Или люди поднимутся и попытаются передать эти переживания многочисленными словами и неясными путанными жестами.

Мы стоим в самом начале, посмотри

Всё перед нами

С тысячей одним сном за плечами и

В недеянии .

II. Ich kann mir kein seligeres Wissen denken,

als dieses Eine:

daß man ein Beginner werden muß.

Einer der das erste Wort schreibt hinter einen

jahrhundertelangen

Gedankenstrich.

 

Не могу себе представить другое священное знание,

только это:

Как стать источником.

Тем, кто напишет первое слово после

Столетнего

Пунктира молчания .

 

III. Das fällt mir ein: bei dieser Beobachtung: daß wir die Menschen noch immer auf Goldgrund malen, wie die ganz Primitiven. Vor etwas Unbestimmtem stehen sie. Manchmals vor Gold, manchmals auch vor Grau. Im Licht manchmals, und oft mit unergründlichem Dunkel hinter sich.

 

Вдруг понимается: при таком наблюдении: мы по-прежнему рисуем людей на золотом фоне, как первобытные. Которые стоят перед Непроявленным. Иногда на золотом фоне, иногда, на сером. Иногда на свету, но часто, с непознаваемой темнотой за собой.

IV. Man begreift das. Um die Menschen zu erkennen, mußte man sie isolieren. Aber nach einer langen Erfahrung ist es billig, die Einzelbetrachtungen wieder in ein Verhältnis zu setzen, und mit gereiftem Blick ihre breiteren Gebärden zu begleiten.

Это надо понять. Чтобы познать людей, их лучше изолировать. Однако со временем проще вернуть наблюдаемому все его связи и созревшим взором сопровождать  его широкие жесты.

 

V. Vergleiche einmal ein Goldgrundbild aus dem Trecento mit einer von den zahlreichen späteren Kompositionen italienischer Frühmeister, wo die Gestalten zu einer Santa Conversazione vor der leuchtenden Landschaft in der lichten Luft Umbriens sich zusammenfinden. Der Goldgrund isoliert eine jede, die Landschaft glänzt hinter ihnen wie eine gemeinsame Seele, aus der heraus sie ihr Lächeln und ihre Liebe holen.

 

Как-нибудь сравни картины на золотом фоне из Треченто ( XIV в.) с многочисленными более поздними композициями итальянских ранних мастеров, где в светящемся ландшафте светлого воздуха Умбрии пребывают образы Святого Собеседования ( Santa Conversazione ). Золотой фон индивидуализирует каждого, а ландщафт сияет за ними, как их совместная душа, из которой они черпают свою любовь и смех.

 

VI. Dann denke an das Leben selbst. Erinnere dich, daß die Menschen viele und bauschige Gebärden und unglaublich große Worte haben. Wenn sie nur eine Weile so ruhig und reich waren, wie die schönen Heiligen des Marco Basaiti, müßtest du auch hinter ihnen die Landschaft finden, die ihnen gemeinsam ist.

Затем подумай о самой жизни. Вспомни, что людям присущи многочисленные помпезные жесты и преувеличенные слова. Если бы они хоть на минуту были такими спокойными и наполненными, как святые Марко Базаити, мы бы обнаружили за ними ландшафт, неотделимый от них самих.

VII. Und es giebt ja auch Augenblicke, da sich ein Mensch vor dir still und klar abhebt von seiner Herrlichkeit. Das sind seltene Feste, welche du niemals vergißt. Du liebst diesen Menschen fortan. Das heißt du bist bemüht die Umrisse seiner Persönlichkeit, wie du sie in jener Stunde erkannt hast, nachzuzeichnen mit deinen zärtlichen Händen.

 

Бывают моменты, когда человек тихо и ясно предстаёт перед тобой во всем своем Велико-Лепии. Такие праздники бывают редко, и ты их никогда не забудешь. Отныне ты любишь этого человека. Это значит, что ты готов своими нежными пальцами отслеживать облик его индивидуальности, познанной в тот час.

