Библиографический список

Министерство образования РФ

Кубанский Государственный университет

Кафедра английской филологии

 

Реферат на тему: «Взаимоотношения науки и религии»

 

 

Работу выполнил:

Бедарев Н.В.

 

 

Научный руководитель:

Бойко Л.А.

 

 

Краснодар, 2006

 

Содержание

Содержание....................................................................................................................................2

Введение.........................................................................................................................................3

I Конфликт......................................................................................................................................4

II Независимость…...…………………………………………………………………………...10

III Диалог……………...………………………………………………………………………...15

IV Интеграция…………...……………………………………………………………………...22

Заключение……………………………………………………………………………………...28

Библиографический список……………………………………………………………………29

Введение

Успехи научных методов становятся одной из основных проблем, воз­никающих перед религией в век науки. Создается впечатление, что наука - единственно надежный путь познания. Многие рассматрива­ют ее как объективный, универсальный и рациональный метод, основанный на солидных экспериментальных свидетельствах. Религия, напротив, пред­ставляется субъективной, ограниченной, основанной на эмоциях и традици­ях или авторитетах, зачастую несогласных друг с другом.

Но, несмотря на все это, говорить о том, что религиозное мировоззрение сегодня отходит на второй план, по меньшей мере неразумно. Времена вульгарного материализма остались в прошлом, несмотря на то, что в общественном сознании, как это обычно и бывает, они задержались до сих пор. Как говорил Фрэнсис Бэкон, «малое знание уводит от Бога, большее знание возвращает к Нему».

       Желая дать систематический обзор существующих сегодня вариантов, мы выделили четыре пути взаимодействия религии и науки и назвали их: «Конфликт», «Не­зависимость», «Диалог» и «Интеграция».

I. Конфликт

Одним из исторических примеров конфликта было дело Галилея, одна­ко многие факторы, на него повлиявшие, сегодня уже не имеют значения. Сюда относятся и авторитет Аристотеля, и оборонительная реакция, и по­литическое соперничество в римской иерархии, почувствовавшей угрозу со стороны протестантской Реформации. В случае Дарвина мы действительно видим конфликт взглядов, однако, отклики и богословов, и ученых были значительно разнообразнее, чем в популярных представлениях о «войне между наукой и религией». Образ войны и сегодня остается достаточно распространенным, отчасти благодаря конфликту между крайними точками зрения, который драматично подается средствами массовой информации, тогда как более тонкие и сложные промежуточные позиции обычно оста­ются за кадром.

Научный материализм и библейский буквализм лежат на противополож­ных концах богословского спектра. Тем не менее, у них есть несколько об­щих отличительных особенностей, что побуждает меня рассматривать их вместе. Представители обоих направлений полагают, что между современ­ной наукой и классическими религиозными представлениями существуют серьезнейшие противоречия. И те, и другие стремятся найти незыблемые основания знания: в одном случае это логика и чувственные данные, в дру­гом - непогрешимое Писание. И те, и другие считают, что наука и религия предлагают взаимоисключающие точные описания одной и той же сферы - истории природы и что необходимо выбирать один из этих вариантов. Я полагаю, что и научный материализм, и библейский буквализм злоупотребля­ют наукой одинаково. Научный материализм, исходя из научных представ­лений, пытается затем делать из них широкие философские обобщения. Биб­лейский буквализм исходит из богословских представлений, но стремится делать выводы о научных вопросах. Таким образом, оба направления не при­дают должного значения различию между двумя дисциплинами.

1. Научный материализм

Научные материалисты - интеллектуальные наследники французского Просвещения, эмпиризма Дэвида Юма и эволюционного натурализма XIX века. Большинство из них придерживается двух убеждений: (1) научный метод - единственно надежный путь к знанию; (2) основополагающей ре­альностью вселенной является материя (или материя и энергия).

Первое из этих убеждений - эпистемологическое утверждение о харак­теристиках исследования и познания. Второе - метафизическое утвержде­ние о характеристиках действительности. Оба утверждения связаны пред­положением о том, что реальны лишь объекты и причины, которые являют­ся предметом научного изучения, и лишь наука может раскрыть природу действительности.

