Сцена из спектакля «Картотека» (Н. Поздняков и Л. Разинькова).

История одного театра

«Наличие больших собак не должно смущать маленьких. Каждая лает своим голосом» (А.П. Чехов)

Марат

Ясным сентябрьским днем спускаюсь с ул.Суханова мимо Института искусств и слышу свое имя откуда-то с небес. Это главный режиссер театра им. Горького Ефим Давыдович Табачников машет рукой, высунувшись из окна. Мы уже были хорошо знакомы, приглашали его на наши спектакли, ходили на его спектакли в драмтеатр им. Горького, куда он перебрался из Москвы главным режиссером. Табак предлагает поставить в Молодежном театре ДВНЦ пьесу П. Вайля «Преследование и убийство Жан-Поля Марата, представленной артистической труппой психиатрической лечебницы в Шарантоне под руководством маркиза де Сада». С таким названием в драмтеатр им. Горького, конечно, не сунешься.

Репетировали несколько месяцев по вечерам и в выходные. В воскресенье приходил Табак и проходился рукой мастера по нашим заготовкам. Работы было много, брали всех желающих поучаствовать, придумывали мелодии к зонгам. Принимали участие в подготовке человек 50. Наконец сделали к декабрю. Табака к тому времени уже уволили из театра, и он отбыл восвояси, в Москву. Провожали всем коллективом на вокзале. Кроме нас, кажется, никого не было.

Сцена из спектакля «Марат/Сад» (С. Пранц, В. Громов, В. Захаров, В. Зимина, Е. Дмитриева, В.Юсупов, А. Пырх).

Декабрь 1984 г. Холодно и темно. Один за одним мрут генсеки КПСС. В зале Института автоматики и процессов управления на Чайке идет приемка спектакля «Марат/Сад». Зрителей нет. Сидят человек 50 из крайкома и райкома КПСС, крайисполкома, крайкома и райкома ВЛКСМ, из крайкома профсоюзов, театральные деятели, какие-то сомнительные методисты и просто люди в штатском. Собственно одна из таких методисток, А. Дробот, попав на генеральную репетицию и ужаснувшись от увиденного, проявила бдительность и зазвонила во все колокола. Пьеса П. Вайля была опубликована в СССР, т.е. прошла цензуру и была «залитована», как тогда говорили. Так что антисоветскую пропаганду в голом виде «пришить» было трудно. Напомню, что в то время можно было загреметь в лагерь только за хранение книжек вроде «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицина или «Лолита» В. Набокова.

Пьеса П. Вайля о том, как сумасшедшие в психиатрической лечебнице изображают события Великой французской революции и убийство Шарлотой Корде одного из ее идеологов Марата. Режиссер постановки – маркиз де Сад, brand-name садизма. На сцене ванная, в которой весь спектакль сидит полуголый человек, страдающий от экземы и время от времени толкающий речи. Актеры в больничной одежды бегают по сцене, орут и поют зонги. Ну, сумасшедшие, что возьмешь. Время от времени в зале встает одетая в черную кожаную куртку женщина с нагайкой и высокой прической, директор лечебницы, случайно сильно похожая на сидящую тут же в зале руководительницу отдела культуры крайкома КПСС, и кричит: «Прекратить спектакль!». Затесавшиеся на просмотр ребята говорили потом, что в эти моменты сердце в пятки уходило. Итак, сумасшедшие, революция, психиатрическая лечебница, в которых в СССР в то время «лечили» диссидентов.

Сцена из спектакля «Марат/Сад».

Спектакль идет и заканчивается в мертвой тишине. Меня просят пройти в дирекцию, где члены комиссии со страхом и ужасом разоблачают «идеологическую диверсию», соревнуясь друг с другом в обличительном пафосе. Никто не осмеливается вслух сказать про сумасшедших революционеров и психиатрическую лечебницу, но все это подразумевают и поэтому изъясняются эвфемизмами про намеки, аллюзии, «фиги» в кармане и проч. Особенно усердствуют два главных режиссера местных театров, Е. Звеняцкий из театра им. Горького, только что выписанный из Комсомольска-на-Амуре и назначенный вместо уволенного Табака, и Л. Анисимов из театра юного зрителя. Тут и ревность к успеху любителей. Да и начальству нужно показать, что не зря хлеб едим. А может им это и эстетически не нравилось. Люди простые, всяких Вайлей и Брехтов не читали.

