Общая характеристика гласных древнерусского языка X-XI вв.

Практическое занятие № 2-5. Историческая фонетика и грамматика

1. Фонетическая структура древнерусского языка.

Система согласных фонем
В результате действия древнейших фонетических процессов система согласных фонемпраславянского периода представлена меньшим количеством единиц, по сравнению с консонантизмом протославянской системы. Эта система характеризовалась рядом особенностей: в ней отсутствовало противопоставление согласных фонем по твердости-мягкости; слабо была развита небная артикуляция: был всего лишь один средненебный [j], передненебная зона артикуляции практически была не развита.
Система гласных фонем
В праславянский период гласные фонемы противопоставлялись:
по подъему;
по ряду; с этим признаком функционально был связан признак лабиализации (гласные заднего ряда – лабиализованные, все остальные – нелабиализованные);
все гласные противопоставлялись по долготе – краткости.

Для вокализма праславянского периода характерно сохранение системы аблаута, что нашло отражение в системе чередований гласных фонем.
Но уже в праславянском языке количественные противопоставления гласных фонем начинают утрачиваться, что привело к их качественной дифференциации. Это был длительный процесс, завершившийся уже в истории отдельных славянских языков.
Структура слога
Структура слога в праславянский период была иной, чем в предшествующую протославянскую эпоху. Если слог в протославянском характеризовался атомарностью, т.е. звуки в нем были представлены в виде последовательности единиц, артикуляционно не связанных между собой, то характерной чертой среднего и позднего праславянского периода является широкое взаимодействиеи взаимовлияние звуков. Прежние последовательности, группы звуков перерастают в сочетания звуков, объединяемых единой артикуляционной программой. Взаимодействие и взаимовлияние наблюдается и в консонантных, и в вокалических группах, и между согласными и гласными. Ареной всех этих процессов являлся слог.
Есть основание считать, что в праславянскую эпоху обнаруживается действие и сильной тенденции к экономии произносительных усилий, которая, как отмечал А. Мартине, была существенным фактором в историческом развитии фонетических систем различных языков.
Фонетические процессы праславянского периода были обусловлены двумя общими тенденциями: тенденцией к восходящей звучности и тенденцией слогового сингармонизма. Действие их привело к тому, что слог превращается в целостную структуру, где строго регламентируется порядок следования фонетических единиц, а также возможность сочетания звуков в пределах слога, что определялось их артикуляционно-акустическими характеристиками.
В результате действия тенденции к восходящей звучности формируется закон открытого слога – важнейшее специфически славянское явление, позволяющее восстановить относительную хронологию исторического развития славянской звуковой системы.

 

2.

3. Сочетание согласных с плавными

Плавные согласные — сонорные звуки типа [l] или [r] в функции наиболее звучной части слога.

В древнерусском языке было 4 сочетания плавного с редуцированным trъt, trьt, tlъt, tlьt; данные сочетания в древнерусском и старославянском языках совпадали. Нужно помнить, что позиции редуцированных в таких сочетаниях определялись по общему основанию. В сильной позиции во всех трех восточнославянских языках результат изменений сочетаний плавного с редуцированным

совпадал: редуцированный переднего ряда прояснялся в гласный полного образования [е], а редуцированный непереднего – в [о].

Разные результаты были в слабой позиции: в русском языке происходила утрата редуцированного ( кръвь > кров’ в Им. п. и въ кръви > во крви в П.п.; затем происходит выравнивание основ по грамматической аналогии), а в белорусском и украинском плавный становился слоговым, и, чтобы устранить слоговость, вставлялся гласный [ы] или [и] перед плавным или после плавного.

 

4. Вторичное смягчение согласных.

