Перед самой войной с эскимосами
Перевод: Суламифь Оскаровна Митина
Пять раз подряд в субботу по утрам Джинни Мэннокс играла в теннис на Ист-Сайдском корте с Селиной Графф, своей соученицей по школе мисс Бейсхор. Джинни не скрывала, что считает Селину самой жуткой тусклячкой во всей школе — а у мисс Бейсхор тусклячек явно было с избытком, — но, с другой стороны, из всех знакомых Джинни одна только Селина приносила на корт непочатые жестянки с теннисными мячами. Отец Селины их изготовлял — что-то вроде того. (Однажды за обедом Джинни изобразила семейству Мэннокс сцену обеда у Граффов; в созданной ее воображением картине фигурировал и вышколенный лакей — он обходил обедающих с левой стороны, поднося каждому вместо стакана с томатным соком жестянку с мячиками.) Но вечная история с такси — после тенниса Джинни довозила Селину до дому, а потом всякий раз должна была выкладывать деньги за проезд одна — начинала действовать ей на нервы: ведь в конце концов мысль о том, чтобы возвращаться с корта на такси, а не автобусом, подала Селина. И на пятый раз, когда машина двинулась вверх по Йорк-авеню, Джинни вдруг прорвало. — Слушай, Селина… — Что? — спросила Селина, усиленно шаря под ногами. — Никак не найду чехла от ракетки! — проныла она. Несмотря на теплую майскую погоду, обе девочки были в пальто — поверх шортов. — Он у тебя в кармане, — сказала Джинни. — Эй, послушай-ка… — О, господи! Ты спасла мне жизнь! — Слушай, — повторила Джинни, не желавшая от Селины никакой благодарности за что бы там ни было. — Ну что? Джинни решила идти напролом. Они подъезжали к улице, где жила Селина. — Мне это не светит — опять выкладывать все деньги за такси одной, — объявила Джинни. — Я, знаешь ли, не миллионерша. Селина приняла сперва удивленный вид, потом обиженный. — Но ведь я всегда плачу половину, скажешь нет? — спросила она самым невинным тоном. — Нет, — отрезала Джинни. — Ты заплатила половину в первую субботу, где-то в начале прошлого месяца. А с тех пор — ни разу. Я не хочу зажиматься, но, по правде говоря, мне выдают всего четыре пятьдесят в неделю. И из них я должна… — Но ведь я всегда приношу теннисные мячи, скажешь, нет? Джинни иногда готова была убить Селину. — Твой отец их изготовляет — или что-то вроде того, — оборвала она ее. — Они же тебе ни гроша не стоят. А мне приходится платить буквально за каждую… — Ладно, ладно, — громко сказала Селина, давая понять, что разговор окончен и последнее слово осталось за ней. Потом со скучающим видом принялась шарить в карманах пальто. — У меня всего тридцать пять центов, — холодно сообщила она. — Этого достаточно? — Нет. Прости, но за тобой доллар шестьдесят пять. Я каждый раз замечала, сколько… — Мне придется пойти наверх и взять деньги у мамы. Может, это подождет до понедельника? Я бы захватила их в спортивный зал, если ты уж без них жить не можешь. Тон Селины убивал всякое желание пойти ей навстречу. — Нет, — сказала Джинни. — Вечером я иду в кино. Так что деньги нужны мне сейчас. Девочки смотрели каждая в свое окно и враждебно молчали, пока такси не остановилось у многоквартирного дома, где жила Селина. Тогда Селина, сидевшая со стороны тротуара, вылезла из машины. Небрежно прикрыв дверцу, она с величаво рассеянным видом заезжей голливудской знаменитости быстро вошла в дом. Джинни, с пылающим лицом, стала расплачиваться. Потом собрала свое теннисное снаряжение — ракетку, полотенце, картузик — и направилась вслед за Селиной. В пятнадцать лет Джинни была метр семьдесят два