К переписчику (Дает правила писать ровно и прямо)

Пиши прямо и строки води прямо, чтобы рука не заносилась у тебя вверх и не пускалась стремглав вниз. Не принуждай перо ходить излучинами, подобно Эзопову раку, но пусть идет по пря­мой черте, подаваясь вперед, как бы по нитке, с помощию кото­рой плотник во всем наблюдает ровность и избегает всякой непрямизны. Косое неблаговидно, а прямое приятно на вид тем, что не заставляет глаза читающих, подобно оцепам, то подниматься вверх, то опускаться вниз, что и мне довелось делать, когда стал я читать написанное тобою. Поелику строки лежали уступами, то, когда должно было переходить из одной строки в другую, дела­лось необходимым отыскивать конец предыдущей строки. А как и в этом не оказывалось никакого порядка, то надобно было воз­вращаться назад и отыскивать порядок, бродя по излучинам на­зад и вперед, как говорят о Тезее, с Ариадниною нитью. Итак, пиши прямо и не вводи ум в заблуждение косым и кривым сво­им письмом.

328 (339). К Ливанию (Уступает ему славу в красноречии как забывший, чему научился у софис­тов, и занимающийся Моисеем и другими пророками; напоминает ему об Анисиевом сыне и просит не презирать его за бедность)

Чего не в состоянии сказать софист, и такой софист, которого искусство, по общему признанию, в том и состоит, чтобы великое, когда хочет, делать малым, а малое облекать величием? Подобное нечто доказал и ты в рассуждении меня, потому что письмо это, как назвали бы вы, требующие отборности в словах,— пачкан­ное и не более сносное, как и то, которое теперь у тебя в руках, до того превознес ты словом своим, что признаешь себя побежден­ным, и за него уступаешь мне первенство в искусстве писать, подражая в этом отцам, когда они в шутку дозволяют детям гор­диться над ними победою, не терпя чрез то вреда сами и питая тем любочестие детей. И действительно, сколько неизъяснимой приятности в этом слове, в котором ты забавляешься надо мною, как Полидам или Митон какой, увертывающийся от меня при состязании в кулачном бою или в борьбе! Ибо сколько я ни всматривался, не нашел и признаков слабости, почему требующие в слове превосходства еще более удивляются здесь силе твоей и тому, что мог ты столько низойти ко мне в своих шутках, как будто плывущего варвара взялся провести за Афон.

А теперь, чудный мой, беседую с Моисеем, с Илиею и с по­добными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке,— и что у них занял, то и говорю; все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то за­былось это со временем. Но ты пиши ко мне, содержанием пи­сем избирая что-нибудь другое, чтоб и себя показать, и меня не изобличать.

Я представлял уже тебе Анисиева сына как собственного свое­го. А если он мой, то по отце детище, нищий по нищем. И что говорю, то понятно человеку мудрому и софисту.

К Ливанию (Письмо, полученное от Ливания, сравнивает с розами и с шипами)

Охотники до роз, как и свойственно любителям красоты, не изъявляют негодования и на шипы, среди которых вырастает цве­ток. А мне довелось слышать, что кто-то в шутку или вправду говорил о розах нечто подобное, а именно: как воспламененным любовию какие-то уязвления любви, как и розе придала приро­да тонкие иглы, колючими этими шипами в срывающем цветок раздражая большее к нему вожделение. Что же значит это упо­минание о розе в письме моем? Конечно, нет нужды толковать это тебе, который помнишь собственное свое письмо. Оно было точно розовый цветок, в своем сладкоречии развернувший пре­до мною целую весну, но как иглами укололо меня некоторыми упреками и обвинениями. Впрочем, в удовольствие мне и шипы твоих писем: они воспламеняют во мне большее желание твоей дружбы.

К Ливанию (Признает его неизвинительным в том, что не пишет к св. Василию)

Нечасто писать к твоей учености убеждают меня страх и не­ведение. Но что избавит от упрека тебя, упорно хранящего мол­чание? А если кто разочтет, что ты, целую жизнь посвятив сло­весности, ленишься написать письмо, то скажет о тебе, что за­был ты меня. Ибо у кого за словом дело не стоит, тому есть что и написать; а кто владеет сим дарованием и при этом молчит, тот, очевидно, делает сие или из презрения, или по забвению. Но я за твое молчание воздаю приветствием. Итак, будь здоров, досточестнейший, и пиши, если хочешь, и не пиши, если тебе и это угодно.

К Ливанию (Выговаривает Ливанию за его молчание; о себе же говорит, что полетел бы к нему, приделав себе восковые крылья, если бы не знал, что они растают от солнца, почему взамен сего посылает к нему письмо)

Ты, заключив в уме своем все искусство древних, до того молчалив, что не дашь мне попользоваться чем-нибудь и в пись­мах. А я, если бы безопасно было Дедалово искусство, прилетел бы к тебе, сделав себе Икаровы крылья. Но как воска нельзя поверять солнцу, то вместо Икаровых крыльев посылаю к тебе слова, доказывающие мою дружбу. Свойство же слов таково, что они выражают сердечную любовь. Таковы слова! А ты можешь вести их куда хочешь — и при таком могуществе молчишь! Но обрати и ко мне источники слов, льющиеся из уст твоих.