Кроме того, многие варианты материализма являются выражением редукционизма. Эпистемологический редукционизм утверждает, что законы и те­ории всех наук в принципе сводимы к законам физики и химии. Метафизиче­ский редукционизм считает, что составные части любой системы определя­ют ее наиболее фундаментальную действительность. Материалист полагает, что все явления в конечном итоге можно объяснить в рамках деяния мате­риальных составляющих, которое является единственной действующей при­чиной в мире. Анализ частей любой системы, безусловно, весьма полезен в научном отношении, однако я считаю, что исследование высших уровней организации больших систем также представляет огромную ценность.

Рассмотрим утверждение о том, что научный метод - это единственно надежная форма постижения. Наука отталкивается от общедоступных дан­ных, которые можно воспроизвести. Проверка сформулированных теорий совершается с помощью экспериментальных наблюдений. На выбор теории влияют также такие факторы, как согласованность, всесторонность и плодо­творность. Религиозные верования с такой точки зрения неприемлемы, по­скольку у религии нет таких данных, такой экспериментальной проверки и таких критериев оценки. Лишь развивающаяся наука объективна, непредв­зята, универсальна и прогрессивна. Религиозные традиции, напротив, счита­ются субъективными, предвзятыми, ограниченными, некритичными и неспо­собными к изменению. Мы увидим далее, что историки и философы науки ставят под сомнение подобное идеализированное представление о науке, однако многие ученые разделяют его и полагают, что оно подрывает дове­рие к религии.

Относительно философов, с 1920-х до 1940-х гг. представители логическо­го позитивизма настаивали, что научный дискурс создает норму для любого значимого языка. Они проповедовали, что значимыми утверждениями (неза­висимыми от абстрактных логических отношений) являются лишь эмпири­ческие предположения, подтверждаемые чувственными данными. Форму­лировки этического, метафизического и религиозного характера не счита­лись ни истинными, ни ложными, но лишь бессмысленными псевдоутверж­дениями, выражением эмоций или предпочтений, лишенным познаватель­ного значения. Таким образом, целые области человеческого языка и опыта оказались исключены из серьезного обсуждения, поскольку их невозможно проверить научными методами. Однако критики отвечали на это, что чув­ственные данные не могут быть несомненным отправным пунктом для на­уки, ибо они уже подвергнуты концептуальной организации и несут на себе теоретическую нагрузку. Взаимодействие наблюдения и теории сложнее, чем полагали позитивисты. Кроме того, позитивисты пренебрегали метафизичес­кими вопросами, но часто склонялись к метафизическому материализму. Сто­ронники лингвистического анализа признавали, что наука не может быть нор­мой для любого значимого рассуждения, поскольку у языка существует мно­жество различных функций и способов употребления.

Большая часть книги Карла Сагана под названи­ем «Космос» представляет собой изложение открытий современной астро­номии, но в промежутках автор вставляет свои философские комментарии, например: «Космос - это все, что есть, все, что было, и все, что будет». Он уверяет, что вселенная вечна, или, иначе, что ее истоки непознаваемы. Саган критикует христианскую идею Бога по многим направлениям, полагая, что мистические и авторитарные утверждения угрожают абсолютности научных методов, которые он считает «универсально приложимыми». Природа (это слово он пишет с большой буквы) становится объектом поклонения, придя на смену Богу. Саган выражает величайшее благоговение перед кра­сотой, обширностью и взаимосвязанностью космоса. Саган являет собою некоего но­вого первосвященника, не только раскрывающего нам таинства, но и расска­зывающего, как мы должны жить. Мы, конечно, можем любоваться этичес­кой чувствительностью Сагана и его заботой о мире и сохранении окружа­ющей среды. Но, видимо, стоит поставить под сомнение его безграничную веру в научные методы, которые, по мнению Сагана, неминуемо приведут к наступлению эпохи мира и справедливости.

В качестве подтверждения редукционистского подхода зачастую при­водятся успехи молекулярной биологии в изучении основных механизмов генетики и биологической деятельности. Так, Фрэнсис Крик, один из пер­вооткрывателей структуры ДНК, писал: «Конечной целью развития совре­менной биологии является, по сути, объяснение всех биологических про­блем с точки зрения физики и химии».

