САНЯ (Из чудом сохранившейся переписки в нашем общем дневнике).  

Света! Все больше я убеждаюсь: назревает необходимо внести ясность в наши отношения. Поскольку мои попытки сделать это устно несколько раз заканчивались драматически, попытаюсь начать письменно.

Вот что, родная моя, тревожит.

Я растерял всех друзей. Хороших и плохих. Все больше и крепче глубины моих мыслей стягиваются паутиной безысходности – они остаются, оседают, умирают. Я никому не могу поделиться мечтой (а ведь она есть), никому не могу искренне признаться в какой-то слабости ( (вернее – порой делаю это, но кому это нужно, кроме друга… Которого нет!), а разве испытаю я радость откровения, поведав другу (ведь друга нет) об испытаниях любви. Представляешь ли ты, как это трагично, тем более, что по сути не может быть поэта, не обнажающего сердца.

Друга я искал в тебе. Нашёл? Пока нет… Я не могу тебе выдать элементарных секретов моей души. Во-первых, потому что большинство из них не тронут твоего внимания. Во-вторых, многие тайны станут беззащитной мишенью для твоих нападений во время удобных для тебя случаев. Мне всегда хотелось заявлять тебе, как верному другу, обо всех моих слабостях. Но не могу, потому что, во-первых, в таких случаях ты лишь усугубляешь мою горечь, во-вторых, ты не прощаешь ни одной моей слабости. Не случайно, что порой приходиться лгать, смягчая вроде бы на некоторое время жестокое отношение. Поверь мне, никогда бы я не позволил себе, если бы не была так подозрительна.

И ещё – быт. Света, ну замечай что ли хотя бы тонким намёком, что я тебе помогаю. Неужели я этого не делаю? Неужели я меньше занят? Неужели я действительно, лодырь, как, мне кажется?

И деньги! Давай договоримся: начнём их учитывать тогда, когда будем получать сотни четыре. Пойми ты – столько забот без них! Ну, к примеру, если у нас с тобой будут продолжаться неприятные столкновения – деньги не помогут, считай их не считай. А если, действительно, катастрофа с ними, деньгами? Неужели же не помогут нам наша с тобой дружба, взаимопомощь, уважение, а главное любовь? До нас с тобой эти ценности считали непревзойдёнными. Давай-ка обратимся к ним!

В ожидании тебя я весьма сумбурно излил, что думал. Конечно, я не затронул твоих претензий. Они вески порой, ты требуешь внимания, заботы, помощи. Тебе их даю я несравненно мало. Но попробуй не требовать. Возможно, их будет меньше, но они будут искренними. А искренность это то, что выше даже дружбы. То, что нам с тобой надо для хорошей, хотя и не идеальной семейной жизни. И не бойся, что кто-то подумает, осудив нашу жизнь, живут нескладно! Но мы- то будем счастливы, потому что не злы и искренни.

И последнее. Договоримся: всё, что здесь записано, не выносить для устного обсуждения. Терпеть до бумаги. Читать и писать без присутствия второго. Если не согласна – порви всё, что я тебе написал. Саня.

СВЕТА.

Я попробую сначала ответить («проанализировать») твоё, потом попытаюсь записать своё, если смогу. Это писал ты, видимо, не сегодня, а вчера, а может быть, ещё раньше. Наши отношения запутаны так, что больше некуда. Ты не хочешь понять меня, а я хочу, но не могу понять тебя. Это уже само по себе плохо. И навряд ли письменные объяснения помогут. Сомневаюсь. У тебя нет хорошего друга, и ты не видишь его во мне. И это ещё хуже. Значит, я для тебя только жена. Почему? Неужели когда ты делишься со мной чем-то, я так безучастна, что в другой раз и не хочется делиться? Неправда! Я бы не сказала этого, если бы я не жила, не работала в коллективе, и не в одном. Наоборот, я сама даже удивлялась: вот, кажется, и не очень-то дружишь с человеком, а он открывает душу перед тобой. Почему же для тебя я другая? Почему? И уж совсем ерунда, что ты начинаешь лгать ради смягчения отношений. Ерунда. Это же хуже обостряет их, как ты не можешь понять. Я вот вспоминаю всю сначала нашу совместную жизнь. Я с первых дней, с первых часов всё рассказала о себе, всё, всё. А ты? Ты открылся передо мной? Рассказал? Увы, нет. Но я все равно не сомневалась ни в чём. Потом один раз – ложь, пусть небольшая, но ложь; второй раз … 

