III. Композиция романа

Роман построен в форме семейных записок П. А. Гринева, главным образом о тех “неожиданных происшествиях”, которые “имели важные влияния на всю его жизнь и дали его душе сильное и благое потрясение”. Такая форма изложения давала возможность Пушкину провести через цензурные рогатки произведение, в котором основной является тема крестьянской революции. Автор записок П. А. Гринев – рядовой дворянин конца XVIII века, разделяющий взгляд правительственных и помещичьих кругов на Пугачевское восстание как на разбой, а на войско Пугачева как шайку мошенников.

Поэтому с первого взгляда кажется, что все в романе с официальной точки зрения политически благонадежно: симпатии Пушкина якобы на стороне дворянства, Пушкин жалеет казненных Пугачевым защитников Белогорской крепости, царица выступает в роли благодетельницы Маши Мироновой. На самом же деле все это далеко не так.

Дело в том, что Пушкин заставляет Гринева подробно и точно излагать факты, и вот эти-то факты при их сопоставлении говорят читателю не то, что хотел бы сказать Гринев, и читатель осмысливает их по Пушкину, а не по Гриневу.

Роман построен так, что в исторической ее части все время сопоставляются два враждебных лагеря: народный, во главе которого стоит Пугачев, и дворянский, возглавляемый Екатериной II. Между ними идет борьба, и основные герои “семейственных записок” – Гринев и Маша Миронова – волею обстоятельств сталкиваются и с тем и другим лагерем. Они должны были сделать выбор между двумя борющимися силами. Они его и сделали: остались верными дворянско-помещичьему миру.

1–5 главы – формирование личности рассказчика до начала Пугачевского восстания.
6–12 главы– появление Пугачева, изменения внутреннего мира рассказчика под влиянием “сильного и благого потрясения”.
13–14 – развернутый эпилог.

3. Косность провинциального русского помещичьего быта как причина жестокости народного бунта в повести «Дубровский».

4. Эволюция замысла исторического романа: от образа дворянина-пугачевца к герою – свидетелю и летописцу восстания.

5. «Капитанская дочка» как исторический роман.

Публикация и первые отзывы[править | править вики-текст]

«Капитанская дочка» была опубликована за месяц до гибели автора в издававшемся им журнале «Современник» под видом записок покойного Петра Гринёва. Из этого и последующих изданий романа по цензурным соображениям была выпущена глава о бунте крестьян в деревне Гринёва, сохранившаяся в черновой рукописи. До 1838 года никаких печатных отзывов на повесть не последовало, однако Гоголь в январе 1837 года отмечал, что она «произвела всеобщий эффект». А. И. Тургенев писал 9 января 1837 года К. Я. Булгакову^[19]:

Повесть Пушкина… так здесь прославилась, чтоБарант, не шутя, предлагал автору, при мне, перевести её на французский с его помощию, но как он выразит оригинальность этого слога, этой эпохи, этих характеров старорусских и этой девичьей русской прелести — кои набросаны во всей повести? Главная прелесть в рассказе, а рассказ перерассказать на другом языке — трудно.

Незадолго до публикации П. А. Вяземский, слышавший роман в авторском чтении в усадьбе Остафьево, прислал Пушкину мелкие замечания относительно фактологии^[20]. Пушкин просил критики и у князя В. Ф. Одоевского, который отвечал в январском письме:

Пугачёвслишком скоро, после того как о нем в первый раз говорится, нападает на крепость; увеличение слухов не довольно растянуто — читатель не имеет времени побояться за жителей Белогорской крепости, когда она уже и взята. Савельич чудо! Это лицо самое трагическое, т. е. которого больше всех жаль в повести. Пугачев чудесен; он нарисован мастерски. Швабрин набросан прекрасно, но только набросан; для зубов читателя трудно пережевать его переход из гвардии офицера в сообщники Пугачева. Маша так долго в его власти, а он не пользуется этими минутами.

Н. Страхов отмечал сходство «семейственных записок» Гринёва с «Семейной хроникой» С. Аксакова и с жанром семейной хроники вообще: это рассказ о семейных отношениях, «о том, как Пётр Гринёв женился на дочери капитана Миронова», где чувства жениха и невесты ясны с самого начала и только всякие случайности препятствуют их женитьбе^[21]. Впрочем, сочетание исторической и семейной хроники характерно и для романов Вальтера Скотта^[17].

Традиционные для вальтерскоттовцев мотивы удачно перенесены Пушкиным на русскую почву: «По размеру не более, чем одна пятая среднего романа Вальтера Скотта. Манера рассказа сжатая, точная, экономная, хотя и более просторная и неторопливая, чем в пушкинских повестях», — отмечает Д. Мирский^[5]. По его мнению, «Капитанская дочка» больше других произведений Пушкина повлияла на становление реализма в русской литературе — это «реализм, экономный в средствах, сдержанно юмористичный, лишённый всякого нажима»^[5].

Обсуждая стилистику повести, Н. Греч в 1840 году писал, что Пушкин «с удивительным искусством умел схватить и выразить характер и тон средины XVIII века»^[22]. Не подпишись Пушкин под повестью — «и действительно можно подумать, что это в самом деле написал какой-то старинный человек, бывший очевидцем и героем описанных событий, до того рассказ наивен и безыскусствен», — соглашался с ним Ф. Достоевский^[23]. Восторженный отзыв оставил о романе Н. В. Гоголь^[24]:

Решительно лучшее русское произведенье в повествовательном роде. Сравнительно с «Капитанской дочкой» все наши романы и повести кажутся приторной размазней. <...> В первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей.

Зарубежные критики далеко не столь единодушны в своих восторгах по поводу «Капитанской дочки», как русские. В частности, суровый отзыв о произведении приписывается ирландскому писателю Джеймсу Джойсу^[25]:

В этой повести ни грамма интеллекта. Недурно для своего времени, но в наше время люди куда сложнее. Не могу понять, как можно увлекаться столь примитивной продукцией — сказками, которые могли забавлять кого-то в детстве, о бойцах, злодеях, доблестных героях и конях, скачущих по степям с припрятанной в уголке прекрасной девицей лет семнадцати от роду, которая только и ждёт, что её спасут в подходящий момент.