Театральное искусство, его особенности

Человек обращается к театру как к отражению своей совести, души своей — он узнает в театре са­мого себя, свое время и жизнь свою. Театр открывает перед ним удивительные возможности духовно-нрав­ственного самопознания

И пусть театр, по эстетической природе своей, искусство условное, как и другие искусства, на сцене возникает перед зрителем не сама реальная действи­тельность, а только ее художественное отражение. Но в отражении том столько правды, что она воспри­нимается во всей своей безусловности, как самая до­подлинная, истинная жизнь. Зритель признает высшую реальность существования сценических героев. Воскли­цал же великий Гёте: «Что может быть больше при­родой, чем люди Шекспира!»

Не в этом ли и сокрыта чудодейственная духовная, эмоциональная энергия театра, неповторимое своеоб­разие его воздействия на наши души...

Вам приходилось когда-либо видеть на концерте симфонической музыки веселого, заразительно хохо­чущего человека?..

Можно, пожалуй, сказать уверенно: нет, не при­ходилось!

Вы не встречали в картинной галерее рыдающего человека, который не в силах был сдержать горьких слез перед картиной живописца?..

Нет, тоже, наверное, не встречали!

А в театре?..

А в театре, в оживленном сообществе людей, со­бравшихся на сценическое представление, возможно все: смех и слезы, горе и радость, нескрываемое не­годование и буйный восторг, печаль и счастье, иро­ния и недоверие, презрение и сочувствие, насторожен­ная тишина и громогласное одобрение, — словом, все богатства эмоциональных проявлений и потрясений души человеческой.

Не потому ли и не сопоставимо ни с чем столь не­посредственное, душевно открытое восприятие теат­рального действия?

Оно несопоставимо с творчеством писателя. Его книга — уже законченное литературное произведение, и принимать ее следует такой, какая она есть, какой вышла из-под пера автора, не считаясь с тем, из века в век.

Оно несопоставимо и с творчеством художника. Eго картина, его гравюра или акварель — тоже уже за конченный процесс творчества. Художник может экспонировать их на выставке, в картинной галерее, художественном музее, может продавать их и дарит или хранить у себя в мастерской.

В отличие же от литературы, от живописи, скульптуры пришедший в театр зритель становится не созидателем уже созданного, а непосредственным соучастником творчества. Он активно вовлечен театром живой и волнующий процесс самого создания сценического произведения — спектакля. Ведь спектакль начинает жить только с того самого мгновения, когд. раскрывается перед зрителем театральный занавес И перестает существовать, когда занавес закрывается когда пустеет зрительный зал и потухают театральны огни.

Хороший спектакль надолго сохраняется в театральном репертуаре. Но всякий раз, при каждой ново] встрече со зрителем он заново возникает, заново рож дается. А потом, как и положено, его не станет: артисты разойдутся по домам, со сцены уберут декорации унесут реквизит и бутафорию, и на опустевшей сцен от спектакля, который только что так волновал и трогал зрителя, ничего не останется.

Но сколько бы ни прошло после того времени, день, обозначенный на театральной афише, он возник нет, как не однажды возникал и ранее. Между сценой и зрительным залом опять возгорится чудесны! огонь взаимосвязи души и мысли. И накал этого эмоционального, духовного взаимообмена непременно скажется и на актерском исполнении, и на всей атмосфере зрительного зала.

В последующие дни, недели и месяцы все повторится снова и снова. Но постоянно повторяемый спектакль не будет одним и тем же. Всякий раз, в зависимости от сегодняшнего внутреннего состояния зри­тельного зала, от сегодняшнего душевного настроя ак­теров и от множества других причин и обстоятельств, способных повышать или же снижать эмоциональный тонус творчества, он чем-то будет отличаться.

Один и тот же спектакль может идти при удиви­тельно горячем, взволнованном восприятии зритель­ного зала, при праздничном воодушевлении актеров, импровизационном блеске их мастерства. И он же мо­жет пройти уныло, при неожиданном зрительском рав­нодушии, без всякого подъема, словно кто-то подме­нил актеров, только еще вчера с таким воодушевлени­ем выступавших в том же самом спектакле, в тех же самыхролях.

Театр средневековья

В недрах культуры Ренессанса сформировались в эмбриональном виде мировоззрение и стиль барокко. Эпоха барокко наступила после глубокого духовного и религиозного кризиса, вызванного Реформацией. В эту эпоху своеобразный взгляд на человека и пристрастие ко всему театральному рождают всепроникающий образ: весь мир — это театр. Для всех знающих английский язык этот образ связан с именем Шекспира — ведь он взят из его комедии «Как вам это понравится». Но его можно найти во всех крупных произведениях европейской литературы. Богатый порт Амстердам открыл в 1638 г. городской театр, над входом в который можно было прочесть строки крупнейшего голландского поэта Вондела: «Наш мир — сцена, у каждого здесь роль своя и каждому воздается по заслугам». А в соперничавшей с Голландией Испании современник Вондела Кальдерон де ла Варка создал свой знаменитый шедевр «Великий театр мира», представляющий мир как сцену в истинно барочном смысле.

Люди того времени всегда чувствовали на себе глаз божий и внимание всего мира, но это наполняло их чувством самоуважения, стремлением сделать свою жизнь такой же яркой и содержательной, какой она представала в живописи, скульптуре и драматургии. Подобно живописным портретам, дворцы эпохи барокко отражают представление их создателей о самих себе. Это панегирики в камне, превозносящие добродетели тех, кто в них живет. Произведение эпохи барокко, прославляя великих и их свершения, поражают нас своим вызовом и в то же время демонстрируют попытку заглушить тоску их создателей.

Тень разочарования лежит на искусстве барокко с самого начала. Любовь к театру и сценической метафоре обнажает осознание того, что любое внешнее проявление иллюзорно. Восхваление правителей и героев — в пьесах французского драматурга Корнеля, английского поэта Драйдена и немецкого писателя и драматурга Грифиуса, — возможно, было попыткой отсрочить забвение, грозившее неизбежно поглотить всех, даже самых великих. Многоцветная, сверкающая и жизнерадостная литература эпохи барокко могла быть и другой — темной и пронзительной. Римский император Тит в трагедии Корнеля «Тит и Берени-ка» говорит: «Каждое мгновение жизни — шаг к смерти».