Исследование особенностей диалектных элементы родного говора у К.Паустовского

К.Паустовский не случайно считается мастером слова. В его произведениях много описаний природы, рассуждений. Это отражается на стилистической манере писателя, на тех языковых средствах, которые он использует. Думается, с этим связано и незначительное число диалектных элементов фонетического и грамматического характера, которые он использует в речи своих героев.

Как показывают проведенные нами исследования, фонетические и грамматические черты, отраженные К.Паустовским в речи героев, связаны с южновеликорусским наречием, с его рязанским говором.

На фонетическом уровне следует отметить отражение яканья: тялуш (Последний черт); нарушение в чередовании согласных по сравнению с литературным языком; слухай (в нескольких рассказах); не пужайся (Мещорская сторона); пущай (Последний черт). Элементы яканья отражены также в следующих репликах: - Да не курослеп это, а медуница; Мядуница! – даже с некоторым восхищением повторил мальчик (Золотая роза); Трявога, трявога! – сердито сказала девочка с хрипловатым голосом (Золотая роза).

На грамматическом уровне обращает на себя внимание смешение родов. Так, в текстах отмечаем употребление женского рода вместо мужского с соответствующим морфологическим оформлением: музея – Летошний год гоняли меня в музею (Мещорская сторона). Употребление того же рода существительного, но с другим окончанием: жизня – Вот она какая, жизня наша (Там же). В женском роде с соответствующим морфологическим оформлением употреблено слово путя: На Прорву подались, верьте мне, бабочки! – крикнула высокая и худая вдова, прозванная Грушей-пророчицей. – Другой пути у них нету, у горемычных моих! (Золотой линь).

Кроме того, отмечаются некоторые особенности в употреблении окончаний существительных и прилагательных. Как и для говоров Алтайского края, для рязанских говоров более употребительным является окончание -у в родительном и предложном падежах единственного числа: для музею надо бы взять живьем (Мещорская сторона); наблюдается смешение твердого и мягкого вариантов окончаний: Насилу мужики ценами меня от нее отбили (Последний черт); окончание -ай у прилагательного именительного падежа единственного числа мужского рода: ягод, милай, нынче нетути даже на Глухом озере (Последний черт).

Как и в случае отражения говора Алтайского края, для отражения специфики рязанского говора используется местоимение ихний: Может, ихнее это дело корейки не стоит (Мещорская сторона); наблюдается отсутствие согласного н после приставок у личных местоимений: Ребят по ём будут учить (Там же).

В единичном случае отмечается выпадение интервокального (в окончаниях прилагательных с последующим стяжением окончания в один гласный: Совецко правительство тоже за это по головке не побалует (Последний черт); а также типичная для южновеликорусского наречия черта – мягкий согласный [т'] в окончаниях глаголов 3 лица единственного и множественного числа: я лежу, кричу в голос, а она меня рветь, она меня терзаеть (Там же). Широко представленный во многих говорах южновеликорусского наречия постфикс -си также отмечаем в анализируемых произведениях: Я обстрекалси-и-и! – вдруг опять густо заревел мальчик (Золотая роза).

Очень часто используется в речи персонажей и повсеместно распространенная форма страдательного причастия даденый: А за что им такие леса были дадены, дедушка? – спросила девочка (Мещорская сторона).

Также в речи персонажей рассказов К.Паустовского отмечаются своеобразные наречия, союзы, характерные для говоров Центральной России: покуль, одкуль (21, 179), например: Одкуль? – спросила девочка (Мещорская сторона); Она сидит, покуль я приду (Там же).

Среди синтаксических черт следует указать на беспредложное употребление формы существительного в соответствии с литературной предложной конструкцией на + В.п. существительного: дойдешь до Прорвы и вали, милый, край Прорвы вали, не сумлевайся (Там же). О том, что данная конструкция специфична для рязанских говоров, свидетельствует использование подобной конструкции в поэзии С.Есенина – уроженца Рязанского края: Я хочу рассказать тебе поле (ср. лит. рассказать о поле).

Свойственное говорам южновеликорусского наречия повторное употребление предлога в словосочетании с определительным значением также отмечаем у К.Паустовского. Воспользуемся для иллюстрации той же репликой: вали, не сумлевайся до самой до горелой ивы (Там же).

Таким образом, звучащая речь и грамматические элементы, свойственные рязанскому говору, используются К.Паустовским лишь спорадически. В большей мере колорит данной местности отражается писателем при употреблении разных типов диалектизмов – местных слов.

Местное слово живет как в речи героев, так и в авторских рассуждениях. Известно, что диалектизмами Рязанской области много занимался Владимир Даль. По наблюдениям А.А.Никольского, "более широко представлена диалектная лексика рязанских говоров в словаре Даля. В четырех томах словаря имеется около 800 областных слов Рязанской губернии" (13, 7). Кроме того, актуальным для современности остается Словарь д.Деулино Рязанского края. Таким образом, извлеченная нами диалектная лексика могла быть сопоставлена с данными этих и других словарей.

Прежде всего отметим фонетические диалектизмы в повестях и рассказах К.Паустовского. Они характерны для авторской речи. Чувствуется любовь писателя к мещорской стороне и добрая ирония, ласковая усмешка: Был на днях за Окой, в Новоселках, пил с Фраером пиво в чайной под "пикусами" и доказывал ему, что Лермонтов сильнее Пушкина (Мещорская сторона); Больше всего старики любят поговорить… о водяных еропланах (Там же); Скусная пища (Золотая мень).

С определенной долей осторожности к фонетическим диалектизмам можно отнести звукоподражательные глаголы, к которым прибегает автор в повествовании. Таким семантическим выразительным, ярким диалектизмом является звукоподражательный глагол жундеть: В нагретых травах "жундели" шмели (Мещорская сторона).

Как видим, введенные в авторское повествование фонетические диалектизмы заключены в кавычки с целью выделить их, показать, что они находятся вне системы литературного языка.

Как подчеркивает Т.С.Жбанова, "у рязанцев – особая интонация, особая мелодика: певучесть, некоторая растянутость гласных. Паустовский многократно передает подобное произношение то с помощью контекстуальных синонимов к глаголу "говорить": замела, отвечала нараспев; то графически подчеркивая интонационный рисунок, то вводя в реплики мещерских жителей характерные междометия (9, 46): Учительница наконец решилась и спросила одну из старух, бабку Матрену: - Одинокая, должно быть, была эта старушка? – И-и, мила-ая, - тотчас запела Матрена, -почитай что совсем одино-кая (Телеграмма); …в ответ на упреки бабы отвечали нараспев, пряча глаза: - И-и-и, милай, ягод нынче нетути даже на Глухом озере (Последний черт).

В ряде случаев К.Паустовский прибегает к словообразовательным диалектизмам. Ряд из них отличается приставками от соответствующих литературных: Как ночь, так он весь, до самой макушки как ночнет гореть синим огнем! Как ночнет! (Золотая роза); я совсем слаба стала, ничего почитай и не ела, - говорила она. – Воробей и тот за день больше нащиплет (Стекольный мастер); Запрошлое лето, - сказал он, торопясь и захлебываясь, - тут два писателя тоже рыбу ловили (Вороненское лето).

Примечательно, что в Словаре д.Деулино отличается слово запрошлый в значении "позапрошлый", что свидетельствует о его принадлежности к рязанскому говору.

Среди словообразовательных диалектизмов с особой приставкой отметим также следующие, подавая их в контексте: Об моих портах разговор идет до самой Рязани. Сказывают, даже в газетах печатали (ср. лит. рассказывают) (Последний черт); Вечный спокой (ср. лит. покой) (Стекольный мастер); Он вернулся к Жеку и сказал сердито, утирая картузом лицо (ср. лит. вытирая) (Стекольный мастер); Ну, тмины тоже какие-то советуют потреблять (ср. лит. употреблять) (Там же).

Ряд словообразовательных диалектизмов отличается от соответствующих литературных слов другими аффиксами: Их держать надо слабо-слабо, как воробышка. А нечто вы так можете? А раз не можете – так глядите издаля (Стекольный мастер). Употребив это местное слово, Паустовский использует его в авторской речи. И ребята, сопя и вытирая рукавом носы, смотрели "издаля" на стеклянные игрушки (Там же).

Из приведенных примеров видно, что автор по-разному вводит данный диалектизм в текст. Если в речи персонажа он дается без кавычек и дополнительных разъяснений, то в авторской речи он заковычен, как не свойственный литературному языку, а используемый только с целью придания повествования местного колорита, с целью отразить особенности русского говора Рязанщины. Причем используется данное слово в авторской речи уже после употребления его в речи персонажа, здесь же, в том же тексте. Это еще одно своеобразие стилистической манеры выдающегося мастера слова, которым является К.Паустовский.

Достаточно редко автор прибегает к семантическим диалектизмам. Известное литературному языку слово больно употреблено в следующем контексте: Был он поет хороший, только больно чудной (Мещорская сторона). Согласно Словарю д.Деулино, слово больно имеет значение в говоре "очень, весьма" (7, 62), что вытекает и из приведенного контекста.

Слово цельный, имеющее в литературном языке значение "обладающий единством" (МАС, IV, 639), в говорах обозначает "целый", что отражено в МАСе с пометой просторечное (МАС, IV, 639). Это последнее значение используется Паустовским: Копали его цельный месяц (Мещорская сторона).

В ином значении по сравнению с литературным языком используется слово страсть: В болоте она (кость) валялась. Вроде олень. Роги – с этот вагон. Прямо страсть (Мещорская сторона), имеющее значение "ужас, страх", что отмечают и словари, дающие соответствующие пометы этому значению (МАС, IV, 282).

Слово способнее, судя по используемому контексту, употребляется в значении "удобнее": А это нам способнее было бы (Мещорская сторона); слово товарки – в значении "товарищи, подружки". Как же твоей березе не облететь, когда все ее товарки в лесах облетели? Какими глазищами она весной на них взглянет? (Подарок); слово чисто приобретает в диалектах значение "точно": А все они чисто сестры (Золотая роза); слово нешто – "разве": А нешто вы так можете? (Стекольный мастер); Нешто можно в черта стрелять? (Последний черт).

Спорадически используются фразеологические диалектизмы, например: поморки отбить: А ты, милая, - сказала Клава притворным, сладеньким голосом, - не бей ребятишек своих. Недолго и поморки отбить (Золотая роза). Толкование фразеологизма поморки отбить предлагает Вл.Даль, который дает это сочетание в своем словаре с пометой курское "потерять память, сознание" (Вл.Даль, III, 378).

Наиболее значительную группу диалектной лексики составляют соответственно лексические диалектизмы.

По меткому наблюдению Т.С.Жбановой, К.Паустовский большей частью незаметно включает диалектизмы в словесную ткань языка. Они не выделяются, не привлекают к себе внимания читателя (9, 51). И с этим нельзя не согласиться. Такое умение достигается прежде всего правильным отбором семантически выразительных слов говора.

При введении диалектной лексики К.Паустовский использует самые разные способы. Однако способ толкования диалектного слова, характерный именно для Паустовского – маленький рассказ. Как подчеркивает Т.С.Жбанова, это способ, раскрывающий своеобразие творческого почерка писателя (9, 53). Так, в "Мещорской стороне" читаем: "К востоку от Боровых озер лежат громадные мещорские болота – "мшары" или "омшары". Это заросшие в течение тысячелетий озера. Они занимают площадь в триста тысяч гектаров".

Таким образом, слово мшары толкуется путем введения литературного синонима, а также при помощи обширного контекста. Примечательно, что в Словаре д.Деулино данное слово дается с иным толкованием: "низкое, покрытое мхом место в лесу, заросшее кустарником и деревьями" (7, 369). Думается, именно в последнем значении используется данное слово в следующем контексте: "…а за Музгой подавайся к холмищу, а за холмищем дорога известная – через мшары до самого озера (Мещорская сторона); в первом значении с введением толкования прямо в тексте отмечаем: Шли без дорог, перебирались через сухие болота – мшары, где нога тонула по колено в коричневых мхах (Последний черт).

Толкование в тексте, пояснения использует автор и при введении другой местной лексики. Слово материк определяется им как "бывший высокий берег озера" (Мещорская сторона), слово остров – как "бугры, поросшие сосняком и папоротником… Местные жители до сих пор так и зовут эти бугры "островами". На "островах" ночуют лоси (Там же). И далее в тексте несколько раз используется слово остров, заключенное в кавычки: За два часа мы прошли только два километра. Впереди показался "остров" (Там же); С нами был писатель Гайдар. Он обошел весь остров: "Остров" был небольшой, со всех сторон его окружали мшары, только далеко на горизонте были видны еще два "острова" (Там же); Мы нехотя встали, пошли к нему, и он показал нам на сырой земле, там, где "остров" переходил в мшары, громадные свежие следы лося (Там же); В ста шагах от "острова" следы привели нас к небольшому "окну" с чистой, холодной водой.

Как видим, слово окно не имеет авторского толкования в тексте, а дается в кавычках, чтобы таким образом отграничить его от литературного омонима.

Толкование в тексте использует автор также и при введении диалектизма вековуша: Я жил первый год в Солотче у краткой старушки, старой девы и сельской портнихи, Марьям Михайловны. Ее звали вековушей – весь свой век она коротала одна, без мужа, без детей (Мещорская сторона).

Часто описание предмета или явления сопровождается авторскими ремарками типа "по-местному", "так называют" и т.д. Этот способ очень распространен у К.Паустовского. Вот некоторый иллюстративный материал: Возле колодца, где весь день гремят ведрами босоногие болтливые девчонки в ситцевых выгоревших платьях, надо свернуть в проулок, или по-местному, в прожог (Золотая роза); Солотча – извилистая, неглубокая река. В ее богачах стоят под берегами стан язей. Вода в Солотче красного цвета. Такую воду крестьяне зовут "суровой" (Мещорская сторона).

В Словаре д.Деулино слово прожог определяется как "промежуток между соседними домами, оставляемый в противопожарных целях" (7, 463), отсюда корень этого слова жог. Слово суровый в том же Словаре дается как употребляемое в двух значениях: 1) Холодный (о погоде, воде в реке и т.п.) с оттенком значения "жесткий" (о воде); 2) перен. Угрюмый, мрачный, неприветливый (о человеке) (7, 549). У Паустовского это слово употреблено во втором значении, о нем свидетельствуют такие слова, как "извилистая", "красного цвета".

Очень часто собственно лексические диалектизмы объясняются не путем прямого авторского толкования, а с помощью речи персонажей. Приведем следующий пример: - Чего в летошный год нашли? – спросила баба. – Торчак! – Чегой-то? – Торчак. Ну, кость древнюю. В болоте она валялась. Вроде олень (Мещорская сторона).

Многие собственно лексические диалектизмы объясняются контекстуально. Они также отмечаются и в авторской речи, и в речи персонажей. Так, в речи персонажей отмечаем слово калган: Тут человек рыбу лавит, а вы калган подняли на весь свет (Золотая роза). В Словаре Вл.Даля дается слово калгатиться с пометкой тамбовское и со значением "беспокоиться" (I, II, 77). Отсюда и слово калган имеет значение "беспокойство, шум"

К собственно лексическим диалектизмам, отмечаемым в произведениях К.Паустовского, принадлежит также слово сухомень, употребляемое в следующем контексте: Сухомень! – вздохнул дед. – Надо думать, к вечеру ха-ароший дождь натянет (Золотой линь). Данное слово отсутствует как в Словаре Вл.Даля, тк и в областных словарях и в МАСе. В Словаре д.Деулино находим только прилагательное сухой в значении "засушливый, с небольшим количеством дождя" (7, 550), а в МАСе – сушь – в значении "жаркая, сухая погода" (МАС, IV, 313).

Характерное для южновеликорусского наречия прилагательное летошный также находит свое толкование в контексте Паустовского: Чего в летошный год нашли? (Мещорская сторона). Слово летошный толкуется в Словаре д.Деулино, где отмечается три значения: 1) прошлый, предшествующий, минувший (главным образом о годе); 2) прошлогодний, относящийся к прошлому году; 3) будущий, относящийся к будущему году (о каком-нибудь периоде времени) (7, 274).

Зачастую автор вводит диалектизмы для создания образности, для усиления экспрессивности. Некоторые диалектизмы помогают создать яркий художественный образ, который не может быть создан употреблением литературного синонима. Образные: диалектные слова находим в рассказе "Последний черт": Порты у меня – первый сорт, - говорил он и оттягивал штанину. – Об моих портах разговор идет до самой Рязани… Весь колхоз наш знаменитость получил через эту дуроломную птицу.

Слово дуроломный приводится в Словаре д.Деулино и толкуется как "взбалмошный, неуравновешенный" (7, 156).

Немалое значение имеет и то обстоятельство, что писатель использует не специфические диалектизмы, а характерные для многих говоров. Например, слово шалый приводится в МАСе с пометой, просторечное со значением "шальной" (МАС, IV, 699). Оно же как производное от глагола шалаться отличается в Словаре д.Деулино – "бродить без дела, слоняться" (7, 602). В рассказах К.Паустовского отмечаем: Теперь девки сюда понапрут за ягодами – только держись! Шалая птица, сроду такой не видал (Последний черт). Как свидетельствуют данные контекста, прилагательное шалый отмечаем в данном случае в первом значении.

Глагол сплоховать также не является специфической лексемой южновеликорусского наречия. В Словаре д.Деулино он представлен со следующими значениями: 1) производный от прилагательного плохой; 2) больной, слабый, бессильный ведет к литературному синониму заболеть (7, 405); Отсыплю вот этих ягод стакана два, сварю настой, буду сам пить и бабке Гане снесу – она у нас сплоховала (Стекольный мастер).

Слово лягва определяется как "лягушка" в Словаре Вл.Даля и отмечается в рассказах К.Паустовского: Лягва тоже не зря кричит, - объяснил дед, слегка обеспокоенный нашим угрюмым молчанием. – Лягва, милок, перед грозой завсегда тревожится… и лягва – кило в ней было весу, не меньше – сиганула прямо в казанок… Черта ли мне в этой лягве! Я во время германской войны во Франции был, там лягву едят почем зря (Золотой линь).

Распространенный в говорах диалектизм зыбка также находим у писателя: Как ступнешь ногой, зыбка, сразу проваливаешься (Мещорская сторона). В нашем примере это слово имеет отличное от словарей значение.

По данным словарей диалектизм зыбка имеет литературные синонимы колыбель, люлька, качалка (Вл.Даль, I, 697; Словарь д.Деулино, 202). Владимир Даль дает это слово в Словаре с пометой северо-восточное. Однако исходя из того, что о но отмечается в Словаре д.Деулино, надо полагать, что диалектизм получил более широкое распространение и может попасть в разряд просторечных слов. Это связано с тем, что в корне диалектизма легко распознается внутреннее значение слова, однокоренного со словом зыбкий – легко приходящий в движение, колебание (МАС, I, 624). Примечательно, что слово зыбка с пометой областное дается также в МАСе (I, 624).

Ряд диалектизмов у Паустовского повторяется из рассказа в рассказ. Например, диалектизм болтун, являющийся омоничным известному литературному слову: На улице мы встретили пастуха. Он гнал стадо коров. У каждой коровы на шее медный "болтун" (Кордон); В Мещорском крае можно увидеть сосновые боры, где так торжественно и тихо, что бубенчик – "болтун" заблудившейся коровы слышен далеко, почти за километр (Мещорская сторона).

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что данный диалектизм по-разному вводится автором в двух случаях. В первом автор использует контекст. Особенно показательным становится определение – прилагательное медный. Сам диалектизм подается в кавычках с целью отграничения его от литературного слова. Во втором случае писателем вводится литературный синоним, с помощью которого удается образно представить данный предмет. Нельзя не заметить также и лексическую общность между литературным и диалектным словами.

Таким образом, писатель варьирует разъяснение диалектизмов, добавляет какую-нибудь выразительную подробность, образную деталь, яркое сравнение. Среди употребляемых Паустовским собственно лексических диалектизмов находим также и нераскрытые, неиспользованные в своем значении. Такое явление в своем исследовании подчеркивает и Т.С.Жбанова, объясняя употребление диалектизма тем, что "любые вставки, объяснения нарушили бы целостность текста, и писатель избежал их. По-видимому, его вполне устраивало не детально точное, а общее представление о предмете, которое получил читатель" (9, 49). Так, в текстах находим такие слова, как шушун, понева, кукан. Из контекста можно определить, что шушун, понева – наименования одежды: Перед смертью Ганя надела лучшую старинную одежду. Я впервые увидел белый рязанский шушун, новенький черный платок с белыми цветами, повязанный на голове, и синюю клетчатую поневу (Стекольный мастер).

Диалектизм шушун с пометой архангельское, костромское, ярославское, сибирское определяется в Словаре Владимира Даля как "кофта, шушпан" (IV, 650). Если обратить внимание на представленные пометы, то данный диалектизм принадлежит к северновеликорусскому наречию. Однако писатель вводит в текст определение рязанский, по которому можно догадываться о том, что на юге тоже была распространена такая одежда, но, видимо, имела там определенное своеобразие. Таким образом, одно и то же наименование в диалектах может относиться к отличающимся в определенной мере реалиям: кофта, которую носили на севере и юге России, несколько отличались, но имели одно и то же наименование шушун. Только южновеликорусским является диалектизм понева, о чем уже говорилось в предыдущей главе: это своеобразная юбка, которую могли сшить только на юге.

Нераскрытым в тексте остается и диалектизм кукан: Однажды они примчались и, запыхавшись, рассказали, что на рассвете кот пронесся, приседая, через огороды и протащил в зубах кукан с окунями. Мы бросились в погреб и обнаружили пропажу кукана; в нем было десять жирных окуней, пойманных на Прорве.

Слово кукан с пометой областное приводится в МАСе и толкуется следующим образом: "бечева, на которую нанизывается рыба". Вместе с тем, позволим себе заметить, что К.Паустовский использует предложно-падежную форму в нем (в кукане) с предлогом в, что вводит в заблуждение читателя, на наш взгляд. Ведь если предположить изначально, что кукан – бечева, то следует ждать предлог на. Поэтому позволим заметить, что в данном случае диалектизм введен неудачно. Других примеров неудачного, на наш взгляд, введения диалектизмов в текстах К.Паустовского нами не отмечено.

В рассказах К.Паустовского нами зафиксированы лишь случаи употребления диалектизмов, которые с трудом поддаются группировке их по тем или иным типам. Это, думается, отмеченные лишь автором в процессе общения с местными жителями слова, которые затем перенесены им в текст. Это в полной мере можно отнести к слову тмины. Житель села безграмотный, по-своему произносит слово иноязычного происхождения витамины. В его речи оно звучит, как тмины, но не зафиксировано в словарях даже местного значения, так как является своеобразным "освоением" его местными жителями. Это своего рода фонетический диалектизм, но с трудом укладывающийся в систему своего определения. Кроме того, слово употреблено спорадически и не вошло в лексическую систему данного говора. Его носителем является один и тот же персонаж произведения: - Ты бы, говорит, лучше тмины пил. – Чего? – спросил я. – Ну, тмины там какие-то советуют потреблять. Настой из шиповника. От него, говорят, происходит долголетняя жизнь. И далее тот же старик после того как узнал, что умерла его жена, говорит: Не поспел я тмины ей приготовить (Стекольный мастер). Употребление этого слова в последней реплике обладает особой экспрессией, так как придает рассказу горькую иронию.

Таким образом, писатель варьирует разъяснение диалектизмов, добавляет какую-нибудь выразительную подробность, образную деталь, яркое сравнение. Все это придает произведению местный колорит, одновременно не лишая его литературности.

Выводы по II главе

1. В произведениях В.Шукшина и К.Паустовского отражены основные диалектные черты их родного края. Для В.Шукшина это говоры Алтайского края, для К.Паустовского – говоры Центральной России.

2. В исследуемых произведениях отмечен ряд диалектной лексики, которая также связана с говорами родного края писателя. Это лексика северновеликорусского наречия в произведениях В.Шукшина и лексика южновеликорусского наречия у К.Паустовского.

3. Целый ряд отмеченных нами в произведениях писателей диалектных элементов принадлежат обоим наречиям, а на уровне лексики отмечаются некоторые слова северного наречия у К.Паустовского и южного наречия у В.Шукшина. Думается, это свидетельствует о взаимопроникновении наречий.

4. Способы введения собственно лексических диалектизмов в исследуемых произведениях разнообразны. Наиболее распространенным из них является контекстуальный. Своеобразным, присущим только К.Паустовскому, способом является введение в текст маленького рассказа, благодаря которому становится понятен используемый диалектизм.

Заключение

Исследуемый материал диалектных элементов в произведениях В.Шукшина и К.Паустовского подтверждает тезис о том, что они похожи на свою родину. Они отразили в речи своих героев, в авторской речи те диалектные черты, которые характерны для их родного края. Это элементы оканья, цоканья, своеобразие морфологических форм существительных, формы глаголов настоящего и простого будущего времени с выпадением интервального j в положении между основой и окончанием, выпадение j в окончаниях полных прилагательных, лексическое своеобразие в произведениях В.Шукшина. Это оканье и яканье, особенности форм второго склонения существительных, смешение родовых различий, своеобразие лексики в произведениях К.Паустовского.

Вместе с тем, как показывает наше исследование, часть диалектных черт в данных произведениях трудно с уверенностью отнести к определенному говору и наречию в целом. Это свидетельствует о взаимопроникновении наречий в русском языке. Так, слово шушун использует К.Паустовский, хотя это собственно лексический диалектизм архангельского, ярославского и сибирского края, которые принадлежат к северновеликорусскому наречию, о чем свидетельствуют словари.