Древнерусский язык характеризовался системой твердых и мягких согласных фо нем, унаследованной из праславянской эпохи. Сущность этой сис темы заключалась в том, что в ней почти отсутствовали парные по признаку твердости-мягкости согласные: из всех согласных только сонорные [р], [л], [н] и свистящие [с] и [з] были в таких парных соотношениях, т.е. могли быть твердыми и мягкими. Остальные согласные были или непарными твердыми, или непарными мягкими. При этом твердые согласные, кроме задне язычных, могли выступать перед всеми гласными, а мягкие — перед гласными переднего ряда и перед [а] и [у]. Попадая в положение перед гласными переднего ряда, твердые согласные приобретали позиционную полумягкость , и тем самым образовывались параллельные ряды позиционно меняющихся твердых и полумягких согласных . Такую позиционную полумягкость приобретали согласные [т], [д], [с], [з], [п], [б], [mJ, [в], [р], [л], [н].Эта полумягкость согласных перед гласными переднего ряда сохранялась в древнерусском языке, как предполагают, вплоть до середины XI в., когда постепенно полумягкие согласные в этом положении смягчились полностью, т. е. приобрели „йотовую" арти куляцию.

Таким образом, в языке утратились полумягкие согласные, согласные стали выступать или как твердые, или как мягкие.

 

5. Редуцирование гласных. Падение редуцированных. Результаты падения редуцированных.

Различают количественную и качественную редукцию гласных. Количественная редукция — сокращение количества гласных (то есть редукция сильная, вплоть до полного устранения звука). Качественная редукция — изменение звучания, «преображение» фонемы.

Количественная редукция — сокращение времени артикуляции звука, то есть различие по долготе в зависимости от близости к ударному слогу, также отличие по длительности звучания предударных от всех заударных, например, в слове [карав`аны]. При этом качество звука всё ещё можно расслышать.

При количественной редукции безударные гласные произносятся короче, но не меняются их основные характеристики – ряд и подъём, т. е. качество звучания, поэтому они узнаваемы: луч [луч’] – лучи [луч’и] – лучевой [луч’ивой]

Количественно редуцируются гласные [и], [ы], [у]: [сын – сыны´ – сынΛв'j'а´],

Качественная редукция зачастую приводит к качественной, то есть звук утрачивает чёткость и переходит в нейтральный скользящий гласный. В ряде языков качественная редукция звуков превращается в языковой закон, то есть принимает закономерный фонетический характер.

Система редукции гласных в русском языке имеет смешанный качественно-количественный характер. После твёрдых согласных гласные [э], [о] и частично [ы] в безударных слогах редуцируются до [ыэ]/[ъ] и [ъ], а после мягких согласных гласные [э], [о], [а] и [и] редуцируются до [ие]/[ь]. Гласный [у] подвержен в основном количественной редукции.

Например, [п'ьтΛч'о´к], [шъст'иба´л'ный'], [шыэсто´й'].

Падение редуцированных, фонетический процесс утраты ъ и ь как самостоятельных фонем в истории славянских языков. Падение редуцированных сыграло большую роль в формировании звукового и грамматического строя всех славянских языков. После образования отделения славянских языков слабые <ъ> и <ь> исчезли во всех славянских языках в разное время (в древнерусском языке в 11—12 вв., а в северных диалектах в 13 в.). Сильные редуцированные во всех славянских языках прояснились в гласные полного образования (явление вокализации). В русском языке ‹ъ> изменилось в <о>, <ь> — в <э>: *sъnъ русское «сон», *otьсь > русское «отец».

Падение редуцированных вызвало такую перестройку фонетической системы русского языка, как ни одно другое историческое изменение и приблизило её к современной:

· В русском языке появилось огромное количество закрытых слогов — дом, воз, мед, князь, голос, сад, лед, чин, сан, яд — слова односложные. В данных словах слоги открытые и закрытые.

· В слове появилось «нулевое окончание»: кот, дом, князь, дым, сон, вол, тень (ранее слова имели вполне материально выраженное окончание кот-ъ, княз-ь, дом-ъ, дым-ъ, сон-ъ, вол-ъ, тен-ь

· Появились аффиксы, состоящие из одного согласного звука: говор-и-л, смотр-е-ть ход-и-л, чит- а -ть, кош-к-а, руч-к-а.

· Также появились однозвучные слова — предлоги с, в, к (ранее — съ, въ, къ) и под.;

· Появился новый сложный вид позиционной мены- беглость гласных — чередование. Например, сон — сна, день — дня.

