Взрослость как болезнь

 

I

 

Этот рассказ обязательно будет записан, он увидит свет, найдёт своего читателя – мне приснился такой сон. Он родится как плод любви, как мой не рождённый сын или моя не случившаяся дочь. У меня уже начались литературные схватки, отошли словесные воды (что там ещё бывает у рожениц?).

Давайте договоримся: я буду честна в своём тексте, вроде бы монологе, но всё-таки диалоге. В диалоге с кем? С читателем. Понимаю, я на любителя, как когда-то сказала мне бабушка. Но… Я так хотела бы пообщаться не сама с собой, хотя бы в этот раз. «Только сегодня! Не пропустите!» – я и не знала, что эти рекламные фразы можно красть и использовать в своих некоммерческих(!) целях.

 И вот, моё первое откровение: я ненормальная. Почему – станет понятно чуть позже, «после короткой рекламы». И второе: когда я наконец-таки заставила себя приступить к редактуре старых произведений, к чему меня вынудили внешние обстоятельства, что-то пошло не так. Я взяла листы и начала писать то, что вы сейчас читаете.

Я периодически буду пытаться оправдать себя, а то вдруг эти строки будет читать человек, в которого я по уши влюблена. Вернее, я очень хочу, чтобы такое существо знало бы об этом тексте. Так у него будет возможность поговорить со мной. Ведь этот текст – мои откровения. И я очень хочу исповедоваться перед тем, кто попытался бы принять меня.

Я постараюсь собрать всю свою теплоту и любовь и оставить её здесь – на этих страницах. Для нуждающихся и малоимущих.

 

II

 

Мне кажется, эти всякие страшные и нелепые истории случаются со мной для того, чтобы их читали самые разные люди самых разных возрастов. Так я оправдываю противоречивость своей жизни. Может быть, мои строки, вырванные из контекста, строки-сироты, поразят своей абсурдностью какого-нибудь офицера на пенсии. Может быть, он прочитает их и целую неделю своей жизни будет возмущаться ими! Или какая-нибудь шестнадцатилетняя девчушка, к которой я уже сейчас питаю тёплые чувства (потому что мне так близки страдания подростковой души), найдёт какой-нибудь интересный для неё, но незначительный для меня момент и больше не выпустит его из головы, попытается даже повторить его в своей жизни (ух, её родители будут ненавидеть автора!).

 От меня требуется всего ничего: писать то, что диктует мне кто-то из другого мира. Нет, у меня нет психического расстройства! Максимум – всегда были навязчивые мысли о писательстве. Клептоманы испытывают непреодолимое влечение к кражам, а я, подобно им, влекусь к словам, к текстам, к бесконечным рассказам, стихам. Вы когда-нибудь читали мои сообщения? О, это ужас! На них отвечают: «Я даже в школе столько не читал. Можно вкратце?». Бесконечные монологи, размышления, повествования о своей жизни. Скукота для грубых прагматиков. Не после этих ли сообщений число моих друзей в соцсетях заметно сокращается? Но, к сожалению или к счастью, я не умею писать коротко. Не умею и всё! И учиться не хочу! У меня хроническая невысказанность. Да, а вот люди,  которые мне просто, или не просто, интересны, получали от меня целые послания! И всегда я писала им, будто в последний раз. Жадно использовала все знаки, все буквы, все листы. Наверное, ограничение символов в Инстаграме создали для таких, как я. Чтобы «писатели» не утомляли людей своими длинными мыслями.

Что ж… Приступим (да, всё вышесказанное –  это ещё не весь рассказ о себе, продолжение следует ниже).

 

III

 

Вы, наверное, уже догадываетесь, о ком я буду говорить? Кого я буду много ругать, но при этом превозносить?

Как-то мама некоторый «порок» одного известного и успешного… (Кстати, что такое успех? Расскажите мне, я не понимаю значение этого слова. Если найдутся желающие растолковать мне его, оставлю свои координаты.) Так вот, как-то моя мама недостаток одного интересного человека оправдала следующим образом: «Ну это же она! Ей можно, потому что она талантлива!»

Кстати говоря, у людей нет достоинств и недостатков, есть так называемые изюминки. Так вот, к чему я это рассказывала… В общем-то, я к себе всю жизнь примерно так и отношусь: да, есть какие-то гниловатые и пересохшие изюмы во мне, но я же умная и способная, значит, мне всё можно. Хотя я постоянно сомневаюсь в своей талантливости. А знаете, почему? Потому что  Фаина Раневская говорила, будто талантливым людям свойственно сомневаться! Нет, мне не жмёт корона. Я даже умею читать ваши мысли. Угадала?