Из выступления главного театроведа города Островской Г.Я.: «Спектакль великолепный, актеры играют блестяще. Некоторые из них украсили бы любой профессиональный коллектив. Но бывают случаи, когда прекрасная актерская и режиссерская работа выливается в постановку с «фигой» в кармане. Показывать спектакль не следует». Тут я с Островской соглашусь – спектакль действительно был выдающийся. Это была первая в СССР постановка пьесы П. Вайля. Многие зрители потом говорили, что испытали сильнейшее театральное потрясение. Все тут сошлось – время, драйв актеров и жажда правды. Как говорил великий английский режиссер Питер Брук (цитирую по памяти): «Театр бывает живой и мертвый, а не профессиональный и любительский. Мертвый театр – не редкость в помпезных зданиях с колоннами и бархатным занавесом. А бывает придет в город бродячий актер, расстелит коврик на рыночной площади и даст представление, от которого дух захватит. Это живой театр».

Сцены из спектакля «Марат/Сад». Слева С. Пранц. Справа В. Чудновский, Е. Слинько, А. Пырх.

Подобные приемки спектаклей с последующим разоблачением – обычное в то время дело в хороших государственных театрах. Надсмотрщикам всегда лучше «перебдеть», чем «недобдеть». За первое им ничего не будет, а за второе могут с теплого места и погнать. В нашем случае удивительно, что высокая по местным меркам комиссия собралась на любительский спектакль (sic!). С чего вдруг? Это ж самодеятельность. Ни у кого ничего не просят, билеты не продают. Вам что, ребята, делать нечего? У вас советская власть через несколько лет развалится. Огромные трещины уже видны на фасаде. Вы же первыми скоро побежите ее доканывать и растаскивать народное добро!

Volens nolens, спектакль запретили. В местной комсомольской газетке вышла статейка «Театр кривых зеркал» с соответствующей лексикой типа: «Когда у одного актера спросили как он относится к анекдотам про Чапаева, он ответил: «Я знаю, с какого берега до сих пор летят в Чапаева пули». Ну что ж свои «пули» отлил и театр ДВНЦ – сначала для Высоцкого, теперь для Марата». И далее в таком же духе. Сейчас – смешно, тогда было не очень, а в 30е годы расстреляли бы, наверное, после такого доноса. Я какое-то время ходил по райкомам и крайкомам, где со мной вели воспитательные беседы. Дальше – больше. Одного из актеров вызвали на конспиративную квартиру сотрудники КГБ и настойчиво предлагали сотрудничать и сообщать, что я там на репетициях говорю. Он отказался, за что потом ему и еще нескольким научным сотрудникам Тихоокеанского океанологического института прикрыли выездные визы, и они не могли выполнять свою работу – ходить в рейсы. Какие-то подозрительные личности стали появляться на репетициях. «Тучи» сгущались. Видимо, на меня открыли дело. Тут еще разнарядка на стройку подошла и пришлось в лютые морозы ходить в ватнике и сапогах строить больницу ДВНЦ. Намек, так сказать, на возможное будущее. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но подоспела перестройка.

Но еще до этого создали общественный худсовет театра, который возглавил Б. Марголин, фронтовик и наш друг. Он так мастерски провел заседание этого совета 31 января 1985 г., что несмотря на присутствие на очередной приемке тех же лиц, спектакль разрешили к показу. Но только два раза и обязательно с вводным словом, чтоб зрители правильно поняли. Ну и по мелочи что-то запретили. Слово «совокупление», например. А также поручили секретарю комитета комсомола провести семинар для членов театра на тему «Партийность советского искусства и практические задачи идеологической работы на современном этапе». Спектакль нам категорически запретили снимать на видео. Так он и остался только в памяти. Правда, на какой то студии мы сделали аудиозапись на магнитофонных кассетах.

Сцены из спектакля «Марат/Сад». Слева А. Котлярова. Справа С. Лопухин.

Многие люди из академии и не только нам помогали. Всех не перечислишь. Вспомню ушедших Б. М. Марголина, Л.М. Грамм-Осипова, А.Г. Пяткова. А. Тарасов снял небольшой фильм про нас. Н. Малышева регулярно печатала материалы о театре в «Дальневосточном ученом». Там же поддержали театр С. Ногин из Дома самодеятельного творчества и сотрудники ДВНЦ В. Савруев, Л. Любавин, А.Дроздов, А. Нудьга и другие. И руководство академии и тогдашний директор ТОИ В.И. Ильичев на давление партийных и других органов не поддавались. Никого даже не уволили с работы.