· Появился новый вид позиционной мены: оглушение звонких согласных в конце слова и в конце слога перед глухим и озвончение глухих перед звонким: садъ — [сат], лодъка — [лотка], молотьба — [маладьба], коробъка-коробка — [коропка], събор — сбор — [збор].

· А в результате оглушения [в] появился исконно русский звук [ф]: кръвь — кровь [кроф], травъка — травка [трафка], ковъка –ковка — [кофка]. До этого [ф] встречался только в заимствованных словах, таких как философ, Фарисей, февраль, Филипп и пр.

· Конечный мягкий согласный м отвердел, что отражается в памятниках в виде написания на конце слова — мъ вместо более раннего — мь: плодомь — плодомъ, о немь — о немъ. Первые случаи с отвердевшим м встречаются в новгородских памятниках начала ХIII века — Милятином евангелии 1215 г. и берестяных грамотах.

 

6. Шипящие [ж’], [ш’] и аффрикаты [ц’], [ч’] никогда не были парными по признаку «твердость – мягкость». И в современном русском языке они остаются непарными: [ж, ш, ц] - всегда твердые, [ч’] - всегда мягкий.

Поскольку звуки [ж’, ш’, ц’] возникли как мягкие согласные, то история этих звуков - история их отвердения. Процесс этот не был связан с падением редуцированных. Вопрос о времени отвердения [ж’], [ш’], [ц’] решается по данным письменных памятников на основе написания буквы ы после соответствующих букв ж, ш и ц. Написаний жы, шы, цыне было ни в старославянской, ни в древнерусской графике.

В севернорусских диалектах сохраняется [ц’]. В украинском языке [ц] может быть твердым и мягким - он отвердел перед [э], как и мягкие согласные вторичного смягчения, и перед новым [и], в котором объединились древнерусские [и] и [ы], например, сонцэ, серцэ, цибуля,цифра. В остальных случаях [ц’] сохраняет мягкость, которая на письме обозначается соответствующими буквами: ь, я, i, ю, например: хлопець, кравець, оливець, горобець, криниця, вулиця, паляниця, цiкавий, акацiя. В некоторых русских говорах [ж, ш] отвердели перед гласными непереднего ряда, но сохраняют мягкость перед [и], например: шапка,жаба, но [ш’ит’], [ж’изн’].

Звук [ч’] остается мягким в литературном русском языке и в русских говорах, но отвердел в белорусском и частично в украинском.

Процессы в истории шипящих и [ц] не привели к преобразованию системы согласных, но наложили на эту систему определенный отпечаток, как уже было отмечено, во всех говорах русского языка и в литературном языке шипящие и [ц] остаются непарными по твердости-мягкости. Ср. в литературном русском языке: [ж, ш, ц] - непарные твердые, а [ч’, ш’ш’, ж’ж’] - непарные мягкие: [дош’ш’, дож’ж’ик]. Во многих севернорусских говорах [ц’] - непарная мягкая фонема. В некоторых северно- и южнорусских говорах [шш] и [жж] - непарные твердые, ср. дожжык, шшука. В любом случае эти звуки остаются вне противовоставления по признаку «твердость-мягкость».

 

7. История происхождения имени прилагательного.

В индоевропейском языке имя прилагательное не существовало как особый разряд слов, формально отграниченный от существительных. В праславянском языке прилагательные прошли путь от недифференцированного имени через синтаксическое вычленение этого разряда слов из общего класса имен до его формального обособления. Грамматические особенности прилагательных как части речи определяются их наиболее общим лексическим значением признака (качества, принадлежности, отношения), носителем которого является предмет. Таким образом, прилагательное всегда определяет существительное и функционирует либо в качестве определения (согласованного), либо в качестве именной части сказуемого.

В старославянском языке формально прилагательные в значительной степени продолжают сохранять морфологические признаки, объединяющие их с существительными: они характеризуются категориями рода, числа, падежа, однако содержание этих категорий является иным, также как и у неличных местоимений. Род, число, падеж прилагательного – единая согласовательная категория, оформляющая синтаксическую зависимость прилагательного от существительного.

Прилагательные в старославянском языке могли иметь именные (нечленные, краткие) и местоименные (членные, полные) формы. Для качественных прилагательных были характерны степени сравнения.