 Ладно, простите меня за моё высокомерие. Правда, простите. На самом деле, у меня полно комплексов, и часто я отношусь к себе даже чересчур критично. Знаете, есть люди, у которых проблемы с восприятием и адекватной оценкой себя. Они постоянно пытаются выглядеть теми, кем не являются, и таким образом как бы защищаются. Вот, наверное, я и есть такой человек. Пусть уж лучше все думают, что я жутко избалованная и высокомерная, чем докопаются до правды – я обычный человек со своими пауками и паутинами в голове. А я всегда так не хотела быть обычным человеком! «Мама, я не мечтаю быть политиком! И о богатом муже я не мечтаю! Это скучно и банально. Стереотипно. Я мечтаю быть необычной и странной!» Я хотела, чтобы меня называли «дамой не с этой планеты».

Со мной постоянно случаются разные истории. То я влюблюсь в замужнюю женщину, то в четыре ночи куплю на последние деньги билет в Амстердам и не полечу, то открою свою сокровенную тайну какому-нибудь незнакомцу. Вот, например, вам. Я же не знаю, кто будет читать этот текст, а в нём я, кстати говоря, обнажаю свою душу...

Когда мне было пять лет, я искупалась в дублёнке в озере. Зимой. Не в Африке. В России. Тогда моя беременная мать чуть не сошла с ума. А потом, когда я грелась в машине моего отчима, мама обняла меня и поцеловала... Мой Дима (это отчим) был очень умным человеком. Прокурором и образцом для подражания. Дружил с «важными» людьми. Смешно, если они сейчас читают мои строки. Пользуясь таким интересным случаем, передам им привет. Но, к сожалению (моё настроение сейчас действительно резко поменялось), мой отчим уже давно не мой, мы с ним почти не общаемся, и он никогда не захочет прочитать то, что я пишу. Наверное. Но он классный. Честно. Кто бы что ни говорил! Он сыграл сложную и важную роль в спектакле моей жизни.

Наверное, все уже поняли, что я написала об отчиме с надеждой, что ему кто-нибудь когда-нибудь отправит на электронную почту этот рассказ, и он  всё-таки прочитает (если я его напишу, а не буду бесконечно говорить о своём детстве) и поймёт, что я его любила.

 

IV

Приступим (дубль тридцать третий).

Значит, расскажу я вам о своей попытке уйти в монастырь. И не только об этом. О том, что привело меня к этому.

Тушится свет, зрители надевают 3D-очки и начинается представление.

Я пережила революцию, когда мне было семнадцать -- я влюбилась. (Мне кажется, все мои истории так и начинаются!) Сколько бы я над собой ни шутила, но тут речь зашла о настоящей первой любви. Так случилось, что она оказалась нестандартной. Нетрадиционной, как сказали бы некоторые.

Я познакомилась с ней… (У меня ступор… солгать или сказать правду? Она же может всё это прочитать. А что будет, если об этом узнает её жутко ревнивая девушка?! Конечно, я понимаю, чем всё это ей грозит. Я даже знаю, что они обе читают в Интернете мои стихи. Скажу правду. Зачем обманывать вас? Вы же и так, наверняка, с пренебрежением читаете эти строки. Может быть, хотя бы моя откровенность будет как-то компенсировать этот сухой и невкусный изюмчик.)

Познакомились мы с ней на детском концерте. Я привела туда брата, а она –  своего сына. Это мероприятие, кажется, организовывал какой-то комитет по работе с молодежью. Я была на концерте от начала до конца, но не могла вспомнить ни программы, ни артистов. В разговоре с братом всячески пыталась не выдать своё ментальное отсутствие. Он расспрашивал меня, что мне понравилось больше, что меньше, почему. А я ничего не видела и не помнила. Смешно. Мне кажется, она тоже не смогла ответить на вопросы  сына. Я хочу, чтобы  было именно так.

V

У неё были обкромсанные волосы и огромные серьги. Каре-зелёные глаза и узкие губы. И ещё мне запомнился чехол её айфона – чисто чёрный, минималистский. Правда, сразу бросается в глаза? Очень яркая деталь! После первой встречи мне запомнился только этот чехол. Потом мне запоминалось всё на свете. Её улыбки. Они были всегда разными. Её цвет глаз. Он тоже был каждую встречу особым, честное слово! Я такого больше ни у кого не видела! Её морщинки. Да, они были. Мне кажется, морщины делают человека особенно красивым. Можете спорить со мной и ненавидеть меня (это я сгоряча так сказала, я боюсь ненависти), но, когда я влюбляюсь, я стараюсь рассмотреть каждый разлом, каждую трещинку на лице, на губах, на руках человека. И, вообще, не только, когда влюбляюсь. Это романтично и прекрасно! Это красиво.

