Новый взгляд и авторская позиция

 

И только некоторые исследователи, как утверждает Бали, отвергали несостоятельные и непроверенные гипотезы[64]. Данное направление ставит во главу угла измерение и описания в историческом исследовании[65]. Все чаще в полевых отчетах встречается огромный запас информации, касающийся размеров объектов, описание цветов (обязательная классификационная схема Мунсела), идентификация тканей, библиографические ссылки, фотографии и порой даже избыточные чертежи и планы. Так, Иван Вайсов, работавший со статуэтками из северной Болгарии и южной Румынии (культура Хаманджия), провел многократные измерения различных частей тела и предлагает рассматривать их как некий ключ, к пониманию антропоморфной пластики. Питер Бихл, также является ярким исследователем, придерживающимся изложенной концепции. Он занимася исследованиями статуэток культуры градешница-криводол в сверо-западной Болгарии, которые он детально проанализировал [66]. Бихл пытается объединить типологический анализ с информацией о форме, содержании и контексте, дабы восстановить саму систему производства этих статуэток. Он фиксирует и идентифицирует индивидуальные декоративные мотивы и статистику размещения определенных узоров на отдельных частях тела статуэтки. С этой информацией он пытается соотнести наиболее часто повторяющиеся декоративные узоры различных систем производства. Хотя этот аргумент не вполне доказан - это новый взгляд, учитывающий эмпирический опыт в антропологическом вопросе.

Однако, и фетишизм измерений, встречающийся во многих работах, также далек от истины[67]. Есть и другие проблемы, связанные с правилам полевой и отчетной документации. Например когда измерение статуэток идет отталкиваясь от того к какому типу они принадлежат (статуэтки Хаманджии - один случай; фессалийские - другой), в таком случае непонятно от чего надо отталкиваться. Также огромную проблему составляет фрагментация материала[68]. Важный вклад в изменение наших представлений о верхнепалеолитических Венерах внесли Лероя Макдермотт и Катрин Маккоид[69]. Их работа важна, потому что приближает к нам материал, с точки зрения человека, создавшего данные объекты. Они видят параллели между специфическими и стандартизированными пропорциями Венер и представлениями о беременных женщинах. Этот подход имеет радикальное значение для понимания причин возникновения женских фигурок в Верхнем Палеолите, но также и для рассматривания неолитического искусства. Статус изменения изображения в зависимости от сексуальных представлений говорит нам о том, что человек является и субъектом и объектом. Важно усвоить, что представляло собой общность и индивидуальность в данную эпоху.

В другой важной работе Gunnar and Randi Haaland[70] высказывается протест против традиционного взгляда большинства исследователей. Халланд проводили этнографические полевые исследования, в обществах, где женские образы также являются превалирующими в западном Судане. Они сосредоточили внимания на соотношениях ролей, которые женщины играют в обществе и тех, которые воплощаются в данных фигурках. Например, широко развитые женские скульптуры суданской культуры Fur. В данной культуре использование и значение этих объектов связано с термином fata (т.е. "белый" или "молоко матери"), также как со специфическими ритуалами, цветами, веществами, взаимоотношениями внутри группы. Важное значение имеет то, что данные статуэтки возникают именно в переходные моменты жизненного цикла и межчеловеческих взаимоотношений, т.е. события, которые подразумевает какие-либо ритуальные действия. Существенно, то что эти моменты приходятся на тот период, когда доминируют мужчины.

