Маркеры речевого поведения личности

В ходе исследования речевого поведения коммуникативной личности не принято придавать большое значение семантическому анализу лексических и фразеологических единиц языка, поскольку считается, что определенный коммуникативный потенциал лексическая единица приобретает только в речи. Такую точку зрения оспаривают современные последователи антропоцентрической теории языка. Как пишет К. Ажеж, "у языка нет способности творить реальность, зато язык наделен способностью воссоздавать мир, упорядочивая его в соответствии со своими категориями; и самое главное, он позволяет осуществлять взаимодействие в процессе диалогического общения". Эту мысль можно дополнить: язык способен воссоздавать мир, уже отраженный в нем человеком за века существования общества и развития языкового сознания. А поскольку человек воспроизводит в языке собственное видение мира и частью этого мира является он сам, язык содержит не только сведения о действительности, внешней по отношению к человеку, но и информацию о самом человеке: "языковая деятельность – главное средство его самовыражения, ибо языки позволяют сочетать когнитивные процессы с выражением внутренних побуждений".

Таким образом, можно предположить, что основная информация о вариантах речевого поведения личности должна быть отражена в системных средствах языка, среди которых лучше всего поддаются анализу и систематизации именно лексические и фразеологические единицы. Для подтверждения данного предположения нами были рассмотрены данные существующих толковых словарей русского языка.

Прежде всего, из словарей были выбраны номинации человека, в структуре семантики которых имеются семы "речь", "речевое поведение". Другими словами, выбранные номинации должны были обязательно указывать на определенный характер речевого поведения обозначаемого человека. Выяснилось, что таких лексических единиц в русском словаре более 300 (их количество, по нашему мнению, может быть существенно увеличено в ходе анализа художественного и реального дискурсов). Выделенные лексические единицы можно разделить на две группы:

1) номинации человека, характеризующие его речевое поведение эксплицитно (это такие лексические единицы, как крикун, говорун, болтун, мямля, ворчун, хам, клеветник, доносчик и др.);

2) номинации человека, характеризующие его речевое поведение имплицитно (деспот, диктатор, тиран, стерва, истеричка, наглец, псих, упрямец и др.).

Первая группа номинаций имеет отглагольное происхождение. Каждая из них образована от глагола, называющего определенное речевое действие или речевую стратегию (кричать – крикун, болтать – болтун и т.д.).

Вторая группа номинаций представляет для описания речевого поведения русской коммуникативной личности, на наш взгляд, наибольший интерес, так как обычно представляет комплексную характеристику речевого поведения. Например, тиран – это не только тот, кто в категорической форме навязывает свою волю собеседнику, по своему усмотрению руководит его поведением, не считаясь с чувствами и собственными потребностями последнего, но в то же время и тот, кто в силу своего возраста, социального положения, роли наделен правом делать это: он старший, главный, первый. Таким образом, семантическая структура номинации тиран включает в себя помимо основной семы ("директивное навязывание своей воли собеседнику") следующую информацию о речевом поведении обозначаемой личности:

1) лексема тиран как правило характеризует мужское речевое поведение;

2) тиран по отношению к собеседнику реализует вариант речевого поведения с нисходящим соотношением статусных ролей (тиран превосходит собеседника по статусу);

3) коммуникативный партнер тирана по своему социальному положению, возрасту, психологическому состоянию и т.п. не может в открытой форме выражать свою волю и противостоять воздействию собеседника (нельзя тиранствовать над тем, кто не зависит от тирана, не находится у него в подчиненном положении).

Самым главным основанием, позволившим нам выделить номинацию тиран, является то, что тираном нельзя быть без использования речи: тиранство обязательно связано с определенным вариантом речевого поведения, информация об этом варианте репрезентируется носителем языка уже при самом факте употребления указанной лексической единицы и так же легко "считывается" адресатом речи. Толковые словари русского языка не дают такого подробного определения семантики номинации тиран, вероятно, потому что представленные нами элементы семантики данной лексемы считаются коннотативными, а словарные дефиниции обычно основаны на определении денотативного значения слова. По нашему мнению, такой подход к составлению словарей русского языка необходимо пересмотреть и включить в словарные дефиниции языковые коннотации слов, которые, в отличие от дискурсивных коннотаций, не зависят от особенностей коммуникативного употребления лексической единицы и неразрывно связаны с денотатом. Особенно это важно для средств вторичной номинации, у которых языковая коннотация составляет основную часть лексического или фразеологического значения. Существующие дефиниции средств вторичной номинации предельно схематичны и часто вовсе не отражают конституционных особенностей речевого поведения обозначаемого лица.