Ещё одно моё откровение: я частенько смотрю на себя в зеркало и пытаюсь найти морщинки, в которые кто-то дурной, подобный мне, мог бы влюбиться. И ещё мне нравятся синяки и отёки под глазами. Людям идёт! Это придаёт их физиономии, лицу, личику интеллектуальную окраску. Ах, да, а вот косметику (что-то типа тонального крема, туши, румян, подводки и прочей ерунды) я не переношу! Представим, что вы мужчина. Да, именно мужчина, так надо. Потом поймёте. Вам хочется поцеловать свою женщину, вам хочется коснуться губами её кожи. А вместо этого вы съедаете салат из косметики. Да, наверное, это сексуально, но мне почему-то неприятно. Может быть, потому что я не мужчина?

 

VI

 

На чём я остановилась? На описании её невероятной внешности, да? Ага. Всё. Хватит о внешнем, давайте о внутреннем. Мы с ней проболтали весь концерт. То есть мило пробеседовали.  Обо всём. (Ещё бы, со мной только так и можно, и нужно!)

Наш диалог (да, наш диалог, не мой монолог, правда!) начала она. Спросила о программе.

Я влюбилась. После полутора часов беседы я не могла её так просто отпустить и пожелать напоследок удачи, как принято у интеллигентных людей. Да, видимо, и она не собиралась меня оставлять там. Сын резко её потащил в сторону выхода – он захотел в туалет. Мне кажется, этот ребёнок просто заревновал её к какой-то незнакомой и странной девице, то есть ко мне.

Хотя, как говорит моя мама своим подружкам, у которых есть маленькие дети или даже внуки, малыши меня любят. Наверное, это так, потому что я воспринимаю всерьёз именно детей. У них есть время, мечты, энергия, силы, вера, что делает их очень перспективными и интересными. Я вслушиваюсь в каждое слово ребёнка, пытаюсь найти в нём знак свыше, какой-то призыв. Верю в их связь с высшими силами.  И точно знаю, что эти непорочные существа могут лечить и исцелять больные души взрослых.

 

VII

 

Как-то меня по ошибке занесло в мир взрослых, у меня появились настоящие взрослые проблемы. Со временем демон взрослости всё сильнее претендовал на мою душу. Справляться с ним мне всегда помогали дети.

Однажды я пришла в гости к своей пятидесятилетней подруге. (Не то что бы я подчёркиваю свою молодость на её фоне, нет, ни в коем случае. Я горжусь, что таким людям интересно со мной, что они могут поделиться чем-то сокровенным, даже попросить совета.) Там меня ждала маленькая забавная и совершенно неуправляемая девчушка. Прямо как я сама.

В тот вечер мне было не по себе, я много думала о смерти своей собаки, которой, кстати, у меня никогда не было. Когда удаляешь свою страницу ВКонтакте, нужно выбрать причину этого серьёзного поступка или написать её самостоятельно. Одна из указанных причин связана с собакой. Будто раньше эта страница была создана для собаки, а теперь животное само зарегистрировалась в социальных сетях.

 Не то что бы я не хочу говорить, отчего мне было плохо, – я не помню. Да, у меня регулярно случается амнезия. Причём не от спиртного.

 Я хотела выйти из себя, содрать с себя эту дурацкую загорелую кожу, во мне бушевали волны тоски и злости, безнадёжности и потерянности. Наслушалась маминых рассказов о «реальности», которой  она называет эту «суровую и жестокую» жизнь, и случайно впала в депрессию.

Сижу я на диванчике, жду, когда моя подруга откроет шампанское из Нового Света, а ко мне подбегает девчушка в розовых колготках с двумя растрёпанными косичками.

– Ты поиграешь со мной?

– Давай в ладушки?

– Нет! Это неинтересно! Я уже взрослая! Мне уже пять лет! А ладушки для малышей!

– Расскажи мне, Милана, кем ты хочешь быть?

– Продавателем!

– Кем-кем?

– В магазине продавать… там… всякие фрукты, сладости, воду… Как в нашем магазине тётя Наташа продаёт! Только она сидит, а я хочу стоять, чтобы больше продавать!

У меня не осталось слов. (Удивительно!)

Мечта дочки моей подруги – бальзам для моего сердца. Я ни в коем случае не стала её поправлять. Продавателем – так продавателем. Эта профессия есть в её мире. А может быть, в переводе на язык взрослых, продаватель – это крупный предприниматель, который периодически проводит  акции и сам лично стоит за кассой, предоставляя людям возможность спросить у него что-то очень важное. Например, об истории развития его бизнеса. Или предложить свой проект. Может быть, продаватель – это невероятно выигрышная в финансовом плане идея! Может быть, это профессия будущего! И какое право я имею поправлять ребёнка?!