В книге Жака Моно «Случайность и необходимость» дается яркий об­зор молекулярной биологии, а также делаются попытки защитить научный материализм. Моно считает, что биология доказала отсутствие у природы цели. «Наконец-то человек понял, что он один в бесчувственной и необъят­ной вселенной, из недр которой он возник лишь благодаря случайности». «Лишь случайность является источником всякой новизны и всякого творе­ния в биосфере». Моно придерживается крайнего редукционизма: «Все мо­жет быть сведено к простым и очевидным механическим взаимодействиям. Клетка - это механизм. Животное - это механизм. Человек - это меха­низм». Сознание - это иллюзия, которую в конечном счете можно объяс­нить в рамках биохимии. Моно утверждает, что человеческое поведение определено генетически. Роли языка, мысли и культуры в человеческой жиз­ни он почти не уделяет внимания. Ценности, на его взгляд, сугубо субъек­тивны и произвольны. Однако он убеждает нас принять новую аксиому, зак­лючающуюся в том, что высшей ценностью является само познание. Он от­стаивает «этику познания», однако не показывает, к чему, помимо поддерж­ки науки, она может привести.

Мы полагаем, что для адекватного описания целенаправленного поведения и сознания животных и человека подобной редукционистской модели не­достаточно. Существуют и другие толкования, в которых соотношение слу­чайностей и законов предстает более сложным, чем у Моно, и совместимым с некоторыми видами теизма. Биохимик и богослов Артур Пикок приписы­вает случайности положительную роль при исследовании потенциальных возможностей, присущих сотворенному порядку, что можно согласовать с идеей божественной цели (хотя и не с идеей точного предварительного замысла). Моно склонен думать, что наука доказывает отсутствие в космосе цели. Несомненно, правильнее было бы сказать, что наука просто не имеет дела с божественными целями, поскольку они не являются плодотворной концепцией для развития научных теорий.

В качестве другого примера рассмотрим, как отстаивает научный матери­ализм социобиолог Эдуард О. Уилсон. В его работах прослеживается гене­тическое и эволюционное происхождение социального поведения насеко­мых, животных и человека. Он задается вопросом, каким образом у обще­ственных насекомых, например у муравьев, может появляться и сохраняться самоотверженное поведение, если таким образом они жертвуют своей спо­собностью к размножению. Уилсон показывает, что такое «альтруистичес­кое» поведение увеличивает возможность выживания близких родственни­ков со сходными генами (например, в муравьиной колонии), поэтому усло­вия отбора могут способствовать такому самопожертвованию. Он считает, что все человеческое поведение можно объяснить, сведя его к биологичес­ким истокам и существующим генетическим структурам. «Я полагаю, не бу­дет большим преувеличением сказать, что социология и другие обществен­ные, да и гуманитарные науки являются последними отраслями биологии, ко­торые должны быть включены в Современный Синтез». Разум в конечном итоге будет объяснен как «эпифеномен нервной организации мозга».

По мнению Уилсона, на ранних этапах человеческой истории религиоз­ная практика способствовала выживанию, поскольку вносила вклад в спло­чение групп. Однако он полагает, что теперь, когда объяснено эволюцион­ное происхождение религии, она должна уйти навсегда, уступив место фи­лософии или «научному материализму». (Будь Уилсон последователен, он должен был бы сказать, что и сила науки также подорвана объяснением ее эволюционного происхождения. Действительно ли эволюционное проис­хождение той или иной дисциплины подрывает ее значимость?) Уилсон ут­верждает, что мораль является следствием импульсов, закодированных глу­боко в генах, и что «единственной доказуемой функцией морали является сохранение генов в целости».

Труды Уилсона подвергались критике с различных сторон. Так, антро­пологи отмечают, что большинство систем человеческого родства вовсе не организованы в соответствии с коэффициентами генетического сходства и что Уилсон даже не принимает во внимание объяснение человеческого по­ведения с точки зрения культуры. Он описывает важную область биологии, поясняющую ряд ограничений в человеческом поведе­нии, но при этом слишком обобщает, считая это исчерпывающим разъяснени­ем и не оставляет места для сил, объясняющих другие грани человеческой жизни и опыта.

