Он твой или я могу его застолбить?»

 

Джеймсон

 

— Какого черта ты и твое барахло делает на моем крыльце?

Ветер дует, пробирая меня насквозь и занося в мой гостиничный номер снег и промозглый воздух.

Он стоит перед моей дверью, поставив свою красную сумку на замороженную заснеженную землю. Яркий лимонный сноуборд прислонен к косяку рядом с черной сумкой для ботинок.

— Мой новый приятель, Чед, сказал, что твой сосед по комнате кинул тебя, — говорит он, беспечно пожимая широкими плечами. За его высокой фигурой я вижу Бет Лауэр, второкурсницу из клуба сноубордистов, пялящуюся на его задницу. Упорно.

Я даже не хочу знать, какие мысли сейчас крутятся в голове у Бет, и про себя желаю, чтобы порошистая груда белого снега свалилась с крыши и засыпала меня целиком.

Или еще лучше — засыпала его целиком.

Оз болтает, не замечая пожирающую глазами Бет.

— Я сказал Чеду, что мы кузены, помнишь? Поэтому он не видел проблемы в том, чтобы мы делили комнату. Поздравляю, Джим! Похоже, мы станем соседями по комнате.

— Ты имеешь в виду сокамерниками? — стону я, поглядывая через плечо на пустую спальню с одной двуспальной кроватью с одним потертым покрывалом, единственным комодом и малюсенькой ванной комнатой с одной крошечной душевой кабинкой.

Это не «Белладжио». Это может быть и дыра, но это была моя дыра — и только моя — тридцать семь блаженных секунд назад.

Я смотрю в сторону Бет, как она тащится по снегу, проходя мимо нас; наши глаза встречаются, когда она поднимает взгляд от фантастической задницы Оза. Даже в холодную зимнюю погоду ее заливает краска смущения, и она отворачивается, поспешно удирая в противоположном направлении, как маленькая крыска-извращенка.

Кстати об извращенцах...

Ночевать с Озом весь уикенд мне совершенно не хочется. Я заплатила те же шестьсот долларов, что и он; последнее, что мне нужно, это чтобы мои друзья сплетничали обо мне, в то время как он снует туда-сюда в мою комнату.

С моих губ срывается стон.

— И перестань рассказывать всем, что мы кузены.

— Ладно тебе, что в этом такого?

— Кузены? Да ладно, серьезно?

— Мне стоило сказать ему, что мы целующиеся кузены? — он ухмыляется во все тридцать два зуба. — Сними цепочку, Джеймс, и впусти меня. Мои яйца уже втянулись в мошонку, чтобы укрыться.

Еще один стон, и я снимаю цепочку на двери, хватая его за мускулистое предплечье, и затаскиваю — вместе со всем его барахлом — в глубину моего гостиничного номера. Тяжелая дверь захлопывается за нами, а замок автоматически защелкивается.

Я задвигаю щеколду, прежде чем повернуться к нему, упирая руки в бока и сердито сверля взглядом.

— Сперва ты поганишь мне поездку, а теперь вламываешься в мою комнату. Можешь занять пол.

— Пол? — он подбирает свою сумку и чемодан и протискивается мимо меня.

Сдаваясь, я, не споря, позволяю ему пройти и следую за ним.

— Я так не могу, Джим. Это тело — храм.

— Мы не делим кровать.

— Это потому что ты не доверяешь себе рядом со мной?

— Нет. Это потому что я не доверяю тебе.

Oз усмехается.

— Ну же, будет весело.

— Я, правда, тебя убью.

— Почему ты продолжаешь это говорить? Оз, я убью тебя, — он изображает женский голос. Это на самом деле несколько обескураживает. — Ты уже во второй раз угрожаешь моей жизни; я начинаю думать, что ты это серьезно.

Я ухмыляюсь.

— Что могу сказать? Ты вызываешь у меня желание тебя придушить.

Он игнорирует меня, вместо этого поднимает чемодан на комод в дальней части комнаты и раскрывает его.

— Я решил, что если мы не собираемся быть «трах-друзьями» — должен заметить, неверное решение с твоей стороны — то можем быть вариантом не трахающихся друзей. Скучным вариантом.

— Как великодушно с твоей стороны.