Лексико-семантическая классификация прилагательных

Лексико-семантическая классификация прилагательных в старославянском языке предполагает их деление на:

· качественные, обозначавшие признак как таковой:

· относительные, обозначавшие признак через отношение к чему-либо:

· притяжательные, указывавшие на принадлежность:

Данное лексико-семантическое деление прилагательных находит поддержку в формально-грамматических различиях между соответствующими классами. При этом относительные прилагательные и в плане общего лексического значения, и в плане грамматическом занимают промежуточное положение между качественными и притяжательными прилагательными:

1. Качественные и относительные прилагательные обозначают признак, воспринимаемый органами чувств, познаваемый в процессе чувственного восприятия. В результате этого появляется возможность перехода относительных прилагательных в класс качественных

2. Однако в плане общей лексической семантики относительные прилагательные тесно связаны прилагательными притяжательными, поскольку принадлежность – частный вид отношения. В результате становится возможным переход притяжательных прилагательных в класс относительных

3. В грамматическом плане притяжательные прилагательные противопоставлены относительным и качественным отсутствием полных (местоименных) форм

4. Качественные же прилагательные противопоставлены относительным и притяжательным способностью образовывать степени сравнения.

 

8. История происхождения местоимения.

Специфика местоимения как части речи состоит в том, что этим термином объединяются очень разные по своим лексико-грамматическим особенностям группы слов, которые на грамматическом уровне характеризуются именными функциями и категориями, а на лексическом – высокой степенью обобщенности, непредметностью семантики.

Местоимения указывают на предмет или признак вообще. Они не указывают на какие-либо определенные признаки и предметы. В монологе они отсылают к уже названным предметам, явлениям и признакам, составляющим объект обсуждения; в диалоге - к предметам и признакам, присутствующим в ситуации общения.

Собственно "заместителями" имен являются лишь слова, которые называют неличными местоимениями; эту же функцию могут выполнять указательные местоимения, употребляющиеся в качестве личных местоимения 3 лица. Лишь эти разряды местоимений могут быть заменены словами, к которым они отсылают.

Разряды местоимений

В старославянском языке были в основном те же разряды местоимений, которые имеются и в современном русском языке.

 

9. История развития местоимения.

В исходной системе древнерусского языка местоимения образовывали две большие группы слов. Одну состав ляли личные местоимения первого (язъ, мы) и второго (ты, вы) лица, а также к ним примыкало возвратное местоимение себя (последнее отличалось от личных местоимений тем, что у него не было формы имен. пад.). Другую группу образовывали неличные местоимения — указательные, притяжательные, относительные, вопросительные, определительные, отрицательные, неопределен ные. В отличие от личных местоимений, которые по синтакси ческой роли были сходны с существительными, неличные местои мения сближались в этом плане с прилагательными; кроме того, если личные местоимения не имели категории рода, то неличные различались по родам. Что касается личного местоимения 3-го лица, то по происхождению оно является указательным, и для древнерусской эпохи его правильнее включить в неличные место имения.

Им. пад. ед. ч. местоимения 1-го лица.

Существует несколько точек зрения, объясняюших появление формы Им. пад. ед. ч. местоимения 1-го лица – я. Традиционная точка зрения: до падения редуцированных в древнерусском языке использовалась двусложная форма язъ (ср. старославянский вариант – азъ), но так как остальные формы Им. пад. были односложными (ты, вы,мы), то по аналогии с ними слово язъ утрачивает второй слог (я\зъ >я). Однако Г. А. Хабургаев считает, что форма язъ не была характерна для живой речи, видит контаминацию старославянской формы азъ и древнерусской формы я. По мнению Г. А. Хабургаева, форма я не произошла от язъ; образование я рассматривается как очень древняя диалектная праславянская особенность, которая закрепилась в восточнославянских и западнославянских говорах. В письменных памятниках (ср. «Разговорник Т. Фенне», в котором отражена живая народная речь) зафиксированы обе формы – язъ и я. Следовательно, можно предположить, что формы язъ и я сосуществовали в живой речи восточных славян.

