, который якобы давно свил себе в Чечне гнездо. Скорее религия и национализм стали дополнительным аргументом в пользу непримиримой позиции части политиков, культивирования в рядах чеченского сопротивления идеи о несовместимости российского и кавказского мироустройств.

 Что касается внешних аспектов "чеченского синдрома" - использования военной силы при решении национальных и территориальных проблем, - то раньше всего они могут проявиться в государствах Закавказья, где политика России в Чечне в определенном смысле развязала руки местным политическим режимам, далеким от демократии и склонным решать возникающие проблемы с помощью авторитарных, силовых методов.

ВЫВОДЫ.

 1. Кавказ с его мини-гражданскими войнами, территориальными и национально-этническими конфликтами генерирует наиболее серьезные вызовы безопасности России, СНГ, сопредельных государств Третьего мира. За годы независимости ни одной из кавказских республик не удалось избежать тотального спада производства, массового обнищания населения, военно-политических катаклизмов, а Грузии и Азербайджану - военных переворотов. Но и для народов Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха, Чечни борьба за независимость обернулась не самыми радужными последствиями: экономической разрухой, изоляцией от внешнего мира и образованием военизированных авторитарных режимов.

 2. "Миротворчество" России, которая могла бы играть решающую роль в урегулировании конфликтных ситуаций на Кавказе, весьма специфично, поскольку она привносит во все конфликты соперничающие интересы российских элит. Кроме того, она либо стремится доказать свое главенство и оттеснить других миротворцев, либо предпочитает "заморозить" конфликт, чтобы в нужный момент (например, при решении вопросов о транспортировке маршрутов каспийской нефти) нажать на "болевые точки", "разогреть" его.

 3. Но конечно же, не только по этим причинам конфликты на Кавказе с таким трудом поддаются урегулированию. Пробивающие себе дорогу в новых независимых государствах Закавказья тенденции к авторитаризму, делающему ставку на силу и ограничивающему, в целях сохранения нелегитимных властных полномочий правящих режимов, права человека, свободу печати, другие демократические ценности, препятствуют разрешению конфликтов цивилизованным путем, с помощью переговоров и компромиссов. Политическое поведение конфликтующих сторон отмечено непримиримостью: помимо бесконечных, бесплодных дискуссий об "историческом первородстве" ("мы жили здесь раньше вас" и т.п., и потому "наши права выше") ситуацию усугубляет изначально высоко установленная планка в переговорном процессе ("все или ничего"), которую ни один из противников не хочет опускать первым. Очевидна также неспособность и нежелание вождей сепаратизма предвидеть пагубные последствия внешне эффектных, но на деле очень опасных шагов по "вывешиванию национального флага", то есть провозглашения независимости, отделения от государства. Столь же иррациональной и малоэффективной выглядит попытка официальных властей, будь то в Азербайджане, Грузии или в России, - "наказать" "мятежников", а тем более заставить их силой капитулировать, вернуться к прежнему, довоенному статусу после вспышек насилия, этнических чисток, многочисленных жертв и пролитой крови, порождающих взаимную "эскалацию ненависти".

 4. Нынешние конфликты на Кавказе отличаются особой жестокостью и кровопролитием еще и потому, что сформировавшиеся в период суверенизации многочисленные нерегулярные вооруженные силы стали орудием амбициозных политиков, двигателем братоубийственных войн. Доступность оружия и быстрое овладение партизанскими методами ведения войны делают эти формирования приспособленными к долговременным боевым действиям против регулярных армейских частей, особенно таких деморализованных, как российские, и только формирующихся, как местные регулярные армии.

 5. Соглашения о прекращении огня приостановили столкновения на этнической почве и широкомасштабные боевые действия на карабахском фронте, а также в зоне грузино-абхазского противостояния. Во всех закавказских государствах правящие режимы использовали эту передышку не только для усиления боеспособности вооруженных сил, но и для укрепления собственной власти: подавления оппозиции, свертывания демократических свобод под предлогом необходимости консолидации нации для отпора врагу, образ которого причудливо и попеременно, по прихоти властей, видоизменяется. Вчера это был "российский империализм", сегодня - оппозиция или местные сепаратисты. Не снимаются с повестки дня территориальные споры. Это означает, что угроза миру и стабильности на Кавказе сохраняется, и все конфликтующие стороны будут по-прежнему стремиться подключить к своим спорам внешних игроков - Россию, Турцию, Иран, страны Запада, с тем чтобы реализовать с их помощью свою политическую стратегию в каждой конкретной конфликтной ситуации. Вариант использования в Закавказье опыта урегулирования чеченского конфликта пока ни Баку, ни Тбилиси не просматривается: правящие режимы в этих странах занимают по проблемам сепаратизма жесткую позицию.

