Влияние гендерных исследований на развитие личности, семьи и социальной активности

Еще одно перспективное направление гендерной истории самым тесным образом связано с оригинальным подходом, который можно условно назвать персональной, или новой биографической историей. Он, разумеется, имеет очень жесткие ограничения в источниковой базе для ранних периодов истории. Исследователи западноевропейской истории раннего нового времени, несмотря на наличие довольно богатых частных архивов и обширного корпуса литературных памятников, сталкиваются с серьезными трудностями и прежде всего в своих попытках реконструировать историческую индивидуальность представителей средних и низших социальных слоев. В частности, стремясь восстановить внутренний мир женщины этого времени, ученые вынуждены обращаться к немногочисленным представительницам элиты, потомкам которых к тому же удалось сберечь и пронести свои фамильные архивы сквозь все исторические катаклизмы. Но и в таких счастливых случаях неизбежно встает вопрос, можно ли наблюдения, сделанные на основании исследования отдельных судеб в сколь угодно щедрых на подробности казусах экстраполировать в область коллективного и тем более социально-дифференцированного гендерного опыта? Для такого переноса, конечно, требуются дополнительные обоснования. Иногда исследователь опирается на гипотезу о двойственности женского мировосприятия, предполагающую, что если в одних ситуациях представления женщины в той или иной мере отражали ее социальную принадлежность, которая определялась, в зависимости от ее семейного положения, по мужу или по отцу, то в других классовые различия вытеснялись более фундаментальными гендерными характеристиками. Констатация существенной общности “женского опыта” каждой конкретной эпохи, таким образом, не устраняет расхождений, создаваемых социальным неравенством, и соответствует тем свидетельствам источников, которые подтверждают, что противоречия этого “двойного статуса” женщин осознавались мыслящими современниками и озадачивали их так же, как и нынешних историков, пытающихся уложить женскую ментальность в классово-гендерную систему координат.

В то время как семейный статус определял каждую фазу женского жизненного цикла, отношение к женской сексуальности в широком смысле слова детерминировало поведенческий стереотип, предписываемый обществом всем женщинам, независимо от их возраста, семейного или социального положения. Этот нормативный код, выражавшийся, в частности, в понятиях “чести” и “позора”, идеале женской скромности как внешнего выражения целомудрия, был призван контролировать не только сексуальное поведение женщин, но почти все стороны их бытия: он задавал строгости воспитания и скудость образования, стиль одежды и манеру говорить, ограничения в выборе партнера, рамки приемлемой деятельности и очень многое другое. Конечно, не все женщины следовали модели поведения, предписываемой им традиционным обществом, но обнаружившееся в ряде исследований разнообразие возможностей в целом очерчивает их пределы, выход за которые был трагическим уделом единиц.

Как показали в замечательных историко-биографических исследованиях С. Мендельсон и Н. Дэвис, даже редкие женщины XVII в., искавшие более широкое поле приложения своих сил, не оспаривали всего комплекса “гендерной асимметрии”, вовсе не претендовали на привилегии мужчин в политике, праве, образовании, сексуальных отношениях, а своему проникновению в “заповедные” сферы деятельности тщательно искали оправдания. Но хотя никто из них не ставил открыто под сомнение гендерную полярность, как она понималась современниками, реализация такими женщинами своих властных амбиций, социальных притязаний и интеллектуальных потенций в скрытом виде (посредством обычных инструментов неформального женского влияния) была явлением достаточно распространенным. Из представленных исследовательницами “тройных портретов” ярко выступают спектр и пределы возможностей, которыми располагает индивид в рамках конкретного исторического контекста с характерной комбинацией социальной и гендерной иерархий. Н. Дэвис исключительно четко формулирует свою исследовательскую программу в Прологе, построенном в виде воображаемого обмена мнений автора с героинями написанной ею книги: “Я собрала вас вместе для того, чтобы узнать о ваших сходствах и различиях. В наши дни иногда говорят, что женщины прошлого похожи друг на друга… Я хотела показать, в чем вы были близки друг другу, а в чем нет, в чем вы отличались от мужчин своего мира и в чем были такими же… как разные религии влияли на женские судьбы, какие двери они вам открывали, а какие закрывали, какие слова и дела они позволяли вам выбирать… Я хотела узнать, как вы трое боролись с гендерным неравенством… Но я не изобразила вас просто многострадальными. Я также показала, как женщины в вашем положении извлекали из него максимум возможного. Я интересовалась тем, какие преимущества давала вам маргинальность…”

Пожалуй, наибольшие ожидания от гендерной истории в области методологии связаны с поисками решения чрезвычайно трудной проблемы взаимодействия индивидуального, группового, социального и универсального в историческом процессе. В то же время приходится констатировать, что уже полученные результаты работы историков, которые – в зависимости от избранного ракурса исследования – описывают отдельные женские судьбы и либо выясняют роль женщин в семье и домохозяйстве, либо выявляют место женщины в общественно-публичной сфере (в заданных пространственно-временных границах), все еще нуждаются в переосмыслении с точки зрения возможного синтеза всех этих трех аспектов изучения истории женщин. В практике же конкретно-исторических исследований с более широким охватом продвижение в решении этой проблемы было намечено в книге Ш. Маршал, посвященной истории нидерландского дворянства раннего, нового времени. Важнейшими этапами её интегративной по самой своей сути исследовательской программы стала, во – первых, достаточно сложная процедура перехода от тщательно проработанной и отсортированной демографо-статической информации просопографического характера к выявлению семейных моделей и отношений, во-вторых, от межличностных отношений к межгрупповым и, в-третьих, выход в макромир крупных общественных процессов.

Исследовательница, в частности, пришла к выводу о том, что реалии семейной жизни вовсе не укладывались в прокрустово ложе нормативов. Женщины принимали участие не только в семейной, но и в политической и общественной деятельности, их права, защищенные законом и обычаем, обеспечивали им достаточную независимость. Жены и мужья часто были партнерами в семейных делах. И матери и отцы участвовали в воспитании детей, поддерживая друг друга и внушая ценность взаимных отношений своим детям. На шкале ценностей сохранение единства семьи иногда ставилось выше общности конфессий. Эш. Маршал настаивает на том, что весомый вклад в изменения отношений между мужем и женой, родителями и детьми внесли демогр

Введение 3 1.Роль женщины и роль мужчины в цивилизации 42.Культура отношений между мужчиной и женщиной в России 11
3.Особенности отношений между мужчиной и женщиной в 21 в. 16

Заключение 18

Список литературы 20

Введение.

Вопрос о том, разные, равноценные и равноправные ли мужчина и женщина или только разные, или только равноценные, а может быть разные, но неравноправные и неравноценные, на протяжении всей истории человечества волновали умы и сердца. Шло время, и менялись представления о роли женщины и роли мужчины в обществе. 20 век - век революций, в том числе и революции в отношениях мужчин и женщин. Это делает проблему взаимоотношений полов как никогда актуальной. Кроме того, тема отношений мужчины и женщины важна и для социальной работы как деятельности по гармонизации человеческих отношений - ее гендерного аспекта.

Поэтому в данной работе ставятся три основные задачи: проследить, как менялись отношения мужчины и женщины в цивилизации, каковы они на сегодняшний день, и какие они, возможно, будут в 21 веке. Отдельная глава посвящена особенностям взаимоотношений полов в России.

В качестве цели работы выступает поиск ответа на вопрос о равенстве (неравенстве) полов, о роли мужчины и роли женщины в цивилизации.