Б. Ограничение виндикации в современном российском праве

Поддержанное последующими кодификациями, ограничение виндикации стало составной частью отечественной правовой культуры и в этом качестве получило закрепление в ныне действующем ГК РФ. Среди других перечисленных в ст.302 ГК РФ оснований для отказа в виндикации добросовестность ответчика имеет особое значение, поскольку ее отсутствие лишает лицо возможности защищаться от иска; от недобросовестного приобретателя имущество изымается всегда. В цивилистической литературе распространено мнение о том, что добросовестность есть категория оценочная ^[19]. Здесь нужно иметь в виду то, что понятие «добросовестность» применяется как в вещном, так и в обязательственном праве; если в первом случае говорится о добросовестности субъективной, то во втором – об объективной ^[20]. Если объективная добросовестность, определяемая в соотношении с неким идеальным эталоном поведения – bonus et diligens paterfamilias ^[21] - может смело рассматриваться как оценочное понятие, то субъективную добросовестность, несмотря на ее название, к таковым отнести нельзя, поскольку данные законодателем критерии определения ее наличия или отсутствия более чем четки. Исходя из положений п.1 ст. 302 ГК, добросовестным приобретателем называется тот, кто, приобретая имущество у лица, которое не имело права его отчуждать, не знал и не должен был знать об этом. Основанием к отклонению виндикационного иска является добросовестность в момент приобретения имущества, а значит, «приобретатель должен обладать добросовестностью до момента передачи включительно, то есть до завершения фактического состава приобретения» ^[22], даже если приобретатель узнает о неправомерности отчуждения имущества лишь парой мгновений спустя, это не изменит его положения как добросовестного приобретателя, от которого имущество не может быть виндицировано. Как видим, вещно-правовая добросовестность определяется по основаниям не волевым (желание или нежелание приобретать имущество от неуправомоченного лица), а интеллектуальным (знание или незнание о порочности приобретения), в связи с чем нельзя не согласиться с Л.И. Петражицким, писавшим: «Bona и mala fides представляют явления этически безразличные, бесцветные» ^[23]. Даже Ю.К. Толстой, возражавший в свое время против такого к ним отношения, доказал, по сути дела, вовсе не нравственность добросовестности, а лишь безнравственность недобросовестности ^[24] и в этом с ним стоит согласиться, ибо приобретатель, осведомленный о неправомерности отчуждения, однако приобретающий все-таки вещь, уже проявляет тем самым свою волю, направленную на нарушение чужого права. Этическая же безразличность добросовестности лишний раз подтверждает тот факт, что недопущение виндикации в нашем случае не является каким-либо вознаграждением приобретателя. Всякое вещное право абсолютно и как таковое возлагает обязанности на всех третьих лиц. Однако право не может заставить выполнять обязанность, о существовании которой обязанный субъект не имеет ни малейшего представления. Отсюда возникает необходимость в донесении до всякого лица информации о лежащей на нем обязанности. В этом отношении вещные права имеют чрезвычайно удобный объект – телесную вещь, которой можно владеть и нахождение которой у кого-либо является, как правило, вполне достаточным знаком, указывающим на управомоченное лицо. Уважение доверия участников гражданского оборота к владению как к видимости собственности, ее внешней стороне, получившее закрепление в виде принципа публичности вещных прав, особо подчеркиваемого швейцарскими юристами ^[25], имеет в основе своей один из основополагающих принципов права, не допускающий наложения на лиц чрезмерного бремени установления действительных полномочий их контрагентов.