Философ Дэниэл Денет стоит на твердых неодарвинистских позициях, которые он выводит из теории вероятности, когнитивной науки и компью­терного моделирования. Эволюция, по его мнению, есть результат бессмыс­ленного и бесцельного процесса. Он неистово отвергает все формы замысла, включая выдвинутую в некоторых работах Дарвина идею о том, что весь эволюционный процесс и его законы являются результатом замысла. Денет видит себя не «жадным редукционистом» (пытающимся объяснить все про­цессы, происходящие на высших уровнях, в терминах законов, действующих на низших), а, скорее, «добрым редукционистом», признающим существова­ние многих уровней и «новых принципов объяснения для каждого уровня» и пытающимся связать различные уровни друг с другом. Однако он пред­ставляет единое сознание иллюзией и стремится найти физическое объясне­ние для всех психических процессов. «Согласно материалистическим пред­ставлениям, мы можем (в принципе!) считать, что любое психическое явле­ние подчиняется тем же законам и складывается из того же материала, что и радиоактивность, фотосинтез, воспроизводство, питание и рост».

Думается, что эти авторы не смогли отделить научные вопросы от философских. В своих популярных работах ученые стремятся апеллировать к авторитету науки в тех вопросах, которые не входят в ее компетенцию. Но ведь статьи в физических, химических и биологических журналах не обсуж­дают проблем материализма, теизма и иных мировоззрений, дающих фило­софскую интерпретацию науки и являющихся различными системами убеж­дений, каждая из которых стремится охватить всю действительность.

В своих эпистемологических представлениях эти авторы утверждают, что научный метод является единственно надежным источником познания. Та­кие воззрения их критики иногда называют «сциентизмом». Если наука - это единственно приемлемая форма познания, то объяснения с точки зрения ас­трономического происхождения, эволюционной истории, биохимических ме­ханизмов и других научных теорий исключают все остальные формы объяс­нений. Но что наука полагается на безличные концепции и оставляет за пределами своего исследования наиболее отличительные особенно­сти личной жизни. Кроме того, концепция Бога не предназначена для того, чтобы стать гипотезой для объяснения явлений этого мира, конкурирующей с научными гипотезами. Вера в Бога - это, прежде всего, обязательство определенным образом вести себя в соответствии с формами религиозного опыта, сложившимися в обществе как результат исторической традиции. Она не заменяет научного исследования. Религиозная вера создает широкую смыс­ловую конструкцию, в которую могут быть вписаны отдельные события. Грубо говоря, религия спрашивает - почему, а наука спрашивает - как, хотя мы увидим, что подобное разделение нуждается в существенных оговорках.

В области метафизики эти авторы распространяют научные концепции за пределы их научного использования, чтобы поддержать всеобъемлющую материалистическую философию. Мы видели, что Галилей и Декарт различа­ли первичные свойства (такие, как масса и движение, которые признавались независимыми от наблюдателя) и вторичные свойства (такие, как цвет и звук, которые считались чисто субъективными). Отождествление реального с из­меряемыми свойствами, которые связаны строгими математическими соот­ношениями, берет свое начало в физических науках, но его влияние ощуща­ется по сей день и в других науках. Однако видимо эти свой­ства материи рассматривались в отрыве от реального мира, поскольку при этом игнорировались особенности событий и количественно неизмеримые аспекты человеческого опыта. Мы не должны считать, что одна материя ре­альна, а наше сознание, предназначение и человеческая любовь - лишь по­бочные продукты движущейся материи. Короче говоря, теизм совершенно не обязательно должен входить в конфликт с наукой, тем не менее, он неиз­бежно вступает в конфликт с метафизикой материализма.