ростом, и сейчас, когда она вошла в парадное, застенчивая и неловкая, в большущих кедах, в ней чувствовалась резкая грубоватая прямолинейность. Поэтому Селина предпочитала глядеть на шкалу указателя у клети лифта. — Всего за тобой доллар девяносто, — сказала Джинни, подходя к лифту. Селина обернулась. — Может, тебе просто интересно будет узнать, что моя мама очень больна, — сказала она. — А что с ней? — Вообще-то у нее воспаление легких, и если ты думаешь, что для меня такое удовольствие — беспокоить ее из-за каких-то денег… — В эту незаконченную фразу Селина постаралась вложить весь свой апломб. По правде говоря, Джинни была несколько озадачена этим сообщением, хоть и не ясно было, в какой мере оно соответствует истине — впрочем, не настолько, чтобы расчувствоваться. — Ну, я тут ни при чем, — ответила Джинни и вслед за Селиной вошла в лифт. Наверху Селина позвонила, и прислуга-негритянка, с которой она, видимо, не разговаривала, впустила девочек, вернее просто распахнула перед ними дверь и оставила ее открытой. Бросив теннисное снаряжение на стул в передней, Джинни двинулась за Селиной. В гостиной Селина обернулась. — Ничего, если ты обождешь здесь? Может, мне придется будить маму, и все такое. — Ладно, — сказала Джинни и плюхнулась на диван. — В жизни бы не подумала, что ты такая мелочная, — сказала Селина. У нее достало злости употребить слово «мелочная», но все-таки не хватило смелости сделать на нем упор. — Ну, а теперь знаешь, — отрезала Джинни и раскрыла «Вог», заслонив им лицо. Она держала журнал перед собой до тех пор, пока Селина не вышла из гостиной, потом положила его обратно на приемник и принялась разглядывать комнату, мысленно переставляя мебель, выбрасывая настольные рампы и искусственные цветы. Обстановка была, на ее взгляд, отвратная: дорогая, но совершенно безвкусная. Внезапно из другой комнаты донесся громкий мужской голос: — Эрик, ты? Джинни решила, что это Селинин брат, которого она никогда не видела. Скрестив длинные ноги, она обернула на коленках верблюжье пальто и стала ждать. В гостиную ворвался долговязый очкастый человек — в пижаме и босиком; рот у него был приоткрыт. — Ой… Я думал, это Эрик, черт подери. — Не останавливаясь в дверях, он прошагал через комнату, сильно горбясь и бережно прижимая что-то к своей впалой груди, потом сел на свободный конец дивана. — Только что палец порезал, будь он проклят, — возбужденно заговорил он, глядя на Джинни так, словно ожидал ее здесь встретить. — Когда-нибудь случалось порезаться? Чтоб до самой кости, а? В его громком голосе явственно слышались просительные нотки, словно своим ответом Джинни могла избавить его от тягостной обособленности, на которую обречен человек, испытавший такое, чего еще не бывало ни с кем. Джинни смотрела на него во все глаза. — Ну, не так чтобы до кости, но случалось, — ответила она. Такого чудного с виду парня — или мужчины (это сказать было трудно) — она в жизни не видела. Волосы растрепаны, верно, только что встал с постели. На лице — двухдневная щетина, редкая и белесая. Вообще с виду — лопух. — А как же вы порезались? — спросила Джинни. Опустив голову и раскрыв вялый рот, он внимательно разглядывал пораненный палец. — Чего? — переспросил он. — Как вы порезались? — А черт его знает, — сказал он, и самый тон его означал, что ответить на этот вопрос сколько-нибудь вразумительно нет никакой возможности. — Искал что-то в этой дурацкой мусорной корзинке, а там лезвий полно. — Вы брат Селины? — спросила Джинни. — Угу. Черт, я