МОРАЛЬ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА 22 страница

Идеология общего блага имеет непосредственное отношение к принципу пользы. С одной стороны, она изначально возникает из неприятия своекорыстия и меркантилизма (к которым принцип пользы оказывается сведенным) и постоянно подпитывает себя этим пафосом. С другой стороны, в реальных условиях, когда возведенный на престол частно-групповой интерес не имеет никаких противовесов, а любые другие возможные интересы подавляются как ограниченные, антигосударственные или антинародные, критерии полезности как оценки средств для достижения поставленных целей вообще утрачиваются. Не случайно, что категория пользы исчезает из идеологии и общественной теории в обществах, экономика которых покоится на централизованно-плановых началах. Здесь, по существу, властвует «логика» бесполезности, непрактичности, нецелесообразности.

Из сказанного не следует, что общий интерес — только предрассудок, иллюзия и уловка морализирующего частногруппового мышления, надменно полагающего, что чистота нравов, нравственное благополучие общества может быть достигнуто ценою ограничения и даже подавления частных, индивидуальных интересов. Однако общий интерес как действительная, универсальная ценность актуален лишь в тех условиях, когда сообщество — носитель общего интереса — оказывается перед лицом угрозы со стороны внешнего врага или перед разрушительной силой природы, т.е. в моменты, когда без самоотверженной заботы о сообществе невозможно сохранение частей и элементов, это сообщество составляющих. Не случайно любая власть, придерживающаяся идеологии общего интереса, всегда держит в «рабочем состоянии» устрашающие образы врага, подогревая напряженность в общественном мнении, возбуждая чувства опасности и тревоги. Терроризируя население страны, она упрочивает свои позиции.

В истории общественной мысли можно встретить и другую, более распространенную и более старую точку зрения, согласно которой общий интерес не существует отдельно от частных интересов, более того, слагается из разнообразия частных интересов, так что человек, разумно и успешно реализующий собственный интерес способствует и благу других людей, благу целого. Это — позиция разумного эгоизма (ср. темы 11 и 27). Известная уже в античности, она концептуально оформляется в эпоху Просвещения в учениях о разумно понятом, просвещенном интересе. У этой доктрины есть вполне определенное экономическое основание: с развитием товарно-денежных отношений и присущих им форм разделения труда любая частная деятельность, сориентированная на создание конкурентоспособных товаров и услуг и, следовательно, на общественное признание этих результатов, оказывается общественно полезной. В возникающих здесь общественных связях и зависимостях И. Бентам, как и другие теоретики классического утилитаризма увидели истинное выражение общественной нравственности. При этом они не принимали во внимание, что люди, будучи действительно всесторонне зависимы друг от друга как экономические агенты и производители товаров и услуг, взаимоизолированы как субъекты частных интересов.

Отсюда можно понять недоразумения, которые возникают в связи с разумно-эгоистическим, да и вообще покоящимся на принципе полезности обоснованием нравственности. Если последнее не является апологетикой каких-то сложившихся и выявивших свою несправедливость социальных отношений, если оно не определяется неким лукавством или идеологическими позициями, оно спотыкается именно на непонимании того, что индивиды, определенные в качестве носителей частного интереса, отчуждены друг от друга. Но экономическая зависимость и человеческая отчужденность являются двумя сторонами одной медали, они взаимно опосредствованы. Основой этого опосредствования является тот тип общественных отношений, при котором каждый человек, стремясь к удовлетворению своего частного интереса, вступает во взаимоотношения с другим человеком, через которого он и реализует свой частный интерес.

В целом, сколь возвышенными бы ни были объяснения адептов разумного эгоизма, в конечном счете это учение представляет собой оправдание абсолютности частного интереса, а как практическое мироотношение — апологию эгоизма как такового. Ведь общий интерес, на который в конечном счете должен ориентироваться разумный эгоист, абстрактен, личный интерес, даже «просвещенный» и «правильно понятый», дан индивиду непосредственно и потому может служить действительным мотивом деятельности. Разумному эгоисту остается лишь уповать на то, что его интерес и есть тот самый замечательный «правильный» интерес.