Р.–В. пад. ед. ч. местоимений 1-го и 2-го лица, а также возвратного местоимения себя

В данных формах комментария требуют как основы, так и флексии слов. В XII – XIV вв. были формы с основами теб-, себ- (*teb,*seb). С конца XIV – начала XV в. начинают употребляться формы с основами тоб-, соб- (тобе, собе), и в XV –XVI вв. формы местоимений с данными основами становятся преобладающими, однако в XVII в. побеждает старая форма (в современном русском литературном языке мы находим в Р.–В. пад. ед. ч. формы тебя, себя).

О происхождении окончания –а (исконно окончание –е, которое сохраняется, например, в южнорусских говорах) существует несколько гипотез. А. И. Соболевский видел влияние форм Р. пад. ед.ч. существительных склонения на *o (ср. коня, стола). И. В. Ягич предполагал, что форма может возникать под воздействием энклитических форм этих местоимений – мя, тя, ся (ср. мене > меня, мя).

А. А. Шахматов считает, что окончание –а является результатом фонетических изменений: после мягкого согласного [‘e > ’а].

Д.–М. пад. ед. ч. местоимения 2-го лица и возвратного местоимения себя

В древнерусском языке были формы тобh , собh . В современных среднерусских говорах в основе этих местоимений обычно встречается [е], в украинском и белорусском языках последовательно употребляются формы с [о] в основах.

М. А. Гадолина вслед за С. П. Обнорским считает, что исходными формами были формы *tobe, *sobe ([o] – исходный гласный основы). На рубеже XIV - XV вв. в древнерусский язык проникают формы с [е] в основе и становятся широко употребительными, а с XVII в. формы тебе, себе стали единственными.

Можно назвать еще несколько причин, которые могли повлиять на закрепление форм тебе, себе в языке:

1) данные формы могли быть заимствованными из старославянского языка (или поддерживаемыми старославянскими формами);

2) некоторые русские диалекты имели и сохраняли праславянскую форму тебh, себh на всем протяжении своей истории;

3) изменения в основе некоторые ученые объясняют как результат фонетических преобразований: [o > ‘e] в силу действия межслоговой диссимиляции.

История кратких форм

В Д. и В.пад. местоимения имели краткие (энклитические) формы: в Д. пад. – ми, ти, си, в В. пад. – мя, тя, ся. В древнерусском языке краткие формы Д. пад. использовались в безударном положении, а полные формы – под ударением. Изменения начались с XV в.: считается, что форма 2-го лица исчезает в XV в., а форма 1-го лица – в XVI в. Однако в памятниках можно обнаружить эти формы и в более поздний период. Использование кратких форм можно объяснить только традицией, т.к. в живой речи они не употреблялись. В некоторых говорах встречаются формы те, се, которые образовались в результате быстрой, часто экспрессивной речи: тебе > тее (выпадение согласного) > те (стяжение гласных). Таким образом, краткие формы полностью исчезли из языка.

 

10. Система древнерусского глагола имеет большое сходство с системой глагола старославянского языка и других славянских языков.

Эта система характеризуется категориями вида, времени, залога, наклонения, лица, числа, а в прошедшем времени — и рода. Таким образом, древнерусский глагол обладал теми же категориями, что и современный русский язык. Однако способы выражения этих категорий существенно отличались от современных. Наиболее значительные отличия имелись в видо-временной системе. В современном русском языке

категория вида выражается главным образом внутрисловно при помощи суффиксации, префиксации, чередования, ударения и т. д. В древнерусском языке для обозначения видовых различий помимо суффиксации (ср. тълкати—тълкнути) использовалась и временная система, которая была довольно развитой. Она включала в себя настоящее время, четыре формы прошедшего времени и три формы будущего времени.

Все глагольные формы разделялись на простые и сложные. Простыми являлись формы настоящего времени, простого будущего времени, аориста, имперфекта, повелительного наклонения; сложными были формы перфекта, плюсквамперфекта (давнопрошедшее время), сложных будущих времен, сослагательного наклонения.

 

11. Отсутствие в древнерусском языке числительных как особой части речи определялось тем, что названия чисел в этом языке не имели своих особых грамматических категорий и функциониро вали как другие части речи.

