ТРАДИЦИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

ЭВОЛЮЦИЯ

ЗАПАДНОЙ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ

Принципы и проблемы исследования

философско-методологических оснований

Симферополь

1987 – 1989 гг.

СОДЕРЖАНИЕ

4.1. Западная география, западная философия и власть имущие. Традиции взаимоотношений.

4.2. Взаимоотношения географической науки и философии в XVII – XIX веках.

4.3. Позитивизм и подходы к обоснованию географической науки в XIX веке.

4.4. Теоретико-географические исследования периода XVII – XIX веков (Петти, Тюнен, Риттер, Лаллан). Анализ гносеологических установок.

(раздел отсутствует)

4.5. Эволюция географии в традиционной социо-культурной системе Китая.

(раздел отсутствует)

Зарубежная географическая наука XX века. Основные направления развития.

5.1. Региональная парадигма в первой половине XX века.

(Большая часть раздела отсутствует)

5.2. Логика развития географической науки 1950-80-х годов.

5.3. Западная географическая наука 1950-60-х годов. Тенденции, особенности и противоречия развития.

5.4. ''Гуманистическая'' география. Опыт вариационного исследования оснований направления.

5.5. ''Радикальная'' география. Сущность, генезис, проблемы и перспективы.

5.6. Лундская школа ''временной'' географии. Особенности развития и основные проблемы.

5.7. Плюралистический подход к решению философско-методологических проблем в западной географической науке.

5.8. Тенденции развития западной географической науки второй половины 1980-х годов.

4.1.

ЗАПАДНАЯ ГЕОГРАФИЯ, ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ И ВЛАСТЬ ИМУЩИЕ.

ТРАДИЦИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

Для адекватного осмысления современного состояния географической науки важно знать исторические особенности ее развития. Они играют весьма большую роль и на современном этапе, выступая в виде явных и неявных установок специалистов. Поскольку основное внимание уделяется философско-методологическим аспектам географических подходов к исследованию человека, проанализируем традиции взаимоотношения географической науки именно с философией.

Нами охвачен период с момента зарождения географии в античное время до начала 1950-х годов, то есть до времени становления современного образа географической науки. Рассматривается главным образом западноевропейская и североамериканская наука. В детальное описание истории вдаваться нет возможности. Ограничимся формулировками закономерностей и краткими примерами иллюстрирующими их.

 Уточним, что под закономерностью понимается преобладающая тенденция, характеризующая достаточно устойчивые связи, возникающие в процессе развития науки как сложной системы знания, деятельности и организаций.

Первое. Большинство географов не имело глубоких знаний по философии и еще меньшее количество могло плодотворно применить эти знания к решению философско-методологических проблем географической науки.

Вывод сделан из анализа многочисленных географических работ и программ вузовской подготовки географов за различные периоды времени. Данная закономерность является одной из фундаментальных черт определяющих специфику отношений географии с философией с XVIII по вторую половину XX веков. Это и причина и следствие. Многое в географии менялось. Она перешла в конце XIX века на новый уровень научного познания. Но отношения с философией остались без существенных изменений. Этому способствовала специфическая трактовка целей, задач и методов научно-географического познания, исключающая необходимость систематического применения таких методов как обобщение, абстрагирование и т.п.

В большинстве случаев географы были стихийными материалистами или идеалистами, не имеющими систематической философской подготовки и не видящими в ней смысла для решения проблем географической науки. Опыт, накопленный в ходе собственно географических исследований, всегда играл большую роль в постановке и решении философских, методологических и теоретических проблем географической науки, чем специальный философский и методологический подход. Философские и методологические проблемы были редуцированы к узкому кругу вопросов связанных с определением предмета географии, ее структуры и места в системе наук. Изучение философии не связывалось с применением всего богатства ее мысли к задачам научно-географического познания. Пропасть между философией и географией стала преодолеваться лишь в 1950 -70-е годы.

Были исключения из этого печального правила. Но они не более чем исключения. Эту традицию глубоко проанализировал Д.Харвей в книге “Научное объяснение в географии”[1].

Второе. Для научно-географического сообщества характерна разобщенность философско-методологических поисков лидеров направлений и большей части географов, занимающихся частными эмпирическими исследованиями. Происходит ''философское самоотчуждение'' большинства географов.