2. Библейский буквализм

Средневековые авторы признавали, что в Писа­нии присутствуют различные литературные стили и разные уровни истины, и поэтому многие места Писания они трактовали в переносном или аллегори­ческом смысле. Лютер, Кальвин и англикане продолжили развитие этой тра­диции, хотя впоследствии некоторые лютеране и кальвинисты были более склонны к буквальной трактовке. Мы знаем, что буквальная интерпретация Писания католическими лидерами была одной из причин осуждения Гали­лея, хотя не менее важны были и другие факторы, такие, как наследство Аристотеля и авторитет церкви. Во времена Дарвина эволюция считалась вызовом представлениям о Божьем замысле в природе и о статусе челове­чества, но, кроме того, отдельные группы находили ее и вызовом Писанию. Некоторые отстаивали непогрешимость Библии и полностью отрицали эво­люцию. Тем не менее, большинство богословов-традиционалистов, хоть и неохотно, но приняли теорию эволюции. Порой, однако, они делали это с оговоркой, что человечество является исключением, поскольку душа недо­ступна для научного исследования. Либеральные богословы уже тогда при­няли исторический анализ библейских текстов («библейская критика»), про­слеживающий влияние исторического контекста и культурных условий на библейские тексты. Эволюция была вполне совместима с их оптимистичес­кими представлениями об историческом прогрессе, и они считали эволю­цию способом, которым Бог осуществлял творение.

В XX веке Римско-католическая церковь и большая часть основных про­тестантских деноминаций признавали Писание человеческой записью пер­воначального откровения, явленного в жизни пророков и в жизни и личнос­ти Христа. Многие традиционалисты и евангельские христиане отстаивали центральное положение Христа, не придавая особого значения непогреши­мости или буквальному толкованию Библии. Однако небольшие фундамента­листские группы и многие представители некоторых исторических деноми­наций в Соединенных Штатах (а среди южных баптистов таких людей было большинство) настаивали на том, что Писание абсолютно непогрешимо. 1970-е и 1980-е гг. показали рост численности и политической силы фундамента­листов. Для многих членов «Новых правых» и «Морального большинства» Библия в эпоху быстрых перемен служит не только единственной несом­ненной опорой, но и основой защиты традиционных ценностей в период нравственного разложения (сексуальная вседозволенность, употребление наркотиков, растущий уровень преступности и так далее).

На процессе Скопса в 1925 г. предпринимались попытки доказать, что преподавание эволюционной теории в школах должно быть запрещено, поскольку эта теория противоречит Писанию. Позднее возникло новое те­чение, названное «научным креационизмом», или «наукой о творении», ут­верждающее, что существуют научные доказательства того, что сотворение мира произошло в течение последних нескольких тысяч лет. В 1981 г. зако­нодательное собрание Арканзаса приняло закон о том, что «креационной теории» в университетских программах должно быть уделено столько же места, сколько и эволюционной теории. Закон уточнял, что креационизм должен преподаваться исключительно как научная теория, безо всяких ссы­лок на Бога или на Библию.

В 1982 г. Окружной суд Соединенных Штатов отменил арканзасский за­кон, в первую очередь в связи с тем, что в нем было усмотрено пристрастное отношение к определенным религиозным взглядам, что противоречит кон­ституционному принципу отделения церкви от государства. Хотя в самом законе отсутствовали прямые ссылки на Библию, в нем, тем не менее, ис­пользовались многие фразы и идеи, заимствованные из книги Бытия. Работы лидеров креационистского движения с очевидностью продемонстрирова­ли их религиозные цели. Против закона в качестве свидетелей выступили многие богословы и религиозные деятели, не разделявшие его богословс­ких допущений.

Суд также постановил, что «наука о творении» - не полноправная наука. Он заключил, что научная общественность, а не судебные инстанции, должны определять статус научных теорий. Было продемонстрировано, что сторон­ники «науки о творении» даже не подавали статей в научные журналы, не говоря уж об их публикации. Ученые, выступавшие на процессе в качестве свидетелей, показали, что долгая эволюционная история занимает централь­ное место почти во всех научных дисциплинах, в том числе в астрономии, геологии, палеонтологии и биохимии, а также в большинстве отраслей биоло­гии. Кроме того, они дали ответ на предполагаемые научные свидетельства, которые использовали креационисты. Утверждения о наличии геологических свидетельств в пользу всемирного потопа и об отсутствии ископаемых, пред­ставлявших собой переходные формы между видами, были признаны сомни­тельными. В 1987 г. Верховный суд Соединенных Штатов отменил принятый в Луизиане закон о креационизме, указав, что такой закон ограничивает акаде­мическую свободу и поддерживает определенную религиозную точку зрения.