При этом разные названия чисел сближались с разными частями речи, ничем принципиально не отли чаясь от последних.

В древнерусских названиях чисел прежде всего выделялась группа до четырех (одинъ, одьна, одьно; дъва, дъ&к; трье, три; четыре, четыри),которая грамматически сближалась с прилага тельными. Такое сближение выражалось в том, что они, эти сло ва, полностью согласовывались с соответствующими существи тельными: ср. одинъ столъ, одьна сестра, одьно окъно; дъва стола, дъвЬ роуцЪ, дъ&к сел'Ь; трье столи, три роукы, три съта; четыре столи, четыри роукы, четыри съта. Следовательно, эти названия чисел выступали как прилагательные-определения, согласующи еся в роде, числе и падеже с существительными. Как и прилага тельные, они различались по родам, согласуясь с родом сущест вительного, к которому они относились, но не изменялись по чис лам (одинъ, одьна, одьноизменялись только по единственному числу, дъва, дъвЪ —по двойственному, трье, три и четыре, че- тыри — по множественному), что было связано с количественным значением самих рассматриваемых слов.

В отличие от этой группы, названия чисел от пяти до десяти, наоборот, выступали в древнерусском языке в качестве сущест вительных, т. е. каждое из них принадлежало к определенному (женскому) роду и поэтому по родам не изменялось. Но вместе с тем они, точно так же как и существительные, изменялись по чис лам, Что же касается существительных, стоящих при этих словах, то независимо от числа и падежа последних первые выступали всегда в родительном падеже множественного числа, т. е. здесь постоянно была связь управления. При этом особенно важно от метить, что слова От пяти до десяти, выступая как существительные, могли иметь при себе определение и согласовывались с гла голом в роде и числе. В древнерусском языке можно было сказать третьа пать пришьла, дроугаа шесть поудовъ, въ тоу шесть Л’Ьгъ, где пать, шесть имеют при себе определения и соответствуют сов ременным счетным существительным пятерка, шестерка. Иначе говоря, это были не числительные, а счетные существительные.

Слово съто склонялось в древнерусском языке как существи тельное среднего рода с основой над и грамматически характери зовалось теми же свойствами, что и слова от пяти до десяти.

Что касается названий чисел от одиннадцати до девятнадцати идвадцать, тридцать, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемь десят, то их образование и история являются процессом превра щения словосочетаний в простые целые числа. В современном языке числительные одиннадцать,

двенадцать и под.— это простые числа, и они не разлагаются на один+ десять, два + десять и т, д. В древнерусском же языке это было иначе. Одиннадцать и под. образовывались из трех слов: одинъ на десАте, т. е. один + предлог наместн. пад. от десять. Следовательно, это было сложное слово, и понималось оно как составное. Лишь постепенно в мысли складывалось простое целое понятие об „одиннадцати", а в языке появлялось и соответствующее слово.

Особые синтаксические связи и утрата ранее свойственных названиям чисел грамматических категорий приводят к выделе нию числительных в отдельный класс, в новую часть речи. В морфологическом отношении признаком числительных как части речи является отсутствие категории числа и ро да {кроме числительных один и два, различающихся по родам). Все этн процессы проходят в течение XIII—XIV в в. в преде лах числительных до десяти, а затем распространяются на другие числительные.

Общая характеристика гласных древнерусского языка X-XI вв.

 

 

                                       

12. Тот высокий уровень понимания предложения, который достигнут сегодня, восходит к трудам таких выдающихся лингвистов ХIХ – нач. ХХ века, как А.Х. Востоков, Н.И. Греч, Ф.И. Буслаев, А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, А.М. Пешковский. Труды и идеи этих ученых можно отнести к первому периоду изучения простого предложения.

Характерной чертой в развитии теории простого предложения является преемственность и одновременно критическое отношение к тому, что уже было сделано: каждый последующий ученый, обвиняя предыдущего в логицизме или психологизме, старался преодолеть это, но не всегда мог успешно решить те или иные вопросы синтаксиса.