Как же мне не сомневаться в твоей правоте. Но я ещё верю, и сейчас верю, хотя иногда и закрадывается сомнения. Но ведь ещё немного …………… , и я не смогу верить вообще. Даже если будешь говорить правду, я буду сомневаться. Ну как ты не можешь понять этого. А вообще-то, наверное, не хочешь, что ложь – большая или маленькая – это трагедия семьи. Уж тогда хорошего не жди. Теперь о помощи. Если ты мне помогаешь, я никогда не смогу упрекнуть. А если я не говорю об этом вслух, это не значит, что я её не замечаю. Неужели ты думаешь, что я не замечаю, приходя с работы, прибранную квартиру или сваренный обед и пр. Самая плохая хозяйка (может, я и есть такая) отметит про себя это. А говорить об этом вслух по-моему не обязательно. Я так считаю. О деньгах. Когда мы будем получать 400 (а я, думаю, этого не будет), тогда, наоборот, нечего считать: их хватит на всё. А вот сейчас, когда мы ещё в долгу (как говорят), как в шелку и ничего-то у нас нет – учёт необходим. А иначе мы не сможем купить никакой тряпки. А ведь их надо, ой, сколько надо: и тебе, и мне, и Алёнушке. Я стараюсь экономить на всём, а ты не хочешь понять, что это нужно. А у тебя хватает совести на мой вопрос: где взял денег и сколько? – отвечать: какое твое дело? Сколько надо, столько и взял, а где – неважно. Я, например, не могу так ответить постороннему человеку, а ты мне так отвечаешь. Что ты хочешь этим показать? То, что ты хочешь жить сам по себе, а я тоже сама? Или то, что я для тебя хуже постороннего. Не знаю. Не могу понять. Ну, зачем ты так? И действительно, так мало хороших дней. Так мало. Бесконечные ссоры, недовольства. По-моему, так долго продолжаться не может, а чем кончится, я не знаю. Иногда я думаю: что же я за человек? Плохой, злой. И ничего-то нет во мне хорошего. Ничего. Возможно. Для тебя. Ты всегда видишь во мне только плохое: не так хожу, говорю, не так встречаю гостей, не так распоряжаюсь временем, не то, не так., не та…. Ничего не могу возразить: значит не Та. Сейчас мне плохо, очень. Почему – ты знаешь. А ты мне хотя бы сочувствуешь? Нет, конечно. Зачем? Ведь все женщины терпят такое, терпи и ты. Иного уж ты не скажешь. Скоро я для тебя буду вообще пустым местом. Не заметным. Не нужным. Ох, как трудно поверить, что это ты писал когда-то все письма. А я ведь их перечитываю. Вспоминаю. Полная противоположность. Этого не вернуть никогда. А что нас обоих ожидает впереди. Серенькая, треплющая нервы обоим жизнь или ещё что-то. Одно другого не лучше. Я не хочу ни того ни другого. Хочу хорошей жизни. А так не надо, а. А ведь для меня, наверное, скоро ничего не останется… Только моя Алёнушка, когда вырастет, поймёт меня. Моя крошечка, моя радость, моя рыбонька… Моё солнышко.

САНЯ.

Да, Света, очень много бед от того, когда люди не понимают друг друга. И решил я эту переписку начать только лишь для того, чтобы без всяких нервных встрясок, придти к пониманию.

К примеру, я хочу, чтобы ты поняла: всё о чем, я прошу тебя – призыв к доброте. Если я прошу тебя не подозревать меня (призыв к доброте), если я прошу тебя сходить со мной куда-то (тоже к доброте – потому что от общения с людьми (с хорошими да и с плохими) становишься немного выше: чувствуешь себя или наравне с другими или выше отдельных). А разве просьба сменить неприязнь к моей матери на необходимое для нас обоих уважение – не стремление к доброте?! Пойми, что, какая бы ни была – мне она мать. Не думай, что я не замечаю её недостатков, но потому я – сын, что прощаю. Если бы даже утерял сыновнее чувство, должен был делать это по человеческому долгу.

И не к той ли доброте касаются мои просьбы следить за собой: прошу – брось всё, но отдохни (тебе не нравится), отложи всё, но купи платье. Что касается походки – наверняка бросил полушутя (и ты, думаю, это хорошо понимаешь). Если ты начнешь заботиться  о себе, даю гарантию – завтра ты заметишь, что я выхожу на работу со штаниной, испачканной в грязи (к примеру). Но о чём твои заботы в свободное время – чистота пола, белья. Для кого эта забота? Казалось бы, для нас с тобой. Но разве для нас нет важнее, первоочередней заботы?! Сейчас, к примеру, чистота наших отношений. Позаботься, пожалуйста. Скажи, когда-нибудь я замечал, что, положим, не убрано в комнате?! Скажи, неужели я отказывался ложиться на бельё несвежее? Пойми, не потому что, я безнадежный грязнуля. Нет. Если необходимо (ты в том убеждалась), постираю сам, помою сам. Но дело-то в том, что чаще всего есть необходимость заняться другим. Выступать (перед людьми со стихами – 2014 г.), например, есть необходимость не только для меня – выступая, я несу людям самое чистое, светлое. Я счастлив, если донесу хотя бы крупицу своей мысли в душу другого. Я счастлив, а ты в это же время несчастлива от того, что я не рядом (а рядом я просто сижу, просто бездельничаю). От чего, скажи, ты можешь быть счастлива? Я затрудняюсь сказать. Счастлива от того, что я где- то помог тебе, согласился с тобой в чём- то? Наверно, да?! И задумывалась ли в тот миг, что не всегда и всё мне хочется делать. Ну, например, ты говоришь: «Сегодня надо сделать вот это…». Думаю – а я планировал другое. Молчу. Ведь должен я считаться с тобой. И делаю, то, что решила ты. И вижу – ты счастлива. И мне, конечно, вроде бы приятно. Но ведь такое продолжаться может не до бесконечности. Со мной считаются порой чужие люди, которые могли поступить иначе. Но вот я предлагаю тебе, родной, моей любимой: «Давай завтра сделаем это!». Боюсь, что не вспомню случая, когда мое совпадало с твоим согласием. Находится (и не одна) причин, чтобы не согласиться. Иногда, если дело имеет неотложный характер, пытаюсь объяснить его необходимость. Слышу одно в ответ: «Поступай один, а я не могу». И я поступаю. Но чаще мне приходиться рушить все планы – и необходимое дело обретает значение бессмысленного. И это в то время – согласись ты со мной – сделал бы для тебя всё невозможное. Верю: тебе трудно согласиться с тем, что не интересует тебя, но поверь, если ты пересилишь в себе протест – он вернётся к тебе сторицей.

Сейчас у тебя ещё не самое трудное. Сейчас больше страху. А когда тебе становится трудно (в этом убеждалась достаточно), я прихожу на помощь, не говоря о сочувствии. А сейчас-то с тобой ещё ничего не произошло, и тем паче помочь мне в этом отношении абсолютно нечего.

И уж если заговорили о трудностях, вспомни, было ли мне когда-то очень трудно? Сомневаюсь, не вспомнишь.

Об искренности. Не совсем точно поняла меня. Я тоже рассказал многое (не всё, конечно, – как и ты) о прежней жизни, об увлечениях, о встречах, больше того рассказал о неприятностях в клубе и т.д ., и т.п. Но я говорю об искренности во время совместной жизни. Ты же дома, помнишь, как я мог тебе сказать, едем купаться, когда ты подозревала другое, или как я мог тебе сказать, куда мы едем, если знаю, что едем на «выпивон» к Смеяну. Ведь плохо и то и другое. И я это знал, но деваться некуда. Отстань от других – выглядишь «недоделанным». Но если бы ты прощала за это, лгать и отпираться не пришлось. Вот о чём я говорю… Пришёл я от Семёнова – сказал прямо и, конечно, потому что ты перестала  подозревать. А вот на второе (творческое) выступление собрался – тпру! А ведь дело-то необходимое (не только для меня – говорил я об этом). Значит, если в другой раз придётся всё-таки идти, перед тобой оправдываться, как школьнику.

О деньгах. Я говорю тебе не об их экономии (разве мы живём неэкономно?!), я говорю о том, что уж если надо купить что-то неотложное (питание – в первую очередь), не скупиться. Ибо, ещё раз повторю – не будет здоровья, не будет денег, не до них будет. А пока здоровые – они будут. Очень прошу не плачь о недостатке – ведь мы живём с божьей (то есть, прежде всего, с родительской) помощью не хуже «среднего» гражданина Союза. А уж если копнуться глубже, то настоящий лад в жизни дороже всякого богатства. Вот к нему-то, к ладу, надо нам с тобой стремиться.

Света, давай смотреть правде в глаза: я ведь тоже не идеальный, возможно, вообще некчёмный, но разве дурно то, что каждый из нас хочет видеть другого лучшим. Ты – хороший, порядочный, честный, добросовестный человек. Возможно, именно такой ты выглядишь для товарищей по работе. Но разве может кто-то знать тебя больше, нежели тот, кто живёт с тобой. А он видит больше, чем те, которым всё равно до тебя. Положим, кому- то не понравилось, что ты вспыльчива. Но он молчит. «Детей что ли мне с ней крестить?!», – думает. А мне не всё равно. Ведь просто чувство любви не позволяет быть равнодушным к слабости любимого человека. Правда, и здесь, видимо, важно уметь простить за эту слабость, важно поправить беззлобно.

Ты, говоришь, хочешь меня понять, но не можешь. В таких случаях, кажется, надо просто быть сдержанным, и не искать в случившемся худшего. Хотя вообще-то до конца понять живое существо. Невозможно, но понять, чего добивается человек, всё-таки можно. Мне трудно коротко выразить то, чего добиваюсь я, но примерно вот чего: чем больше мы с тобой (и ты тоже) будем понимать, познавать людей, тем больше будем понимать друг друга, сравнивая со знакомыми, тем дороже станем, тем больше тянуться друг к другу. Ну, вот свежее – и тебе и мне было трудно полтора месяца. Но ведь тем радостнее, приятнее встреча.

Об Алёнке! Не серди меня! Ты говоришь о ней, словно меня не существует. Отец, между прочим, равноправный воспитатель собственного ребёнка.

Противоположности в письмах и в том, что я говорю, нет. И сейчас я заявляю, что люблю, любовь жива, но пойми, она вступила на новый, более сложный путь. Где соприкасаемся мы так тесно, что всё понимать начинаешь время спустя.

И, пожалуйста, без паники. Если ты любишь не только нашу дочь, а и меня, сделаешь всё, чтобы не случилось дурного. Это же относится и ко мне.

А пока надо разобраться во всём, решить, как относиться друг к другу дальше.

Хочу, чтобы письменные споры не затрагивались устно. Постарайся, пожалуйста.

Пятница.

Р. S . А всё-таки замечай мою помощь вслух. Хуже не будет. Саня.

 Тетрадь клади под трюмо.

(Кажется, она вырвала свои записи в середине тетради… 8.06.2014 Оренбург)

Светик! С этого дорогого мне имени я начну запись в новой третьей тетради моих дневников.

Сегодня уже 27 июля. Ночь. Тебя, Света, нет – на вахте. Всё-таки ты со мной. Это было всегда – всегда как только сердце моё впервые затрепетало при тебе, без тебя, при упоминании твоего имени.

Света! Одно это слово содержало для меня всё – всё светлое, что только может представить человек от 13 до…

Света! Как я сгорал весь, когда слышал, что кто-то произносит это. Казалось, всё, что окружает меня, видит мою нагую любовь. И глупо, и безнадёжно я пытаюсь одеть свое чувство в лохмотья независимости. Невозможно сделать этого – как я сильно, как порой жестоко убеждался в этом…  Не вру – я белугой ревел от того, что однажды ты в осеннее распутье убежала от меня. Вот уж послушал этот рёв Васянька Четверов. Спасибо, мой добрый дружок, как он мужественно успокаивал меня.

Света!

Потом, наверное, меньше проявлялось наружу чувство от того, что слышу, произношу сам это имя. Но как был высок, как солнечен тот сдержанный, гордый трепет. Я уже трепетал, сознавая, что моя любовь сильна. Она уже способна бороться, а не только кисло реветь вприглядку.

Света!

Кажется, все мои сослуживцы знали и, видели, любили ту, что, носит это имя. И счастье моё, что я мог, умел красиво, волнующе открыть красоту любви.

О какое это счастье!

 … Но изволь – говорит во мне другое существо. Разве с самого начала этой высокой, трепетной любви ты не испытывал ни капли разочарований, неудач, неприятностей. Всегда ли было то, что придумывалось в наивности заранее. Ссоры…  О, сколько их было, когда, казалось, никто никому не обязан….

Не обязан? Любовь не обязана?

Ах, ведь у той, с чьим образом и именем я трепетно носился по земле и не всегда была взаимная любовь… Не всегда… Не постоянна. И моя любовь, надрываясь, шла в бой. Прямо, без обхода, напролом, глупо, дурно, грубо, зло… Воевала!

Победила!

О, ещё нет….

Взята лишь одна высота. Даже, может, еще и высоты нет. Просто она словами убедила, что сильна. Ну, не только словами. Постоянством. И поверила. Убедилась. Полюбила. Может быть, за постоянство, за сильную любовь.

Но ведь, по сути, ни я, ни ты не знали друг друга на земле, знали по мечтам.

Начали узнавать в быту. В жизни. Разные оба. Каждый – разный.

А как же любовь?

Любовь ринулась ко второй высоте. Она куда труднее, опаснее, круче первой….

Там любовь имела право, предъявляла права – теперь ко всему этому – обязанности. Обязанности порой не совсем светлые, непонятные.

Надо бы их вместе переживать, одолевать. Ан, нет – вразнобой!

А разве от этого она должна быть ниже? Да нет же!

Если ниже, значит, не было никакой! А она была, значит, есть! Будем!

Света! Мои однокурсники, с которыми жил в общежитии, уже знают о тебе. Я, может, единственный из них (троих-четверых) с упоеньем поведал о своей счастливой любви. И это не обман. Она счастлива, потому что, верю, взаимна.

Ссоримся? Да! К сожалению… Ведь мы берём высоты. Разве это сравнить со спуском вниз.

Борьба, родненькая моя. Идет борьба – имя её – Жизнь. Побеждает сильный. Человек. Его чувства, его дела, его слова.

 … Только что прочитал, Света, твой девичий дневник. Я храню его как святыню. Не ищи его, пожалуйста. Найдешь – не губи. Это наше счастье, след нашего подъёма на одну из высот. Правда, в нём есть и мрачные следы, например, «А как я ему грубила, издевалась над ним. Если бы время вернулось, я бы относилась к нему очень и очень хорошо…». 29.07.1963г.

« Ведь я его даже ненавидела одно время»  11.03.1963г. и т. д.

А всё–таки больше: «люблю, люблю, люблю…»

Света, моя милая! Будь немножечко послабее – отпускай мне кое-какие слабинки. Умоляю – ради будущих высот.

Делай (помни всегда об этом) мне меньше неприятностей. Переломи себя, когда прошу тебя о чём-то. Поверь, пройдёт некоторое время; даже минуты, часы – и ты уже поймёшь иначе мои просьбы и намерения. И уж не покажутся они тебе столь злыми, как в минуту раздражённости.

Заклинаю, будь добрее во имя нашей первой любви, во имя всего прекрасного, что она дарила нам и подарит.

Света….

  17.09.1970 г.

Света! Я выхожу в общество, чтоб представить общество. Ты хочешь, чтоб я в обществе представлял себя, вернее, нас двоих?

19.11.1970 г.

Светик! Это я тебе больше никогда не повторю. Прошу тебя. После меня собери все мои записи и письма. Это последнее, чем я могу быть полезным людям! С!!

7 сентября 1970 г. Через день твой день рождения. Ты уже не читаешь эту тетрадь. Напрасно.

Света! Ты – единственная. Схорони, пожалуйста, в Солянке. И знай, что я хотел сделать очень много, очень….

Но, не там я родился…

Не там я рос…

Я не вырос…

Как это печально…

Ты всё-таки не помогала мне… Душой…

Моя маленькая. Моя родненькая. Роднулька моя. Дурёшка моя. Самая.

… Это я один.

… Завтра ехать на похороны дяди Вани… Включил солянские песни. Послушал. Спокойно. Без вас. А что дальше? Вас нет. Спать не могу…

Ещё раз – извини.

Света! А что ж ты ничего не пишешь. Эх, ты! Не пишешь.

СВЕТА.

Да не пишу, зачем? Меня у тебя нет уже. Зачем же тогда писать. Эта писанина ни к чему не приведёт. Всё и так ясно. Ты живёшь сам, мы сами. Год от года хуже, дальше, труднее. Я не больна. Иногда я уже, не считаю себя живой, труп. Хожу, говорю, что-то делаю– труп. Иногда человек. Дочь человек, ты нас  редко видишь и знаешь что мы они – да. Хороши. Мы плохи. Всё не так, как хочется, по-другому. Нервы на пределе, сердце человека тоже. Когда-нибудь я сойду с ума. Ты не веришь, не знаешь, куда же лучше. Ты поэт, тебя уважают, а иногда и льстят, чтобы выпить лишний раз было с кем. Это так. Поверь, я пока не сумасшедшая . Когда-нибудь ты вернёшься в пустую квартиру. Я здорова. Я всю жизнь такая, как ты говоришь. Ты меня сделал такой. Я дичаю постепенно, на работе люди и не люди, какие-то пауки, стяжатели. Не все. Мужики – пропойцы. Ты – тоже. Не лучше, но соседи, не знают. Ты ночной пропойца. С незапятнанной репутацией. Ангел для людей. Я никому не жалуюсь, сама носила всё это. Ты не думай, я никогда. Слышишь, никогда не умру, не убью себя. Я буду жить, жить так, как хочу, а не так, как ты меня заставляешь. Я сейчас существую, треплю нервы, но я буду жить, жить! Буду! И дочь будет!! Она не должна знать, что такое пьяный человек вообще, а, отец тем более. Подумай. Ты меня не уважаешь. Это ясно. О любви нет речи. Любил ли? Ты стесняешься меня. Да это так. Я не буду больше стеснять тебя. Живи, как хочешь. Я сделаю так, что мне будет всё равно где и с кем ты. Как другие, не думай, что у меня будут мужики. Я их ненавижу. Просто мне будет всё равно.

 

 27.06.1972 г. Отрадный.

 Всё, что со мной ты вынесла,

Себе я  предъявлю.

Люблю тебя без вымысла –

По-прежнему люблю.

 

Давно берёзка выросла

У нашего плетня,

А я люблю порывисто,

Терзаясь и кляня.

 

В том, что должно мне выстрадать,

Не мне тебя винить.

Любовь подобна выстрелу,

Которому не быть.

 

Пускай берёзка выросла

У старого плетня –

Как я люблю порывисто,

Дай бог любить меня….