Страстный сторонник НЭПа

В "Экономике переходного периода" Бухарин писал: "Ценность" как категория товарно-капиталистической системы в её равновесии, менее всего пригодна в переходный период, где в значительной степени исчезает товарное производство и где нет равновесия".

Казалось бы, Бухарин, отрицавший возможность товарного производства при социализме, должен был решительно выступить против ленинского нэпа. Впрочем, так оно поначалу и было.

Напомню, что первым вопрос о замене продразвёрстки продналогом поставил Троцкий, но большинство ЦК во главе с Лениным этот проект отвергло. А когда позже то же предложение внёс Ленин, Бухарин резко выступил против него. Но Ленин провёл кампанию по переходу к нэпу по всем правилам военного искусства, с хитрыми манёврами, обманом сторонников и противников, закулисными комбинациями и сговором и пр. На Х съезде партии было принято всего лишь решение о замене продразвёрстки продналогом. Но сразу же после съезда это фискальное мероприятие как один из шагов по улучшению положения в хозяйстве страны стали расширять до "новой экономической политики": во всей России начался переход на товарно-денежные отношения, которых, по теории, разработанной Бухариным в полном соответствии с учением Маркса, при социализме и даже в переходный период быть не должно.

И вдруг Бухарин, как отмечали современники, даже не в 24 часа, а в 24 минуты из противника нэпа превратился в такого страстного защитника этого поворота, что Ленину пришлось его сдерживать. И с того времени главное, что определило его место в истории, - это защита ленинского плана строительства социалистического общества через нэп, кооперацию, мирное врастание в социализм его антагонистов – капиталистических элементов города и деревни.

4.4 Борьба за "правое" дело

Бухарин сравнивал сверхиндустриализаторские устремления "троцкистских чревовещателей" с садовником, который дергает посаженное растение, чтобы ускорить его рост. Ведь промышленность тесно связана с сельским хозяйством. От села она получает сырьё, крестьянам продаёт основную часть своей товарной продукции. Поэтому рост промышленности должен основываться на быстром развитии сельского хозяйства. А если обложить сельских товаропроизводителей непосильными налогами, как предлагают троцкисты, то крестьяне не смогут покупать промышленные товары, внутренний рынок сожмётся, и индустрия, столкнувшись с кризисом сбыта, остановит свой бег, что приведёт к коллапсу всего народного хозяйства.

А как же следует проводить индустриализацию страны, не впадая в троцкистские крайности, не выжимая все соки из крестьянства? Очевидно, надо строить политику индустриализации так, чтобы промышленность сама могла накапливать средства для собственного развития. Скажем, начинать индустриализацию с развития лёгкой промышленности, которая даёт не чугун и сталь, крестьянину непосредственно не нужные, а ситец, ему необходимый.

Предприятия лёгкой промышленности легче и быстрее строить, они производят товар, который немедленно поступает в продажу и тут же приносит деньги, прибыль. А, накопив прибыль за счёт лёгкой промышленности, можно переходить и к строительству металлургических комбинатов, автомобильных и тракторных заводов. Таким образом, и индустрия будет создана, и финансы страны не будут перенапряжены и расстроены. Но индустриализация при этом будет идти гораздо медленнее.

Наверное, сам Бухарин не осознавал уязвимости этой своей концепции. Ленин мог говорить о медленном, постепенном движении России к социализму, потому что рассчитывал на скорую помощь пролетариев Запада. Но Бухарин на словах признавал возможность построения социализма в одной стране, а это обязывало быть сторонником быстрой индустриализации, потому что одинокая страна социализма неизбежно подвергнется в скором времени агрессии со стороны капиталистических держав. А он ухитрялся сочетать не сочетаемое, лишь бы формально выглядеть как продолжатель линии Ленина.

В пылу борьбы с троцкистами Бухарин выдвигает свой скандальный лозунг: "Обогащайтесь!", вызвавший гнев у многих членов партии. Вот как он звучит в контексте: "В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: "обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны вести такую политику, в результате которой у нас бедность исчезла бы. Общество бедных – это "паршивый социализм". Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твёрдых оснований и тем более устраивается в нём и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния. В сельском хозяйстве методы "военного коммунизма" использовались до середины 20-х годов. Бухарина возмущало то, что зажиточный крестьянин боялся покрыть дом железной крышей, потому что только из-за этого мог бы сразу быть зачислен в кулаки. Такими порядками были недовольны и богатые крестьяне, и та беднота, которая хотела бы наняться к ним в работники. Но постепенно нэповский механизм заработал (в том числе и благодаря энергичным выступлениям Бухарина) и на селе. Однако результаты оказались совсем не такими, какие ожидались. Кулачество действительно обогащалось, но беднота нищала ещё больше и попадала в полную зависимость от кулаков.

Среди бедняков были участники гражданской войны, знавшие, за что они боролись и проливали кровь. Многие имели опыт работы в комбедах, в своё время основательно прижавших кулачество. И они не хотели, чтобы плодами их победы пользовались современные им колупаевы и разуваевы. Словом, деревня вновь оказалась на грани гражданской войны.

Когда возникли трудности с хлебозаготовками, Бухарин обвинил в них Сталина, а курс на борьбу с кулачеством назвал одним из проявлений сталинской системы "военно-феодальной эксплуатации крестьянства". Он с сарказмом разбирал идею Сталина об ужесточении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Дескать, если дело обстоит действительно так, то, дойдя, наконец, до социализма, мы не сможем в него вступить – вступать будет просто некому.

Формально вроде бы, действительно, по мере устранения эксплуататорских классов сопротивление социализму должно ослабевать. Однако история показывает: ничто другое не может сравниться с ненавистью, какую свергнутая элита испытывает по отношению к "чумазым", посягнувшим на привилегии благородных.