Важную роль в формировании такого положения сыграло убеждение, что для плодотворной постановки и решения методологических проблем основное значение имеет личный многолетний опыт конкретно-географических исследований. То, что речь идет о совершенно различных типах проблем, и что необходима специальная подготовка, не учитывалось. Рассмотрение философских и методологических проблем в географической науке носило элитарный характер. Вероятно, распространенное убеждение, что лишь корифеям доступно рассмотрение такого типа проблем и привело к философскому самоотчуждению от проблем своей науки большей части географов. Этому способствовало и отсутствие традиций сознательного философского подхода рассмотрения географических проблем, стереотип постановки географических проблем подобного типа как чего-то чуждого конкретно-географическим исследованиям.

Любопытно сравнить этот феномен с радикальным изменением положения в современной западной географической науке. Быстрый рост интереса к философии и осознание ее значимости для решения насущных проблем привели к массовому увлечению географов философскими и методологическими проблемами, резкому повышению научного уровня их решения.

Интересно с метагеографической точки зрения наблюдать противоречие между установками географов различного поколения, например, в советском научно-географическом сообществе. Представителями старшего поколения ранняя специализация на философско-методологических проблемах воспринимается порой, как попытка данного человека сделать карьеру, “пройти вне очереди” в официальные лидеры (в СССР очереди были везде и на все). С подобным нам приходилось сталкиваться особенно на периферии. Это связано с тем, что проблемы такого рода являются по традиции привилегией географов с высоким социальным статусом.

Третье. Большинство географов получало знание о философии из ''вторых рук''. Судя по литературе, с философией знакомились чаще всего по работам лидеров географических направлений.

Изучение и использование философии в позитивной научной деятельности требует специфических знаний, умений и навыков. Для этого необходим определенный стиль мышления. Система географической подготовки скорее противоречила, чем способствовала его формированию. Это вело к тому, что для усвоения философских идей необходимы были посредники, упрощающие философские положения, адаптирующие их применительно к задачам географической науки. Научно-географическое сообщество изучало философию по комментариям своих корифеев и из учебников философии.

Разделение труда между лидерами, адаптировавшими философию для географической науки и основной массой научно-географического сообщества, подтверждается анализом цитирования философских произведений в публикациях по философско-методологическим проблемам географической науки. Количество ссылок на философов, непосредственно выдвигавших фундаментальные идеи и на географов, их адаптировавших резко различается. Львиная доля ссылок приходится именно на географов. Серьезным доказательством рассматриваемой закономерности является то, что большая часть географов не видела противоречий между тем образом философии, который давался лидером географической парадигмы и фактическим содержанием философского направления. А таких противоречий была масса. Это показатель низкой философской культуры, незнания философских первоисточников, нежелания и неумения их использовать для решения собственных научных проблем.

Примером может служить отношение к неокантианству в географии начала XX века. Подробней этот пример мы рассматриваем ниже.

Четвертое. Большинство географов воспринимало философско-методологическое обоснование направления в работах лидеров некритически. Особенно это характерно для периодов жесткого доминирования парадигм в науке. Развитие положений лидеров в отношении философии и методологи и чаще носило эпигонский характер или являлось детализацией исходных принципов.

Не критичность восприятия философско-методологических обоснований является естественным следствием общего характера взаимоотношений географии и философии, сложившегося и разделения труда в научно-географическом сообществе.

В качестве примера эпигонства можно привести работы А.Гюйо. К.Риттер считал, что Европа занимает первое место в процессе мирового развития. А.Гюйо отдал пальму первенства Северной Америке. Принципы Риттера были оставлены совершенно без изменений. Поменялся лишь лидер. В этом заключалась вся научная новизна. Новаторство подобного рода высоко ценилось. В частности об идеях А.Гюйо чрезвычайно высоко отзывались многие русские географы, являющиеся лидерами отечественной географии XIX – начала XX веков.

Пятое. Философская культура географов была на низком уровне. Это приводило к тому, что допускались серьезные упрощения, искажающие реальное содержание исходной философии. Декларации по философским вопросам географической науки часто расходились с фактическим положением дел.