истекаю кровью. Не уходи. Как бы не потребовалось какое-нибудь там дурацкое переливание крови. — А вы его чем-нибудь залепили? Селинин брат слегка отвел руку от груди и приоткрыл ранку, чтобы показать ее Джинни. — Да нет, просто приложил кусочек вот этой дурацкой туалетной бумаги, — сказала он. — Останавливает кровь. Как при бритье, когда порежешься. — Он снова взглянул на Джинни. — А ты кто? — спросил он. — Подруга нашей поганки? — Мы с ней из одного класса. — Да?.. А звать как? — Вирджиния Мэннокс. — Ты — Джинни? — спросил он и подозрительно глянул на нее сквозь очки. — Джинни Мэннокс? — Да, — сказала Джинни и выпрямила ноги. Селинин брат снова уставился на свой палец — для него это явно был самым важный, единственно достойный внимания объект во всей комнате. — Я знаю твою сестру, — проговорил он бесстрастно. — Воображала паршивая. Спина у Джинни выгнулась: — Кто-кто? — Ты слышала кто. — Вовсе она не воображала! — Ну да, не воображала. Еще какая, черт подери. — Никакая она не воображала! — Еще какая, черт дери! Принцесса паршивая. Принцесса Воображала. Джинни все смотрела на него — он приподнял туалетную бумагу, накрученную в несколько слоев на палец, и заглянул под нее. — Да вы моей сестры вовсе не знаете! — Ну да, не знаю, прямо… — А как ее звать? Как ее имя? — настойчиво допытывалась Джинни. — Джоан. Джоан-Воображала. Джинни промолчала. — А какая она из себя? — спросила она вдруг. Ответа не последовало. — Ну, какая она из себя? — повторила Джинни. — Да будь она хоть вполовину такая хорошенькая, как она воображает , можно было б считать, что ей чертовски повезло, — сказал Селинин брат. Ответ довольно занятный, решила про себя Джинни. — А она о вас никогда не упоминала. — Я убит. Убит на месте. — Кстати, она помолвлена, — сказала Джинни, наблюдавшая за ним. — В будущем месяце выходит замуж. — За кого? — Он вскинул глаза. Джинни не преминула этим воспользоваться. — А вы его все равно не знаете. Он снова принялся накручивать бумажку на палец. — Мне его жаль, — объявил он. Джинни фыркнула. — Кровища хлещет как сумасшедшая. Ты как считаешь — может, смазать чем-нибудь? А вот чем? Меркурохром годится? — Лучше йодом, — сказала Джинни. Потом, решив, что слова ее прозвучали недостаточно профессионально и веско, добавила: — Меркурохром тут вовсе не поможет. — А почему? Чем он плох? — Просто он в таких случаях не годится, вот и все. Йодом нужно. Он взглянул на Джинни. — Ну да еще, он щиплет здорово, скажешь, нет? Щиплет как черт, что — неправда? — Ну, щиплет, — согласилась Джинни. — Но вы от этого не умрете, и вообще. Видимо, нисколько не обидевшись на Джинни за ее тон, он снова уставился на свой палец. — Не люблю, когда щиплет, — признался он. — Никто не любит. — Угу. — Он кивнул. Некоторое время Джинни молча наблюдала за его действиями. — Хватит ковырять, — сказала она вдруг. Селинин брат, словно его током ударило, отдернул здоровую руку. Он чуть выпрямился, вернее стал чуть меньше горбиться, и принялся разглядывать что-то на другом конце комнаты. Мятое лицо его приняло сонное выражение. Вставив ноготь между передними зубами, он извлек оттуда застрявший кусочек пищи и повернулся к Джинни. — Ела уже? — спросил он. — Что? — Завтракала, говорю? Джинни покачала головой. — Дома поем. Мама всегда готовит завтрак к моему приходу. — У меня в комнате половинка сандвича с курицей. Хочешь? Я его не надкусывал и ничего такого. — Нет, спасибо. Правда не хочу. — Ты же только что с тенниса, черт дери. Неужели не