Изменения ясачной нормы на Дальнем Востоке через призму традиционных промыслов региона

Экологическая история сосредотачивает внимание на человеке и видах его деятельности в контексте его взаимосвязей с природой. В Камчатской области на момент первых контактов с более развитой цивилизацией (XVII век) все еще сохранялось очень сильное влияние окружающей среды на традиционные промыслы и, как следствие, культуру. Таким образом, контакты с русскими были довольно грубым вмешательством в этот традиционный уклад. На первом плане этого вмешательства находится политическое влияние (установление новой администрации), но экономическое – взимание натурального налога – не могло не вступить в конфликт с установившимся порядком хозяйствования. Цель данной работы – рассмотреть, в чем именно заключался этот конфликт и каковы были попытки его решения.

Проблема натурального налога с народов Севера и Сибири в отечественной историографии уже поднималась не однажды. В 20-30-е гг. сбор ясака получал резко негативную оценку в свете того, что само присоединение сибирских территорий рассматривалось как разбойная колониальная политика царизма. Такой позиции свойственна предвзятость, а следственно – упрощения подхода к вопросу о том, как снимался натуральный налог с жителей восточных окраин. Между тем С.В. Бахрушин, отошедший от публицистического стиля повествования, полагает, что эту проблему следует рассматривать комплексно, в частности, влияние происходило взаимно, а не односторонне. В контексте данной работы имеет значение его исследование о ясаке[1], показывающее, что не для всех областей ясачная повинность была в новинку: на берегах Иртыша и Оби собирали ясак татары, калмыки и монголы на приграничных со степью территориях собирали «албан». Все это уже было до прихода русских.

Однако территория, о которой идет речь, находилась слишком далеко от воинственных народов, которые могли бы обложить ее ясаком. Для Камчатки натуральный налог был в новинку. Это естественным образом вытекало из особенностей местности: рыбный промысел на Камчатке всегда был более популярен. Начиная с момента самых первых контактов, туземцы на это указывали[2]. Там, где пушной зверь и водился в больших количествах, местные жители его не промышляли, или, во всяком случае, не запасали. То же можно найти и в «Описании земли Камчатки» С.П. Крашенинникова: пушного зверя промышляют, но это явно не основной промысел, и в среднем ясак собирает в два раза больше лисиц, чем соболей. Наконец, это соотношение подтверждают и этнографические исследования: «Эпоха покорения коряков, камчадалов и чукоч совпадает с периодом государственной меховой монополии, когда пушной ясак был причиной жестокого истребления тысяч людей (…). Трагичность положения туземцев заключалась в том, что соболь, на которого был наибольший спрос со стороны русских, был редким животным на территории коряков, а у чукоч и вовсе не встречался»[3]. Таким образом, в лице Камчатки имеется территория, не унаследовавшая ясака или какого-либо другого натурального налога от предыдущих колонизаторов. Кроме того, пушной промысел был для ее жителей далеко не основным.

Советские авторы начала века видели во взаимодействии царской России и камчатских народов столкновение разных способов производства[4]. Отсюда выводилась деформация социального строя туземцев. Однако помимо событийной составляющей, внимание исследователей также обращалось и к природным особенностям полуострова. Так, С. Б. Окунь отмечает (и это мнение совпадает с наблюдениями этнографов), что основными плательщиками ясака являлись камчадалы, тогда как ни с коряков, ни с чукчей собрать его не удавалось. Камчадалы же, единственные плательщики ясака, до прихода русских не занимались систематическим пушным промыслом. Основным занятием являлись рыболовство, охота на зверя (в т.ч. морского), собирательство дикорастущих растений. Соболи туземцев не интересовали. Крашенинников отмечает, что, если камчадалы и ловили их, то «не для употребления кож их, ибо оные почитались хуже собачьих, но более для мяса, которое употребляли в пищу». Это касалось также и ловли лисиц.

Промысел пушного зверя становится систематическим, а не случаным после прихода русских. Это не могло не повлиять на отношения внутри общности туземных народов хотя бы потому, что охота на пушного зверя требует другого количества времени, вовлекает почти все мужское население. В начале века советские авторы видели здесь корень распада первобытных отншений[5]. Более поздние исследования обращают внимание истребление зверя с течением времени[6]. Исследование Павлова, в частности, приходит к выводу, что экстенсивное развитие пушного промысла (именно оно было свойственно царской России при первых контактах) требовало обширных территорий и могло осуществляться только в определенных районах. В этой связи отмечается даже положительное влияние пушного промысла на экономику Восточной Сибири, хотя им провоцируется некоторая ее «застойность» в отдаленной перспективе.

Итак, обзор историографии экономических контактов туземцев и русских (в частности, сбора ясака) показывает, что авторов, как начала XX века, так и более современных, привлекают либо районы Западной Сибири, либо Восточной Сибири в целом, однако мало исследований посвящено конкретно Камчатскому полуострову. Во-вторых, мало данных имеется о естественных пушных ресурсах, которыми располагала Сибирь и в частности Камчатка к приходу русских. Статистическое обозрение Сибири относится к XIX веку и сосредоточено на географии, и пока нет статистического исследования, сопоставляющего данные о результатах частного и ясачного промысла и данные зоологов[7]. Поэтому данная работа основывается на существующих описаниях Камчатской области, более этнографических, чем географических. Задача данной работы – проследить, каков был характер сбора ясака в самой отдаленной части страны и какими событиями он сопровождался, а также какие природные условия сформировали те промыслы, которые бытовали на этой территории до прихода пришельцев.