Новый взгляд на структуру лексического значения языковых единиц, характеризующих человека и его существование, уже отстаивается многими учеными. Немало этому способствуют основы когнитивной лингвистики, в русле которой слово рассматривается как единственное доступное человеку рациональное средство репрезентации концепта. Для определения структуры соответствующего концепта исследователи проводят многочисленные ассоциативные эксперименты, результаты которых, на наш взгляд, могли бы существенно уточнить существующие словарные дефиниции соответствующих языковых знаков.

Так, Н.В. Семенова по результатам ассоциативного эксперимента, уточняет, что стерва – это "женщина, которая использует свою сексуальную привлекательность для достижения цели ‹…›. Женщина, которая не чувствует сострадания к ближним, если это противоречит поставленным целям, ее не беспокоит душевное состояние людей, которых она использует". Н.В. Семенова называет полученную информацию ассоциативным значением слова, но, на наш взгляд, это и есть та самая языковая коннотация, речь о которой шла выше:

1. Стерва всегда женщина (это легко выводится даже из формальной структуры языковой единицы).

2. Стерва сексуально привлекательна, осознает это и при случае пользуется этим (по этой причине использование этой лексической единицы по отношению к конкретной женщине почти комплимент для последней: лучше быть стервой, чем коровой, ощипанной курицей или "синим чулком").

3. Стерва безжалостна. Она для достижения своих целей легко может пренебречь морально-этическими нормами и не обращать никакого внимания на чувства и потребности окружающих. Главное – это ее чувства и потребности. Однако в своей безжалостности стерва продолжает заботиться о том, чтобы сохранить свое главное оружие – сексуальную привлекательность.

Все перечисленные элементы, на наш взгляд, могли бы существенно дополнить словарные дефиниции лексической единицы стерва. К ним также следовало добавить то, что для стервы характерен агрессивный вариант речевого поведения: ее речь едкая, колкая, язвительная, презрительная (к тем, кого она считает не заслуживающими внимания) и т.п. По нашему мнению, ассоциативный эксперимент Н.В. Семеновой это показал, просто исследователь не акцентировал внимание на соответствующих результатах.

Обобщая информацию о номинациях личности, характеризующих ее речевое поведение, можно сказать, что 1) в их производстве задействованы различные средства словообразования (если в словообразовательной цепочке тиран – тиранствовать именно слово тиран содержит производящую основу, а остальные слова с этой же основой производные, то лексемы наглец и упрямец, напротив, имеют производные основы: наглый – наглец, упрямый – упрямец); 2) многие из отмеченных лексических единиц представляют собой средства вторичной номинации, основным компонентом семантической структуры которых является языковая коннотация; 3) словарные описания данных единиц схематичны, не отражают характера речевого поведения обозначаемого лица и нуждаются в дополнении и уточнении.

Особняком в этой группе стоят номинации, образованные путем перехода имен собственных в нарицательные: манилов, собакевич и т.д. Они относят именуемую личность к конкретному варианту речевого поведения, репрезентированному в соответствующем художественном произведении.

Следующая группа лексических единиц, характеризующих речевое поведение личности – это средства описания речевого поведения: прилагательные и наречия, входящие в структуру словосочетаний, образованных по схемам:

"человек какой?" (агрессивный, упрямый, честный, вредный, привередливый и т.д.);

"речь (речи) какая (какие)?" (резкая, громкая, грубая, нежная, ласковая, убедительная и т.д.);

"говорить (сказать) как?" (резко, громко, грубо, нежно, ласково, убедительно и т.д.).

Описательные средства речевого поведения личности могут соотноситься с соответствующими номинантами говорящего субъекта (агрессивный – агрессивно – агрессор, манипулятивный – манипулятор, авторитетный – авторитетно – авторитет), но далеко не всегда. Например, речь может быть нежная, но человека, говорящего нежно, не называют неженкой: данная номинация имеет другую семантику.

В целом описательные средства, по сравнению с номинациями, дают более полное представление о речевом поведении личности, поэтому для получения объективных результатов необходимо рассматривать обе группы средств в комплексе. Это дает возможность посредством компонентного анализа семантики лексических единиц установить связи и соответствия в том числе между разнокорневыми словами.

Примыкают к описательным средствам речевого поведения личности номинации соответствующих типов речи, высказываний (абстракция, абсурд, алогизм и т.д.). Их нельзя смешивать с номинациями речевых тактик и стратегий (агрессия, манипуляция, приказ, угроза, просьба и т.д.). Последние обычно имеют отглагольное происхождение (приказывать – приказ, угрожать – угроза, просить – просьба, молить – мольба).

Перформативные глаголы и производные от них номинации характеризуют стратегический план речевого поведения личности. Связь между глаголом (номинацией) и определенной речевой тактикой / стратегией устанавливается легко: с помощью глагола просить репрезентируется речевая стратегия просьбы (Я прошу…). Если идти по пути логического анализа языка и коммуникации, то количество перформативных глаголов будет равно количеству стратегий и тактик речевого поведения. Но дело в том, что характеристика речевого поведения личности в языке неизмеримо богаче искусственно вычлененного из смоделированного коммуникативного процесса набора речеповеденческих вариантов.