проголодалась? — Не в том дело, — ответила Джинни и снова скрестила ноги. — Просто мама всегда готовит завтрак к моему приходу. Если я не стану есть, она разозлится, вот я про что. Брат Селины, видимо, удовлетворился этим объяснением. Во всяком случае, он кивнул и стал смотреть в сторону. Но вдруг снова обернулся: — Стаканчик молока, а? — Нет, не надо… А вообще-то спасибо вам. Он рассеянно наклонился и почесал голую лодыжку. — Как звать того парня, за кого она выходит? — спросил он. — Это вы про Джоан? — сказала Джинни. — Дик Хефнер. Селинин брат молча чесал лодыжку. — Он военный моряк, капитан-лейтенант. — Фу-ты, ну-ты! Джинни фыркнула. Он расчесывал лодыжку, покуда она не покраснела, потом принялся расковыривать какую-то царапину, и Джинни отвела взгляд. — А откуда вы знаете Джоан? — спросила она. — Я вас ни разу не видела ни у нас дома, ни вообще. — Сроду не был в вашем дурацком доме. Джинни выжидательно помолчала, но продолжения не последовало. — А где же вы тогда с ней познакомились? — … вечеринка. — На вечеринке? А когда? — Да не знаю. Рождество, в сорок втором. Из нагрудного кармана пижамы он вытащил двумя пальцами сигарету, такую измятую, будто он на ней спал. — Брось-ка мне спички, а? — попросил он. Джинни взяла коробок со столика у дивана и протянула Селининому брату. Он закурил сигарету, так и не распрямив ее, потом сунул обгоревшую спичку в коробок. Запрокинув голову, он медленно выпустил изо рта целое облако дыма и стал втягивать его носом. Так он и курил, делая «французские затяжки» одну за другой. Видимо, то была не салонная бравада, а просто демонстрация личного достижения молодого человека, который, к примеру, время от времени, может быть, даже пробовал бриться левой рукой. — А почему Джоан воображала? — поинтересовалась Джинни. — Почему? Да потому, что воображала. Откуда мне, к чертям, знать — почему? — Да, но я хочу сказать — почему вы так говорите? Он устало повернулся к ней. — Послушай. Я написал ей восемь писем, черт дери. Восемь. И она ни на одно не ответила. Джинни помолчала. — Ну, может, она была занята. — Хм. Занята. Трудится, не покладая рук, черт подери. — Вам непременно надо все время чертыхаться? — Вот именно, черт подери. Джинни снова фыркнула. — А вообще-то вы давно ее знаете? — спросила она. — Довольно давно. — Я хочу сказать — вы ей звонили хоть раз или еще там что? Я говорю — звонили вы ей? — Не-а… — Вот это да! Так если вы ей никогда не звонили, и вообще… — Не мог, к чертям собачьим. — Почему? — удивилась Джинни. — Не был тогда в Нью-Йорке. — Да? А где же вы были? — Я? В Огайо. — А, вы были в колледже? — Не, ушел. — А, так вы были в армии? — Не… Рукой, в которой была зажата сигарета, Селинин брат похлопал себя по левой стороне груди. — Моторчик, — бросил он. — Вы хотите сказать — сердце? А что у вас с сердцем? — А черт его знает. В детстве был ревматизм. Жуткая боль… — Так вам, наверно, курить не надо? То есть, наверно, совсем курить нельзя, и вообще? Врач говорил моей… — Ха, они наговорят! Джинни ненадолго умолкла. Очень ненадолго. Потом спросила: — А что вы делали в Огайо? — Я? Работал на этом проклятом авиационном заводе. — Да? — сказала Джинни. — Ну и как вам, понравилось? — «Ну и как вам понравилось?» — передразнил он с гримасой. — Я был в восторге. Просто обожаю самолеты. Такие миляги ! Джинни была слишком заинтересована, чтобы почувствовать себя обиженной. — И долго вы там работали? На авиационном заводе? — Да не знаю, черт дери. Три года и месяц. Он поднялся, подошел к