Истина и формы ее инобытия .

При гносеологическом подходе к феномену истины необходимо избе­жать двух крайностей: наивного объективизма и догматизма, с одной стороны, субъективизма и релятивизма — с другой. Надо, следова­тельно, постараться дать такое определение истине, которое учитыва­ет роль субъекта и не субъективирует истину; понимает момент отно­сительности и исторической ограниченности любых наших знаний (как в индивидуальном, так и в социальном плане), но при этом не доводит эту относительность до релятивистских и в конечном счете до скептических утверждений.

С этих позиций нам представляется вполне разумным определение истины как такого объективного содержания нашихзнаний, которое не зависит ни от человека, ни от человечества. Подобное понимание вос­ходит к марксисту В.И. Ленину, но оно может разделяться мыслителя­ми и совершенно иных философских взглядов — например Н.О. Лос-ским. По Лосскому, истина — это имманентное обладание идеей трансцендентной предметности.

В обоих определениях подчеркнуты два важных момента:

Знание, претендующее на истинность, необходимо субъективно (имманентно) по форме своего существования, т.е. имеет человечес­кое измерение. Без живого человека говорить об истине в гносеологи­ческом плане бессмысленно.

Истинное знание объективно (трансцендентно) в смысле отсут­ствия в его содержании субъективно-психологических примесей (субъективистскихдомыслов или, в просторечье, отсебятины).

Совершенно ясно, что подобное гносеологическое понимание исти­ны, с одной стороны, носит регулятивно-целевой характер, а с дру­гой — имеет отношение прежде всего к знанию понятийно-рацио­нального типа и отчасти к философии. Гуманитарное же рациональное знание (за исключением гуманитарных наук), а также внерациональ-ные формы опьпа регулируются иными аспектами истины, о которых речь шла выше (правда, откровение, правота). Уточним подобное по­нимание истины через ее противопоставление мнению, заблуждению и лжи, как формам инобытия истины.

Истина и мнение. В греческой философии истина устойчиво проти­вополагается мнению (doxa). Наиболее последовательно это проводит в своих диалогах Платон (см. его знаменитый «Теэтет»). Мнение есть знание субъективное, полное психологических и разного рода иных предрассудков. В мире мнений причудливо перемешаны истина и ложь. Но даже если мнение и истинно, то это всегда истина в себе, т.е. необоснованное и крайне проблематичное знание. Мнение же, пере­шедшее из ранга истины в себе в ранг истины для нас, представляет со­бой знание доказанное, т.е. удостоверенное в качестве независимого от наших субъективно-психологических особенностей и домыслов.

Мир мнений — это мир толпы, мир общественных химер, где благо­даря современным средствам массовой информации доказательство подменено психологическим убеждением и даже целенаправленным внушением. Мир скачущих политических рейтингов, искусственно вздутых кумиров, мгновенного изменения общественных вкусов и при­страстий — все это даже не «удовлетворение щекочущего влечения вы­сказать свое мнение», как высказался о прессе еще Гегель в своей «Фи­лософии-права»1, а форма культивирования перманентного сотмнения со всеми угрозами возникновения индивидуальных душевных расстройств и массовых психозов, которыми гак богата история ушедшего XX века.

Миру мнений противостоят доказательные истины науки и фило­софского знания. Сфера научной мысли и функционирования науч­ных сообществ — по крайней мере в своем идеальном предназначе­нии — есть сфера непредвзятой аргументации, разумного смирения своего суетного тщеславия и бескорыстного поиска истины вопреки безумствам общественного мнения.

«Чем хуже мнение, — проницательно замечал тот же Гегель, — тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеоб­разное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее». Ученый тем самым воплощает критическое и рациональ­ное начало в культуре — ту самую ориентацию на со-знание, без кото­рой невозможно существование человека как мыслящего существа. Конечно, такого рода понимание науки, как показывают современ­ные исследования, остается в значительной степени идеальным по­ниманием. Даже в логике и математике личностное начало (факты биографии ученого, его национальная принадлежность и т.д.), а так­же всякого рода культурно-исторические установки и предрассудки полностью не устранимы из ткани научной деятельности. Однако в любом случае наука — это область существования доказательного зна­ния и логически аргументированного мышления.

Истина и ложь, истина и заблуждение. Поиск истины неотделим от заблуждений и появления разного рода ложных представлений. О крайних позициях (К. Поппер, М. Фуко), абсолютизирующих зна­чимость заблуждений и избавления от лжи в познании, мы упоминали выше. Афористичное выражение подобной позиции можно найти у русского писателя Л. Андреева, обронившего фразу, что «истина — это ложь, которую еще не успели доказать». Однако между ложью и заблуждением существует фундаментальная разница.

Ложь представляет собой преднамеренное возведение неверных пред­ставлений в ранг истинных или преднамеренное сокрытие истины от других людей. В основе лжи всегда лежит субъективный и корыстный расчет, связанный с прагматичным использованием (сокрытием) зна­ния в собственных целях. Социально-политической формой существо­вания лжи является целенаправленная дезинформация, когда для обма­на отдельного человека, какойгто социальной группы (например, конкурирующей фирмы) или даже правительства враждебного государ­ства используется специальный набор знаний и технических средств.

Крайней и, пожалуй, наиболее опасной для общества формой дез­информации являются попытки манипулировать общественным со­знанием за счет специальных визуальных и речевых методик в СМИ. Психологические и социальные последствия такого рода манипуляций (по причине их новизны) стали объектом повышенного научного вни­мания лишь в последние 30 лет. Возникновение феномена вирту­альной компьютерной реальности еще более обостряет эту проблему.