История покорения Камчатки сопровождалась непрекращающимися восстаниями. Крашенинников, отмечавший, что первые контакты Атласова с камчатскими народами были скорее дружелюбны, пишет относительно ительменов: «…оная страна совершенно не покорена, ибо до самого главного камчатского бунта, который учился в 1741 году, тамошние жители почти всегда в измене были»[8]. В 1731 произошло одно из самых крупных восстаний ительменов, жестоко подавленное. Оно было далеко не единственным и повторилось десять лет спустя. За несколько лет до этого ухудшаются отношения с коряками – в период с 1714 по 1716 они не пропускают русских через свои территории, не давая возможности сменить приказчиков и собрать ясак. Вообще, как отмечает А.С. Зуев в своей монографии[9], первая половина XVIII в. – это цепь непрерывных военных столкновений между русскими служилыми и коряками, когда обычными стали как разгромы аборигенных острогов, так и ответные убийства ясачных сборщиков и промышленных, нападения на отряды, шедшие на Камчатку с провиантом и оружием и обратно с ясачной казной. По данным С.П. Крашенинникова с 1703 по 1716 гг. при переходе из Якутска или Анадыря на Камчатку и обратно погибло 200 казаков.

Лишь со второй половины XVIII в. постепенно начинают устанавливаться мирные отношения аборигенов Камчатки с русскими людьми, появляются русские поселения, развивается торговля, в хозяйство и быт ительменов и коряков входят новые орудия труда, ткани, пищевые продукты, распространяется русский язык. К этому периоду также относится и проведение первой ясачной комиссии, главная заслуга которой была не в том, что норма сбора становилась ниже, а в том, что она вообще впервые была установлена.

Поиски причин, провоцировавших яростное сопротивление Камчатки, были начаты еще дореволюционными историками, вобщем-то не интересовавшимися ясачными и экономическими отношениями на полуострове. Так, П.А. Словцов писал, что винить следует местную администрацию, которая не принесла с собой цивилизвацию[10]. Исследователи, начиная с Г.Ф. Миллера, Г.В. Стеллера и С.П. Крашенинникова, сходились во мнении, что корень недовольства следует искать, помимо очевидных политических и психологических проблем, в ясачном режиме и злоупотреблениях сборщиков.

Таким образом, нельзя отрицать влияние, оказанное колонизаторами на население Камчатки, и, как следствие, на окружающую среду. По-видимому, связь между этими компонентами такая «окружающая среда – коренное население – пришельцы – событийная история», и изменение отношений между двумя срединными компонентами меняет остальные два. Как именно менялась среда, установить сложнее, поскольку мало источников позволяют определить начальную точку, но вполне определенно можно сказать, что традиционные промыслы и образ жизни камчатских народов был связан с характером природы, в которой они жили: собирание съедобных растений, рыбный и звериный промысел как основа экономической жизни. В социальном плане отмечены следующие изменения: камчадалы и коряки селятся меньшими группами, чем это было принято во времена первых контактов. Это связано с особенностями осуществления традиционных промыслов, но часто авторы выводят и следующие предположения: такой тип расселения мог быть спровоцирован (и был удобнее) при многочисленных восстаниях[11]. Начало этого замкнутого круга следует искать как в карательных операциях, после которых родовые группы селились более мелкими единицами, так и в уже упомянутых изменениях традиционных промыслов.

Библиография

1. Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в. // Сибирские огни. 1927.

2. Зуев А.С. Русско-аборигенные отношения на крайнем Северо-Востоке Сибири во второй половине XVII – первой четверти XVIII вв. Новосибирск, 2002.

3. Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997.

4. Крашенниников С.П. Описание земли Камчатки. М., 1949.

5. Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики в Камчатском крае. Л., 1935.

6. Павлов П.Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972.

7. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Кн. 1. СПб, 1886.

8. Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1859. Июль-Сентябрь. Книга третья. Н. Н. Оглоблин, «Две сказки Атласова», стр.1 — 18.

[1] Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в. // Сибирские огни. 1927. № 3. С. 99-129.

[2] Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1859. Июль-Сентябрь. Книга третья. Н. Н. Оглоблин, «Две сказки Атласова», стр.1 — 18. «А соболей деу них на устье Пенжины реки нет, а питаютца они рыбою». « А промышляют де они те лисицы себе на одежю близь юрт своих, а соболиде от них по горам недалече белые, и соболей де они не промышляют, потому что в соболях они ничего не знают». «И оттоле пошел он Володимер назад по Камчатке вверх, и которые острожки проплыл — заезжал, и тех камчадалов под государеву руку призывал и ясаку просил, и они камчадалы ясаку ему не дали, и дать де им нечего, потому что они соболей не промышляли и руских людей не знали, и упрашивались в ясаке до иного году». О большом количестве соболей в их землях сообщают «курильские мужики», но они их также не промышляют, «потому что от них соболи и лисицы никуды нейдут».

[3] Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997. С. 220.

[4] Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики в Камчатском крае. Л., 1935. С. 25.

[5] там же, С. 28.

[6] Павлов П.Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972.

[7] Исследования Вилкова О.Н. и Александрова В.А. затрагивают приенисейские и западносибирские уезды.

[8] Крашенниников С.П. Описание земли Камчатки. М., 1949. С. 479.

[9] Зуев А.С. Русско-аборигенные отношения на крайнем Северо-Востоке Сибири во второй половине XVII – первой четверти XVIII вв. Новосибирск, 2002.

[10] Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Кн. 1. СПб, 1886. С. 447.

[11] Окунь С.Б, указ соч. С. 30.