Проиллюстрируем эту закономерность примером обоснования географической науки с неокантианских позиций в начале XX века. До сих пор никто не задался вопросом - насколько полно и адекватно использовали географы начала XX века философию неокантианства? Мы специально рассмотрели этот вопрос и оказалось, что были использованы далеко не все возможности данной философии. С начала отметим те положения неокантианства, которые нашли отражение в географии. О неокантианской парадигме начала XX века мы судим по работам А.Геттнера, ее признанного лидера[2].

Географами использовался исторический подход. Его нельзя считать специфическим достижением неокантианской философии. Он пропагандировался многими другими философскими направлениями и был в активе географов далеких от неокантианства. Но он характерен и для сторонников неокантианства в географии.

Использовался тезис о единстве науки и ее разделении по дисциплинам в силу ограниченности человеческого разума. Была популярна классификация наук в духе этой философии.

 Много писалось об идеографических и номографических подходах. При этом возникли некоторые недоразумения. Они прослеживаются у А.Геттнера.

Основной чертой парадигмы, которая обосновывалась на основании неокантианства был хорологический подход. Убеждение в этом носит всеобщий характер. Следует отметить, что этот взгляд был типичен и для начала XX века.

К использованным элементам неокантианской философии следует отнести их трактовку пространства и времени географами. Этот вопрос весьма важен. У неокантианцев был также усвоен характерный для них либеральный подход. Это прекрасно выражено у А.Геттнера.

 Многое из того, что было в неокантианской философии и что могло быть усвоено географами осталось вне поля их зрения. В наибольшей мере А.Геттнер, а за ним и остальные сторонники данной парадигмы использовали положения Фрейбургской (Баденской) школы. Но и в ней остались неосвещенными многие аспекты. Например, географы могли заимствовать для методологического обоснования своей науки критику теории отражения данную этой школой. Ее суть в том, что познание не копирует действительность. Она не может быть отражена в понятиях, так как идет ее упрощение. Следовательно, понятие не копия действительности. Оно воспроизводит лишь отдельные ее стороны. Доказывалось, что наука несовместима с отображением мира в понятиях. Это странная, но большая тема для географической науки.

Многообразие мира преодолевается не за счет его отражения, а за счет упрощения. В образовании понятий существенным и решающим признавалось исключительно целевая ориентация исследователя, целевой принцип отбора материала для рефлексии. Различие между основными типами наук также связано с различием целей, принципов отбора. Иначе говоря, содержание понятий определяется не объективным содержанием предмета, а специфической задачей его познания. Критерий истины не адекватность понятия реальности, а целесообразность логической организации элементов понятия, их соответствие формально-логическим критериям.

 Сторонники неокантианского подхода в географии не использовали большое количество положений Марбургской школы. Философы этой школы пытались создать науку высшего типа, дать ей обоснование. Она связывалась с математикой и математическим естествознанием, считавшихся идеалом познания. Внесение в научно-географическое познание этой ориентации могло многое ей дать. Региональная парадигма смогла бы приобрести иную форму и не была бы столь враждебна номографическому подходу.

 Большое внимание сторонники Марбургской школы уделяли обоснованию метода науки и философии. Философия должна быть научной по методу и может быть лишь философией науки. Она является логикой чистого познания. Коренным образом было переосмыслено учение Канта о чувственном познании. Его трактовку пространства и времени как форм чувственного познания отвергли.

 Много говорилось, что предмет, о котором идет речь в науке, не безотносителен к сознанию познающего человека. Объект реальности последовательно определяется посредством актов категориального синтеза, превращающих его в предмет познания. В нем устанавливаются новые стороны и отношения, согласно априорным категориям и формам мышления. Этот процесс никогда не может быть завершен. Предмет познания связан с логическим мышлением. В нем всегда есть нечто иррациональное, непознаваемый остаток.

 Много и хорошо представители Марбургской школы писали об относительности познания. Все научные принципы несут печать гипотетичности. Прогресс в науке есть, но он относителен. О неизменных основах науки не может быть и речи. “Истина состоит в искании истины”.

