Апокалипсис, его основные мотивы в творчестве Лермонтова

Из всех новозаветных книг в творчестве Лермонтова наиболее заметный след оставил Апокалипсис. А если говорить точнее - два мотива, издавна питавшие народное воображение.

Во-первых, у поэта встречается образ занебесной "книги жизни"; где записаны судьбы народов и личные жребии живых и мертвых. Этот образ перешел в Апокалипсис (др. название "Откровение Иоанна" - заключительная книга Нового завета, пророчащая будущее) и в христианское молитвословие из ветхозаветных "пророческих" книг (сравн. " И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был снаружи и внутри, и написано на нем: "плач, стон, и горе" (кн. Иезекииля 2.9-10).

"И увидел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головой его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные, в руке у него была книжка раскрытая. И я пошел к ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед" (Откровение от Иоанна 10.1-2,9); и др.).

Образ "книги жизни" ассоциировался там с темой божьего суда: "Судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими" (Откровение 20.12).

Идея рока, судьбы рано складывается в душе поэта. Бесконечно, в самых разнообразных сочетаниях, этот образ "грозного рока" повторяется в его стихотворениях. Что идея Судьбы сильно занимала ум и воображение Лермонтова видно из того, что на маскарад (1830?) в Благородном Собрании Лермонтов явился в костюме астролога с огромною книгою судеб под мышкой [73,20]. В том же году, может непосредственно перед или после маскарада, Лермонтов в стихотворении "Смерть" ("Ласкаемый цветущими мечтами") писал:

Вдруг передо мной в пространстве бесконечном

С великим шумом развернулась книга

Под неизвестною рукой... И много

Написано в ней было Но лишь мой

Ужасный жребий ясно для меня

Начертан был кровавыми словами... [1,I,287]

Лирический герой читает в ней свое осуждение, свой приговор - в адских мучениях духа наблюдать за разложением собственного тела (характер описания этой части позволяет предполагать также, по мнению Н. Мотовилова, [47,531], непосредственное влияние Дж. Байрона, его стихотворения "The Darkness").

Впрочем, приговор этот воспринимается не как "сообразно с делами", а как непостижимое проклятие. Хотя в "Смерти поэта" (1837г.) Лермонтов, однако, сочетает в духе Апокалипсиса идеи божественного предвидения "мыслей и дел" с идеей справедливого воздаяния.

В духе Апокалипсиса написано "Предсказание" (1830г.). Оно построено в двух планах: конкретно-историческом и мифологическом. Именно с этой стороны оно ориентированно на библейскую книгу, содержащую рассказ-предсказание о конце света, когда будут твориться ужаснейшие разрушения по всей земле:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет,

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь!

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать,

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек... [1,I,128]

Упоминается у Лермонтова и об апокалипсическом числе 666 [1,V,154].

Во-вторых, мотив, затрагивающий тему небесного сражения архангела Михаила и его ангельского войска с Сатаной и падшими ангелами (Откровение Иоанна 12,7-9: "И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и Сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним").

Следует заметить, что в своих произведениях Лермонтов часто говорит об ангелах. Ангелы немолчно славят Бога; Азраил произносит такие слова:

Я часто ангелов видал

И громким песням их внимал,

Когда в багряных облаках

Они, качаясь на крылах,

Все вместе славили Творца,

И не было хвалам конца [1,III,143].

Вспоминаются здесь и первые строчки знаменитого "Ангела":

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел;

И месяц, и тучи, и звезды толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов;

О боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была [1,I,228].

Эти стихи напоминают древний Псалом:

Хвалите господа с небес;

Хвалите Его, все ангелы Его;

Хвалите Его, все воинства Его;

Хвалите Его, солнце и луна;

Хвалите Его все звезды света... (Псалом 148,1-4).

Под влиянием Библии Лермонтов создает дивные образы ангелов света и тьмы ("Ангел", "Демон").

У Лермонтова можно найти и глубоко архаичное соотнесение ангелов "воинства небесного" со звездами

И пусть они блестят до той поры,

Как ангелов вечерние лампады... [1,III,380].

астральные пейзажи в "Демоне", особенно в так называемом ереванском списке, где герой, выполняя до своего падения традиционные ангельские функции, "стройным ходом возводил /Кочующие караваны/ В пространстве брошенных светил", и христианско-мистическую идею об ангельской иерархии как зеркалах "славы божией" (песня монахини во 2-й редакции "Демона"), и интимно лирическое ощущение неуловимого ангельского полета, сравниваемого с несущимся звуком или скользящим по ясному небу следом.