Создание женских скульптур - одна из попыток установить доверие и поддержку внутри сообщества, состоящего из плохо развитых корпоративных групп, в пределах которых социальная солидарность хрупка. В данной культуре нельзя говорить о том, что в обществе доминировали женщины, т.к. их образы были вовлечены в сложные системы мировоззрения, в пределах сообществ где мужчины официально доминируют. Изобилие женских образов коррелируются здесь подчиненной ролью женщин. Исследования Сьюзен Лэнгдон, посвященные раннему железному веку Греции, - бронзовым фигуркам - дают новую информацию о взаимоотношениях представителей разных полов и социальной действительностью (Langdon, 1999). Она предлагает утверждение о том, что ассиметрия мужских и женских фигурок показывает новое стратегическое их использование, связанное с неустойчивостью мужских и женских ролей в развитии культа в Железном веке. Большинство, найденных ей, статуэток (81%) - мужские, они изображают значительно больший диапазон действий, чем женские, и кроме того, эти мужские действия носят более динамический характер. Наконец, мужские статуэтки изображают определенные социальные процессы и явления вне пределов культовой деятельности; женские ограничены специфическими культовым ролями. Лэнгдон предполагает, что данные статуэтки необходимо рассматривать в рамках изменения в религии и культе и в попытках мужчин доминировать над новыми учреждениями. Линда Конрой выводит на обсуждение вопрос о возникновении рода в верхнем палеолите, что вызывает вопросы о фигурках и их значение в родовых представлениях[71]. Конрой утверждает, что интерес к разграничению мужских и женских образов в статуэтках - плод современного мышления. Конрой утверждает, что поскольку мужчина и женщина имеют одни и те же морфологические особенности, то вариации между ними ограничивают их общность: вариативность человеческих форм. Из этого важного наблюдения мы можем увидеть как различные сообщества пытаются подчеркнуть различия либо сходства между людьми. Конрой предлагает это использовать при дифференциации женских фигурок и других существ. В этом свете легче понять тот огромный массив фигурок, которым мы обладаем. Они не мужские и не женские. Верхнепалеолитические культурные конструкции были воплощены через материальный аспект, с акцентом на атомических женских особенностях; женская анатомическая морфология представляла собой один из родовых стереотипов; а статуэтки - это нечто иное, как и среда, в которой можно воплотить этот стереотип. Для Конрой фигурки - это мощные механизмы, влияющие на верования и отношения к миру. Род - это социальный институт, который лучше всего рассматривать через практические действия, такие как наблюдение, описание, классификация и выведение общего из частного. Конрой видит связь между верхнепалеолитическими статуэтками и появлением рода.

Работы Haaland и Haaland, McDermott и McCoid, Langdon и Conroy предполагает, что, по крайней мере, наличие женских либо мужских статуэток не может быть прочитано как простое отражение общественной организации, структуры, действительности. На более глубоком уровне они говорят о культе Богини Матери. Поскольку для неолита юго-восточной Европы господство Матери обозначает и политическое господство женщин над мужчинами[72]. Разрыв исследователями этой связи между женскими фигурками и женским доминированием имеет важные последствия для сторонников культа Богини-матери. Исследование Хэлэндса и аргументы Мескела открывают следующую страницу новых дебатов в исследовании доисторических фигурок, порождают ряд критических вопросов. Важное значение имеет работа Алана Питфилда и Кристина Морриса, исследовавших бронзовые статуэтки с о. Крит[73]. Авторы считают, что статуэтки - это своебразный "отчет", "копия" какой-либо церемонии, на которой участники изменяют свое сознание и расширяют для себя мир обычной жизни. В данном контексте человеческое тело рассматривается как транспортное средство, чтобы облегчить коммуникацию с необыкновенным. Это говорит нам о том, что фигурки могли оказывать влияние на изменение способа мышления и чувственного восприятия первобытного человека. Также, они делали упор на физической близости исполнителя ритуала и вотивной фигурки. Подчеркивая их физическое взаимодействие, авторы исследования говорят об отношениях, которые стимулируют новое соотношение между чувственными занятиями народов и статуэтками как объектами материальной культуры. Также новым предположением является то, что человеческое тело играет важную роль в попытках общаться с высшими силами, или же попытки переместится в измененное сознание. Связь между трансформацией сознаний, ритуалами и статуэтками выводят на поверхность важные проблемы. Это вопрос о центре возникновения подобных фигурок.