Как все начиналось

В декабре 1979 г. я пришел на ул. Кирова 62 в общагу ДВНЦ к Александру Линецкому, тогда мнс ИАПУ, и предложил создать любительский театр. Опыт был у обоих. Александр играл на мехмате МГУ, где учился, а я – в Литературном театре в г. Калининграде под управлением замечательного человека Альберта Михайлова. После окончания своих университетов обоих занесло во Владивосток. Жизненная траектория Александра вышла потом замысловатая. В начале кооперативного движения он пытался заниматься мелким бизнесом на программном продукте, но видимо это не особо пошло. В конце концов он оказался в компании «Ролиз» у Дарькина, которого впоследствии выбрали в губернаторы. А. Линецкий одно время был даже вице-губернатором, но как-то быстро его оттуда убрали. Теперь проживает, кажется, в Берлине.

Для начала я принес пьесу М. Варфоломеева «Святой и грешный» про сантехника Кузьму Тудышкина. Я играл Кузьму, а Александр ставил вместе с Олегом Кислюком. Олег уехал впоследствии в США. Последний раз я его видел в 2005 г. в Сан Франциско. Свой театрик для снижения пафоса назвали «Баклан». Репетировали 4 месяца где придется: в общаге на Кирова, в зале ДальморНИИпроекта, на квартирах. Отрывки из спектакля показали на Юморине весной 1980 г. во дворце культуры имени Ленина на ул. Ленинской (ныне ул. Светланская). Целиком спектакль прошел один раз в апреле 1980 г. в клубе им. Ф. Дзержинского на ул. 25 октября. Это было такое традиционное представление на 2 с половиной часа с игрой «по Станиславскому». Единственный наш спектакль, который нравился всем методисткам и надзирающим органам. Все очень мило: залитованная пьеса, научные работники что-то понятное изображают без намеков и «фиг» в кармане.

Сцена из спектакля «Святой и грешный» (А. Линецкий и С. Пранц).

Мне вся эта бытовуха не нравилась. Ее было навалом в любом гостеатре, где царило жизнеподобие и «скотский серьез». Отличительной чертой того времени было тотальное вранье – говорилось одно, подразумевалось другое, делалось третье. Так называемый театр абсурда был очень подходящим зеркалом для этого времени, в котором вместо жизнеподобия отражались гораздо более глубинные вещи. Реалисту для их описания потребовалось бы много страниц, а абсурдист добивался своего парой реплик. Взяли в работу пьесу польского драматурга и поэта Тадеуша Ружевича «Картотека». Так называемый общественный показ состоялся в зале ТОВВМУ в июне 1981 г. Из этого морского училища в 1945 г. отправился на войну с Японией его выпускник Пранц Владимир Августович, мой отец, моряк-подводник.

В следующем году решили спектакль возобновить, какое-то неудовлетворение оставалось. Gestalt не закрылся. Нам разрешили репетировать в Доме самодеятельного творчества, бывшем народном доме имени Пушкина. Чудное здание в стиле модерн. Особого творчества мы там не заметили, но что было очень заметно, так это неимоверное количество блох на сцене. Боюсь, мы были редкими гостями на этой сцене, и блохи прямо осатанели от бескормицы. В этом самом доме нам впервые показали истинное «мурло» надзирателей за самодеятельностью. Руководила этим заведением монументальная дама, заслуженный работник культуры по фамилии, кажется, Андреева. То ли сама она проявила бдительность, то ли кто-то подсказал, но мы с изумлением узнали, что польского ничего показывать нельзя, сами понимаете, в Польше сейчас независимый профсоюз «Солидарность». А у вас на программке к спектаклю изображена какая-то птица, сильно смахивающая на орла с герба Польши. Объяснение, что, мол, это символ нашего театрика – птица-баклан, не прошло. И кстати, что это за название театра «Баклан»? Почему «Баклан», а не «Спутник» или, там, «Квант», на худой конец.

Сцена из спектакля «Картотека» (Н. Поздняков и Л. Разинькова).

Короче, спектакля не будет без разрешения спецкомиссии. Так впервые мы столкнулись с приемкой. Решение, разумеется, было принято до всякой комиссии. По сравнению с приемкой Марата это было скромненько – методистки, какой-то деятель из института искусств и актер драмтеатра им. Горького, подрабатывавший крикуном на майских и ноябрьских демонстрациях. Скучно описывать их дурацкие высказывания. Ну какой театр абсурда в блошином доме. Спектакль запретили.