Рождение» «русского» доктора Гааза.

Введение.

На Введенском кладбище в Москве – жители соседних улиц называют его еще по-старому, немецким – есть могила: темно серый камень с темно серым крестом, черная ограда; чугунные стояки колонки, темные прутья, а поверх них свисают кандалы, цепи с широкими наручниками и „накожниками“. На камне выбито: 1780-1853, и несколько строк латыни – слова из Евангелия.

Во все времена года на этой могиле лежат цветы, живые, матерчатые и бумажные, иногда пышные букеты, чаще скромные пучки ландышей, ромашек или просто одна гвоздика, тюльпан…

В переулке Мечникова №5 в открытом дворе старого двухэтажного двукрылого – „скобой“ – здания на темном цоколе бронзовый бюст. Лицо с крупными, но мягкими чертами: широкий лоб, широкий крутой подбородок, ласковая улыбка. Надпись: „Федор Петрович Гааз, 1780-1853“. И ниже потускневшей позолотой: „Спешите делать добро“.

 Фридрих Иозеф Хас – уроженец немецкого городка – стал московским „святым доктором“ Федором Петровичем Гаазом, истинно русским подвижником деятельного добра.

Набожный католик, он по- братски „отдавал душу свою“ за всех страдающих людей, исповедовавших другие религии, за вольнодумцев и безбожников. Беспредельно терпимый и неподдельно кроткий, он не испытывал ненависти даже к своим противникам и гонителям. Каждый день в продолжение всей своей жизни, исполненной неустанной напряженной работы, он действенно осуществлял свой девиз: „Спешите делать добро!“

Рождение» «русского» доктора Гааза.

       Фридрих Иозеф Хааз родился в 1780 году в городке Мюнстерайфеле на Рейне. Сын аптекаря и внук врача, он сперва изучал философию в Йенском университете, а потом успешно закончил медицинский факультет в Вене. Стал ассистентом профессора Шмидта, известного окулиста. Он помогал ему лечить заезжего русского вельможу, князя Репнина, который полюбил молодого лекаря и уговорил его приехать в Россию, в Москву.

В 1803 году молодой доктор Хааз стал москвичом Федором Петровичем Гаазом. Его охотно приглашали в сановные аристократические дома. Ведь его так нахваливали и князь Репнин и все княжеские родственники.

 К нему приходили или звали к себе и мелкие чиновники и купцы. Образованным людям нравилось, что он не только необычайно внимательно и заботливо лечит больных, но еще и просвещает, наставляет и самих больных, и их родню, и домочадцев, подробно объясняет, отчего произошла болезнь, чем ее исцелить… Многих он привлекал как ученый собеседник, сведущий в философии, в естественных науках и в богословии. Первое время он объяснялся со своими пациентами и новыми приятелями и знакомыми главным образом по-французски, впрочем, в дворянских семьях часто знали и немецкий язык. Но вскоре Гааз стал бойко говорить и писать по-русски. Он одинаково самозабвенно заботился обо всех пациентах: о знатных барах и крепостных, о богачах и нищих. Всех поражало, что он ни с кем не чинился, не чванился ни ученостью, ни дружбой с сановниками, не напускал на себя таинственности.

 Любознательного, хорошо образованного и чрезвычайно энергичного доктора охотно приглашали в дома, больницы и богоугодные заведения. В Преображенском богадельном доме он взялся безвозмездно лечить многих обитателей, страдающих от глазных болезней. Успех был настолько велик, что весть о способном молодом враче дошла до императорской фамилии, и в 1807 году в Павловской больнице Москвы был получен приказ, в котором говорилось: "по отличному одобрению знания и искусства доктора медицины Гааза, как в лечении разных болезней, так и в операциях, Ея Императорское Величество (императрица Мария Федоровна) находит его достойным быть определену в Павловской больнице над медицинской частью главным доктором...".

 Гааз назначается на все более высокие посты, хотя зависть и клевета сопутствовали ему. У Гааза был талант наживать себе врагов, особенно среди начальствующих особ. Федору Петровичу мешал его прямой, бескомпромиссный характер, горячий темперамент. Гаазу так и не удалось побороть два зла в московских больницах: воровство казенного имущества и пьянство врачей на рабочем месте. Следует заметить, что антиалкогольная агитация в то время считалась в России «опаснейшей крамолой».