VIII. Die Kunst tut dasselbe. Sie ist ja die weitere, unbescheidenere Liebe. Sie ist die Liebe Gottes. Sie darf nicht bei dem Einzelnen stehen bleiben, der nur die Pforte des Lebens ist. Sie muß ihn durchwandern. Sie darf nicht müde werden. Um sich zu erfüllen muß sie dort wirken, wo Alle – Einer sind. Wenn sie dann diesen Einen beschenkt, kommt grenzenloser Reichtum über Alle.

 

Искусство делает так же. Искусство – обширная и нескромная любовь. Искусство это – Божественная любовь. Любовь не может задержаться в конкретном человеке, он только врата жизни. Она должна пройти его насквозь. И не уставать. Чтобы себя реализовать она должна действовать там, где все – это Один. Если она одарит Одного, безграничное богатство и наполненность охватит всех.

 

     IX. Wie weit sie davon ist, mag man auf der Bühne sehen, wo sie doch sagt oder sagen will, wie sie das Leben, nicht den Einzelnen in seiner idealen Ruhe, sondern die Bewegung und den Verkehr Mehrer(er) betrachtet. Dabei ergiebt sich, daß sie die Menschen einfach neben einander stellt, wie die im Trecento es taten, und es ihnen selbst überläßt sich mit einander zu befreunden über das Grau oder das Gold des Hintergrundes hin.

 

Как далеко от этого искусство, можно увидеть на сцене, где оно что-то провозглашает или собирается провозгласить, где оно созерцает жизнь не Одного в его идеальном покое, а Многих, в их движении и в их отношениях. В итоге становится понятно, что искусство ставит людей рядом друг с другом, так же, как делали художники Треченто, и позволяет им между собой сблизиться через золотой или серый фон их объединяющего пространства.

 

X. Und darum wird es auch so. Mit Worten und Gesten suchen sie sich zu erreichen. Sie renken sich fast die Arme aus, denn die Gebärden sind viel zu kurz. Sie machen unendliche Anstrengungen die Silben einander zuzuwerfen und sind dabei noch herzlich schlechte Ballspieler, die nicht auffangen können. So vergeht die Zeit mit Bücken und Suchen – ganz wie im Leben.

 

Поэтому дальше происходит следующее. Они стремятся выразить себя словами и жестами. Они почти вывихивают себе плечи в попытках сделать свои жесты более выразительными. Они предпринимают бесконечные усилия, бросая друг другу слова, при этом, как довольно плохие игроки в мяч, не могут перехватить или принять передачу партнеров.

 

XI. Und die Kunst hat nichts getan, als uns die Verwirrung gezeigt in welcher wir uns meistens befinden. Sie hat uns beängstigt, statt uns still und ruhig zu machen. Sie hat bewiesen, daß wir jeder auf einer anderen Insel leben; nur sind die Inseln nicht weit genug um einsam und unbekümmert zu bleiben. Einer kann den Anderen stören oder schrecken oder mit Speeren verfolgen – nur helfen kann keiner keinem.

 

И искусство ничего не сделало, кроме как показало нам замешательство, в котором мы большей частью и находимся. Оно нас напугало, вместо того чтобы сделать тихими и спокойными. Оно показало, что каждый из нас живет на своем острове; а острова недостаточно далеки друг от друга, чтобы жить одиноко и беспечно. Каждый может побеспокоить другого и пугать его и преследовать копьями – только помочь другому никто не может.

 

XII. Von Eiland zu Eiland giebt es nur eine Möglichkeit: gefährliche Sprünge, bei denen man mehr als die Fuße gefährdet. Ein ewiges Hin- und Herhüpfen entsteht mit Zufällen und Lächerlichkeiten; denn es kommt vor, daß zwei zueinander springen, gleichzeitig, so daß sie einander nur in der Luft begegnen, und nach diesem mühsamen Wechsel ebenso weit sind Eines vom Anderen – wie vorher.