Теории общего блага и разумного эгоизма, каждая по своему, предлагают этические основания и оправдание индивидуальному поведению и общественной практике. И в той, и в другой теории понятие интереса — общего или частного — оказывается важным, если не ключевым. Однако определение общего или частного интереса как доброго и злого, как мы видели, зависит от мировоззренческих установок мыслителя (идеолога) и, по существу, является следствием морализирования, в то время как действительно этическая проблема исполнения человеком обязанностей, его стремления к совершенству, к осуществлению идеала подменяется важными, но тем не менее другими — социальными — проблемами, т.е. переводится в социологический план и, следовательно, теряется как этическая проблема.

 

 

Этика пользы

 

В представлении о пользе, в понятиях и ценностях прагматистского сознания обобщаются требования, с которыми сталкивается человек в своей практической, целесообразной, творчески преобразовательной деятельности. Если говорить о развитых, узнаваемых образах, то прагматизм представляет собой тот тип сознания, который вырабатывается благодаря развитию не просто денежного, но рыночного хозяйства и предпринимательства в широком смысле этого слова. Поэтому рассмотрим принцип пользы в свете основных социальных характеристик предпринимательства.

1. С социально-этической точки зрения, предпринимательство представляет собой деятельность, посредством которой преобразуются социальные отношения, и в этом смысле является разновидностью социально-организующей, социально-творческой созидательной деятельности.

Предпринимательство в социально-экономическом плане неоднородно. Одно дело — торговое предпринимательство, или, как его называл М. Вебер, авантюристическое, финансово-спекулятивное, и другое — продуктивное, или промышленное. Именно с последним ассоциируются все основные положительные характеристики этого феномена, поскольку именно оно было вдохновлено высокой морально-религиозной идеей — протестантской этикой[156]. В той мере, в какой предпринимательство в целом можно рассматривать как своеобразную модель прагматического морального сознания, в этом сознании прослеживаются черты как одного, так и другого варианта предпринимательства.

 

Предприниматель — это деловой человек и делец, новатор и ловчила, самоотверженно отдающийся делу и видящий в деле лишь средство наживы, источник приобретательства. Предприниматель всегда целеустремлен, инициативен, решителен, готов идти на риск. Но в одном случае эти качества соединяются с бережливостью, расчетом, дисциплиной, всем тем, в чем проявляется культура практической деятельности. В ином — с лихостью, оборотистостью, рвачеством, приспособленчеством. Предприниматель всегда руководствуется своим частным интересом. Но в одном случае в частный интерес входит уважение в себе и другом достоинства и права на личную свободу; в ином — достоинство и свобода человека ставятся в зависимость от меры богатства, которым тот обладает. Речь идет именно о типах предпринимательства, о тенденциях, которые существуют в этом феномене и которые в реальности представлены в различных вариациях и комбинациях.

 

Если проанализировать предпринимательство в свете названных выше ценностей пользы, успеха, эффективности, то будет ясно, что в предпринимательстве востребуются одни качества и ценностные ориентиры человека и блокируются другие. Например, исполнительность, лояльность или конформность, предполагаемые любой службой, неактуальны для предпринимательства, требующего от человека в первую очередь инициативности, решительности, мобильности, готовности идти на риск. Функционирование организации основывается на воспроизводстве сложившегося в ней порядка. Предпринимательство же проникает в общественные связи и осваивает их в той мере, в какой они отвечают поставленным целям. В противном случае оно организует и преобразовывает их. Как социально-организующая и преобразующая окружающий мир деятельность предпринимательство представляет собой разновидность творчества, а именно, социального творчества.

Предпринимательство, в особенности промышленное предпринимательство, формирует деятельного, самостоятельно (автономно) мыслящего, имеющего развитое чувство собственного достоинства человека. Другое дело, как эти реальные качества воплощались и воплощаются в самой жизни, в общественных нравах. Ведь сферой их осуществления является конкуренция, которая опосредствуется состязанием не только разных товаров и услуг, но и столкновением различных характеров, интересов, амбиций. При этом целеустремленность, напористость, независимость одних сочетается с осторожностью, выжидательностью, неуверенностью других. И успех, хотя и в разной степени, может сопутствовать как одним, так и другим.

Как показывает социально-нравственный опыт, стремление к успеху, когда успех воспринимается как определяющая ценность, порой оборачивается тем, что успех — а в предпринимательстве это всегда возрастание капитала — ищется любой ценой и сам по себе. Свойственные прагматизму предприимчивость и стремление к успеху чреваты жаждой успеха именно любой ценой — за счет партнера, потребителя, ценой сверхэксплуатации социальных и природных ресурсов.