Пишет он и об ангеле смерти в одноименной поэме:

Есть Ангел смерти; в грозный час

Последних мук и расставанья

Он крепко обнимает нас,

Но холодны его лобзанья,

И страшен вид его для глаз

Бессильной жертвы... [1,III,148].

О об ангелах смерти говорит Библия: " И вышел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч человек. И встали по утру, и вот, все тела мертвые" (кн. пр. Исайи 37.36).

В создании образа могучего, дерзкого Демона тоже сказалась библейская начитанность Лермонтова. Именно в книгах Библии лежат истоки зарождения и становления демонического начала в мире. Пророк Захария видел: “Иисуса, великого Иерея, стоящего перед вечносущим Ангелом, и Сатану, стоящего по правою руку его, чтобы противодействовать ему" (Захария III,1).

Говоря о "битве незабвенной" на небесах, следует подробнее остановиться на стихотворениях, в которых так или иначе присутствует эта сцена. Как и с какой целью использует автор этот библейский мотив?

Содержание раннего стихотворения Лермонтова "Бой" (1832г.) - фантастическая картина боя враждующих "сынов небес". Предполагают, что непосредственным толчком к созданию этого стихотворения послужило зрелище грозы. Поэт опирается на метафорическое изображение пейзажа с грозой, на те же формы образности ("черный плащ", "рыцари"), но возводит их на новый уровень, облекая ассоциациями и создавая на их основе целостную картину столкновения Добра и Зла.

Сыны небес однажды надо мною

Слетелися, воздушных два бойца;

Один - серебряной обвешан бахромою,

Другой - в одежде чернеца [1,I,360].

В воине "Боя", одетом в серебристые одежды, угадывается архангел Михаил, главный воитель, вождь небесной рати, именуемый в ветхо- и новозаветных текстах "князем снега, воды и серебра" (изображение его Лермонтов мог видеть, в частности, на иконе, имевшейся в доме Е.А.Арсеньевой, бабушки поэта).

Но Лермонтов отказывается от библейской фразеологии, от именования враждующих сил (поэту достаточно неопределенных указаний: "воздушных два бойца") и от традиционной религиозной интерпретации самого поединка и его исхода, не допускающей сомнения в конечном торжестве тех, кто сражается на стороне Бога. Герой стихотворения первоначально убежден в превосходстве темных сил:

И, видя злость противника второго,

Я пожалел о воине младом;

Вдруг поднял он концы сребристого покрова,

И я под ним заметил - гром [1,I,360].

Исход поединка выясняется лишь в финале:

И кони их ударились крылами,

И ярко брызнул из ноздрей огонь;

Но вихорь отступил перед громами,

И пал на землю черный конь [1,I,360].

О битве ангельского войска с Сатаной упоминается также в 5-ой редакции “Демона”; ср. также во 2-ой редакции поэмы:

"Когда блистающий Сион

Оставил с гордым Сатаною".

А потом было заключение Сатаны и его помощников в бездну: "И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на 1000 лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится срок; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время (Откровение 20.1-3).

Сравните с лермонтовским "Отрывком" (1830г.), где осужденные люди, подобно демонам, "окованы над бездной тьмы" [1,I,104], или в "Демоне": "Взвился из бездны адский дух" [1,III,473].

Небесная битва и ее итог - все это составляет подразумеваемый "пролог на небесах" к сюжету "Демона", особенно первых вариантов поэмы, еще близких мистерии и не обретших "земного" колорита "восточной повести". Сопоставление Демона с Молнией ("Блистал, как молнии струя") и особенно в 5-ой редакции ее - более сниженно и катастрофично:

По следу крыл его тащилась

Багровой молнии струя [1,III,491], -

восходит, вероятно, к евангельским словам Христа:

"И видел Сатану, спадшего с неба, как молнию" [Лука 10.18].

Лермонтов очень восприимчив к поэзии культовых, молитвенных, апокрифических образов.