Также провокационно критическое исследование палеолитических и неолитических статуэток Рут Тринем и Мэги Конки, где они предлагают больше внимания уделить восстановлению и понимания использования человеческого изображения в древности: как фигурки создавались, использовались, разбивались, восстанавливались, вновь использовались и выбрасывались?[74] Тринем основывает свое исследование на материале раскопок в Опово, в Сербии. [75] Она учитывает точное месторасположение находок в культурном слое и предполагает, что люди намерено депонировали статуэтки за пределы построек, обращает внимание на взаимосвязь места, где они были найдены и их назначением. Они также убеждают нас использовать термин не антропоморфные "фигурки", а "объекты".

Следует особо отметить работу А.П. Погожевой "Антропоморфная пластика Триполья", в которой исследовательница провела основательный поэтапный анализ пластики данной культуры, предложила собственную классификацию пластики Триполья. Она, сравнивая трипольскую пластику с искусством Анатолии (памятник Чатал-Гуюк), говорит о значительном сходстве статуэток, отмечает, что вероятно женский образ был преобладающим в раннеземледельческих общинах[76]. Также исследовательница придерживается мнения о том, что идеология земледелия и ее основные образы зародилась на Ближнем Востоке, оттуда земледелия и соответствующие идеи распространились на запад, в Европу, и на восток, в Среднюю Азию, о чем свидетельствуют находки фигурок с близкими иконографическими чертами[77]. При этом данные идеи были трансформированы определенным образом, слились с местными культами. Так, очевидно, что в Европе произошло слияние образа Матери-Прародительницы, активно используемого местным верхнепалеолитическим населением и образом Матери-земли, привнесенный раннеземледельческими культурами энеолита. Вполне вероятно, что это обстоятельство повлекло широкое распространение культа женского образа в Европе, в том числе, на территории, занимаемой культурой Кукутени-Триполье[78].

Сам Дуглас Бали указывает на ряд противоречий, с которыми мы сталкиваемся рассматривая традиционные концепции[79]. Эти противоречия, парадоксы взятые по отдельности, делают статуэтку более ярким проявлением материальной культуры; все вместе они преобразуют фигурку в перцепционно взрывчатый объект. Из этого можно сделать вывод о том, что ключ к пониманию значения и роли антропоморфных статуэток надо искать в этих парадоксах.

Парадокс размера.

Через сжатие и дистилляцию какой-либо малый объект становится более крупным. Малое стимулирует больший поток мыслей. Что еще более важно, сокращение размера увеличивает уровень значимости данного объекта.

Парадокс многомерности масштабов.

Этот парадокс заключается в трехмерности статуэток. Я держу миниатюру в руке, и моя рука не находится в пропорции к ней; моя рука, фактически, мое тело, становится фоном к другому такому же реальному масштабу. Играя с масштабом, особенно соизмеряя его с реальным человеческим телом, миниатюрные объекты нарушают наше представление о масштабе и разрушают нашу веру в то, что есть только один рациональный масштаб[80].

Парадокс множественности миров.

Существуют альтернативные миры, относительно того, в котором мы проживаем, и эти миры могут быть доступны нам через манипуляции с данными фигурками. Трудность заключается в воплощении этих потустронних миров через посредство изображений и объектов, с которыми мы знакомы (допустим, человеческое тело, в вымышленной карикатурной форме), но также и реально-конкретные материальные объекты.

Парадокс существования / не существования там.

В одно и тоже время мы хотим быть и внутри и снаружи этого миниатюрного мира, но это невозможно. Так, Майкл Ашкин сравнивает подобные ощущения с наркотическим эффектом.

Парадокс неведомого.

В тоже время как статуэтка являются узнаваемой формой (формой человеческого тела), она также представляет собой и нечто совсем отличное, жуткое и странное[81]. Миниатюра затрагивает какой-либо знакомый объект в натуральную величину, делая представление внешне странным[82]. Возможно в этом скрыт главный парадокс: вещь, представленная в миниатюре не то, что под ней подразумевают. Это изображает какой-либо распознаваемый объект, но при его изготовлении используются несовместимые ассоциации. Знакомое, таким образом, тоже становится отвлеченным[83].

Таким образом, первый вывод который мы можем сделать: ключ к пониманию антропоморфных неолитических статуэток лежит через чувственное и осязаемое восприятие[84]. Интерпретация данных объектов как исключительно культовых является неверной. Можно предположить множество значение. При подобном взгляде становится не важным использовались ли они в качестве игрушек или являлись частью какой-либо ритуальной деятельности, которая вовлекала жриц, алтари, приношения пищи, и ритуальную музыку. В этом смысле у миниатюр в Овчарово нет никакой определенной функции. Мы не должны восстанавливать мысли неолитического человека при изготовлении им миниатюрного горшка или фигурки. Лучше учитывать то обстоятельство, что когда человек неважно является ли он ребенком, взрослым, шаманом или любым другими представителем племени, использует эти объекты, он входит в другой мир, с различным сводом правил и, несомненно, с отличной от существующей концепции реальности и мысли.

Бали отмечает весьма интересную деталь: на более ранних стадиях Кукутени / Триполья, когда господствует, во-первых, приверженность стилистическим канонам, во-вторых, бинтованный орнамент, покрывающий практически все тело статуэтки, грудь и бедра изображаются гипертрофированно; и наоборот, как только регулярность узоров снижается, появляются более стройные фигурки, на последующих ступенях развития[85].

Статуэтки являлись мощным средством, передававшим формы и особенности неолитической жизни и мышления[86]. Они должны были создать определенную модель, с помощью которой люди видели других и самих себя. Материальное тело заняло ведущее положение в тех нормах, на которых базировалась принадлежность к той или иной группе в VII-IV тыс. до н.э. Они - часть процесса материализации, которая создала границы подобия и различия то, что мы понимаем как личная идентичность[87].

Парадокс изучения фигурок заключается в том, что любая из предложенных версий одновременно является и верной и ложной. У неолитических статуэток есть по крайней мере два вида значения[88]. С одной стороны их можно объяснить с точки зрения особенностей их использования или функций, т.е. причин, по которым они были созданы. Нет никакого основания утверждать, что имело место либо только одна либо какая-либо определенная группа функций. С другой стороны, есть иной знаковый момент, и он может оказаться более существенным для понимания социальной действительности балканского неолита. Это второе значение работает на более глубоком уровне и не имеет никакого отношения к намерениям человека, создавшего, украсившего и разбившего данную статуэтку; оно не рассматривает версии о каких-либо церемониях / играх / молитвах, в которых могла использоваться та или иная фигурка. Не столь важно даже конкретное месторасположение находки: яма, здание, очаг, погребение и т.д. Этот момент заключается в том, что статуэтка несет в себе представление о теле, существовавшем в неолитических сообществах. Независимо от другого поверхностного использования (в качестве изображения божества, игрушки, вотивного предмета, портрета и т.д.) статуэтки передавали специфические представления о человеческих чувствах и внешнем облике. Эти представления имели фундаментальное значение для неолитического мышления.

Следует помнить, что фигурки не отображали какое-либо реальное лицо, не передавали вещь, но все же представляли собой все и являлись основными положениями. Они подвергли сомнению знакомые ориентиры, изменили способы, которыми люди видели мир, создали целый ряд параллельных фактов, и при этом они являются частью людей (возможно, подсознательно).

Тело стало ключом к пониманию тождеств и отношений в мире - это основная функция антропоморфной пластики[89].

Суть подхода Бали, таким образом, выражается в том, чтобы базируясь на материале раскопок попробовать решить какую-либо теоретическую проблему, опираясь на современность. Автор также всецело разделяет концепцию американского исследователя.

Вывод

 

Изучив указанные источники, полевые материалы, автор пришел к следующим выводам:

Статуэтки - имели огромное значение для неолитического сообщества, являясь средством, передававшим формы и особенности неолитического мышления. Они должны были создавали определенную модель, с помощью которой люди видели других и самих себя.

В тоже время, было бы ошибкой предполагать наличие только одной функции фигурок, несомненно, что они отвечали целому ряду задач.

Несмотря на появление соседской общины и социальной дифференциации человек осознавал себя исключительно в рамках какого-либо коллектива. Возможно этим объясняются и существование определенных строгих канонов изображения статуэток и их орнаментации, на ранних этапах Кукутени / Триполья. Весьма интересен в этой связи средний этап развития, когда расцветает реалистическая пластика. На фигурках можно четко проследить одежду, прическу, татуировки и т.д. Тем не менее, все эти статуэтки также вписываются в определенные типы и подтипы.

Образ женщины не случайно доминирует в антропоморфной пластике вообще, и в трипольско-кукутенской, в частности. Богиня-мать, женщина-первопредок издавна почиталась в Европе, поскольку именно женщина воспроизводит на свет нового человека, животворящие силы природы производят определенные растения и живых существ, в том числе и, тем самым, обеспечивается извечный круговорот жизни. Вполне допустимо также и предположение об использовании антропоморфных статуэток детьми, в качестве игрушек. Подобные игрушки, возможно, если они имели место, социализировали ребенка, давая ему определенные представления, о том как он должен выглядеть. Подобно тому, как современные игрушки (куклы Барби) закладывают у детей определенный стереотип, относительно того как должны выглядеть мужчина и женщина. Также необходимо учитывать, что фигурка не являла собой копию какого-либо конкретного человека и даже более того, она была проводником в другой параллельный мир, в котором не возраст, пол, социальный статус уже не играли никакой решающей роли.

Список использованной литературы

 

1. Bailey. D. W. - Prehistoric figurines: representesion and corporeality in the Neolitic. - London-New York: 2005.

2. Гимбатус М. - Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М.: 2006.

3. Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья. - Новосибирск: 1983.

4. Рыбаков В.А. - Космогония и мифология земледельческого энеолита. // СА. - 1965. - №1;

5. Соловьева Н.Ф. - Антропоморфные изображения Туркменистана поры среднего энеолита. - Санкт-Петербург: 2008.

6. Таборев А.В. - Древние ольмеки. - Новосибирск: 2005.

7. Трамп У. Брей - Археологический словарь. - М.: 1991.

8. История Европы, т. I, М.: 1983.

9. Материалы и исследования по археологии СССР, № 102: неолит и энеолит юга европейской части СССР. М.: 1962.

10. Энеолит СССР. М.: 1982.

 

[1] Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск: 1983, стр. 20-21.

[2] Монгайт - Археология Западной Европы, т. 1. М.: 1973, стр. 196.

[3] У. Брей Д. Трамп - Археологический словарь. М.: 1990.

[4] Н.Ф. Соловьева - Антропоморфные изображения Туркменистана поры среднего энеолита. - С-Пб: 2008, стр. 86.

[5] D. W. Bailey - Prehistoric figurenes: representation and corporeality in the Neolithic. London - New York: 2005, p. 16.

[6] А.В. Табарев - Древние ольмеки.

[7] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, p. 19.

[8] История Европы, т. 1. М.: 1983, стр. 80.

[9] Mantu, 1998.

[10] D. W. Bailey - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York: 2005, p. 92

[11] Энеолит СССР, М.: 1982, стр. 168).

[12] Энеолит СССР, М.: 1982, стр. 166.

[13] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York, p. 10.

[14] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York, p. 118.

[15] Bolomey 2000: 153-5.

[16] Bolomey 1983, 2000: 153-5.

[17] Chapman 2000a: 135.

[18] Mantu и др. 1994: 225.

[19] Chapman 2000a.

[20] Mantu и др. 1994.

[21] Мовша 1960: 59-76.

[22] Думитреску 1954: 399-429; 1957: 97-116.

[23] Bolomey 2000: 156.

[24] Бибиков 1953: 51-64.

[25] Mantu и др. 1994: 227-8.

[26] Думитреску Х. 1954: 399-429; 1957: 97-116; Bolomey 2000: 156; Mantu и др. 1994: 226.

[27] Chapman 1996, 2000a.

[28] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representension and corporeality in the Neolithic, London - New York, p. 118.

[29] Там же.

[30] А.П. Погожева - Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск: 1983, стр. 66.

[31] Энеолит СССР, М.: 1982, стр. 191.

[32] Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья, - Новосибирск: 1983, стр. 66.

[33] D. W. Bailey - Prehistoric and corporeality in the Neolithic, London - New York: 2005, p. 88.

[34] Maxim-Alaiba 1983-4: 105; 1987: 270.

[35] Виноградов, 1974, стр. 17.

[36] Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья, - Новосибирск: 1983, стр. 81.

[37] Веселовский, 1910.

[38] Рыбаков В.А. - Космогония и мифология земледельческого энеолита. // СА, 1965, №1, стр. 28.

[39] Рыбаков В.А. - Космогония и мифология земледельческого энеолита. // СА, 1965, №1, стр. 29-30.

[40] Гимбатус М. - Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М.: 2006, стр. 118, 121.

[41] Bailey W. D. Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic. London - New York, 2005, p. 15.

[42] Marinescu-Bilcu 1974a: 89-104

[43] Marinescu-Bilcu 1981.

[44] Petrescu-Dimbovit‚a 1999.

[45] Marinescu-Bilcu and Bolomey 2000.

[46] Maxim-Alaiba 1987; Mantu 1993a, 1993b

[47] Marinescu-Bilcu 1974a: 89-95; 1981: 38.

[48] Monah 1997: 220.

[49] Petrescu-Dimbovit‚a et al. 1999: 727.

[50] Marinescu-Bilcu 1981: 38; 2000a: 136; Dumitrescu 1979: 87-8.

[51] см. Marinescu-Bilcu 1981: 38.

[52] Monah 1997: 220.

[53] там же.: 223.

[54] Marinescu-Bilcu 1981: 38.

[55] Marinescu-Bilcu 1974a: 96; 1974b.

[56] Marinescu-Bilcu 2000a: 133.

[57] Gheorghiu 1996, 1997, 2001.

[58] Gheorghiu 2001: 79.

[59] Gheorghiu 2001: 79.

[60] Marinescu-Bilcu 2000a: 135-6.

[61] Gimbutas 1989a: 133.

[62] там же.: 133.

[63] там же.: 133.

[64] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York: 2005, p. 13.

[65] Podborsky, 1983, 1985; Milojkovic 1990.

[66] Biehl, 1996, 2003.

[67] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York: 2005, p. 14.

[68] Chapman 2000a: 68-79.

[69] McDermott 1996; McCoid and McDermott 1996.

[70] Haaland and Haaland 1995.

[71] Conroy, 1993.

[72] Meskell, 1998: 53.

[73] Morris and Peatfield 2002.

[74] Tringham и 1998 Conkey.

[75] см. там же: 29-35.

[76] Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья - Новосибирск, 1983, стр. 110-111.

[77] Погожева А.П. - Антропоморфная пластика Триполья - Новосибирск, 1983, стр. 111.

[78] Там же.

[79] Bailey D. W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York: 2005, p. 41-42.

[80] Rudolf, 1997: 68-9.

[81] Carriker, 1998: 13.

[82] Стюарт, 1997: 88.

[83] Kraus, 1997.

[84] Bailey D.W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York, 2005, p. 43.

[85] Bailey D.W. - Prehistoric figurines: representation and corporeality in the Neolithic, London - New York, 2005, p. 119-120.

[86] Там же: 146.

[87] Там же: 146.

[88] Там же: 198.

[89]Там же: 202.