2. Творческая самостоятельность предпринимателя в действиях и осознание того, что в них он реально самоосуществляется, дают ему ощущение собственной свободы и независимости, ради которых он готов порой поставить на карту даже собственное благополучие. Однако независимость предпринимателя особого рода. Она зиждется на его собственности, на возможности не только владения, но и пользования и распоряжения ею, на размерах и характере обращения его капитала. Такого рода свобода ограниченна, она имеет вполне определенные рамки — только неподотчетности (ср. с темой 18). Так что предприниматель скорее принимает экономическое понимание свободы как свободы не регулируемого извне рынка и как правило игнорирует морально-правовое и этико-политическое понимание свободы.

Чувство хозяина собственного положения — основа независимости и достоинства. Активность, ответственность, самостоятельность — это не просто личные качества, ведь речь не идет о психологии, о характере; это — социально-типические качества. Поскольку в условиях товарно-денежного хозяйства деньги являются универсальной социальной силой (они вездесущи и способны превращаться во что угодно), обладатель денег может позволить себе быть независимым, как и любой владелец таких товаров, услуг и способностей, которые могут быть проданы.

 

Речь идет именно о социальной, а не внутренней, основывающейся на духовной самодостаточности, независимости. В то же время в определенных обстоятельствах и духовная независимость при соответствующем содержательном наполнении может стать источником социальной независимости. Не предпринимательство, а обладание свободными деньгами делает человека независимым. С точки зрения достижения такой независимости, предпринимательство является наиболее эффективным из социально созидательных видов деятельности.

 

Частная собственность является одной из предпосылок действительной социальной независимости. Но независимость обретается еще и благодаря достижению успеха — отнюдь не в том смысле, что «победителя не судят», но в том, что успех выступает своего рода апробацией усилий, тактики и техники действий (решений). Успех — это не просто личное достижение, это и подтверждение того, что субъект действия сумел управлять ситуацией и заставить ее служить своим целям. Успешная деятельность в большей или меньшей степени изменяет обстоятельства, микросреду, модифицирует действующие правила и нормы. Успех как бы позволяет человеку освободить себя от предписанных правил и ввести свои установления в том социальном пространстве, которое завоевано им благодаря собственному успеху. Достижение успеха потому дает возможность отрешиться от стереотипов, что успешная деятельность ведет к определенному изменению социальности, следовательно, к сужению границ действенности старых правил и норм, к созданию условий для их обновления. В предпринимательстве, которое во многом способствует приращению общественного богатства (выраженного в капитале), индивид, ответственный за это приращение, оказывается и суверенным в обустройстве измененной социальности. Это важно подчеркнуть, ибо предпринимательство осуществляется не через воздействие на предметы природы или продукты овеществленного труда, но через воздействие и преобразование условий и порядка общественной жизни.

На примере предпринимательства хорошо видно, что в практической сфере деятельность оценивается только сообразно с полученными результатами: продукты производства и услуги оцениваются на рынке. Конкуренция — это соревнование товаров и услуг, в ходе которой осуществляется отбор партнеров и потребителей. И в этом отношении конкуренция является важным фактором повышения эффективности производства. Однако сплошь и рядом она оказывается ристалищем честолюбивых амбиций, стремлений каждого из конкурентов не просто одержать верх, но и подчинить или подавить соперника. К тому же ситуация конкуренции, как бы предполагающая равенство возможностей, оказывается предпосылкой того, что люди начинают сравнивать достижения друг друга, и обобщение этих сравнений во многом оказывается стимулом деятельности. Тем самым конкуренция сталкивает фундаментальную для демократического сознания политико-правовую идею равенства с фактическими различиями в способностях и возможностях людей. Предпринимательство, конкуренция, ориентация на социально значимый и символически зафиксированный успех заставляют игнорировать какие бы то ни было социальные различия людей, но вместе с тем и подвергать сравнению всех со всеми. Понятно, что для многих такое сравнение неблагоприятно, и это порождает социальную ревность, зависть, перерастающую в ненависть, злобу, мстительность.