В 1812-1814 годах военный врач Гааз сопровождал русские войска в походах от Москвы до Парижа. На обратном пути он заехал в Мюнстерайфель и застал отца умирающим. Похоронил его. Тогда он в последний раз видел родные места. Вернувшись в Москву, он остался там уже навсегда.

Бедняков он лечил бесплатно, однако и от богатых пациентов не было отбоя. Это приносит ему славу, уважение и немалые деньги. Несмотря на совершенное отсутствие корыстолюбия, у него собирается изрядный капитал. Появляются большой дом, на Кузнецком мосту, собственный выезд, подмосковное имение Тишки с сотней крепостных, в котором он устраивает суконную фабрику. Знавшие Гааза отмечают, что в ту пору он вел жизнь весьма респектабельного солидного человека: много читал, любил встречи с друзьями, вел оживленную переписку, в частности, со знаменитым философом Шеллингом. Однако весь внешний блеск нисколько не трогал, как мы позже увидим, душу Федора Петровича. Тот период жизни был подобен сроку, о котором сказано: "Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон..."

 Жены и детей у Гааза не было, но был воспитанник, сирота еврей Лейб Норман. Мальчик был призван из Литвы в военное поселение, но по дороге заболел, попал в полицию, откуда Гааз его вытащил, выучил и впоследствии Норман стал врачом в Рязани.

В 1822-1826 гг. он занимал должность главного врача всей Москвы. Генерал губернатор князь Голицын называл его другом своей семьи.

На этой должности Федор Петрович проработал до лета 1826 года. Причина проста: Александр I — покровитель генерал-губернатора Д. Голицына — скончался, наступило время тревоги и ожиданий. Московскому губернатору было не до Гааза, а без его поддержки противостоять армии чиновников «медицинской конторы» Федор Петрович был не в силах. И на него тоже пошли доносы, обвинявшие в том, что он «не в здравом душевном состоянии», «зазнавшийся иноземец», «безрассуден» и т.д., и т.п. Словом, Гааз подал в отставку и продолжал заниматься привычным делом — лечить людей.

И по кругу знакомств, и по положению в обществе, и по личному состоянию Федор Петрович, несомненно, относился к преуспевающей части московского общества. Он часто бывал у предводителя дворянства А. Арсеньева, того самого, что построил Большой театр. Обедал у графа Н. Зотова, конечно же, не забывал и своего покровителя графа Дмитрия Васильевича Голицына. Но в поведении Гааза было мало сходства с людьми его круга. Мысли доктора, безусловно, не укладывались в привычные стереотипы и, мягко говоря, вызывали изумление. Он, например, велел освободить от барщины своих крепостных крестьян, заменив ее щадящим оброком, чем вызвал пересуды соседей-помещиков и уездных чиновников. Он пытался объяснить крестьянам, что надо разводить сады, цветники, сажать картофель. И даже раздавал им для этого семена и рассаду. Федор Петрович прилагал усилия, чтобы ввести на своей фабрике азы экономики, а в торговых делах пытался действовать по закону, сам держал слово и верил другим.

В 1826 году в Москве был учрежден Особый комитет по устройству глазной больницы. Председателем этого комитета стал сам генерал губернатор князь Д. В. Голицын, который направил Гаазу специальное письмо: «Уверенность моя в Ваших познаниях и убеждение в отличных качествах Вашего сердца, оправданных во время Вашего многолетнего пребывания в сей столице, обратились в сильнейшее для меня побуждение предложить Вам звание члена вышеупомянутого Комитета».

Гааз согласился, и в значительной мере благодаря его неутомимой деятельности больница была открыта уже через пять месяцев после создания комитета. Федор Петрович до последних дней жизни оставался членом совета этой больницы, непосредственно осматривал больных, помогал лечащим врачам практическими советами.

 Доктор-мыслитель не только побеждал, но и терпел горькие поражения. Попытался упорядочить в городе продажу лекарств -- власти “осадили”, предложил учредить службу скорой помощи -- сочли не нужным, потребовал ввести в Москве оспопрививание -- бумаги затерялись у столоначальников...