 

От острова к острову есть одна только возможность: предпринять прыжок, что подвергает опасности не только ноги. Эти постоянные прыжки туда-сюда полны случайностей и недоразумений; двое могут прыгнуть друг к другу одновременно, но встретиться только в воздухе, и после этой утомительной попытки что-то изменить, они так же далеки друг от друга, как и до этого.

 

XIII. Das ist weiter nicht wunderlich; denn in der Tat sind die Brücken zu einander, darüber man schön und festlich gegangen kommt, nicht in uns, sondern hinter uns, ganz wie auf den Landschaften des Fra Bartholome oder des Lionardo. Es ist doch so, daß das Leben sich zuspitzt in den einzelnen Persönlichkeiten. Von Gipfel zu Gipfel aber geht der Pfad durch die breiteren Tale.

 

Дальнейшие размышления перестают нас удивлять; потому что в действительности мосты друг к другу, по которым легко и празднично идти, не внутри нас, а за нами, совершенно так же, как на ландшафтах Фра Бартоломе или Леонардо. Всё, однако, так, что жизнь создаёт пик возле отдельных личностей. И тропа эта идет через широкую долину от вершины к вершине.

XIV. Wenn zwei oder drei Menschen zusammenkommen, sind sie deshalb noch nicht beisammen. Sie sind wie Marionetten deren Drähte in verschiedenen Händen liegen. Erst wenn eine Hand alle lenkt, kommt eine Gemeinsamkeit über sie, welche sie zum Verneigen zwingt oder zum Dreinhauen. Und auch die Kräfte des Menschen sind dort, wo seine Drähte enden in einer haltenden herrschenden Hand.

 

Когда встречаются два или три человека, это ещё не значит, что они вместе. Они как марионетки, нити которых в разных руках. Только когда одна рука управляет всеми, через людей проходит общность, что может принудить их к взаимному уважению или к насилию. И силы этих людей находятся там, где сходятся нити в великой руке.

XV. Erst in der gemeinsamen Stunde, in dem gemeinsamen Sturm, in der einen Stube, darin sie sich begegnen, finden sie sich. Erst bis ein Hintergrund hinter ihnen steht, beginnen sie miteinander zu verkehren. Sie müssen sich ja berufen können auf die eine Heimat. Sie müssen einander gleichsam die Beglaubigungen zeigen, welche sie mit sich tragen und welche Alle den Sinn und das Insiegel desselben Fürsten enthalten.

 

Лишь в общий час, в общий шторм, в одной комнате, они обнаруживают друг друга. Лишь после того, как проявится общее пространство, задний фон, они начинают взаимодействовать друг с другом. Они должны иметь возможность сослаться на одну родину. Одновременно показать друг другу удостоверения, что у них на руках, которые содержат весь смысл и печать этого великого князя.

 

XVI. Sei es das Singen einer Lampe oder die Stimme des Sturms, sei es das Atmen des Abends oder das Stöhnen des Meeres, das dich umgiebt – immer wacht hinter dir eine breite Melodie, aus tausend Stimmen gewoben, in der nur da und dort dein Solo Raum hat. Zu wissen, wann Du einzufallen hast, das ist das Geheimnis deiner Einsamkeit: wie es die Kunst des wahren Verkehres ist: aus den hohen Worten sich fallen lassen in die eine gemeinsame Melodie.

 

Или песня лампы или голос ветра или дыхание вечера или стоны морского прибоя, все, что нас окружает – всегда за нами присутствует какая-то целостная мелодия, сотканная из тысячи голосов, в которой лишь иногда твоё соло имеет пространство. Знать, когда ты обрушился в это понимание, что это тайна твоего одиночества: это как искусство верного движения: позволить себе упасть из состояния высокопарных слов в состояние единой мелодии.