 После разговора с Миланой моя душа вернулась на своё знакомое место – куда-то в тело. Нагулялась и вернулась домой. Как муж моей подруги. С которым, кстати, они никогда в жизни не разведутся, потому что оба абсолютно не приспособлены к жизни друг без друга.

Милана – иллюстрация лечебных свойств детей.

 

VIII

 

Вернёмся к романтике. Когда закончился концерт, сын потянул её к выходу. Было много людей – толпа. Мы могли потеряться и не найтись. Но. Как хорошо, что в нашей истории было «но». Она ждала меня у выхода. Не сразу, правда. Через пятнадцать минут после завершения концерта. Да, я знаю точно, сколько прошло времени, потому что каждые тридцать секунд смотрела на экран айфона. Я боялась больше не встретить её. Или встретить тогда, когда будет поздно влюбляться. Сейчас объяснюсь: влюбляться никогда не поздно, но бывает, что людям следовало бы найти друг друга раньше. Хотя бы несколько лет назад, когда они ещё были свободны для любви. Порой мы встречаем свою любовь тогда, когда нас дома уже кто-то, кроме котов, ждёт. И мы никого не можем выгнать. Не станем свободными, даже если будем формально свободны.

Я всегда боялась терять время, как будто бы чувствовала, что у меня его меньше, чем у всех. Я боялась отпускать людей и недооценивать их.

Выйдя с братом из зала, я не увидела её. Мне стало тревожно. Я поняла, что теряю кого-то нужного. Моя интуиция меня не подвела. Эта женщина в дальнейшем стала мне очень значимым человеком. И подарила приключения. На всё тело.

Минут пятнадцать  я артистично изображала из себя больную – представление для брата. Якобы не могла идти, кололо сердце.

«Отпустит, нужно только постоять здесь, подождать (лекарства – наркотика  –  любви)».

По-иному бы мой ребёнок не согласился тратить драгоценные минуты своего детства на бессмысленное для него ожидание кого-то. Видите, как по-взрослому я поступила?! Притворилась больной. Не подумала о страхе брата, шантажировала его. Это было выгодно мне. Запрещённые взрослые игрушки, инструменты. Оказалось, я ими неплохо владею.

Я стояла у выхода, нервно сдирала ногтем кожу с пальца. Чувствовала себя нелепо. Неужели человеку нужно поговорить со мной полтора часа для того, чтобы влюбить меня в себя?! Это же глупость!

Она целенаправленно и уверенно шла ко мне. Глупость. Глупости всегда так делают в отношении меня.

 

IX

 

– Через неделю концерт «Ночных Снайперов». У меня есть два билета. Я одна. Составишь мне компанию?

– Да.

«Да! Да, да, да! Даааа!» –  кричали уже начавшиеся химические реакции в моём организме.

Дерзкое предложение. «Так сразу», –  подумали бы многие. Да! Так сразу. Я обожаю смелых людей. Которые не боятся делать и говорить то, что хотят. Без «вокруг да около». Я люблю безумцев, живущих по принципу «так сразу». Наверное, именно в тот момент я окончательно влюбилась в неё. В резкую и бескомпромиссную. Резко и бескомпромиссно.

– Вы дадите мне свой номер телефона?

–  Нет, это лишнее. Лучше ты мне оставь свой. Я позвоню тебе.

Я к ней обращалась на «вы». По беседе оценивала нашу разницу в возрасте примерно в десять лет. На самом деле она оказалась равна восемнадцати. Я не очень люблю, когда мне «тыкают». Хотя иногда это звучит очень нежно.  Как у Пушкина, помните? Сердечное «ты».

Я дала ей… свою… свою душу уже через несколько дней… и, конечно, номер телефона. Прямо там, у выхода. Кстати, нам с ней было по дороге, но пошли мы отдельно. Она с сыном, я с братом.

 

X

С того самого момента, когда она задала мне нелепый вопрос о программе концерта, я ждала её звонка. Целую неделю ждала. Целую жизнь. Я так боялась, что она потеряет мой номер, или потеряет свой айфон в черном чехле, или передумает звонить.

Я верю в чудеса, в обещания, в любовь. В себя, в конце концов! Я же чертовски привлекательная и умная, как, вообще, можно было мне не позвонить?!