Следующим условием, необходимым для отказа в удовлетворении виндикационного иска, является возмездность приобретения. Исторически это оправдывается развитием самого ограничения виндикации в рамках торгового права, для которого безвозмездные сделки были вообще нетипичны. Далее, в случае безвозмездного приобретения уже не так убедительна апелляция к защите оборота. «Политика обращения и ее меры – писал Л.И. Петражицкий, - уместны только относительно сделок обращения (выделено автором. – А.Л.). Всякого смысла лишена была бы такая политика гражданского права по отношению к дарственным сделкам и вообще безмездным способам приобретения» ^[26]. Наконец, не в пользу безвозмездного приобретателя выступит и так называемая теория «наименьшего зла», суть которой «состоит в том, чтобы принятие решения в пользу одной из сторон принесло как можно меньше вреда другой стороне» ^[27], ибо «если имущество приобретено безвозмездно у лица, которое не имело права его отчуждать, то при возврате имущества собственнику приобретатель не понесет финансовых потерь» ^[28]. Однако мыслима ведь и такая ситуация, когда подарок был сделан также добросовестным приобретателем, причем получившим вещь за плату; здесь имущественный ущерб очевиден ^[29]. Как бы то ни было, согласно п.2 ст.302 ГК РФ, от безвозмездного приобретателя имущество (кроме денег и ценных бумаг на предъявителя) изымается в любом случае, и игнорировать это правило мы не можем. Возникает, правда, в связи с ним еще один вопрос: как быть в том случае, когда вещь приобретена на основании того или иного возмездного договора с неуправомоченным отчуждателем, но оплата приобретателем еще не произведена? Законодатель попытался ответить на этот вопрос, правда, лишь применительно к отношениям на рынке ценных бумаг: согласно ст.2 Федерального закона «О рынке ценных бумаг» ^[30], «добросовестный приобретатель - лицо, которое приобрело ценные бумаги, произвело их оплату и в момент приобретения не знало и не могло знать о правах третьих лиц на эти ценные бумаги». Разумеется, к добросовестности оплата не имеет никакого отношения, но нельзя согласиться и со стремлением законодателя приурочить момент возникновения у приобретателя права на возражение против виндикационного иска к моменту исполнения им своей обязанности по оплате вещи. Следует согласиться с М.В. Аверьяновой, предлагающей обсуждать возмездность отношений отчуждателя и приобретателя исходя из природы того отношения, которое послужило основанием передачи вещи ^[31], тем более что, как будет показано далее, обнаружившаяся неуправомоченность отчуждателя вовсе не прекращает его обязательственного требования к приобретателю.

Наконец, в удовлетворении виндикационных требований отказывается при условии, что имущество не было похищено или утеряно собственником или иным законным владельцем, а выбыло из их владения по их воле. Это требование представляет собой, по сути дела, перевод на современный русский язык германского афоризма Hand muss Hand wahren. На почве действующего отечественного законодательства, однако, оно породило проблему удовлетворения виндикационных исков при изъятии имущества в порядке исполнительного производства, если такое изъятие признается впоследствии незаконным и, как следствие, не влечет возникновения права собственности у лица, приобретшего имущество на торгах. По дореволюционному законодательству «проданные с публичного торга предметы, после передачи, во всяком случае остаются за покупщиком (ст.1061 (ч.1 т.X Свода законов Российской Империи. – А.Л.)), хотя бы впоследствии оказалось, что они не принадлежали тому лицу, от имени которого производилась продажа» ^[32]. ГК РСФСР 1922 г. вообще допускал виндикацию не во всех случаях имущества из владения собственника помимо его воли, а «лишь когда оно им (собственником) утеряно или похищено у него» (ст.60) и, хотя теория и практика пошли по пути расширительного толкования данной нормы ^[33], вопрос о виндикации в нашем случае не поднимался. Ряд современных гражданских кодексов, как дальнего (ст.1714 ГК Квебека), так и ближнего зарубежья (п.3 ст.261 ГК Казахстана; ст.229 ГК Узбекистана) прямо исключают удовлетворение исковых требований при приобретении имущества на торгах. Действующий ГК РФ, в отличие от ГК РСФСР 1964 г. (ч.2 ст.152), таких правил не содержит, что дало М.Я. Кирилловой основание для следующего утверждения: «Принудительная продажа имущества в порядке, установленном для исполнения решений, означает изъятие конкретных вещей помимо воли собственника... хотя приобретатель такого имущества будет добросовестным, но незаконным владельцем, требование собственника подлежит удовлетворению» ^[34]. De lege lata с этим следует согласиться с тем замечанием, что для удовлетворения виндикационного иска в данном случае необходимо предварительное признание торгов недействительными ^[35], но с точки зрения общей концепции ограничения виндикации такое решение является необоснованным, ибо, как справедливо замечает А.И. Авласевич, «данное лишение владения нельзя сравнивать с утерей, кражей или иными подобными обстоятельствами (выделено автором. – А.Л.)» ^[36] хотя бы потому, что «если должник не согласен с арестом имущества, предполагает, что торги будут незаконными, он может обратиться в суд об освобождении имущества от ареста, то есть до проведения торгов он может влиять на ситуацию (выделено автором. – А.Л.), чего не скажешь о приобретателе» ^[37]. По этой причине необходимо дополнить ст.302 ГК РФ еще одним пунктом, подобным п.3 ст.261 ГК Республики Казахстан: «Истребование имущества по основаниям, указанным в пункте 1 настоящей статьи, не допускается, если имущество было продано в порядке, установленном для исполнения судебных решений».