А.А. Потебня считал предложение основной грамматической и структурно-смысловой единицей языка, но он не рискнул дать ему универсального определения, так как, по его мнению, каждый язык и каждая эпоха имеет свою форму выражения мысли. В качестве основного и необходимого признака предложения он назвал сказуемость, предикативность, под которой понимал способность сказуемого соединяться с подлежащим для образования предложения. А.А. Потебня утверждал, что предложение может быть без подлежащего, без сказуемого – никогда. Главным носителем предикативности ученый справедливо считал сказуемое, среди частей речи главная – глагол.

Если А.А. Потебня искал чисто грамматические признаки предложения, то академик А.А. Шахматов продолжал традиционную линию, пытаясь найти в человеческом мышлении единицу, аналогичную предложению. Такую психологическую основу предложения он назвал психологической коммуникацией, под которой понимал особый акт мышления, имеющий своей целью сообщить другим людям, состоявшуюся в мышлении сочетание представлений. Простейшая коммуникация, по Шахматову, заключается в том, что два предложения приводятся движением воли в определенную предикативную связь. А.А. Шахматов, в отличие от А.А. Потебни, дал следующее определение предложения: «Предложение – это единица речи, воспринимаемая говорящим и слушающим как грамматическое целое и служащая для словесного выражения единицы мышления».

Второй период в изучении простого предложения связан с именем академика В.В. Виноградова. Его работы и вышедшая в 1954 году «Грамматика русского языка» дали полное описание простого предложения, включая его типологию и теорию главных и второстепенных членов предложения. В.В. Виноградов, выступая против «морфологизма» в синтаксисе, в основу определения предложения кладет структурно-семантический принцип: «Предложение – это грамматически оформленная по законам данного языка целостная единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли».

С середины 1960-х годов в теорию простого предложения активно входят такие понятия, как синтаксическая семантика, структурная схема предложения и её распространители, парадигма предложения.

Следующим этапом изучения простого предложения связано с работами Н.Ю. Шведовой и выходом русских академических грамматик в 1970 и 1980 годах. В «Грамматике современного русского литературного языка» (1980, Т.2) определение простого предложения дается по шагам. На четвертом, заключительном шаге приводится следующее определение:

 

«Простое предложение – это такое высказывание, которое образовано по специально предназначенной для этого структурной схеме, обладает грамматическим значением предикативности и своей собственной семантической структурой, обнаруживает эти значения в системе синтаксических форм (в парадигме предложения) и в регулярных реализациях и имеет коммуникативную задачу, в выражении которой всегда принимает участие интонация».

 

Поскольку существует несколько значений объективной модальности и синтаксического времени, то на основе этих значений возможно построение парадигмы простого предложения (или его структурной схемы). Полная парадигма простого предложения состоит из 8 форм: трех форм реального наклонения (синтаксический индикатив) и пяти форм синтаксических ирреальных наклонений.

13. Учение о сложном предложении получило достаточное развитие лишь в ХIХ веке. С самого начала в понимании сути сложного предложения и в принципах его описания у разных ученых-лингвистов наблюдалось много общего:

1. Сложное предложение трактовалось как соединение нескольких простых предложений. А. М. Пешковский и А. А. Шахматов считали неприемлемым даже сам термин «сложное предложение», так как он называет несколько предложений одним предложением и тем самым создает путаницу.

2. Сложноподчиненные предложения отождествлялись с простыми предложениями, в которых один из членов (определение, обстоятельство либо дополнение) выделялось в самостоятельное предложение;

3. Бессоюзные сложные предложения отождествлялись с союзными.

Внимание русских лингвистов (А.А. Шахматов, А.М. Пешковский, М.Н. Петерсон) было обращено в первую очередь на структуру предложения. Детально рассматривались формы соединения частей в составе сложного предложения, соотношение видо-временных форм глаголов-сказуемых.

Последующий этап изучения, значительно расширивший понимание сложного предложения, связывают с работами Н.С. Поспелова (середина 50-х гг. ХХ в.) Он выдвинул концепцию, существенно отличающуюся от традиционного учения о сложном предложении. В ее основе – понимание сложного предложени

уникативной единицы. Н.С. Поспелов а анализе сложного предложения считает необходимым учитывать структуру и семантику.