Использование отмеченных принципов Баденской и Марбургской школ неокантианской философии было весьма возможно при обосновании парадигмы в географии, которую принято называть “неокантианской”. Почему это не было сделано трудно сказать. Рациональных объяснений нет. Скорое, причина в том, что Геттнер обращал внимание только на то, что его непосредственно интересовало. А его последователи были на порядок ниже в уровне философской подготовки и мало интересовались полнотой обоснования парадигмы в работах корифея. Да и были неспособны самостоятельно адаптировать философские принципы к географическому познанию. Задача последовательного использования достижений неокантианской философии для обоснования географической науки не стояла.

Еще раз подчеркнем, что сейчас речь не о том, что дало бы географической науке более полное использование принципов неокантианства и других философий. Речь о том, что географы при обосновании своих парадигм используют потенциал философии недостаточно. Причина не в избытке творческого отношения к поискам профессиональных философов и неудовлетворительности получаемых ими результатов, а недостаточной квалификации в этой области.

Отмеченная закономерность ставит вопрос о том насколько правомерно принятое обозначение географических парадигм на основании философско-методологической основы, декларируемой ее лидерами? Такие вопросы не ставились. Считалось, что раз лидеры парадигмы говорят, что они, например неокантианцы, значит так и есть. Усилия методологов направлялась на разбор декларируемой основы. Возникало немало противоречий, поскольку декларации не всегда соответствовали реальному положению дел.

Аналитическая работа подобного рода носит курьезный характер. Это важно учитывать как применительно к прошлому, так и настоящему географической науки. Декларации часто не связаны с реальным положением дел в географической науке.

Шестое. Характерно запаздывание усвоения достижений философии. Географы часто воспринимали философские положения, когда в самой философии и других науках от них большей частью уже отказывались и на смену им приходили более продвинутые подходы.

Наиболее характерным примером является долгое доминирование хорологической описательной концепции, опирающейся на некоторые принципы неокантианства и запоздалое усвоение сциентистской ориентации, связанной с позитивизмом.

Седьмое. Не все философские учения, которые могли быть усвоены с пользой для географического познания, получили признание научно-географического сообщества.

 Сказалась низкая философская культура, нездоровый сепаратизм и чрезмерная занятость собственными дисциплинарными делами. Это неизбежно вело к самоизоляции географов, игнорированию ими общенаучных тенденций. Подробно эта закономерность рассмотрена ниже.

Восьмое. Резко доминировал один подход (направление), базирующееся на определенной философско-методологической основе. Научно-географическое сообщество не могло сочетать различные методологические подходы. Это характерно и для относительно позднего периода.

Так, в первой половине XX века резко доминировала региональная парадигма. Это проявилось в различных социо-культурных условиях, например, в СССР и США. Ее выражали “районная” школа Н.Н.Баранского и региональная парадигма Р.Хартшорна. политические системы различные, но географическая наука фактически одинаковая. Сравнительный анализ работ классиков у них много общего.

Девятое. В тех случаях, когда географы усваивали передовую философию и применяли ее в решении проблем научно-географического познания наблюдался замечательный прогресс разработки философско-методологических оснований географической науки.

Создавались предпосылки выхода географии на мировой общенаучный уровень. Приведем два примера. В 1610 году была посмертно издана книга Бартоломеуса Кеккермана “Система географии”, ставшая первым шагом научной географии Нового времени. Ее ценность в том, что Кеккерман применил прогрессивную в это время философскую теорию двойственной истины к обоснованию статуса географической науки. Сама теория двойственной истины была сформулирована арабским философом XI века Аввероэсом. Кеккерман, ничего не добавляя, экстраполировал ее положения на географию. Отмечалось, что теология имеет ограниченное применение в географии и науке в целом. Библия - авторитет для наук о человеке. Эти науки направлены на спасение души и без библии им не обойтись. Но в естественных науках положение иное. В них нет дел человеческих. Они изучают природу и приближают знания человека в этой области к уровню всеведущего бога. Это способствует спасению души. Географию Кеккерман трактовал как естественную науку и, следовательно, четко ограничивал ее от теологии.

Подобный подход стал большим философско-методологическим достижением географии Нового времени. Он позволил сделать решительный шаг от средневековых устаревших нормативов географического познания, за счет адаптации передовой философии. Без теории двойственной истины подобное было затруднительно.