Даже за несколько часов до концерта Ночных Снайперов, находясь на важной конференции, я знала, что на экране моего телефона высветится её номер. Я была уверена, что пойду с ней на этот концерт.

И в разгар конференции, во время важного выступления моего научного руководителя, которого я снимала для отчётности на свой телефон, на экране, вместо важного мужчины в костюме, я увидела неизвестный номер. Я не могла перестать записывать видео, меня только для этого и пригласили.

Её номер был скрыт, я бы не смогла даже перезвонить.

Я не успела ответить. Долго думала. Прямо как настоящая взрослая. Я сняла своего преподавателя на видео, но так и не поехала на концерт Ночных Снайперов. Я, честно говоря, привыкла, что у меня всё получается и исполняется, а тут как-то не совсем.

Я чего-то ожидала, а несбывшиеся ожидания губят нас и причиняют нам столько же боли, сколько и реальная разлука. Знаете теорему У.Томаса? «Если человек определяет ситуацию как реальную, она становится реальной по своим последствиям». То есть если в своей голове я уже сходила на концерт Ночных Снайперов и после него прогулялась по какой-нибудь московской набережной с этой женщиной, а в жизни она, например, меня отвергла, я буду испытывать самую настоящую боль, которая одолевает после реального расставания.

 

XI

 

Я рефлексировала. Пыталась понять природу своих чувств. Раньше, до этой женщины-волны, женщины-молнии, женщины-моейличнойреволюции, я влюблялась в мужчин. Умных, зрелых, интеллигентных. Она перевернула всё. Весь мой детский мир. Ворвалась в мою жизнь, как луч солнца с утра врывается в мою комнату. Нагло, самоуверенно и дерзко. Без компромиссов и вопросов. Не спрашивая меня, хочу ли я что-то менять в своей жизни.

Через неделю после концерта моя женщина-ракета мне позвонила.

– Привет. Обсудим концерт Ночных Снайперов, на котором мы не были? Ты же не ходила?

– А… Здравствуйте, Виктория. Нет, не ходила.

– Вика. Меня зовут Викой. И, давай, заканчивай со своими манерами. Учись простоте. На «ты».

Да, она ворвалась в меня и за раз съела все мои изюминки. Не запивая. Разбила мои привычки и манеры.

– Конечно. Да, давай обсудим.

– Через полчаса могу подъехать куда угодно.

Я продиктовала свой адрес и начала собираться. Я была влюблена. Уже. После первой встречи. Я влюбилась в её островато-грубоватый стиль, в двухнедельную тишину. В то, что она всё-таки позвонила. В то, как она говорила.

 

XII

 

Мы поехали в лес.  Это не странно. У неё там был небольшой домик, и мы очень уютно посидели на веранде, выпили домашнее вино и поговорили. Я была влюблена в каждое её движение, в каждый её смешок, в каждый взмах ресницами.

Восемь встреч. У нас было целых восемь встреч! Мы разговаривали. Со мной никто никогда не разговаривал так, как она. Женщина-ракета меня слушала. Дожимала до конца. Я была свободной с ней.

Почему встреч было только восемь?

В тот, восьмой, раз она начала меня целовать и аккуратно стаскивать с меня одежду.

У меня не было полового влечения к ней. Совсем. Я не хотела её. Я готова была днями и часами сидеть в её объятиях (вообще-то, я не очень люблю объятия), говорить с ней, смотреть на неё. Я была готова остаться с ней на всю свою жизнь. Быть верной. Жить с ней, каждый день видеть, как она просыпается, каждый день заваривать её любимый красный чай. Я хотела её любить, делать её счастливой. Любоваться ею. Я была готова поделиться с ней своими внутренними ресурсами, которые я так долго копила.

Я всё ей рассказала. По-честному. Она застегнула свою рубашку, выкурила сигарету и спросила меня, готова ли я. Не понимая, о чём она, я рефлекторно кивнула головой и плечами.

 

XIII

Мы сели в машину. Ехали быстро. В полной тишине. Не знали, о чём сообщить друг другу. Закрылись.

Какая-то у меня необычная любовь. Платоническая? Я мечтала бы быть для неё единственной и любимой, я мечтала бы спать с ней в одной кровати, касаться её тела, но… Но без секса.

Она отвезла меня домой и пообещала позвонить. Больше я никогда не слышала  голос женщины-снайпера.  Отныне я буду её звать так. И её номера телефона у меня не было. И нет.

Я вышла из машины, медленно и аккуратно закрывая дверь, как будто растягивая момент. Словно я знала, что это окончательная разлука, что я больше не увижу её. Никогда.