В концепции Н.С. Поспелова появляются новые важные положения:

1. Противопоставляются союзные и бессоюзные сложные предложения. Сложное бессоюзное предложение рассматривается как отдельный тип;

2. Исследуется структурно-семантические особенности сложноподчиненных предложений. В связи с этим выделяется два типа СПП: СПП, в котором придаточное связано со словом главной части и СПП, в котором придаточное связано со всем объемом главного.\

3. Детально описываются структурные типы сложного предложения.

Большой вклад в учение о сложном предложении внесла и В.А. Белошапкова. В 1966 г. вышла ее работа «Сложное предложение в современном русском языке». В.А. Белошапкова продолжает направление в изучении сложного предложения, начатое Н.С. Поспеловым.

Характеризуя сложносочиненное предложение, В.А. Белошапкова выделяет открытую и закрытую структуру, однотипные/ разнотипные отношения, а также подробно анализирует семантические отношения, которые возникают между частями сложносочиненного предложения. Ср.:

Он с трепетом к княгине входит,

Татьяну он одну находит,

И вместе несколько минут

Они сидят (А.С. Пушкин).

Я на даче один,

Мне темно за мольбертом

И дует в окно (И.С. Бунин).

Он был любим… по крайней мере

Так думал он, и был счастлив (А.С. Пушкин).

Описывая структуру сложноподчиненных предложений, В.А. Белошапкова вводит понятие расчлененности / нерасчлененности. Эти понятия по сути близки к выдвинутым Н.С. Поспеловым – двучленные / одночленные – но В.А. Белошапкова избегает аналогии с двусоставностью / односоставностью.

Для расчлененных сложноподчиненных предложений обязательным признаком является отнесенность придаточной части ко всему объему главного предложения (Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому как драгоценные камни излучают таинственный блеск. – К. Паустовский), для нерасчлененных – к члену предложения в главной части (Он ВЕРИЛ, ЧТО душа родная соединиться с ним должна. – А.С. Пушкин).

Понятие сложного предложения

Сложное предложение в энциклопедии «Русский язык» (под ред. Ю.Н. Караулова) определяется как «синтаксическая единица, состоящая из двух (и более) связанных между собой содержательно и формально частей, каждая из которых обладает категорией предикативности».

Академическая грамматика,80 считает, что признаки сложного предложения станут очевидными при сопоставлении его с простым. Сходство сложного и простого предложений видится в их коммуникативной функции, а также в интонации завершенности. Важнее различия, которые проявляются в следующем:

1. Структурное различие. Сложное предложение представляет собой грамматически оформленное сочетание предложений (частей), тогда как простое предложение – единица, функционирующая вне такого сочетания.

2. Коммуникативное различие, которое сводится к различию в объеме передаваемых ими сообщений. Простое нераспространенное предложение сообщает об одной отдельной ситуации. Сложное предложение сообщает о нескольких ситуациях и об отношениях между ними.

С.Г. Ильенко видит парадоксальность сложного предложения в том, что «полипредикативная структура (два или несколько простых предложения) ‟упаковываютсяˮ в монокоммуникативное единство, поддержанное интонацией законченности» ((С.Г. Ильенко Коммуникативно-структурный синтаксис современного русского языка).

Таким образом, сложное предложение характеризуется следующими признаками:

1. Основная функция – коммуникативная.

2. Строение – полипредикативная единица (противопоставлена ПП как монопредикативной единице), т.е. состоит из 2-х или более частей, взаимосвязанных друг с другом.

3. Интонация – завершенности, единооформленности.

Несмотря на четкие критерии выделения сложного предложения в самостоятельную структуру и определения его признаков, остается ряд проблемных вопросов:

· Однородность сказуемых;

· Присоединительные конструкции;

· Именительный темы;

· Сравнительный оборот и его границы;

· Предложения с так называемым ‟ложнымˮ придаточным;

· Предложения с модально вводным главным элементом.

Однородность сказуемых.

А.Ф. Прияткина отмечает, что в современной синтаксической теории господствующее положение заняла точка зрения, согласно которой предложение с двумя (и более) сказуемыми при общем подлежащем является сложным.