окну и стал смотреть вниз, на улицу, почесывая спину большим пальцем. — Ты только глянь на них, — сказал он. — Идиоты проклятые. — Кто? — Да не знаю. Все! — Если будете руку опускать, опять кровь пойдет, — сказала Джинни. Он послушался, поставил левую ногу на широкий подоконник и положил порезанную руку на колено. — Все тащатся на этот проклятый призывной пункт, — объявил он, продолжая глядеть вниз, на улицу. — В следующий раз будем воевать с эскимосами. Тебе это известно? — С кем? — удивилась Джинни. — С эскимосами … Разуй уши, черт подери. — Но почему с эскимосами? — Да не знаю. Откуда, к чертям собачьим, мне знать? Теперь все старичье погонят. Ребят лет под шестьдесят. Кому нет шестидесяти, брать не будут. Дадут им укороченный рабочий день, и все дела. Сила! — Ну, вас все равно не возьмут, — сказала Джинни без всякой задней мысли, но, не успев закончить фразу, поняла, что говорит не то. — Знаю, — быстро ответил он и снял ногу с подоконника. Приподняв раму, он вышвырнул сигарету на улицу. А покончив с этим, повернулся к Джинни: — Эй, будь другом. Тут придет один малый, скажи — я буду готов через минуту, ладно? Только побреюсь, и все. Идет? Джинни кивнула. — Мне поторопить Селину или как? Она знает, что ты здесь? — Да, знает, — ответила Джинни. — Я не тороплюсь, спасибо. Брат Селины кивнул. В последний раз внимательно оглядел порез, словно прикидывая, сможет ли в таком состоянии дойти до своей комнаты. — Почему вы его не залепите? Есть у вас пластырь или еще что-нибудь? — Не-а. Ладно, не переживай. — И он побрел из гостиной. Но очень скоро вернулся, неся половину сандвича. — На, ешь, — сказал он. — Вкусно. — Но я, правда, совсем не… — А ну ешь, черт возьми. Не отравил же я его, и все такое. Джинни взяла сандвич. — Спасибо большое, — сказала она. — С курицей, — пояснил он, стоя на Джинни и внимательно на нее глядя. — Купил вчера вечером в этой дурацкой кулинарии. — На вид очень аппетитно. — Ну вот и ешь. Джинни откусила кусочек. — Вкусно, а? Джинни глотнула с трудом. — Очень, — сказала она. Селинин брат кивнул. Он рассеянно озирался, почесывая впалую грудь. — Ладно, пожалуй, я пойду оденусь… Господи! Звонят. Так ты не робей! И он вышел.
Оставшись одна, Джинни, не вставая с дивана, огляделась по сторонам: куда бы выбросить или спрятать сандвич? В коридоре послышались шаги, и она сунула сандвич в карман пальто. В гостиную вошел молодой человек лет тридцати с небольшим, не очень высокий, но и не низкий. По его правильным чертам, короткой стрижке, покрою костюма и расцветке фулярового галстука нельзя было сказать сколько-нибудь определенно, кто он такой. Может, он сотрудник — или пытается попасть в сотрудники — какого-нибудь журнала. Может, участвовал в спектакле, который только что провалился в Филадельфии. А может, служит в юридической фирме. — Привет! — дружелюбно обратился он к Джинни. — Привет. — Фрэнклина не видели? — Он бреется. Просил передать, чтобы вы его поджидали. Он вот-вот выйдет. — Бреется! Боже милостивый! — молодой человек взглянул на свои часы. Потом опустился в оббитое красным шелком кресло, закинул ногу на ногу и поднес ладони к лицу. Прикрыв веки, он принялся тереть их кончиками пальцев, словно совсем обессилел или долго напрягал глаза. — Это было самое ужасное утро в моей жизни, — объявил он, отводя руки от лица. Говорил он горловым, сдавленным голосом, словно был слишком утомлен, чтобы произносить слова на обычном диафрагмальном дыхании. — Что случилось? — спросила Джинни, разглядывая