 Как только я захлопнула за собой, она резко дала газ и поехала по заснеженной дороге. Ехала быстро, я даже не успела запомнить её… её машину. Царапинки, куски грязного снега на колёсах. А её-то я запомнила на всю свою жизнь.

 

XIV

Всё произошло так быстро, что я не успела. Не успела прийти в себя. Не успела насладиться этой историей. Я любила её и люблю, да. Это честно. Всё, что я пишу здесь,  –  честно.

Если я в кого-то влюбляюсь – это надолго. Мы можем расстаться с человеком, как это произошло с моей женщиной-снайпером, мы можем ждать звонка от кого-то другого и мечтать разделить кровать с кем-то другим, но былые чувства все равно никуда не уходят. Они живы, просто глубоко спрятаны. Наверное, даже не «спрятаны», потому что я их ни от кого, в том числе и от себя, не скрываю. Они глубоко захоронены.  Иногда выходят наружу, якобы подышать воздухом, посмотреть на тех людей, кем я увлечена. И всегда возвращаются. Они бессмертны. Я не могу разлюбить человека, правда, вот не могу и всё! Не умею. Я могу полюбить кого-то ещё. И отдать много себя этому «кому-то». Но не представляю, как, вообще, люди могут перестать любить. Я не верю, что любовь может просто так взять и выйти из человека.  

 

XV

Она была моей первой честной любовью. Моя женщина-снайпер меня многому научила. Например, делать то, что хочется. Не бояться. Не думать о том, как публика воспримет и оценит мои смелые поступки. Нужно делать, пока хочется, чтобы потом не жалеть, не вспоминать, не восстанавливать прекрасную картинку в своей памяти. Не цепляться за упущенные шансы. За добровольно отданное кому-то собственное счастье.

Эта женщина научила меня жить полной жизнью. Научила меня любить и принимать любовь внутри себя. И да, она меня познакомила с творчеством Ночных Снайперов, что тоже немаловажно! Моя революция показала мне, что нужно быть быстрой и ценить каждую секунду, каждую встречу, каждый миг, проведённый с тем человеком, в которого мы влюблены. Не держать, а беречь. Она научила меня любить. Я ведь и сейчас её люблю. И не претендую на общую постель.

 Через три месяца после этой истории я познакомилась с девушкой. Мы подружились. Она была вёселой, яркой, умной. И лесбиянкой. Я приходила к ней в издательство – мы собирались печатать мой первый сборник прозы и поэзии. У меня не было к ней любовных чувств, я её очень уважала (чесслово, только уважение!).

Как-то она показала мне свои фотографии с отдыха в Венесуэле. Я там не была, но планировала рвануть туда с каким-нибудь любимым человеком. Правда, не знаю, чего больше ждала всю жизнь: любимого человека или достижения восемнадцати лет, чтобы без официального документа (разрешения родителей) покинуть территорию родной и самой лучшей страны на свете. О стране – не шутка!

На этих фото я увидела её. Мою женщину-снайпера.

– О, это твоя подруга, да?

– Девушка! Мы уже три года встречаемся, два из которых живём вместе. Кстати, мы же годовщину-то и отмечали в этом путешествии!

–  Я... очень за вас рада! Поздравляю!

 

XVI

Я опущу  сто сложноподчинённых предложений о моём состоянии. Я не понимала, как можно жить с этой чудесной и светлой девушкой и в то же время снимать с меня одежду. Но я была рада за них. Они выглядели счастливыми. И это главное!

С того момента моя жизнь кардинально изменилась.

В свои восемнадцать я попала в психушку. Это не маминых рук дело. Хотя если бы она узнала о моих чувствах к лицу своего пола, она бы точно вызвала бригаду психиатров!  

А я болела. Душевно. Мне не хотелось жить. И у меня были навязчивые мысли. Мне казалось, что кто-то хочет меня изнасиловать. Я перестала доверять людям, думая, что меня все обманывают. 

Я боялась прикосновений. В психушке до моей руки случайно дотронулся врач, я начала отбиваться и кричать. Сейчас мне смешно, но тогда я болела, меня в действительности преследовали страхи телесного контакта.

 Я превратилась в настоящую взрослую?.. Ведь все взрослые – больные люди. (Моя мать – лучший пример этому.)

Взрослые не могут выздороветь, поэтому и живут в мире взрослых. Там же ведь людьми управляет их половое влечение и жажда денег. Они больше не верят в любовь? Просто любовь. Без секса, без постоянных телесных контактов. Любовь на расстоянии, которая сохраняется, когда я в Москве, а моя женщина-снайпер в Венесуэле. Просто любовь, когда тебе не надо быть с человеком, чтобы его любить. Главное – он жив, здоров и счастлив. Об этом уже говорили другие дети, и этот вывод чертовски верен.