«Наука о творении» несет в себе угрозу не только для научной, но и для религиозной свободы. Понятно, что поиски определенности в эпоху нрав­ственной распущенности и стремительных культурных изменений способ­ствуют росту библейского буквализма.

Кроме того, мы знаем, какую опасность для науки представляют сторон­ники определенных идеологических позиций, пытающиеся использовать силу государства для решения научных вопросов, будь то в нацистской Герма­нии, сталинской России, Иране Хомейни, или - как в случае с креационистами - в Соединенных Штатах. Конечно, ученые неминуемо испытывают влияние со стороны культурных условий и метафизических предположений, равно как и экономических сил, которые в значительной степени определя­ют направление научного развития. Научная общественность никогда не бывает полностью автономной и изолированной от социального контекста, однако ее необходимо защищать от политического давления, пытающего­ся диктовать научные выводы. Преподаватели должны быть свободны в выборе того, что им преподавать.

Критики эволюционной теории, например Филипп Джонсон, выдвигали серьезные возражения против попыток сторонников научного материализма представить атеистическую философию частью науки. Однако и те, и другие заблуждаются, полагая, что эволюционная теория по сути своей за­щищает атеистические взгляды, и увековечивая тем самым ложную дилемму о необходимости выбора между наукой и религией. Вся эта полемика отра­жает недостатки фрагментарного и специализированного высшего образо­вания. Подготовка ученых редко включает преподавание истории и фило­софии науки и какое бы то ни было обсуждение проблем соотношения на­уки с обществом, этикой или религиозной мыслью. С другой стороны, и пред­ставители духовенства мало знакомы с наукой и нерешительно затрагивают в своих проповедях спорные вопросы.

II. Независимость

Один из способов избежать конфликта между наукой и религией состо­ит в том, чтобы рассматривать эти две сферы абсолютно независимо и авто­номно. Каждая из них имеет свою область приложения и свои характерные методы, которые объясняются в ее собственных терминах. Сторонники та­кой точки зрения полагают, что и у науки, и у религии существует своя соб­ственная юрисдикция и они должны сохранять дистанцию между собой. Каждая должна заниматься своими собственными делами и не вмешиваться в дела другой. Каждый способ исследования избирателен и имеет свои ограничения. Такое разделение на изолированные отсеки объясняется не про­сто желанием избежать ненужных конфликтов, но и стремлением сохранять верность определенному характеру отдельных сфер жизни и мысли. Неко­торые авторы считают, что наука и религия скорее изучают одну и ту же область с разных точек зрения, нежели относятся к разным областям. Снача­ла мы рассмотрим некоторые утверждения о том, что религиозные и науч­ные методы исследования радикально отличаются друг от друга, а затем - утверждение о том, что языки науки и религии выполняют разные функции в человеческой жизни.

1. Метод противопоставления

Многие евангельские и консервативные христиане развивают представ­ления традиционалистов XIX века. Они оставляют за Писанием ключевую роль, не настаивая, однако, на его буквальном толковании и не защищая «на­уку о творении». Наибольшее значение для них имеет искупительная смерть Христа и немедленное обращение верующего, если он принимает Христа как своего личного спасителя. Они говорят о трансформирующей силе Еван­гелий, которую современная наука не может ни поддержать, ни опровергнуть. Для многих евангельских христиан, которые не склонны к буквально­му толкованию, наука и религия - по сути, независимые сферы человечес­кой жизни, хотя некоторые из них отстаивают естественное богословие и доказательство «от замысла», отталкиваясь от астрономической теории Боль­шого взрыва или указывая на проблемы, встающие перед научными теория­ми при попытках объяснить происхождение жизни и сознания.