его. — О-о, это слишком длинная история. Я никогда не докучаю людям — разве только тем, кого знаю по меньшей мере тысячу лет. — Он рассеянно и недовольно посмотрел в сторону окон. — Да, больше я уже не буду воображать, будто хоть сколько-нибудь разбираюсь в человеческой натуре. Можете передавать мои слова кому угодно. — Да что же случилось? — снова спросила Джинни. — О боже. Этот тип, он жил в моей квартире месяцы, месяцы и месяцы. Я о нем даже говорить не хочу… Этот писатель ! — с удовлетворением произнес он, вероятно, вспомнив хемингуэевский роман, где это слово прозвучало как брань. — А что он такого сделал? — Откровенного говоря, я предпочел бы не вдаваться в подробности, — заявил молодой человек. Он вынул сигарету из собственной пачки, оставив без внимания прозрачный ящичек с сигаретами, и закурил от своей зажигалки. В его руках не было ни ловкости, ни чуткости, ни силы. Но каждым их движением он как бы подчеркивал, что есть в них некое особое, только им присущее изящество, и очень это непросто — делать так, чтобы оно не бросалось в глаза. — Я твердо решил даже не думать о нем. Но я просто в ярости, — сказал он. — Появляется, понимаете ли, этот гнусный типчик из Алтуны, штат Пенсильвания, или еще откуда-то из захолустья. Вид такой, будто вот-вот умрет с голоду. Я проявляю такую сердечность и порядочность — пускаю его к себе в квартиру, совершенно микроскопическую квартирку, где мне и самому повернуться негде. Знакомлю его со всеми моими друзьями. Позволяю ему заваливать всю квартиру этими ужасными рукописями, окурками, редиской и еще бог знает чем. Знакомлю его с директорами всех нью-йоркских театров. Таскаю его вонючие рубашки в прачечную и обратно. И в довершение всего… — Молодой человек внезапно умолк. — И в награду за всю мою порядочность и сердечность, — снова заговорил он, — этот тип уходит из дому часов в пять утра, даже записки не оставляет и уносит с собой решительно все, на что только смог наложить свои вонючие грязные лапы. — Он сделал паузу, чтобы затянуться, и выпустил дым изо рта тонкой свистящей струйкой. — Я не хочу даже говорить об этом. Право же, не хочу. — Он взглянул на Джинни. — У вас прелестное пальто, — сказал он, поднявшись с кресла. Подойдя к Джинни, он взялся за отворот ее пальто и потер его между пальцами. — Прелесть какая. Первый раз после войны вижу качественную верблюжью шерсть. Разрешите узнать, где вы его приобрели? — Мама привезла мне его из Нассо [1]. Молодой человек глубокомысленно кивнул и стал пятиться к своему креслу. — Это, знаете ли, одно из немногих мест, где можно достать качественную верблюжью шерсть. — Он сел. — И долго она там пробыла? — Что? — спросила Джинни. — Ваша мама долго там пробыла? Я потому спрашиваю, что моя мама провела там декабрь. И часть января. Обычно я езжу с ней, но этот город был такой суматошный — я просто не мог вырваться. — Она была там в феврале, — сказала Джинни. — Изумительно. А где она останавливалась? Вы не знаете? — У моей тетки. Он кивнул. — Разрешите узнать, как вас зовут? Полагаю, вы подруга сестры Фрэнклина? — Мы из одного класса, — сказала Джинни, оставляя первый вопрос без ответа. — Вы не та знаменитая Мэксин, о которой рассказывает Селина? — Нет, — ответила Джинни. Молодой человек вдруг принялся чистить ладонью манжеты брюк. — Я с ног до головы облеплен собачью шерстью, — пояснил он. — Мама уехала на уикэнд в Вашингтон и водворила своего пса ко мне. Песик, знаете ли, премилый. Но что за гадкие манеры! У вас есть