       XVII. Wenn die Heiligen des Marco Basaiti sich etwas anzuvertrauen hätten außer ihrem seligen Nebeneinandersein, sie würden sich nicht vorn im Bild, drin sie wohnen, ihre schmalen, sanften Hände reichen. Sie würden sich zurückziehen, gleich klein werden und tief im lauschenden Land über die winzigen Brücken zueinander kommen.

 

Если бы святые Марко Базаити могли доверить себе что-то кроме радостного совместного пребывания, они бы не стали простирать свои узкие, мягкие руки на передний план картины, в которой обитают. Они бы отошли назад, сразу бы уменьшились и в глубинах прислушивающегося мира пошли бы друг к другу по крошечным мостам.

XVIII. Wir vorn sind ganz ebenso. Segnende Sehnsüchte. Unsere Erfüllungen geschehen weit in leuchtenden Hintergründen. Dort ist Bewegung und Wille. Dort spielen die Historien, deren dunkle Überschriften wir sind. Dort ist unser Vereinen und unser Abschiednehmen, Trost und Trauer. Dort sind wir, während wir im Vordergrunde kommen und gehen.

 

Лишь на первый взгляд мы такие же. Благословляющие печалью и тоской. Наши свершения происходят в глубинах светящихся задних планах. Там движение и воля. Там играются все спектакли, однако, мы лишь их неясные заголовки. Там наши союзы и расставания, наши утешения и наша скорбь. Мы подлинно пребываем там, в то время как стремимся оказаться и действовать на переднем плане.

 

XIX. Erinnere dich an Menschen, die du beisammen fandest, ohne daß sie eine gemeinsame Stunde um sich hatten. Zum Beispiel Verwandte, die sich im Sterbezimmer einer wirklich geliebten Person begegnen. Da lebt die eine in dieser, die andere in jener tiefen Erinnerung. Ihre Worte gehen aneinander vorbei, ohne daß sie von einander wissen. Ihre Hände verfehlen sich in der ersten Verwirrung. – Bis der Schmerz hinter ihnen breit wird. Sie setzen sich hin, senken die Stirnen und schweigen. Es rauscht über ihnen wie ein Wald. Und sie sind einander nahe, wie nie vorher.

 

Вспомни людей, собравшихся вместе, но ещё не объединенных совместным временем. К примеру, родственников, собравшихся возле умирающего и действительно любимого человека. Один живет в одних, другой в других глубоких воспоминаниях. Их слова не могут встретиться, не могут узнать друг друга. Их руки промахиваются в этом первоначальном замешательстве. – Пока боль за ними не расширит себя. Тогда они садятся, склоняют головы и молчат. Над ними слышен шелест, как от леса. И они как никогда ранее близки друг другу.

 

XX. Sonst, wenn nicht ein schwerer Schmerz die Menschen gleich still macht, hört der eine mehr, der andere weniger von der mächtigen Melodie des Hintergrundes. Viele hören sie gar nicht mehr. Sie sind wie Bäume[417] welche ihre Wurzeln vergessen haben und nun meinen, daß das Rauschen ihrer Zweige ihre Kraft und ihr Leben sei. Viele haben nicht Zeit sie zu hören. Sie dulden keine Stunde um sich. Das sind arme Heimatlose, die den Sinn des Daseins verloren haben. Sie schlagen auf die Tasten der Tage und spielen immer denselben monotonen verlorenen Ton.

 

Обычно, если сильная боль не сделала сразу человека тихим, могучую мелодию заднего плана кто-то слышит больше, а кто-то меньше. Кто-то её вообще больше не слышит. Они как деревья, забывшие про свои корни и связывающие свою жизнь, и силу только с шумом своих ветвей.

 

XXI. Wollen wir also Eingeweihte des Lebens sein, müssen wir zweierlei bedenken: Einmal die große Melodie, in der Dinge und Düfte, Gefühle und Vergangenheiten, Dämmerungen und Sehnsüchte mitwirken, – und dann: die einzelnen Stimmen, welche diesen vollen Chor ergänzen und vollenden.