Он то вспоминает мистическую "топографию" рая в стихотворении "К деве невинной", 1831г.:

Когда бы встретил я в раю

На третьем небе образ твой (ср.2 Коринфянам 12.2-4 где сказано: "Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли-не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба... Он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать"), то, сравнивая себя со своим демоном именует его "царем воздушным" (стих. "Одиночество", 1830г.) - в соответствии с церковным представлением о Сатане как "князе воздуха" или "о духах злобы поднебесных", разгоняемых колокольным звоном, - то, в согласии с храмовой символикой, зрительно отождествляет прегражденный доступ в рай с затворенными "царскими вратами", ведущими в алтарь ("решетка райской двери", упомянутая в романе "Вадим" или строки из стих. “М.П. Соломирской”, 1840г.:

Над бездной адскою блуждая,

Душа преступная порой

Читает на воротах рая

Узоры надписи святой.

И часто тайную отраду

Находит муке неземной,

За непреклонную ограду

Стремясь завистливой мечтой [1,II,76].

Лермонтовская "ангелология" и "демонология" очень обширна. Она оформлена библейско-церковными представлениями о духовно-личностных, бестелесных существах, чья особая природа описана в "Сказке для детей" (строфа 5-ая):

То был ли сам великий Сатана,

Иль мелкий бес из самых нечиновных,

Которых дружба людям так нужна

Для тайных дел, семейных и любовных?

Не знаю! Если б им была дана

Земная форма, по рогам и платью

Я мог бы сволочь различить со знатью;

Но дух - известно, что такое дух:

Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух

И мысль - без тела - часто в видах разных;

(Бесов вообще рисует безобразных) [1,III,419].

Таким образом, из всего выше сказанного следует, что Ангелы и Демоны присутствуют в поэзии Лермонтова на правах конкретных “иконографических” персонажей, а не только ценностных символов.

Мир божницы, заполненный предметами культа (образ, крест, лампада), неизгладимо врезался в память и душу поэта ещё в ранние детские годы. Все шло от бабушкиной божницы. Детские впечатления от православного уклада её дома в Тарханах не растаяли с возрастом, потому-то и позднее вид образной всегда производил на Лермонтова впечатление.

В письмах Арсеньевой к своему внуку всё те же благославляющие слова: "Христос с тобою, будь над тобою милость Божия". Чувствовала ли она что-нибудь недоброе, но "бабушка так дрожала над внуком, что всегда, когда он выходил из дому, крестила его и читала над ним молитву. Он уже офицером, бывало, спешит на ученье или парад, по службе торопится, но бабушка его задерживает и произносит обычное благословение, и так бывало по нескольку раз в день" [73,4].

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест, символ святой...

Всё полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой [1,II,18].

"У боярина Орши образа в ризе дорогой, в

алмазах, в жемчуге, с резьбой" [1,III,285].

По инстиктивному движению православного человека, поэт, войдя в хату в Тамани, тот час же заметил отсутствие образа. "На стене ни одного образа - дурной знак" [1,V,231]. И предчувствие не обмануло его.

Всё это - предметы культа, внутрихрамовое пространство, звон церковного и монастырского колокола - вызывает у поэта умиленный (стихотворение "Ветка Палестины", где, в частности, "чистые воды Иордана" напоминают о крещальных водах) или сумрачно-трагический ("Боярин Орша - описание образов, безнадёжные удары колокола в "Мцыри"), но всегда живой и глубоко заинтересованный отклик. Где образа, там и молитва. Но об этом речь пойдет во второй главе.

А здесь, подводя итог всему написанному в этой части дипломной работы, необходимо отметить следующее.

Все книги Ветхого и Нового Завета - это история борьбы двух начал - Добра и Зла, Бога и Дьявола; этот же мотив проходит через всё творчество Лермонтова.

Отношение поэта к Богу, основанное на текстологическом анализе, является весьма противоречивым.

Ветхозаветные книги и пророчества представляют для Лермонтова наибольший интерес, и в процентном отношении мотивы из Ветхого завета преобладают над собственно христианскими.

Наиболее важными в лично-психологическом плане являются библейские мотивы, затрагивающие темы сверхчеловеческой мощи (пророчества), необъяснимых "метафизических" тревог и страданий, странничества и одиночества; скоротечности человеческой жизни. А так же два мотива из Апокалипсиса, перешедшие туда из ветхозаветных "пророческих" книг.

Библейские мотивы своеобразно воплощены в текстах то в виде собственного библейского имени, то образа, то сюжета, то идеи. Они могут нести большую смысловую нагрузку или просто использоваться в качестве цитаты - поговорки. Но любое употребление библейских мотивов в поэзии и в прозе Лермонтова рассчитано на читателя, знакомого с Библией и умеющего делать определенные выводы для себя, исходя из контекста произведения.