Он искоса смотрит на меня.

— Я знаю, ладно? Я тоже так подумал.

— Это был сарказм, Оз.

— Сарказм или нет, Джимбо, ты довольно скоро поймешь всю выгоду от дружбы со мной.

— Ой, да что ты говоришь? — я скрещиваю руки. — Просвети меня.

— Например, я потрясающий «второй пилот»[14]. В два счета я сделаю так, что дамы будут ломиться в нашу дверь.

— Это была моя дверь, — шиплю я. — И я не лесбиянка.

— Нет? — он смотрит с сомнением.

— Нет.

— Тогда почему ты продолжаешь сопротивляться всем моим попыткам завязать дружбу? — Оз садится в изножье кровати, сбрасывая свою обувь. Та ударяется об стену и приземляется с глухим стуком.

Его носки летят туда же.

— Э-э, потому что ты не делал ни одной?

— Погоди, — он оборачивается. — Это было приглашение?

Вроде как?

— Нет!

— Видишь? — он босиком возвращается к двери, оттаскивает мой чемодан глубже в комнату и кладет его на комод рядом со своим. — В общем как я уже говорил — парни будут ломиться в твою дверь, покрытую паутиной, так что моргнуть не успеешь — или в данном случае в твое покрытое паутиной влагалище.

Бок о бок мы начинаем вытаскивать одежду из наших чемоданов, аккуратно складывая ее в верхний ящик, его рубашки с левой стороны, мои справа, как будто мы делали это сотни раз.

— Во-первых, мое влагалище не твое дело. Во-вторых, оно не покрыто паутиной.

По его выражению лица видно, что он мне не верит.

— Как скажешь, Джимбо. Хочу сказать, что рядом со мною в эти выходные ты будешь отбиваться от парней бейсбольной битой.

— Что если мне не нужен «второй пилот»?

Прижимая к груди запасную пару синих джинсов, словно щит, он непонимающе смотрит на меня, а его губы кривятся от неприязни. Он вертит в воздухе пальцами, указав на мою промежность.

— Паутина.

Я гордо шествую к маленькой тумбочке, выдвигаю ящик и роюсь в пустом пространстве в поисках необходимых ручки и бумаги.

— Нам нужно установить несколько правил, если мы собираемся делить комнату в течение этой недели.

— Ладно.

— Возьму на себя смелость написать некоторые из них.

Я держу маленький белый блокнот наизготовку.

Его губы изгибаются.

— Почему я не удивлен, что ты составляешь список?

Я игнорирую его вопрос.

— Первое: никакого секса в спальне…

— Значит только в ванной или шкафу?

Моя ручка зависает.

— Я серьезно. Ты не можешь приводить сюда девушек.

— Я тоже серьезен, Джим, прямо как сердечный приступ. Я совсем не против перепихнуться с кем-нибудь внутри шкафа.

— Ни на секунду в этом не сомневаюсь. Тем не менее, я бы и в самом деле предпочла, чтобы ты не занимался сексом нигде в пределах этой комнаты, — он закатывает глаза к потолку. — Второе: оставайся на своей стороне кровати и держи эти огромные лапы подальше от меня.

Он кладет одну из упомянутых огромных лап на сердце.

— Джим, ты меня ранишь. Стал бы я рисковать нашими дружескими отношениями, чтобы тебя потискать?

Мои брови взлетают ко лбу.

— Не знаю, Оз — стал бы?

Он, кажется, серьезно обдумывает этот вопрос, и вздыхает.

— Честно? Да, стал бы. Я, вероятно, как минимум раз попытаюсь неподобающе к тебе прикоснуться. Возможно, дважды, если быть реалистом. Иначе было бы непростительно с моей стороны, учитывая, что я заметил твои классные буфера. Твои свитеры довольно облегающие, Джимбо.

Накрываю лицо ладонью.

— Полагаю, я не могу винить тебя за честность.

Он выпрямляется в изножье кровати.

— Это прибавляет мне бонусные очки?

Обреченно вздыхаю.

— Конечно, почему нет.

— Отлично, — он хлопает гигантскими руками и ехидно потирает их. — Хорошо, порази меня номером три.

— Третьего правила нет. У меня только два, но мы можем устанавливать их по ходу дела.