От лжи и дезинформации следует отличать заблуждение. Под за­блуждением можно понимать непреднамеренную трактовку истинного знания как ложного, а ложного — как истинного, что вытекает из сложности и неисчерпаемости объекта, а также из исторической огра­ниченности субъекта познавательной деятельности. Ложь следует не­примиримо дезавуировать, а от заблуждений терпеливо и методично избавляться, зная, что они воспроизведутся вновь.

Без заблуждений невозможно нахождение истины и ее кристалли­зация. Недаром крупнейший поэт Индии Рабиндранат Тагор написал:

Перед ошибками мы закрываем дверь. В смятенье Истина: «Как мне войти теперь?»

В науке может даже сложиться ситуация, когда ученый всю жизнь разрабатывает и защищает ошибочную гипотезу. Это может привести к тяжелому душевному кризису и даже самоубийству (такие трагические страницы хранит история науки), однако если ученый заблуждался ис­кренне, был предан своему научному призванию и не использовал подлых антинаучных средств в борьбе с оппонентами, то польза, при­несенная им науке и обществу, несомненна. Он не только «закрыл» ту­пиковые ходы мысли в своей отрасли знаний, тем самым оградив от ошибок последующие поколения ученых, но и внес прямой вклад в их воспитание, ибо нет лучшей агитации за науку, чем личный пример верного ей служения.

Важно отметить, что одним из самых распространенных источников заблуждений в науке и философии является выход истинного знания за границы его применимости. Так называемый принцип конкретности ис­тины утверждает, что истина имеет предметные границы, выходя за кото­рые она трансформируется в свою противоположность — заблуждение.

Типичный пример заблуждений такого рода — это попытка 3. Фрей­да объяснить культурные и социальные процессы на основе открытых им закономерностей бессознательной психической жизни индивида. Другой причиной заблуждений служит не экстраполяция полученных знаний на иные предметные области, а огульное отрицание существо­вания последних как якобы несовместимых с открытой истиной. К примеру, ученый-физик заявляет, что явлений телепатии не суще­ствует потому, что науке не известны их материальные переносчики. Точно так же долгое время ученые не могли поверить в делимость ато­ма, поскольку это-де вело к «уничтожению материи».

После этих замечаний мы можем уточнить данное выше определе­ние истины. Истина — это такое объективное содержание наших знаний, которое удостоверено (доказано) в качестве независимого от субъектив­но-психологических компонентов, не выходит за границы своей применимо­сти и не претендует на окончательный и завершенный характер.

Такую дефиницию легко провозгласить, однако жизнь упорно со­противляется слишком жестким схемам и тезисам. Как показывает исторический опыт, знание всегда стремится выйти за границы своей применимости и только благодаря этому обнаруживает как элемент своей «абсолютной истинности» в рамках данной конкретной пред­метной области, так и свою относительность за пределами оной. В конечном счете лишь история оказывается способной рассудить, сумели мы или нет докопаться до истины, избавившись как от субъ­ективных ошибок, так и от предрассудков, навязываемых историчес­ким временем, в котором нам довелось жить.

Процессуальность истины. Отсюда вытекает чрезвычайно важное свойство истины — она временится, т.е. носит процессуальный и ди­намический, а не статический характер. Процессуальность истины обнаруживается по крайней мере в трех планах: историческом, логиче­ском и экзистенциальном.

В историческом плане это постепенная кристаллизация истинного знания в истории, когда неполное и фрагментарное знание какого-либо предмета на эмпирической стадии познания сменяется построением его «теоретического образа», обеспечивающего целостное понимание и предсказание. Чтобы сложилась современная хромосомная теория на­следственности, должен был пройти почти век после знаменитых экспе­риментов Г. Менделя. Законы классического европейского капитализма были установлены К. Марксом много десятилетий спустя после трудов классиков английской политической экономии А Смита и Д. Рикардо.

В логическом плане истинное знание, которое призвано стать до­стоянием научного или философского сообщества, никогда не дается сразу и целиком, а требует логико-процессуальных усилий мысли по своему изложению и, соответственно, усвоению. Чтобы более или ме­нее ясно понять, что такое капитал, нужно прочитать по крайней ме­ре первый том Марксова одноименного труда. Дабы сделать истину своего мистического опыта явственной для остального мира, Я. Бёме был вынужден логически развернуть его почти на трехстах страницах своей знаменитой книги «Аврора, или Утренняя заря в восхождении».

Истинное знание требует для своего усвоения определенной подго­товки личности, а иногда и экзистенциальной зрелости. Ко многим важным истинам и ценностям бытия человек приходит отнюдь не фазу, а путем мучительных борений и раздумий. Нужно время и для усвоения профессиональных знаний, ибо невозможно химику-первокурснику поведать о всех тайнах будущей профессии. Он как личность попросту не готов к этому. Особую роль экзистенциальность личности играет в философии. Мудрость и жизненный опьп необходимы для становления подлинного философа. Мало кому из великих мыслителей прошлого удавалось создать свои наиболее выдающиеся произведения в молодом возрасте. Яркое исключение здесь составляет, пожалуй, лишь Шеллинг.

Процессуальность истины, диалектика абсолютных и относитель­ных, субъективных и объективных компонентов в ней, так или иначе, вы­водят нас на центральную проблему: а на основе каких критериев мы во­обще расцениваем одно знание как истинное, а другое — как ложное?

Литература .

1. Аристотель. Соч.: В 4т. Т1. М., 1975.

2. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

3. Ксшантар А.П. Красота истины. Ереван, 1980.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т 3.

5. Философия техники: история и современность. М., 1997.

6. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Т 1.4. 1. М., 1990.

7. Фукс М. Жизнь: опыт и наука//Вопросы философии. 1993. № 5.

8. Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977.