В конкуренции каждый отвечает за себя. Этот принцип прямо соотносится с существенной характеристикой нравственности, состоящей в том, что человек как моральный субъект берет личную ответственность не только за свои собственные поступки, но и за то, что происходит вокруг. Однако мораль вырабатывает одновременно особые духовные и социально-психологические механизмы, призванные воспрепятствовать появлению гордыни — мораль требует от человека заботы и чуткости, совестливости и кротости. Логика полезности провоцирует иные отношения: поскольку установлено, что в делах каждый отвечает за себя сам, то каждый проявляет внимание к другому лишь в той мере, в какой другой представляет интерес; в противном случае другой — безразличен. Отсюда двойной стандарт: забота — о себе, произвол — в отношении к другим; автономия — для себя, «гетерономия» — в отношении к другому. Деловой человек независим, активен, он отвечает за себя. Но одновременно он начинает рассматривать других как элемент обстоятельств и стремится к тому, чтобы отвечать за других, не принимая во внимание, желают ли другие такого снятия с себя ответственности.

Предприниматель предприимчив, он самостоятелен в выборе целей и задач своей деятельности, в определении средств их реализации. Однако его выбор никогда не своеволен в отношении предмета деятельности. Он организует производство вещей и услуг не для личного потребления, а для продажи. Польза, с экономической точки зрения, это общественно признанная характеристика предметов, услуг, явлений, годных к удовлетворению определенных потребностей и интересов. Что полезно, а что нет, в действительности определяется рынком, т.е. в столкновении спроса и предложения. Коль скоро полезность выявляется в процессе рыночного сопоставления качества различных товаров и услуг, в процессе обмена, то человек как агент коммерческой деятельности вынужден принимать существующие в рамках этих отношений и апробированные стратегии поведения, стандарты, правила, т.е. адаптироваться к этим отношениям. Иными словами, не только польза как ценность выявляется лишь в том социальном пространстве, которым является рынок, но и человек, стремящийся к пользе, становится социально определенным человеком, лишь найдя свое место в этом пространстве.

Вовлеченность в рыночные отношения требует взаимного учета интересов и прав, требует известной «функциональности», обезличивания, подчинения ситуации и принятым установлениям. Одиозный для многих принцип «Ты — мне, я — тебе» как раз утверждает и контролирует отношения взаимопользования. Их суть заключается в том, что человек, стремясь к удовлетворению своего частного интереса, вступает во взаимоотношения с другим человеком, через которого он и реализует собственный интерес. Очевидно, что взаимопользование возможно лишь как обмен: вступающие в него люди взаимно поставляют средства для удовлетворения своих интересов. Это отношения равенства, отношения воздающей справедливости. Трудно назвать какой-либо иной, помимо взаимопользования, принцип, посредством которого равенство и справедливость утверждались в человеческих отношениях столь естественно и спонтанно. Однако отношения взаимопользования носят вещный характер. Ведь индивиды представлены друг для друга только как носители товаров и услуг, как исполнители определенных ролей и функций, но не как личности. В этом проявляется безличный характер отношений взаимопользования. Деловой человек вершит свои дела невзирая на лица, и эта беспристрастность чревата тем, что человеческие отношения операционализируются, строятся по типу чисто функциональных, технических отношений и, таким образом, лишаются человечности.

Взаимопользование в известном смысле дегуманизирует его участников. Но одновременно оно представляет уникальное преимущество, позволяя отрешиться от лиц, быть беспристрастным, игнорировать не касающиеся дела качества партнера как носителя каких-то социальных, культурно-образовательных, национальных и прочих атрибутов. В широком социально-философском плане, принцип полезности лежит в основе гражданского общества, т.е. системы политико-правовых, социальных и экономических механизмов, духовных представлений и соответствующих нормативных регуляторов, гарантирующих автономию индивидов, их равенство перед законом, охрану их имущества и юридических прав, возможность для каждого в меру своей готовности реализовывать собственный интерес.

 

 

Польза и добродетель

 

Польза ни под каким видом не может заменить добродетель. И вопрос не заключается в определении меры включения принципа полезности в обоснование поведения с тем, чтобы нравственность и целесообразность как бы опосредствовали друг друга. В сориентированном исключительно на пользу сознании любые ценности, не относящиеся к доминирующей ориентации, признаются производными и, следовательно, второстепенными.

М. Веберу принадлежит мысль о том, что протестантская этика явилась в истории европейской цивилизации тем духовным феноменом, благодаря которому была заполнена пропасть между бренностью меркантильных забот и возвышенностью духовных помыслов. Практически это выразилось в осознании необходимости нравственных ограничений принципа полезности и в формировании этих ограничений. Усилия во имя пользы и успеха были поставлены на службу Богу и освящены благородными целями.