— О, здорово. Это будет просто бомба.

 

 

Я стою возле кровати, без задней мысли распаковывая свое снаряжение для сноубординга и пару комбинезонов, когда дверь ванной распахивается и выходит Оз, за ним клубится густое облако пара.

Он осматривает меня с головы до ног.

— Как, нафиг, я должен держать свои чертовы руки при себе, когда на тебе такая вот чертовщина? — он размахивает своими медвежьими лапами, дико жестикулируя вверх и вниз, указывая на мою пижаму.

Я в недоумении осматриваю себя.

— Что? Это же старый топ и шорты.

Он возмущенно скрещивает руки, мои глаза взлетают к его широкой, выдающейся груди и искусно татуированным бицепсам. Пускаю слюни.

— Да, но на тебе нет лифчика.

— Я не надеваю лифчик в кровать, Оз. И к тому же не моя проблема, что ты похотливый кобель.

Он начинает спорить.

— Топ белый, то есть практически прозрачный, — во второй раз с тех пор как он вторгся в мое личное пространство, Оз закатывает глаза к потолку, а его кадык подпрыгивает. Он поднимает три пальца. — Правило номер три: никакого здесь хождения без лифчика. Прикрой все это, черт возьми. Мне видны твои торчащие соски, что вызывает у меня стояк.

— Ах ты, лицемер, да на тебе лишь полотенце! Я вижу очертания твоего… — я сразу себя обрываю, во мне настолько внезапно зарождается громкое, нервное хихиканье, что я фактически хлопаю рукой по рту, чтобы себя заткнуть.

Мой взгляд падает на поджарые бедра Оза. Не могу не заметить капельки воды, стекающие по гладкой, дразнящей коже его скульптурного торса... к четко выделенной V зоне... счастливая дорожка темных волос исчезает в белом махровом полотенце, с трудом скрывая его…

Я в защитном жесте прикрываю рукой груди, пряча их от его пылкого осмотра.

— Что ты предлагаешь мне носить, умник? Я прихватила только это и планировала ночевать в одиночку.

— Я нахрен не знаю, но ты не можешь гарцевать по комнате в этом. Иди, надень одну из моих рубашек.

Гарцевать?

Тем не менее, я киваю.

— Ладно.

— Ладно.

— Хорошо. Правило номер четыре: не расхаживать тут в одном лишь полотенце. Эта штука едва сходится вокруг твоей талии.

И тем самым вызывает у меня желание делать с тобой неприличные и грязные вещи. Например, развязать полотенце и швырнуть его на пол, чтобы увидеть, что находится под ним.

Оз топает босиком к туалетному столику, рывком открывает верхний ящик и достает серую хлопковую майку. Сминая ткань в шарик, он бросает ее в мою сторону, та проносится по воздуху и шлепается мне на лицо.

Едва успеваю ее поймать.

— Пожалуйста. Просто иди, надень это. И вернись уродливее.

 

Сидни: Он вообще обо мне спрашивал?

Джеймс: Кто?

Сидни: О, пожалуйста, ты знаешь, кто. Не дразни меня так! Оз — он спрашивал обо мне! Ну же, дай девушке что-то, что поможет ей пережить холодную ночь.

Джеймс: Мы были очень заняты, извини.

Сидни: Не могу поверить, что ты проводишь с ним выходные. Если бы я знала, может, поехала бы с тобой.

Джеймс: И отказалась бы от солнца Флориды?!

Сидни: Ты права. Я все равно не поехала бы в Юту, LOL. Может, нужно попробовать написать ему. Как думаешь, стоит?

Джеймс: Думаю, тебе стоит делать все, что приносит тебе радость ;)

Сидни: Это да или нет.

Джеймс: Конечно. Да, напиши ему.

Сидни: Уииии!!! Ок, я это сделаю.

Джеймс: Удачи.

 

Я не рассказываю Сид, что несколько минут назад Себастьян только вышел из душа полуголый и мокрый. Или что он прожигал меня взглядом в моей белой майке. Или то, что я как раз натянула на себя его футболку — которая ощущается на теле божественно, а пахнет еще лучше.