Последние два условия (возмездность приобретения имущества и добровольность его выбытия из владения собственника) не применяются при истребовании денег и ценных бумаг на предъявителя. В соответствии с п.3 ст.302 ГК РФ их приобретателю достаточно сослаться на свою добросовестность, чтобы виндикационный иск к нему был отклонен. Установление такого строгого ограничения виндикации объясняется обычно необходимостью обеспечить бóльшую стабильность оборота такого рода объектов. Если в отношении предъявительских ценных бумаг этого объяснения вполне достаточно, то запрет на истребование денег, как представляется, обусловлен более глубинными причинами. Однако, прежде чем рассматривать их, обратимся к одному из не упомянутых выше качеств объектов вещных прав и, соответственно, истребуемых виндикационным иском предметов. Общепризнанно, что таковыми могут быть лишь индивидуально-определенные предметы. «Относиться, «как к своей», можно только к определенной, к данной вещи. На языке права это значит, что объектом права собственности является всегда индивидуально-определенная вещь», - писал Ю.К. Толстой ^[38]. М.М. Агарков давал еще более широкую формулировку: «Объект абсолютного права (выделение мое. – А.Л.) всегда является индивидуально-определенным» ^[39]. «Если вещь не может быть индивидуализирована, - продолжает Л.Г. Ефимова, - то в связи с ней возможно лишь обязательственное, но не вещное отношение» ^[40]. Впрочем, возможность существования таких вещей вызывает серьезные сомнения. В учебной литературе, как дореволюционной ^[41], так и современной ^[42], справедливо замечается условность деления вещей на индивидуально-определенные и родовые. В конечном счете определить индивидуально можно любую вещь. Даже если она не отличается от других по своей форме, физическим или химическим свойствам, всякая вещь в определенный момент времени занимает строго определенное место в пространстве и другой вещи в тот же самый момент в этом месте быть не может. А раз так, за неимением других отличительных признаков, вещь может быть выделена из ряда ей подобных путем указания на ее местонахождение. Таким образом, родовых вещей не существует, однако участники гражданского оборота могут в своих целях определить, будут они относиться к вещам как к индивидуальным объектам или же объединят их в некоторый род. М.И. Брагинский, обсуждая вопрос об иррегулярном хранении, пишет: «Законодатель явно акцентировал внимание на том, что родовой является вещь, которую признает таковой договор, избранный им правовой режим» ^[43], а значит, в конечном счете, – стороны, которые заключили именно такой договор и избрали тем самым именно такой правовой режим. Законодатель, конечно, может запретить определять некоторые вещи, например недвижимость, родовыми признаками, но невозможно запретить индивидуальное определение какого-либо имущества. Указанная классификация вещей имеет значение только для динамики гражданского оборота – обязательственных отношений и определения момента перехода права собственности. Объектами же статических отношений принадлежности всегда выступают индивидуально-определенные предметы. Меж тем, деньги традиционно рассматриваются как вещи, определяемые родовыми признаками. «Все денежные знаки, обращающиеся в стране, - писал Л.А. Лунц, - составляют один род предметов и отличаются друг от друга лишь тою степенью, в которой они могут исполнять платежную функцию; степень же определяется для каждого знака по отношению к известной счетной единице, вследствие чего все денежные знаки объединены отношением к этой единице» ^[44]. Родовая характеристика денег является необходимым следствием их функций и, прежде всего, способности выступать в качестве всеобщего средства обращения ^[45]. Денежные знаки – банкноты и монеты, будучи вещами, разумеется, могут быть индивидуализированы, однако, как только это будет сделано, они уже не смогут более выполнять функции денег. Недаром обязательства, связанные с передачей индивидуально-определенных денежных знаков, не признаются денежными обязательствами ^[46]. Рассматриваемые же как носители денег, материальные предметы утрачивают свою индивидуальность, что влечет чрезвычайное упрощение вещно-правового режима. Запрет на виндикацию денег (а точнее – денежных знаков) от добросовестного приобретателя обусловлен принципиальной невозможностью истребования вещным иском неиндивидуализированного имущества. В силу этого владение денежными знаками более не отделяется от собственности и вполне заменяет ее. Денежный платеж sine causa ^[47] немедленно влечет неосновательное обогащение получателя, так что сомнительной представляется возможность виндикации денег и от недобросовестного приобретателя.