Вы никогда в жизни не догадаетесь, куда я попала после психушки! Вот попробуйте сейчас остановить свои глаза на этом слове и подумать. Куда я могла поехать после психушки? Я! В Венесуэлу? Нет! Следом за Ночными Снайперами в тур по России? Тоже нет! Я, кстати, очень люблю Россию. И снайперов.

 

XVII

Я ушла в монастырь.

Это смешная и грустная история. Я решила подарить то, что от меня осталось, Богу. Который Иисус Христос.

Меня приняли на какой-то промежуток времени. В общем, дали что-то типа испытательного срока. Да, даже чтобы стать монахиней, надо поработать. Везде иерархия и карьерный рост! Даже в организациях, которые считают себя слугами Божьими. Невыносимо!

Я ходила в длинных одеждах, которые покрывали всё моё тело. И ещё я не носила бюстгальтер! Только по этой причине год в монастыре показался  мне лучшим временем моей жизни с тех пор, когда у меня появилась грудь.

Я добровольно ушла из монастыря через год. Меня не выгоняли. Уточняю, а то вы наверняка подумали, что меня, такую грешницу из меньшинств, поганой метлой оттуда гнали. Нет! Я привыкла к монастырскому образу жизни. Подъём в пять утра, отбой в одиннадцать. Целый день молитвы и работа, работа и молитвы, ещё и службы. Мне нравилось. Я чувствовала себя в безопасности, как будто в тёплом одеяле после ледяного душа.

 

XVIII

Из жизни уйти не трудно. Я говорю не только о физической смерти (лично пробовала), но и о моём отчуждении от общества. Любой уход не питает душу. Мне кажется, мы укрепляем себя постоянными сражениями, разочарованиями, эмоциями. Тем, что дарит нам мирская жизнь. Понимаете?

Я чувствовала себя виноватой перед людьми, когда добровольно отказывалась от своей жизни. Себя мы находим в бесконечных погонях за чем-то, за кем-то, во влюблённостях, в книгах, в разных людях, в чувствах, в природе. Не только же в религии! Я полюбила эту женщину и нашла какую-то очень важную часть себя. И в монастыре я тоже нашла часть себя. Надо жить, надо бороться, надо любить. И это я пишу не потому, что выполняю социально-политический заказ какого-нибудь атеиста из государственного аппарата. Я действительно так думаю.

 

XIX

Почему я ушла из монастыря? Зачем рассказываю всё это? Почему я так откровенно делюсь с вами своей болью? Почему я так часто шучу над собой?

Я не уверена, что должна говорить об этом. Но мы в самом начале условились: я должна быть честна с вами. А свои обещания я выполняю, именно поэтому  так редко их даю.

Когда я клялась в любви «навечно» к определённому человеку или какому-нибудь делу, я не обманывала. Честно. Я не знаю, когда закончится моё «навечно». «Навечно» –  это до конца своих дней.

Я болею. В этот раз не психически. Хоть с головой у меня явные проблемы, дело не в ней. Год назад мне сделали операцию, несколько курсов терапии, но ничего не помогло. Врачи говорят, я стремительно умираю. Фу, не люблю такую драматичность в своих текстах.

Моя кисть уже не может держать ручку, где-то на середине моего рассказа я отдала листы и начала диктовать текст моей школьной учительнице, которая сейчас рядом. В седьмом классе я мечтала, чтобы она стала моей матерью.

 Она записывает всё. Вероятно, я уже никогда не смогу приступить к редактуре своих произведений. И, скорее всего, это последний мой текст. К сожалению для меня, но, наверное, к счастью для тех, кого я вынуждала читать огромные сообщения. Простите, я не умею короче выражать свои мысли.

С тех времён, когда мне поставили этот диагноз, я боюсь конца. Я дико боюсь поставить точку. Вдруг она будет последней в моей жизни? Я боюсь перестать говорить, диктовать текст. Знаю, когда я замолчу, закончится мой рассказ. И не только тот, который вы сейчас читаете. Мне ужасно холодно, меня знобит, у меня совсем нет сил, мои уши заложены. Наверное, болезнь поразила вот эти… всякие там слуховые каналы, или как они называются? А я когда-то хотела быть медиком. Я, конечно, уже ничего не ем – не могу, не хочется. Но писать я должна. И откровенничать я хочу и пока ещё могу.

 

XX

Эта история была обо мне. О той, какой я была все свои девятнадцать лет. Сумасшедшей, искренней и жаждущей приключений. Как мечтала написать бестселлер. Как завидовала писателям, которых покупали на последние деньги. Как надеялась увидеть её на презентации моей книги.