Und um ein Kunstwerk, heißt: Bild des tieferen Lebens, des mehr als heutigen, immer zu allen Zeiten möglichen Erlebens, zu begründen, wird es notwendig sein die beiden Stimmen, die einer betreffenden Stunde und die einer Gruppe von Menschen darin, in das richtige Verhältnis zu setzen und auszugleichen.

 

Если мы хотим быть посвященными этой жизни, нам надо обдумать два аспекта: во-первых, основную мелодию, в которой участвуют вещи и ароматы, прошедшие события и чувства, сумерки и стремления, - и затем: индивидуальные голоса, которые дополняют и завершают этот совершенный хор.

В отношении художественного произведения это значит: чтобы обосновать картину жизни, более глубокую, чем сегодняшний момент, но включающую возможные во все времена переживания, необходимо учесть оба голоса, голос разворачивающегося времени и голос группы людей внутри этого времени, поставив их в правильное отношение и выровняв их.

XXII. Zu diesem Zweck muß man die beiden Elemente der Lebe nsmelodie in ihren primitiven Formen erkannt haben; man muß aus den rauschenden Tumulten des Meeres den Takt des Wogenschlages ausschälen und aus dem Netzgewirr täglichen Gespräches die lebendige Linie gelöst haben, welche die anderen trägt. Man muß die reinen Farben nebeneinanderhalten um ihre Kontraste und Vertraulichkeiten kennenzulernen.[418] Man muß das Viele vergessen haben, um des Wichtigen willen.

 

С этой целью надо познать в их простейших формах оба элемента мелодии жизни; нужно узнать в хаосе шума моря ритм ударных волн и найти в путанице повседневных разговоров жизненную линию, питающую других. Нужно держать рядом чистые краски, чтобы познать их контраст и тайну. Нужно многое забыть , чтобы хотеть самое важное .

 

XXIII. Zwei Menschen, die in gleichem Grade leise sind, müssen nicht von der Melodie ihrer Stunden reden. Diese ist ihr an und für sich Gemeinsames. Wie ein brennender Altar ist sie zwischen ihnen und sie nähren die heilige Flamme fürchtig mit ihren seltenen Silben.

Setze ich diese beiden Menschen aus ihrem absichtlosen Sein auf die Bühne, so ist mir offenbar darum zu tun, zwei Liebende zu zeigen und zu erklären, warum sie selig sind. Aber auf der Szene ist der Altar unsichtbar und es weiß keiner sich die seltsamen Gesten der Opfernden zu erklären.

 

Два человека, находясь в одном состоянии и переживая тишину, не нуждаются в разговоре о мелодии их совместного времени. Эта мелодия и так объединяет их. Между ними как будто освещенный алтарь и они благоговейно подкармливают святое пламя редкими словами.

Если я перенесу этих двух людей с их безусильным бытием на сцену, то станет очевидной необходимость показать и объяснить, почему двое любящих так радостны. Однако на сцене их алтарь невидим, и никто не сможет объяснить причудливые жесты их жертвоприношений.

XXIV. Da giebt es nun zwei Auswege:

entweder die Menschen müssen sich erheben und mit vielen Worten und verwirrenden Gebärden zu sagen versuchen, was sie vorher lebten.

Oder:

ich ändere nichts an ihrem tiefen Tun und sage selbst diese Worte dazu:

Hier ist ein Altar, auf welchem eine heilige Flamme brennt. Ihren Glanz können Sie auf den Gesichtern dieser beiden Menschen bemerken.

 

Здесь есть два выхода:

или люди поднимутся и попытаются передать эти переживания многочисленными словами и неясными путанными жестами.

Или:

я ничего не меняю в их глубоком делании и сам добавляю эти слова: