Происхождение хроники Робера де Клари.

Как основной источник я решил взять хронику Робера де Клари «Завоевание Константинополя». По моему мнению, в ней наиболее четко отражаются все тончайшие детали этого похода.

 Хроника была написана в 13 веке и ее автор является участником описываемых им событий. Но в тоже время, автор почти нигде не подчеркивает личный характер свидетельства хроники и тщательно избегает упоминания о себе в первом лице. Даже перечисляя рыцарей, участвовавших в крестовом походе, он не включает себя в этот список. Вероятно, первоначально история крестового похода частями рассказывалась аудитории самим Робером де Клари, а уже потом была записана каким-нибудь грамотным человеком и отредактирована автором. В пользу этой гипотезы свидетельствуют часто встречающиеся речевые обороты, в которых присутствуют слова «слышать» и «говорить». Повествователь находит нужным время от времени возвращать слушателей к прерываемой им самим хронологической нити рассказа или, напротив, предупреждать их о своем намерении отойти от основного сюжета. Показателем того, что первоначально произведение Р. де К. представляло собой живой рассказ или серию таких рассказов, служат и логические разрывы в хронике, резкие, внешне бессвязные переходы от одних ситуаций к другим, неожиданно меняющиеся декорации и действующие лица. Возможно также, что записки Р. де К. изначально являлись произведением, предназначенным для чтения вслух – читаемой рыцарской эпопеей. Должно быть, запись этих рассказов и произведено-то была не по собственной инициативе автора, а по настоянию его слушателей, которые порекомендовали или попросили записать все то, что он видел и слышал. Рассказ Р. де К. – это искренняя апология рыцарского героизма, но характер повествования противоположен виллардуэновскому. Автор зачастую неточен в хронологии – датировка событий у него всегда приблизительная: «прошло немного времени», « а потом случилось однажды» и т.д. Необходимо, однако, принимать во внимание общий характер хроники как своеобразного памятника исторической мысли 13 века; Р. де К. предлагает в определенной мере новеллистическую, сдобренную его собственными вымыслами версию событий. Он не стремится к педантичной точности и строгой последовательности. В тех же случаях, когда ему не достает непосредственного знания, он, как человек малообразованный, обращается к легендарной традиции, поверьям, словом, в плане исторической достоверности к сомнительным источникам информации. Труд Робера де Клари не единственное произведение, созданное крестоносцем, вернувшимся с Востока; подобно другим участникам событий, пикардиец хотел лишь описать увиденное – без какой – либо задней мысли; толчком к написанию хроники послужили только переполнявшие рыцаря впечатления, простодушное, естественное желание приобщить к ним тех, кто не побывал в Константинополе. Ни о каких глубинных, социально – политических корнях его замысла не может быть и речи, – таковых будто бы и не существовало.   

Самое раннее упоминание о семействе Клари встречается в церковной грамоте из Амьена в 1146 году. Ничто не указывает здесь на принадлежность семейства к феодальному классу. Как ни скудны дошедшие до нас сведения, они позволяют судить о семействе Клари и о самом хронисте в контексте социальной истории Пикардии на рубеже 12-13 веков. Робер де Клари принадлежал к мелкопоместному феодальному семейству, которое, лишь незадолго до описываемых в его хронике событий приобрело благородный титул и стало именоваться «де Клари». Клари были связаны с сеньорами Амьена не только узами феодальной зависимости, но и личной преданностью, о чем, в частности, свидетельствуют панегирические высказывания Робера, когда он говорит о своем сюзерене- Пьере Амьенском.    

Характеристика духовного облика Робера де Клари была бы неполна, если пройти мимо того факта, что он излагает события на разговорном языке и в этом отношении его хроника является одним из самых ранних во французской литературе прозаических повествований такого рода. В Северной Франции разговорный язык входит в литературный обиход на рубеже 12-13 веков. Обращение к прозе стало считаться показателем серьезности намерений писателя. Автор прекрасно осознает, что повествует об исторических событиях и поэтому подчеркивает правдивость поведанного им как свидетелем происходившего. Хроника – первый историко-литературный труд, созданный на разговорном французском языке севера страны в 13 веке. Чрезвычайно существенная черта духовного и культурного облика хрониста – его наблюдательность, острота социального зрения. У Р. де К. отсутствует особая глубина и основательность субъективного восприятия религиозных идей. Хотя влияние богословской литературы и официальной крестоносной проповеди сказывается в определенных местах хроники, но в достаточно дозированной мере, и не им определяются основные направления мысли автора. Помимо существенно снизившегося к началу 13 века общего накала былого крестоносного энтузиазма, это обстоятельство объясняется еще и низким уровнем образования хрониста. Он по-своему убедительно рассказал историю завоевания Константинополя крестоносцами, но так, как это способен был сделать человек невысокой культуры, зато наделенный богатым воображением. Портретные зарисовки у хрониста схематично иконописны. В основном же автор остается на почве традиции, предполагавшей символизированное, условно стилизованное, фиксированное в общепринятых эпитетах описание действующих лиц. Совершенно иные качества повествователя обнаруживает Р. де К., рассказывая о Константинополе. Здесь он умеет превосходно поведать именно то, что, с его точки зрения, заслуживает внимания аудитории, может вызвать ее восхищение и что надлежит возвеличить перед слушателями. В этих описаниях ярко проявляется одаренность хрониста как безыскусного рассказчика. Из хроники следует, что автора восторгали не сами по себе произведения искусства – ему не дано было их понять, а лишь те аксессуары памятников архитектуры, скульптуры, прикладных искусств и т.д., которые более всего поразили провинциального французского рыцаря. Он увидел в Константинополе, прежде всего богатство – мрамор и порфир колонн, драгоценные камни, украшавшие оклады икон, и золото алтаря в храме св. Софии, сотню лампадных люстр на его своде. Взглядом грабителя Робер оценивает каждый светильник – в 200 марок серебра. Подобно всей титулованной и нетитулованной, крестоносной деревенщине, Робер был изумлен, прежде всего, византийской роскошью, обилием золота, великолепием мозаик, громадностью общественных сооружений. Об этом хронист и стремится рассказать в первую очередь таким же, как он, провинциальным мелким феодалам.

Повествование Робера де Клари « Завоевание Константинополя» наиболее приближено к исторической правде и не имеет себе равных в латинской хронографии 13 века.

2) Социально-идейная направленность хрониста Робера де Клари.                                             

В связи с выявлением культурно-исторической специфики, исходных позиций и принципов освещения Робером де Клари событий 4 крестового похода неизбежно возникает вопрос о побудительных мотивах, заставивших рядового, полуграмотного или вовсе неграмотного участника рыцарской авантюры поведать современникам и потомкам ее историю. Иначе говоря, возникает проблема концептуального содержания рассказа о задарско-константинопольском предприятии крестоносцев. Только раскрыв это содержание, мы сумеем оценить труд Робера де Клари как закономерное порождение исторической мысли западного средневековья « классического» периода.

Авторы всех латинских хроник крестовых походов декларируют свою бескорыстную приверженность к истине как главный стимул их написания. Робер де Клари также привержен такого рода декларативности. В заключение записок он счел необходимым продиктовать писцу фразу, по меньшей мере, трижды уведомляющую будущих читателей и слушателей о том, что они «слышали правду, как был завоеван Константинополь». И хотя многие « добрые рассказчики смогли изложить все это лучше него», но его труд имеет то неоспоримое, преимущество перед прочими, что все это «подлинная правда». «Правда», которую хочет поведать и передать Робер де Клари, - это, правда, об обиде, нанесенной знатью рыцарям, то есть «правда», отражающая внутриклассовые противоречия в «воинстве божьем», двинувшемуся было против «неверных», а оказавшемуся, якобы волей случая, в Константинополе. Ярче всего настрой маленького рыцаря, его неприязнь по отношению к haut hommes проступает в сценах, где описываются различные эпизоды битвы за Константинополь и того, что последовало за этим взятием. Р. де К. отчетливо видит различия в общественном положении участников крестового похода. Он выделяет среди них несколько основных категорий. Это, прежде всего «могущественные и знатные бароны», предводители крестоносцев, лица высокого происхождения, богатые и влиятельные, те, по отношению к которым хронист питает открытую неприязнь; затем «знатные рыцари» и «бедные рыцари», т.е. все кто принимал хотя и принадлежал к феодальной аристократии, но занимал более низкие ступени на ее иерархической лестнице, не пользуясь ни политическим весом, ни имущественным достатком; далее идет «меньшой народ войска», куда относились оруженосцы и пешие. 

Концептуальное содержание хроники не исчерпывается апологией рыцарской авантюры, сводимой к взаимосцеплению роковых случайностей. Через рассказ Робера де Клари красной нитью проходит еще одна важная идея, раскрывающая социальные истоки, смысл и направленность «Завоевания Константинополя». Эта хроника в противоположность Жоффруа Виллардуэна – панегирик рядовому рыцарству. Пикардиец воспевает деяния простых людей. В его хронике ясно звучит голос povres chevaliers, той массы, которую постигло в походе жестокое разочарование, поскольку она сама стала отчасти жертвой корыстолюбия, высокомерия, неприкрытого эгоизма, политических интриг своих вождей – знатных сеньоров и венецианского дожа, быстро нашедших общий язык. Они сговаривались за спиной рыцарей, не посвящая тех в свои планы. Так, бароны и прочие высокородные крестоносцы приняли на совете предложение дожа насчет завоевания Задара, а все остальные в войске не знали об этом совете, «кроме самых могущественных лиц». Они хитростью отнимали у рядовых воинов то, что, с точки зрения последних, причиталось им за их ратные труды. Все повествование Р. де К. ведется как бы от имени этих в конечном свете обделенных добычей, обманутых, ущемленных в своих притязаниях рядовых рыцарей, рассчитывавших не на жалкие подачки и не на крохи от завоеванного в Константинополе добра, а нечто гораздо большее.

Робер де Клари изображает завоевание Византии и создание Латинской империи в виде переплетения причин и следствий. Перед нами – цепь внутренне не связанных между собой обстоятельств, перед лицом которых крестоносцам, оказывается, просто нельзя было «устоять», цепь, замкнувшаяся на захвате ими византийской столицы. Р. де К. как натура непосредственная, возможно, не отдавал себе отчета в том, что концепция, содержавшаяся в его изложении событий и сводившая все извивы похода к нагромождению неожиданностей, означала апологию крестоносной авантюры, но в действительности это было именно так. Анализ хроники позволяет нащупать все же заложенную в ней идею, понять замысел хрониста в его социально – политической обусловленности, определить существо исторической концепции Робера де Клари, выяснить, в чем состоит та «правда», которую автору так важно поведать своей аудитории, в отличие от других «добрых рассказчиков». Так же, как и Виллардуэн, Р. де К. спонтанно был прародителем концепции, которая обозначается в отечественной историографии как «теория случайностей. Все перипетии крестового похода – это не результат ни осуществления промысла божьего, ни человеческих предначертаний, а в основном только игра случая.

В хронике налицо и другие, столь же незаметные, элементы панегирического освещения крестового похода. Так, Р. де К., несомненно, принимавший участие в грабежах в Константинополе, ни словом не упоминает о поведении рыцарей по отношению к его жителям (молчание, на сей счет хранят и Виллардуэн и прочие западные хронисты). Далее весь византийский экскурс в записках Робера, сколь бы ни была относительна здесь степень достоверности, нацелен по существу на то, чтобы оправдать вторжение крестоносцев в константинопольскую землю. В этом же и подоплека повествования о злоключениях Конрада Монферратского в Византии и на Востоке. Оказавший бесценную услугу императору в подавлении мятежа «Вернаса», он вынужден затем, в страхе за свою жизнь, бежать из Константинополя. Бонифаций не может простить грекам такого предательства. Личная враждебность к константинопольскому императору – вот «историческая» причина, превратившая маркиза в энергичный поворот крестоносцев к византийской столице. Более завуалированное оправдание изменения маршрута дается в следующей части экскурса. 

Существенно, в плане выявления «ментального ключа» записок, и следующее обстоятельство: Робер де Клари нарисовал такую картину случайных фактов, в которой божественному промыслу отводилось маргинальное место. События в целом развертываются не как «деяния бога через франков», а обуславливаются человеческими стремлениями, страстями, практическими потребностями, которые возникают сами собой в результате независимых друг от друга «рядов» происшествий.

Причинами исторических событий в их взаимосвязи выступают реальные факторы, порожденные порой запутанной и жизненной многообразной практикой, где высокое сочетается с низменным, любовь – с ненавистью, сердечность – с коварством, бескорыстие – с ненасытным властолюбием и т.п. Такое «заземленное» преподнесение событий и составляет одну из важнейших черт хроники Робера де Клари как памятника исторической мысли средневековья, памятника, пусть еще отдаленно, но все же весьма выразительно предвещающего новые времена в историописании. Детерминированные небесным промыслом мотивы поведения людей, творящих историю, в значительной мере уступают место земным побуждениям, провиденциалисткая основа исторических акций в определенной степени если и не разрушается, то все же подрывается. С этой точки зрения, хроника рыцаря из Амьена – крупный шаг вперед не только в освещении крестовых походов, в высвобождении их истории. Хотя еще далеко не в полном, от вмешательства сверхъестественного и в перенесении центра тяжести событий на земную почву. Это крупный шаг в понимании истории вообще.