И все же компромисс между добродетелью и принципом полезности невозможен, во всяком случае невозможен в плане разрешения реальных жизненных противоречий. Однако как и в случае с наслаждением, в этике подвергается критике не принцип пользы, а прагматизм. Подвергнутый коррекции с позиций принципа наслаждения, принципа совершенства и принципа любви он сохраняет свою действенность в рамках универсальной морали.

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

 

1. В каких правилах «житейской мудрости» и нормативно-ценностных

формулировках отражается опыт пользо-ориентированной деятельности?

2. В чем заключается реализм принципа пользы? Каков смысл различения 3.

Фрейдом принципа удовольствия и принципа реальности?

3. Каков социально-экономический и социокультурный смысл

предпринимательства?

4. Сформулируйте основные социально-нравственные признаки

предпринимательской деятельности.

5. Насколько обоснованно вменение требований нравственного характера

предпринимателям в их профессиональной деятельности?

 

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали. М., 1987. Франклин Б. Автобиография // Франклин Б. Избр. произв. М., 1956.

 

 

ТЕМА 23

 

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

 

 

____

 

Этимологически русское слово «справедливость» с очевидностью восходит к слову «правда», родственному (или по крайней мере созвучному) слову «праведность». В европейских языках соответствующие слова указывают на происхождение от латинского слова «justitia» — «юстиция», свидетельствующем (как и в греческом — dikaios) о его связи с юридическим законом. Было бы неверно делать из этого какие-либо выводы, касающиеся русского понимания справедливости (что нередко встречается в современной политической публицистике), поскольку в старинном значении слово «правда» означало и установленный закон (ср. «Русская Правда»[157]) В словаре В. Даля «справедливость» также приравнивается слову «правда», однако в значении «правосудие», а основное слово — «справедливый» помещено в кусте слов, производных от слова «справливать» (т.е. править, прямить, выправлять), и в качестве первых значений имеет: «правильный», «сделанный законно», а затем уже «по правде», «по совести», «по правоте».

Это лексико-семантическое обстоятельство представляет интерес и для раскрытия нравственного значения справедливости, и для понимания справедливости как этической проблемы.

____

 

 

Понятие справедливости

 

Справедливость является одним из принципов, регулирующих взаимоотношения между людьми по поводу распределения (перераспределения), в том числе взаимного (в обмене, дарении-отдаривании), социальных ценностей. Социальные ценности понимаются в самом широком смысле. Это — совобода, благоприятные возможности, доходы и богатства, знаки престижа и уважения и т.д.

 

Справедливыми считают исполняющих закон и отвечающих добром на добро, а несправедливыми — чинящих произвол, нарушающих права людей (лишающих свободы и имущества), не помнящих сделанного добра. Справедливым признается воздаяние каждому по заслугам и, соответственно, несправедливым — незаслуженные почести и наказания. В частности, несправедливо получение одними благ за счет блага других и перекладывание на других собственных обязанностей. Справедливым признается исполнение обязательств (накладываемых договором или обетом) и обязанностей, не только ясно выраженных, но и подразумеваемых (либо сложившимся порядком вещей, либо предшествующими отношениями). Справедливы объективные решения и несправедливы — пристрастные.

 

Уже из простого перечисления социальных ценностей видно, что справедливость — это принцип, регулирующий отношения между людьми как членами сообщества и в качестве таковых имеющими определенный статус, наделенными обязанностями и правами. Поэтому многие мыслители, начиная с Платона и Аристотеля, рассматривали справедливость как социальную добродетель. Современный социальный философ, Дж. Ролз, автор наиболее выдающегося современного труда по этой проблеме — «Теория справедливости», сравнивает справедливость с истиной: как истина является главной добродетелью мысли, так справедливость — первая добродетель общественных институтов. Поэтому через всю историю философии проходит мысль, что справедливость — это то, что содействует общему благу.