 Мне неловко, я исповедовалась. После исповеди всегда страшно поднять глаза и посмотреть в лицо духовного наставника.

Я ужасно боюсь, что читатель пожалеет о потраченном на мой рассказ времени. Я жадно отбирала у смерти дни, часы, а потом и минуты, чтобы написать это откровение. Проговорить.

Я больше не верю в какую-то одну религию. Поэтому мы не пригласили батюшку.  Я ушла из монастыря, потому что ощутила близость смерти. Я не переставала верить. Верить в жизнь.

Я хочу, чтобы мои грехи и мои откровения услышали люди. Чтобы они что-то поняли, излечились, что-то нашли в моих строках. Этот текст – моё завещание. Хотя я всё ещё надеюсь,  что я очень испугалась и похоронила себя преждевременно, как в детстве, когда у меня воспалялся гастрит.

Скорее всего, я больше не притронусь к этому рассказу. Рассказу своей жизни. И не позволю редакторам прикасаться к моей рукописи. А то найдут там миллион ошибок! А мне потом с того света стыдно будет. Уж лучше пусть все думают, что это неологизмы.

Мне жаль, что моя жизнь так быстро заканчивается. Вроде бы я очень ярко и насыщенно жила! И в психушке, и в монастыре, и в стольких больницах побывала. И в меньшинства даже в гости заглядывала! Наверное, я бы смогла когда-нибудь написать что-нибудь талантливое. И это «что-нибудь» не изучали бы в школе, потому что мои строки пестрили бы чем-нибудь нетрадиционным, абсурдным.

А если я останусь жива, вы точно не увидите этот рассказ. Он получился слишком откровенным. Если я всё-таки выживу, и моя мама окунется в эти строки, меня выгонят из дома, и мне будет тяжеловато скитаться по Москве.

Я хотела жить, любить, писать и дарить людям счастье. Я хотела быть солнышком, меня редко так называли в детстве. И да: я всё-таки победила взрослость. Я так хочу думать. Умирать ребёнком как-то выгоднее, можно попасть в мир детской мечты. Умирать взрослым труднее. Начинаются всякие мысли о Рае, об Аде, о Суде, о Боге. Лезут страхи. Это ни к чему. Я уже не смогу переписать свою историю жизни. Я уже не смогу отредактировать свои рассказы! То, что было со мной, – часть меня.

 

XXI

Мне кажется, моя жизнь стоила этой исповеди. Получилось ёмко. Не знаю, как отнесутся читатели к этому тексту, но я высосала из себя свою жизнь, чтобы вложить её сюда. Как обещала. Я выгнала всех из палаты, пригласила учительницу и попросила её принести с собой много-много альбомных листов и ручек. Она выполнила мою просьбу. Это было моим выбором. Я сделала больно своим родным, когда предпочла общению с ними разговор с бумагой, а в дальнейшем – с читателями.

 

Эпилог

P.S. Ольга Александровна, если я по-настоящему умру, прямо по-взрослому, когда морг, гроб, отпевание, пожалуйста, не хороните меня в платье невесты[1]. И добавьте в моём рассказе постскриптум: «Написано в последние часы перед смертью. Мои читатели – мои судьи, я доверяю им отпущение моих грехов и оправдание страстей».

И ещё кое-что… Лично Вам. С большой буквы, как Вы любите. Моя женщина-снайпер была очень похожа на Вас. После того, как Вы пришли преподавать к нам в класс, я мечтала умереть именно так… честно. Спасибо. Мои мечты исполнились. Я написала рассказ. Я провожу последние минуты своей жизни рядом с Вами. Вы меня жалеете, я вижу Ваши слёзы. Вернее, вижу плохо, но чувствую отлично. Как ребёнок. Ваш ребёнок. Ваше внимание и присутствие стоили всего, что произошло. Я должна была начать умирать, причём не как всегда – душой, а именно телом, по-настоящему, чтобы Вы пришли ко мне.  Чтобы Вы поверили мне. Впервые за всё это время.

В моей жизни было три главных героя. И все они были взрослыми. Мама, Вы, женщина-снайпер. Я боялась стать такой же, как мои самые любимые люди, внимания которых мне так и не удалось добиться. Я боялась любви такой же девчушки, как я сама.

А во взрослости, на самом деле, нет ничего плохого. Я всю жизнь брожу среди взрослых, поэтому так отчаянно защищаю детей. Ребёнком, дочерью я никогда ни для кого не была. А хотелось.

 

[1] По некоторым ритуалам в свадебных платьях хоронят дев  –  чистых не только душой, но и телом.