Так, ни в одной научной работе, посвященной логическому анализу языка, нет упоминания о стратегии "мучение" и преформативном глаголе мучить, хотя в русском языке данный глагол давно существует как единица вторичной номинации и активно используется в значении "постоянно говорить что-либо неприятное для собеседника, критиковать его, противоречить ему и т.д., − доводя собеседника до крайней степени эмоционального утомления". В коммуникации данный глагол функционирует в комплексе с номинацией мучитель. Когда человек говорит, что его замучили, не подразумевая при этом физического воздействия со стороны собеседника, психологического утомления от тяжелой работы, длительного ожидания, значит, он длительно подвергался такому речевому воздействию, которое причинило ему сильнейшую душевную боль и крайне утомило (истощило) его. Перенос значения здесь основан на сходстве физической и душевной боли.

Таким образом, в лексике русского языка зафиксировано представление о таком речевом поведении, которое может причинить боль адресату речи. Причем виды боли, связанные с речевым общением, в семантике единиц вторичной номинации необычайно разнообразны:

1) боль, подобная той, которую причиняют орудия пыток (пытать – допытываться);

2) боль, подобная той, которую причиняют укусы животных (грызть – загрызть – загрызать, есть – заесть – поедом есть, кусать – укусить);

3) боль, подобная той, которую причиняют острые, режущие, колющие предметы (резать – зарезать – (за)резать без ножа, пилить – запилить, колоть – уколоть);

4) боль, подобная той, которую причиняют огонь, раскаленный металл (жечь – обжечь – обжигать).

Конечно, у приведенных глаголов и образованных от них фразеологических оборотов разная степень привязки к речевому поведению личности: если обжечь можно и словом, и взглядом, и ударом, то укусить (кроме зубов) можно только словом. А значит, при формулировке дефиниции слова укусить в переносном значении обязательно должна быть учтена конституционная для данной единицы вторичной номинации сема "речь".

В настоящее время уже появляются словари и справочники нового типа, которые включают в себя не только перформативные глаголы, но и средства вторичной номинации, например, горячиться, грозить, выпалить, срезать (словом) и т.д. При этом авторы словарей делают попытки подробного описания коммуникативного использования таких глаголов: "Срезать словом – резко ответить, огорошить, дать острый, обидный ответ". Новые словари могут быть очень полезны для развития речевой культуры изучающих русский язык, в преподавании русского языка иностранцам.

Кроме названных ранее лексических средств, характеризующих речевое поведение личности, следует отметить также устойчивые сравнения и фразеологические единицы, которые могут выступать как в роли номинаций человека говорящего (бесструнная балалайка, базарная баба), так и в роли средств описания речевого поведения личности (болтливый, как сорока; язык без костей) или характеризации стратегического плана речевого поведения личности (каркать, как ворона; петь Лазаря). Среди существующих справочных изданий следует отметить "Словарь устойчивых сравнений" З.И. Антоновой и Е.В. Скворецкой. В этом словаре описание устойчивых сравнений, характеризующих речевое поведение личности, структурируется с учетом особенностей и потребностей речевого общения: "Впиться как клещ / пиявка (с осужд.). О человеке, который неотступно, назойливо требует чего-то от другого или умоляет его о чем-то, надоедает постоянными просьбами, вопросами". Как синонимические варианты данного устойчивого сравнения в словаре рассматриваются пристать как банный лист, вцепиться, как кошка / репей. Также указывается на возможность отдельного использования составляющих устойчивых сравнений: клещ, пиявка, кошка, репей, банный лист – при сохранении функции сравнения.

Все кратно охарактеризованные нами группы лексических и фразеологических единиц взаимодействуют друг с другом, поэтому их комплексное описание могло бы дать наиболее полное представление о речевом поведении личности в русской языковой картине мира.

Конечно, нельзя ограничивать исследование речевого поведения личности только анализом семантики лексических и фразеологических единиц. Для автора настоящего исследования это лишь один из этапов комплексного исследования речеповеденческих типов русской коммуникативной личности, которые определяются нами как макромодели коммуникативного поведения личности; концептуализированные в языковой картине мира представления об особой системе речеповеденческих стратегий, тактик, стереотипов, речевых поступков, которые объективируются в речевом поведении говорящих индивидов в соответствии с их психологическими и социальными характеристиками и проявляются в осознанном / неосознанном выборе и использовании средств языка.

При этом нельзя и игнорировать результаты семантического анализа системных средств языка, поскольку в языке заключена, по признанию многих исследователей, вся потенциальная коммуникация, вся основная информация о речевом поведении личности, накопленная сообществом носителей языка за много веков.