собака? — Нет. — Вообще-то, я считаю — это жестоко, держать их в городе. — Он кончил чистить брюки, уселся поглубже в кресло и снова взглянул на свои ручные часы. — Случая не было , чтобы этот человек куда-нибудь поспел вовремя. Мы идем смотреть «Красавицу и чудовище» Как-то — а на этот фильм, знаете ли, непременно надо поспеть вовремя. Потому что иначе весь шарм пропадает. Вы его смотрели? — Нет. — О, посмотрите непременно. Я его восемь раз видел. Совершенно гениально. Вот уже несколько месяцев пытаюсь затащить на него Фрэнклина. — Он безнадежно покачал головой. — Ну и вкус у него… Во время войны мы вместе работали в одном ужасном месте, и этот человек упорно таскал меня на самые немыслимые фильмы в мире. Мы смотрели гангстерские фильмы, вестерны, мюзиклы… — А вы тоже работали на авиационном заводе? — спросила Джинни. — О боже, да. Годы, годы и годы. Только не будем говорить об этом, прошу вас. — А что у вас тоже плохое сердце? — Бог мой, нет. Тьфу-тьфу, постучу по дереву. — И он дважды стукнул по ручке кресла. — У меня здоровье крепкое, как у…
В дверях появилась Селина, Джинни вскочила и пошла ей навстречу. Селина успела переодеться, она была уже не в шортах, а в платье — деталь, которая в другое время обозлила бы Джинни. — Извини, что заставила тебя ждать, — сказала она лживым голосом, — но мне пришлось дожидаться, пока проснется мама… Привет, Эрик! — Привет, привет! — Мне все равно денег не нужно, — сказала Джинни, понизив голос так, чтобы ее слышала одна Селина. — Что? — Я передумала. Я хочу сказать — ты все время приносишь теннисные мячи, и вообще. Я про это совсем забыла. — Но ты же говорила — раз они мне ни гроша не стоят… — Проводи меня до лифта, — быстро сказала Джинни и вышла первая, не прощаясь с Эриком. — Но, по-моему, ты говорила, что вечером идешь в кино, что тебе нужны деньги, и вообще, — сказала в коридоре Селина. — Нет, я слишком устала, — ответила Джинни и нагнулась, чтобы собрать свои теннисные пожитки. — Слушай, я после обеда позвоню тебе. У тебя на вечер никаких особых планов нет? Может, я зайду. Селина смотрела на нее во все глаза. — Ладно, — сказала она. Джинни открыла входную дверь и пошла к лифту. — Познакомилась с твоим братом, — сообщила она, нажав кнопку. — Да? Вот тип, правда? — А кстати, что он делает? — словно невзначай осведомилась Джинни. — Работает или еще что? — Только что уволился. Папа хочет, чтобы он вернулся в колледж, а он не желает. — Почему? — Да не знаю. Говорит — ему уже поздно, и вообще. — Сколько же ему лет? — Да не знаю. Двадцать четыре, что ли. Дверцы лифта разошлись в стороны. — Так я попозже позвоню тебе! — сказала Джинни. Выйдя из Селининого дома, она пошла в западном направлении, к автобусной остановке на Лексингтон-авеню. Между Третьей и Лексингтон-авеню она сунула руку в карман пальто, чтобы достать кошелек, и наткнулась на половинку сандвича. Джинни вынула сандвич и опустила было руку, чтобы бросить его здесь же, на улице, но потом засунула обратно в карман. За несколько лет перед тем она три дня не могла набраться духу и выкинуть подаренного ей на пасху цыпленка, которого обнаружила, уже дохлого, на опилках в своей мусорной корзинке.
Популярное: Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние... Как вы ведете себя при стрессе?: Вы можете самостоятельно управлять стрессом! Каждый из нас имеет право и возможность уменьшить его воздействие на нас... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (218)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |