Глава 3.1. О небратском отношении людей

В первую очередь хотелось бы проследить, как в анализе человеческого существования Фёдоров находит основные элементы для построения всей метафизики. Если вчитаться в произведения Федорова, то очень скоро станет ясным, что два болезненных чувства «язвили» его душу и определяли его мысли и по­строе­ния. Первое чувство, которое мучительно томило его, – это чувство людской разобщенности и отсутствия братских отношений. В реальном мире живых людей обычно царит холодная разобщённость. Второе чувство, может быть, не менее властно владевшее его душой, – невозможность забыть о всех тех, кто ушел уже из жизни.  Как невозможно не думать о том, что в отноше­ниях живых людей обычно в мире царит холодная отчужденность – также нельзя не думать и о том, что в отношении к покойникам царит в мире та же отде­лённость от них, вытекающая из сосредоточенности всех на самих себе. Поэтому «общее дело», борьба всех против смерти, может и должно объединить всех людей и помочь ликвидировать небратские отношения. В сущности, дело идет об одной и той же центральной идее в применении к двум категориям – к живым и к покойникам, – идея эта есть признание не­правды замыкания каждого в самом себе, в отдалении себя от живых и умерших. Одна из основных статей Федорова (в I т.) называется очень ти­пично: «Вопрос о братстве или родстве и о причинах небратского, неродст­венного, т.е. немирного состояния мира, и средствах к восстановлению род­ства». «Жить нужно, – писал в этой статье Федоров, – не для себя (эгоизм) и не для других (альтруизм), а с каждым и для каждого; это союз живущих (сыновей) для воскрешения мёртвых (отцов)[2]». Это очень типичная для Федо­рова формула, вводящая в самую исходную его идею: ему нужны «все» – и все живые, и все покойники, ему нужна, иными словами, та «полнота», которая входит в понятие Царства Божия. Не будет преувеличением поэтому сказать, что у Федорова была исключительная и напряженнейшая обращен­ность к Царству Божию,было глубочайшее отвращение к тому, что все как-то при­мирились, что Царства Божия нет в мире. Эта неутолимая жажда Цар­ства Божия, как полноты, как жизни «со всеми и для всех», не была простой идеей, но была движущей силой всей его внутренней работы, страстным го­рячим стимулом всех его исканий – его критики окружающей жизни, его размышлений о том, как приблизить и осуществить Царство Божие. Именно потому можно сказать, что все вдохновение в творчестве Федорова опреде­лялось этой всецелой и горячей устремленностью к Царству Божию. Именно это превращает все его творчество в христианскую философию, – и если Фе­доров в ряде своих построений далеко отходит от Церкви и церков­ного ми­ровоззрения, то это не ослабляет подлинности его всецелой погру­женности в темы христианства.

    Обратимся к подробному изучению его основных идей, и прежде всего к его размышлениям о «небратском» состоянии мира. Острое ощущение «небратства» в мире определяет его суровое отношение к современности, ко всей истории, ибо «история, - замечает он в одном месте, – есть (в сущности) разорение природы и истреб­ление друг друга». Тот лозунг «братства», который часто встреча­ется в наши дни, по существу своему есть ложь, ибо «свобода исполнять свои при­хоти и завистливое искание равенства не могут привести к братству: только любовь приводит к братству». «Крайнее развитие личности, разде­ление заня­тий, приведшее людей к совершенной внутренней разобщен­ности» – такова сущность современной цивилизации, которая «пришла к тому, что все, пред­сказанное, как бедствие, при начале конца, – под видом революции, оппози­ции, полемики, вообще борьбы – стало считаться усло­вием прогресса». «Мир идет к концу, – тут же пишет Федоров, – а чело­век своей деятельностью даже способствует приближению конца».

Для Федорова ясно, что благодаря основной неправде современная цивили­зация, выросшая на «небратской» жизни, «держится только вечным страхом и насилием», – а так называемая «нравственность» в современном мире есть в сущ­ности «нравственность купеческая или утилитарная». «В настоящее время все служит войне, – читаем в другом месте, – нет ни одного откры­тия, кото­рым бы не занимались военные в видах применения его к войне»; «человек сделал, по-видимому, все зло, какое только мог, а относи­тельно природы (ис­тощение, опустошение, хищничество) и относительно друг друга... самые пути сообщения и те служат лишь стратегии или тор­говле, войне или барыш­ничеству».

    «Индустриа­лизм, – однажды писал Федоров,– есть порождение половой страсти, страсти наря­жаться, молодиться, бриться, румяниться»). Завет любви и братства окончательно превратился в современной ци­вилизации в слово, лишенное содержания, – что особенно ясно в городах, как скоплениях людей. «Город, – писал однажды Федоров, – есть совокуп­ность небратских состояний». Эта «страшная сила небратства» связана с тем, что «небратство коренится в капризах», – это есть «упорная болезнь, имеющая свои корни вне и внутри человека». При этом надо иметь в виду, что «современная неустранимость небратского состояния является ко­ренным догматом ученых».

                                                                                                                              Кроме «неродственных отношений людей между собой», не следует упускать из виду «неродственное отношение природы к людям» – в природе «чув­ствующее принесено в жертву бесчувственному». (т.е. живое приносится в жертву неживому) – поэтому вопрос о преодолении «неродственности» между людьми нельзя отделять от «слепоты» природы в отношении к нам. Федоров не раз возвращается к теме о неправильности отделения антрополо­гии от космологии». Если «природа пока остается адской силой», то это не есть «естественный» и «неизменный» порядок вещей,— человек призван владеть природой и преображать «хаос» бытия в космос.