 6. С точки зрения экономических и материальных ресурсов хозяйственное освоение Кавказа является для России в настоящее время нереалистичным: она не способна обеспечить социальное выживание и политическую стабилизацию в этом регионе без того, чтобы взять на себя его дотирование. Но оно в любой форме окажется убыточным для российской экономики. И все же Россия не может позволить себе полностью свернуть свое присутствие на Кавказе либо "уйти" из него. Речь следовало бы вести лишь о корректировке курса в отношении кавказских конфликтов. В обозримом будущем Россия не может абстрагироваться от них и тем более - отстраниться от участия в их урегулировании и в силу исторической правопреемственности, ответственности за судьбу этнических русских, проживающих в конфликтных зонах, и в силу прямого воздействия нестабильности на Кавказе на этнополитическую ситуацию в северокавказских автономиях России и прилегающих к ним "русских районах" - Краснодарском и Ставропольском краях.

 7. Предшествующий опыт "миротворчества" России на Кавказе, который свелся главным образом к тому, чтобы принудить воюющие стороны заключить перемирие на приемлемых для российских военных условиях, привел к усилению влияния российского генералитета на политику, но не к закреплению экономических и политических позиций России в регионе. Иллюзорными оказались и надежды на то, что охлаждение отношений России и Запада из-за нарушения прав человека в Чечне усилят процессы интеграции России и государств Закавказья. Там Россия пока что может положиться как на своего союзника только на Армению и то, видимо, лишь в краткосрочной перспективе.

 8. Было бы крайне недальновидно также считать Армению и другие закавказские государства лишь пешками в руках опытных региональных игроков. Армения с ее нынешней российской ориентацией, Грузия, вынужденная опираться на военный потенциал России, Азербайджан, учитывающий тюркские приоритеты, давно уже пытаются проводить самостоятельную политику, искать новых стратегических партнеров (и доноров) на Западе и в странах БСВ. Складывающиеся в регионе военно-политические союзы - турецко-азербайджанский, с одной стороны, и российско-армянско-иранский - с другой, могут на какое-то время стать фактором стабилизации, подготовить условия для перехода к серьезным переговорам по карабахской проблеме. Но все же ни военные союзы, ни экономические и политические соображения и нефтяные выгоды не способны привести к нормальному сотрудничеству и миру в регионе. Неоправданными являются и расчеты на то, что Запад через свои нефтяные компании заставит стороны умиротвориться, чтобы создать возможность безопасно добывать и транспортировать нефть.

 10. Использование военной силы для борьбы с сепаратизмом во внутренних конфликтах в целом малоэффективно. "Разогрев" конфликт, трудно создать на "мятежной" территории стабильный режим, пользующийся доверием всего населения и способный привести враждующие стороны к мирному диалогу. Невозможно также предотвратить интернационализацию конфликта, что оказывает дестабилизирующее воздействие на всю региональную систему в целом.

 11. В целом международное сообщество активно не повлияло на ход конфликтов на Кавказе либо на их урегулирование, частично из-за того, что этот регион не является сферой главных политических и стратегических приоритетов Запада, а частично и из-за открытого противодействия Москвы, стремящейся единолично разрешать конфликты в постсоветском пространстве. Ни государства Третьего мира, ни Запад не собираются, как очевидно, признавать независимость самопровоглашенных НКР, Абхазии, Чечни, поскольку это способствовало бы усилению сепаратистских настроений в других странах мира, что чревато дестабилизацией и войнами. Хотя мировая общественность и осуждает методы, с которыми действовали российские войска в Чечне, террористические вылазки сепаратистов не найдут поддержки, поскольку терроризм подвергается единодушному осуждению во всем мире.

 12. Несмотря на многие серьезные издержки российской политики, в том числе и в Чечне, было бы ошибочным со стороны Запада допустить новую изоляцию России. Ее правозащитные и неправительственные организации нуждаются в партнерстве с Западом в первую очередь для того, чтобы стабилизировать обстановку на Кавказе. Особенно важной представляется такая сфера деятельности, как постоянное наблюдение за соблюдением прав человека, прав национальных и религиозных меньшинств в конфликтных зонах. Представляется важным также ужесточить меры международного воздействия в отношении инициаторов насилия, этнических чисток, вооруженных погромов. Ведь сумела же мировая общественность и ее организации достичь этого в бывшей Югославии, где военных преступников начали преследовать в судебном порядке.

 13. Но, конечно же, было бы наивным полагаться только на международные организации, международное сообщество. Прекращение войн в Карабахе, Абхазии и Чечне зависит все же не от международного фактора, а от того, способны ли противоборствующие стороны, националистические лидеры проявить политическую волю, в состоянии ли общество оказать на власть давление, принудить ее к мирному решению конфликта, заставив пойти на взаимные уступки и серьезные мирные переговоры. Если этого не произойдет, и Кавказ, и Россию ожидают нескончаемые войны с новыми жертвами, разрушениями, потоками беженцев, вспышками терроризма, словом, со всем тем, что во всем мире становится неизбежным следствием вооруженных конфликтов.