 

Вспомним учение Аристотеля о добродетелях. Справедливость, по Аристотелю, — тоже добродетель, но особого рода: она — «совершенная добродетель», «величайшая из добродетелей», если не сказать «добродетель в целом». Справедливость как бы управляет другими добродетелями. Через закон она предписывает, в каких делах проявляет себя мужественный, в каких благоразумный, в каких сдержанный. Так и несправедливость как бы стоит над остальными пороками. Пороки ведь могут быть несвоекорыстными: таковы трусость, злоба или скупость. Но своекорыстие может проявляться в действиях, которые нельзя отнести к какому-либо из пороков, но человека, их совершающего, мы называем подлым и несправедливым[158].

 

 

Справедливость распределительная и уравнивающая

 

От Аристотеля идет традиция различения двух видов справедливости — распределительной (или воздающей, дистрибутивной) и уравнивающей (или направительной, коммутативной). Первая связана с распределением почестей, имущества и других материальных благ между гражданами или, шире, членами какого-либо сообщества. Здесь справедливость заключается в том, чтобы ограниченное количество благ было распределено по достоинству — пропорционально заслугам. Вторая связана с обменом, и справедливость призвана уравнять стороны, участвующие в обмене. Здесь достоинство лиц не принимается во внимание. При этом неважно, осуществляется ли обмен (в широком смысле слова — как взаимодействие) произвольно, как при разного рода сделках (хозяйственных или финансовых), где действие производится по воле участвующих в нем, или непроизвольно, как при разного рода тайных действиях (распутстве, сводничестве, лжесвидетельствовании, колдовстве, краже, убийстве), или подневольно, как в случаях навязывания действий (брань, унижение, посрамление, ограбление, пленение, умерщвление).

 

Хотя справедливость нередко касается распределения благ, она сама от благ не зависит. В частности, справедливость не зависит от благосостояния. Представим ситуацию, когда два работника в одной фирме получают за одну и ту же работу равную плату в 500 рублей. Приходит новый начальник, который выбивает дополнительные средства в фонд заработной платы. Зарплата всех повышается. Но один из работников — старый университетский приятель начальника, и ему поэтому назначается большая зарплата. Так что теперь за ту же самую работу один работник получает 1.000 рублей, а другой 1.500 рублей. В целом благосостояние выросло. Но тот, кто стал получать 1.000 рублей при том, что его коллега 1.500 рублей (хотя повышение зарплаты и изменение ставок имело одно и то же условие), оценивает новую ситуацию как несправедливую. Повышение благосостояния не воспринимается нравственным сознанием как достаточное основание для необоснованного нарушения равенства.

 

Как социальная добродетель справедливость отличается от многих других тем, что степень относительности ее содержания,точнее, конкретно-социальной изменчивости предполагаемых ею критериев, гораздо выше. Одним из первых обратил на это внимание Д. Юм, сделавший вывод о том, что справедливость — «искусственная» добродетель, между тем как милосердие — «естественная». Справедливость предполагает некоторый уровень согласия между членами сообщества относительно принципов, по которым они живут. Эти принципы могут меняться (стихийно или произвольно, по решению людей), но конкретное понимание справедливости зависит от того, какие правила и привычки установились в данном сообществе. И раз они установились, даже как неправильные, справедливость измеряется по ним, и нарушение этих правил, пусть даже во имя восстановления высоких стандартов справедливости, может восприниматься как несправедливость.

 

К примеру, некий учитель N ставит оценки в зависимости от услужливости ученика. Все ученики класса об этом знают и по мере желания живут по этим правилам. В этих условиях высокая оценка какого-то неуслужливого ученика только по знанию, будет рассматриваться услужливыми как нарушение установленных правил и, стало быть, как нарушение справедливости.

 

 

Справедливость как равенство

 

Справедливость в первую очередь выступает как проблема равенства. Самое простое содержание принципа справедливости заключается в требовании соблюдения равенства. Эта связь справедливости и равенства нашла отражение в одной из первых известных нам формулировок правила справедливости, фиксирующего отношения взаимного воздаяния, закрепленные в институте кровной мести: «Поступай по отношению к другим так, как. они поступают по отношению к тебе». Это — правило талиона, известное у нас главным образом по ветхозаветной заповеди «Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб», однако исторически встречающееся у всех народов на стадии их родового развития. Это правило требует возмездия (мести), но при своей непременности оно не должно превышать нанесенного ущерба.

С мотивационной и нормативной точек зрения, талион был довольно простым правилом. Однако как видно из его формулировок, он устанавливал суровые ограничения на акции мести. Появление талиона было одним из знаков перехода от дикости к варварству.