Философская позиция Кеккермана находилась на уровне науки своего времени с присущими ему противоречиями. Он, как и большинство ученых XVI - XVII веков, не мог и не хотел полностью избавляться от теологии. Она была органичной частью мировоззрения множества людей Западной Европы.

Традиционных позиций придерживался Кеккерман и по ряду других вопросов. Например, за основу брались натурфилософские взгляды Аристотеля, в их средневековой интерпретации. Именно этим объясняется то, что книга Б.Кеккермана была забыта, хотя сыграла большую роль в становлении научной географии. Когда встал вопрос о переиздании работы по географии, И.Ньютон отдал предпочтение книге Б.Варениуса, т.к. тот учитывал более продвинутые воззрения современных ему физиков. К 1617 году натурфилософские взгляды Аристотеля были анахронизмом. Но это ничего не говорит о работе Кеккермана. В том, что касалось географической науки, она была на очень высоком уровне. Следует учесть и исключительно быстрые, для того времени темпы развития науки. Между 1610 и 1647 годами лежит громадная дистанция в научной мысли и условиях для научной работы.

Б.Варениус сделал очередной шаг. Восприняв идею Кеккермана об отделении географии от теологии и ряд его метагеографических положений, он дополнил их передовыми взглядами естествоиспытателей первой половины XVII века. Оба применяли наиболее продвинутые идеи общенаучного характера к обоснованию географической науки и за счет этого достигли значительного прогресса в решении ее методологических проблем.

Закономерность иллюстрирует и пример статей Р.Вогонди[3] и Н.Демаре[4].

Десятое. Отношение философов к географии во все времена было пренебрежительным. О географии даже редко упоминают. В лучшем случае в философских работах встречаются примеры из географической науки.

Редким исключением являются работы И.Канта и Г.Гердера, посвященные физической географии и проблемам взаимоотношения общества и природы. Следует подчеркнуть, что для Канта преподавание географии не являлось главным и особенно значимым занятием, хотя он и занимался им десятки лет. Это определялось практическими интересами философа.

Подобное положение связано со спецификой отношения философии к частным наукам. Для философов они являются испытательным полигоном собственных разработок и источником фундаментальных идей, появляющихся часто в результате интерпретации выдающихся открытий науки. Для этого наиболее пригодны развитые, “передовые” области познания. Поэтому философов интересуют только лидеры естествознания и обществоведения. География в их число не входит. Если человек будущего, захочет узнать по работам философов, какие области научного познания существовали, то о существовании географической науки он не будет подозревать. География практически не попала в поле зрения философов. О наличии глубоких и важных проблем в ней философы стали узнавать только в последние годы. Это дало определенные результаты в повышении уровня их постановки и решения. Но основные перспективы связаны с философизацией подготовки географов, а не эпизодической помощью философов. Кант приятное исключение для географии.

В заключение отметим закономерность, характеризующую взаимоотношения западной географии с власть имущими и господствующими социально-политическими взглядами.

Одиннадцатое. Географы всегда или почти всегда подлаживались под запросы власть имущих. Самой радикальной позицией был либерализм. Никогда в западной географии не было направления, противоречащего их запросам на деле или хотя бы на словах.

Первым из географов обосновавшим подобный тип отношений был Страбон[5]. Не редкость в географии либеральная, гуманистическая позиция. Яркое выражение она нашла в работах А.Гумбольдта.

 

*     *     *

Описанные закономерности характеризуют различные аспекты сложных взаимоотношений географии с философией в основном на протяжении XVII- первой половины XX веков. Они позволяют многое объяснить в развитии современной географической науки, сделать ряд общих выводов. Можно заключить, что отношения географической науки с философией, за редкими исключениями, не были плодотворными и тесными, хотя положение могло быть существенно иным. Философская культура географов была невысокой, что негативно сказывалось на развитии, прежде всего, самой географической науки. Соотношение действительного и разумного состояния в эволюции географической науки было неоднозначно. Не все разумное действительно и не все действительное разумно. Одна из причин этого в отсутствии тесной связи между передовой философией и географией.

Отмеченные закономерности устойчивы. Их сила в том, что они проявляются на интуитивном уровне и имеют статус неявных аксиом. О возможности принципиально отличных подходов к развитию географической науки задумываются немногие географы.

4.2.