Два богословских направления предложили более четкое разделение науки и религии. Они противопоставляют их методы, продолжая тем самым построения Канта. Протестантская неоортодоксия стремится вернуться к представлениям времен Реформации о ключевой роли Христа и о приорите­те откровения, хотя и вполне принимает результаты современного изучения Библии и научных исследований. Карл Барт и его последователи считают, что Бога можно понять лишь через Его откровение во Христе и признание в вере. Бог для них трансцендентен, абсолютно инаков и познается лишь в процессе Его самораскрытия. Они не доверяют естественному богословию, поскольку оно полагается на человеческий разум. Религиозная вера целиком зависит от божественной инициативы, а не от человеческих открытий, в том числе научных. Сфера деятельности Бога - не природа, а история. Ученые свободны в своей работе, но не должны вмешиваться в богословские про­блемы, и наоборот, поскольку методы науки и религии кардинально отлича­ются друг от друга. В основании науки лежат человеческие наблюдения и разум, а в основании религии - божественное откровение.

С этой точки зрения, к Библии необходимо относиться со всей серьез­ностью, но не понимать ее буквально. Писание само по себе не есть откро­вение, но лишь записанные людьми свидетельства (где вполне возможны ошибки) событий, в которых откровение было явлено. Божественная дея­тельность концентрировалась не на диктовке текста, а в жизни людей и об­щин: Израиля, пророков, Христа и тех представителей ранней церкви, кото­рые откликнулись Ему. В библейских текстах отражены различные интер­претации этих событий, и мы должны признать человеческую ограничен­ность авторов и культурные влияния на их мысль. Их мнения по вопросам науки отражают донаучные представления древних времен. Мы должны вос­принимать первые главы книги Бытия как символическое описание взаимоот­ношений человечества и мира с Богом, как свидетельство сотворенности че­ловека и благости природного устройства. Религиозный смысл необходимо отделять от той древней космологии, с помощью которой он был выражен.

Другим направлением, выступавшим за строгое разграничение сфер на­уки и религии, был экзистенциализм. Он противопоставлял область личного и область безличных объектов. Первая из них познается лишь субъективно, а вторая - с помощью отстраненного анализа, свойственного науке. Все экзистенциалисты, как атеисты, так и теисты, полагают, что мы можем по­знать истинный смысл человеческого бытия, лишь принимая в нем непос­редственное участие как уникальные индивиды, наделенные свободой вы­бора. Смысл жизни обретается лишь в деятельности; его невозможно найти при том рационалистическом подходе, который свойствен ученому, выво­дящему абстрактные общие концепции и универсальные законы.

Религиозные экзистенциалисты считали, что Бога можно постичь лишь путем непосредственного и личного участия во взаимоотношениях типа «Я-Ты», а не с помощью отстраненного анализа и управляемого контроля, ха­рактеризующих свойственные науке взаимоотношения типа «Я-Оно». Бого­слов Рудольф Бультман признает, что Библия часто использует объективный язык, когда повествует о Божьих деяниях, однако он настаивает, что мы должны сохранять изначальный эмпирический смысл таких мест, переводя их на язык человеческого самопознания, язык надежд и опасений, выбора и решения, новых возможностей для нашей жизни. Богословские формули­ровки должны стать утверждениями о трансформации человеческой жизни путем нового понимания личного существования. Такие утверждения не свя­заны с научными теориями о внешних событиях, происходящих в безлич­ном порядке подчиненного законам мира.

Лэндон Гилки в своих ранних работах и в свидетельских показаниях на арканзасском процессе затрагивал многие из этих тем. Он выделяет следу­ющие отличия: (1) наука стремится объяснить объективные, доступные, по­вторяющиеся данные, тогда как религию интересует существование в мире порядка и красоты и опыт нашей внутренней жизни (такой, как вина, тре­вога, бессмысленность, с одной стороны, и прощение, доверие и целост­ность - с другой); (2) наука задает объективные вопросы и стремится уз­нать, как происходят те или иные события, тогда как религия задает лич­ные вопросы о смысле и предназначении, об истоках и судьбе; (3) автори­тет науки основан на логических связях и точности наблюдений, тогда как основой авторитета религии является Бог и откровение, постигаемое с помощью людей, которым было дано просветление и понимание, и подтверждаемое нашим собственным опытом; (4) наука выдвигает количе­ственные предположения, которые можно проверить экспериментальным путем, тогда как религия пользуется символическим и аналогическим язы­ком, поскольку Бог трансцендентен.