Кладу телефон на прохладную поверхность старомодного пластмассового шкафчика в ванной и ставлю его на зарядку. Приглаживая свои шелковистые волосы, зарываюсь носом в воротник футболки Себастьяна. Еще разок вдыхаю...

С тоской выдыхаю.

Прежде чем открыть дверь и пройти в спальню, делаю глубокий вдох и напоследок еще разок по-быстрому нюхаю футболку.

Так чертовски приятно, что не могу остановиться.

На мандраже пересекаю комнату, направляясь к выключателю, притормозив, когда он садится на нашу общую кровать. Кровать, которая была бы вполне приемлемой, если бы я делила ее с Селестой, кажется ничтожной с расположившимся на ней громадным Озом Осборном.

Посередине разложена гора подушек, барьер, воздвигнутый мной, пока он был в душе, пусть даже и смехотворно неубедительный.

Оз сидит в постели поверх одеял обнаженный до пояса. Облокотившись на спинку кровати, он листает журнал «Men’s Health», а когда поднимает взгляд, то морщится, приветствуя меня раздраженным:

— Черт побери, Джим, это еще хуже!

Я оглядываю комнату, озадаченная его сердитым тоном.

— Что хуже?

— Ты. В этой футболке.

Ну, еще бы. Я всего лишь набросила его серую борцовскую футболку Айова после того, как мне было навязано его смехотворное правило «никаких топиков».

— Тебе, прям, не угодишь, — я вскидываю руки в знак поражения. — Что не так с этой футболкой? Ты сказал мне надеть ее. Точнее, скомкал и бросил в меня. Не забыл, она ударила меня по лицу и чуть не лишила глаза.

— Ты не должна была снимать свои шорты! — обвиняет он, хмурясь.

Вновь раздраженно взмахиваю руками.

— Боже мой, что в этом такого?

— Что в этом такого? Она спрашивает: что в этом такого? — ворча себе под нос, он бьет по мягкой подушке и располагает ее за головой. Не могу не восхититься, как поигрывают его бицепсы, пока он это делает. Простите, но они смотрятся изумительно. — А такого, что теперь на тебе одно только нижнее белье.

— Верно, — говорю я медленно, перемещая взгляд подальше от его тела, чтобы поднять подол футболки. — Но футболка мне до бедер...

— Ты ненормальная? Оставь эту хрень на месте.

— Э-э...

Оз поднимает руки, пресекая мой довод.

— Правило номер пять: не брить ноги.

— Не брить ноги? — взрыв смеха срывается с моих губ, и я сгибаюсь от истерического хохота. Слезы текут по щекам. Когда, наконец, перевожу дух, я бормочу: — Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала. Причем тут вообще бритье?

Он награждает меня взглядом, который говорит: ну и тормоз.

— Волосатые ноги отвратительны. Ни один парень не захочет трахнуть цыпочку, у которой больше волос, чем у него. Поверь мне, это твоя единственная защита.

Я недоуменно таращусь на него, и моя губа брезгливо кривится, прежде чем вытираю одинокую слезу.

— Ты такой странный.

— Ты права. Я бы с удовольствием трахнул цыпочку с волосатыми ногами, — он ударом карате бьет рукой по моему барьеру из подушек, в то время как на его глупом высокомерном лице расплывается насмешливая улыбка. — Это удержит тебя на твоей стороне кровати? Потому что должен сказать, Джим, я не буду бороться с тобой, когда ты решишь перейти на темную сторону.

Боже, он так дьявольски красив.

Я качаю головой, усмехаясь в ответ, когда тяну одеяло и забираюсь на свою сторону кровати.

— Этого не произойдет.

— Хочешь поспорить?

— Может, хватит уже это делать?

— Делать что?

— Спорить по каждому поводу.

— Извини. Плохая привычка.

Я откидываю покрывало и залезаю, голые ноги касаются прохладной ткани.

Устроившись рядом с ним в постели, мое тело расслабляется в пуховых подушках.

Чувствую, как он наблюдает за мной краем глаза, когда я тянусь и выключаю ночник.

Вздыхаю:

— Что?

В темноте раздается приглушенный смешок.

— Неужели ты и впрямь думаешь, что барьер из подушек удержит меня на этой стороне кровати?

— Конечно, нет. Это метафора к «держи дистанцию».

— А мои лапы подальше? — он снова усмехается, но на этот раз низкий баритон вызывает у меня дрожь. Он, должно быть, чувствует вибрацию через матрас, потому что спрашивает: — Холодно?

— Немного, — я зарываюсь глубже в одеяло, желая, чтобы оно было пуховым.

— Ну, я здесь, если ты все же захочешь улечься «ложечкой». Моя мама говорила, что я был жаркой печкой — ты раскочегаришься и, надеюсь, покроешься испариной в мгновение ока.

Я прячу улыбку в темноте.

— Спасибо за предложение.

— Я тот, кто одаривает, Джимми.

В этом я не сомневаюсь. Лежу в темноте, слушая его ровное дыхание, а мои мысли тем временем блуждают. Разве можно меня за это винить? В том, что расположилась сейчас рядом с этим большим, задумчивым, сексуальным, теплокровным, обнаженным по пояс мужчиной?

Я должна быть чокнутой, чтобы не фантазировать — или мертвой от талии донизу, каковой не являюсь.

Я прочищаю горло, и этот звук заполняет темноту.

— Расскажи мне о борьбе.

— Что ты хочешь узнать?

— Ты в этом хорош?

Его ответом служит глубокий, скрипучий рокот, отчего кровать подскакивает, трясется и вибрирует. Даже без света я знаю, что он схватился за живот.

— Не смейся надо мной! — я протягиваю руки и тыкаю во что-то, предположительно, широченный бицепс. Мои пальцы погружаются в его горячую кожу, и я быстро отдергиваю их.

— Я не высмеиваю тебя; просто ты так чертовски мила.

Я колеблюсь.

— Ну что? Ты в этом хорош?

— Да, я хорош.

— Насколько хорош?

— Очень хорош. Не просто очень хорош — я нахрен лучший. — Матрац прогибается, и он поворачивается на бок лицом ко мне. — Знаешь, какая моя любимая часть в борьбе?

— Какая? — сглатывая, шепчу я, а после вздыхаю.

— Это мгновения до того, как я, наконец, могу прижать его, предвкушение, когда вы оба знаете, что это грядет. Накал, постепенно подводящий к этому, — он определенно мурлычет, и мои нервы вторят ему. — Мое потное от усилий тело распростерто над лежащим подо мной оппонентом.

Почему это звучит так, будто мы больше не говорим о борьбе? Пульсирующий жар образуется у меня между ног, и я ерзаю, чтобы ненароком не потереть их друг об друга.

— О, — на этот раз я шепчу и вздыхаю.

— Да, — матрац снова прогибается, когда он перекатывается ко мне. — Ох.

— Тебе нравится упиваться властью?

Я чувствую, как он обдумывает этот вопрос.

— Вовсе нет. Для меня весь азарт на ментальном уровне, знать, что я могу рассчитать, как кто-то среагирует, прежде чем они это сделают, чтобы в итоге одержать верх физически, — затем, как запоздалую мысль добавляет: — Тут скорее дело в контроле над собственным телом и его движениями, а не над противником.

В комнате повисает тишина.

— Мои габариты... пугают тебя, Джеймс? — его голос звучит напряжено и полон беспокойства, будто эта мысль только что пришла ему в голову.

— Нет. Нет, твои габариты меня не пугают, — совсем наоборот; это меня не пугает — весь его вид волнует меня и мое предательское тело. Не говорю уже о том, что мне все труднее дышать, когда мы вместе. Что я стала фантазировать о нем, когда мы порознь. Что лежать здесь в темноте является для меня испытанием решимости.

Я хочу прикоснуться к нему.

Хочу позволить ему прикоснуться ко мне.

Шептать его имя, когда он...

— Возможно, я и большой, но не хочу, чтобы ты боялась меня, Джеймс. Я бы никогда не причинил тебе боли.

— Знаю, — он бы никогда этого не сделал.

— И мой член никогда не навредит тебе. Он очень нежный.

Ну, здорово. Теперь я буду лежать здесь, думая о его члене.

— О, мой Бог, Оз, ты так…

— Хорош в постели.

— Почему тебе обязательно так делать?

— Я просто констатирую факты, Джим.

— Засыпай уже, Освальд.

 

Глава 14.

 

«Я не всегда выставляю себя ослом,