В контексте судебного процесса апелляция к тому, что наука и религия задают совершенно разные вопросы и пользуются совершенно различными методами, была весьма действенной стратегией. Таким образом, создавались методологические основания для критики предпринимавшихся сторонниками библейского буквализма попыток выводить из Писания научные заключе­ния. Если говорить более конкретно, то Гилки настаивал, что доктрина творе­ния - не буквальное отражение истории природы, но лишь символическое выражение того, что мир благ, упорядочен и зависим от Бога в каждый мо­мент времени. Это религиозное утверждение по сути независимо как от дои­сторической библейской космологии, так и от современной научной.

Гилки полагает, что существует «высшее измерение» в стра­сти ученого к познанию, его стремлении добраться до истины, вере в рацио­нальность и единообразие природы. Для ученого всем этим определяется то, что Тиллих (Tillich) назвал «высшей заботой». Однако Гилки считает опасным расширительное понимание науки как всеобщей натуралистической филосо­фии и приписывание науке и технологии спасительной силы, что порой на­блюдается в либеральных мифах о научном прогрессе. И наука, и религия мо­гут стать демоническими силами, если они становятся на службу определен­ных идеологий или игнорируют неоднозначность человеческой природы.

Томас Торренс развил некоторые отличительные черты богословия в рамках неоортодоксии. Он находит богословие уникальным, поскольку объект его интереса - Бог. Богословие - это «догматическая или позитив­ная и независимая наука, действующая по своим собственным внутренним законам, развивающая свои характерные способы исследования и формы мысли, которые определяются заданным субъектом исследования». Бог бес­конечно превосходит всю сотворенную действительность, и поэтому Он «постижим лишь в актах Его откровения», в первую очередь в личности Христа. Мы можем лишь с верою откликаться на то, что нам было дано, и определило тем самым наше мышление.

2. Разные языки

Еще более эффективный метод разделения науки и религии - их интер­претация как языков, которые не связаны друг с другом, поскольку их функ­ции кардинально отличны друг от друга. Логические позитивисты рассмат­ривали научные утверждения как норму для любого рассуждения, а любыми утверждениями, не поддающимися экспериментальной проверке, пренеб­регали как бессмысленными. Позднейший лингвистический анализ, напротив, настаивал на том, что разные типы языка выполняют разные, несводимые друг к другу, функции. Каждая «языковая игра» (термин Витгенштейна и его последователей) отличается способом ее употребления в социальном кон­тексте. Наука и религия выполняют совершенно разную работу, и ни к од­ной из них неприменимы стандарты другой. Научный язык используется в первую очередь для предсказания и контроля. Теория служит полезным ин­струментом для обобщения данных, объяснения регулярных характеристик наблюдаемых явлений и предложений технологического применения. На­ука интересуется весьма ограниченным кругом вопросов, относящихся к при­родным явлениям. Мы не должны ожидать, что она будет делать работу, для которой не предназначена, например, снабжать нас мировоззрением, жиз­ненной философией или этическими нормами. Ученые оказываются не муд­рее других, когда выходят из своих лабораторий и начинают высказывать предположения относительно предметов, лежащих за рамками науки.

Функции религиозного языка, по мнению представителей лингвистичес­кого анализа, состоят в том, чтобы предлагать способ жизни, устанавливать верные позиции и побуждать следовать определенным нравственным прин­ципам. Значительная часть религиозного языка связана с ритуальной и прак­тической стороной богослужения и жизни общины. Он может также выра­жать личный религиозный опыт. Сила лингвистического направления состо­ит, в частности, в том, что оно не концентрируется на религиозной вере как на абстрактной системе, а обращает внимание на то, каким образом религи­озный язык действительно используется в жизни людей и общества. Сто­ронники лингвистического анализа привлекали эмпирические исследования религиозных вопросов, проведенные социологами, антропологами и фило­софами, равно как и литературу, созданную в рамках религиозных традиций.

Некоторые ученые, изучавшие различные культуры, приходили к выводу, чт