Глава I . Краткая биография П.Я. Чаадаева

Введение

Абсолютно все философы России (точнее, Руси) задавались одним, но очень емким и глубоким вопросом – какая же роль в мировой цивилизации принадлежит России? Этот вопрос затевал нешуточные споры в элите русской философской мысли, приводил к трагическим исходам рвения молодых и неспокойных людей, ставил в тупик всю общую мировоззренческую основу России в глазах мыслящих людей всех времен существования страны как нации. Одним из таких людей был Петр Яковлевич Чаадаев.

Труды великого философа России Петра Яковлевича Чаадаева раскололи мыслительную элиту первой половины XVIII века на две стороны баррикад – западников (сторонников) и славянофилов (критиков)[1]. Две основные концепции трудов Чаадаева (а в дальнейшем и всей русской философии) – это стремление создать утопическое общество и поиск национальной неповторимости России. Петр Яковлевич называл себя религиозным мыслителем, признавая существование Высшего Разума, который проявляет себя в истории страны через Провидение. Чаадаев не отрицает христианство, но считает, что его основная идея заключается в «водворении царства божьего на Земле», причём Царство Божье — это метафора некого справедливого общества, которое уже осуществляется в западном мире (на это акцентировали основное внимание западники). Что касается национальной идентичности родной страны, то автор лишь обозначает идею яркой самобытности России. «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, — писал он, — мы — народ исключительный». Главный смысл России — быть уроком всему остальному человечеству. Однако Чаадаев был чрезмерно далёк от шовинизма славянофилов и веры в исключительность России. Для него цивилизация – единое целое, а все дальнейшие попытки поиска самобытности — предрассудки и предубеждения, свойственные нации.

Актуальность – думаю, вопрос о самобытности России будет актуален всегда, потому что любая нация стремится к самоопределению в цивилизации, а так как этот вопрос раскрыл Чаадаев и какие силы он пробудил в философской мысли своего времени, ставит его работы в заповедное место «бриллиантов» русской философии и политической науки.

Цель – определить основные постулаты трудов Чаадаева и их дальнейшее влияние на развитие философской мысли России.

Задачи – 1) дать краткую биографию П. Я. Чаадаева и его оценку как философского мыслителя; 3) создать полную картину смысла трудов мыслителя и его резонанса в русском обществе.

Объект – выдающийся мыслитель своей современности Петр Яковлевич Чаадаев.

Предмет – основные философские трактаты философа – «Философические письма», «Апология сумасшедшего» и сборник многочисленных писем и эссе Чаадаева «Отрывки и разные мысли».

Пространственные и временные границы рассмотрения темы – Российская Империя первой половины XVIII века.

Использованные источники и литература – вышеперечисленные произведения автора, рецензии критиков того времени на них, учебники истории России XVIII века, статьи из научно-публицистических журналов и Интернет-ресурсы.

Методы изучения – анализ трудов Чаадаева, отзывов критиков и исторических фактов для выявления наиболее точной и достоверной информации для этой работы.

Структура работы – введение, 3 главы, заключение и список использованной литературы.

Глава I . Краткая биография П.Я. Чаадаева

Год рождения Петра Яковлевича точно неизвестен. Лонгинов говорит, что он родился 27 мая 1793 г., Жихарев считает годом его рождения 1796-й, Свербеев неопределенно относит его к «первым годам последнего десятилетия XVIII века». Чаадаев родился в старинной зажиточной дворянской семье. Рано остался сиротой. Его и брата Михаила, совсем маленьких, забрала в Москву тётка — княжна А. М. Щербатова, у неё они и жили в Москве, в Серебряном переулке, рядом с известной церковью Николы Явленного на Арбате. По матери Чаадаев приходится племянником князей Щербатовых и внуком известного русского историка.

На руках этой родни Чаадаев получил первоначальное, замечательное для того времени образование, которое закончил слушанием лекций в Московском университете. Зачислившись юнкером в Семеновский полк, он участвовал в войне 1812 г. и последующих военных действиях[2]. Служа затем в лейб-гусарском полку, Чаадаев близко сошелся с учившимся тогда в Царскосельском лицее молодым Пушкиным. По словам Лонгинова, «Чаадаев способствовал развитию Пушкина, более чем всевозможные профессора своими лекциями». О характере бесед между друзьями можно судить по стихотворениям Пушкина «Петру Яковлевичу Чаадаеву», «К портрету Чаадаева» и другим. Чаадаеву выпало на долю спасти Пушкина от грозившей ему ссылки в Сибирь или заключения в Соловецкий монастырь. Узнав об опасности, Чаадаев, бывший тогда адъютантом командира гвардейского корпуса князя Васильчикова, добился не в урочный час свидания с Карамзиным и убедил его вступиться за Пушкина. Пушкин платил Чаадаеву теплой дружбой. В числе «самых необходимых предметов для жизни» он требует присылки ему в Михайловское портрета Чаадаев. Ему посылает он первый экземпляр «Бориса Годунова» и горячо интересуется его мнением об этом произведении; ему же шлет из Михайловского целое послание, в котором выражает свое страстное пожелание поскорее в обществе Чаадаева «почитать, посудить, побранить, вольнолюбивые надежды оживить».

В предисловии к «Oeuvres choisies de Pierre Tchadaieff publiees pour la premiere fois par P. Gagarin» говорится следующее: «В молодости Чаадаев был прикосновенен к либеральному движению, завершившемуся катастрофой 14 декабря 1825 г. Он разделял либеральные идеи людей, которые принимали участие в этом движении, соглашался с ними по вопросу о реальности того сильного зла, от которого страдала и страдает Россия, но расходился с ними по вопросу о причинах его и в особенности по вопросу о средствах к его устранению». Если это верно, то Чаадаев мог вполне искренно примыкать к Союзу Благоденствия и столько же искренно не соглашаться с направлением, возобладавшим впоследствии в Северном и особенно в Южном обществе. В 1820 г. в Санкт-Петербурге произошли известные волнения в Семеновском полку. Чаадаев просил одной милости у императора Александра - отставки, и получил ее даже без обычного награждения следующим чином.

В этот момент Чаадаев пострадал вдвойне: разбилась его блестящая карьера, и вместе с тем он сильно упал во мнении товарищей-офицеров, среди которых был весь цвет тогдашней интеллигенции. Говорили, что он ни в каком случае не должен был брать на себя такого щекотливого поручения; зная о жалуемых курьером в таких случаях флигель-адъютантских аксельбантах, он должен был чувствовать себя особенно неловко пред своими бывшими сослуживцами по Семеновскому полку, на которых обрушилась весьма тяжелые кары. Весьма возможно, что вследствие этого от него отдалились члены тайного общества, куда он был принят Якушкиным, и что именно потому Чаадаев не любил говорить впоследствии о своих отношениях к декабристам, поездке в Троппау и разговоре с Александром. После отставки он прожил за границей целых шесть лет.

В Европе Чаадаев вращался среди замечательных умов. В числе его личных знакомых были Шеллинг, Ламенна и др. Воззрения этих людей не могли не иметь влияния на Чаадаева, имевшего от природы сильный ум и определенную философскую складку мысли. Обширное чтение также много способствовало выработке Чаадаеву прочного миросозерцания. «В моих понятиях, - говорит Жихарев, - Чаадаев был самый крепкий, самый глубокий и самый разнообразный мыслитель, когда-либо произведенный русской землей».

Все события 1825 - 1826 годов прошли, таким образом, в его отсутствие. Эти события снесли с исторической арены почти весь цвет того поколения, к которому принадлежал Чаадаев. Возвращаясь на родину, он застал уже иное время и иных людей. С этого же времени фигура Ч. выделяется на фоне русской жизни уже не в качестве общественного деятеля или одного из будущих реформаторов России, не в том образе, о котором говорил Пушкин, что «он был бы в Риме Брут, в Афинах – Периклес», а в образе мыслителя, философа, блестящего публициста.

С конца двадцатых годов Чаадаев был очень близок с старшим Киреевским. Когда издававшийся последним журнал «Европеец» был запрещен и сам Киреевский отдан под надзор полиции, Чаадаев написал (в 1831 г.) «Memoire au compte Benkendorf, redige par Tchadaeeff pour Jean Kireifsky»[3]. В этом документе Чаадаев излагает свои взгляды на историю России, весьма близкие к тем, которые появились пять лет спустя в его знаменитом «Философском письме», а котором речь пойдет ниже. В отличие от «Письма», документ указывает и на положительные средства, при помощи которых можно направить Россию к лучшему будущему. Для этого необходимо «прежде всего - серьезное классическое образование», затем «освобождение наших рабов», являющееся «необходимым условием всякого дальнейшего прогресса», и, наконец, «пробуждение религиозного чувства, дабы религия вышла из некоторого рода летаргии, в котором она ныне находится». Была ли доставлена эта записка по назначению или нет - неизвестно. Она была написана в 1831 г. и содержала уже в себе много «чаадаевских» мыслей. Работа над «Философическими письмами» уже велась.

Те философские письма Чаадаева, «К госпоже N» (по одним сведениям - Пановой, урожденной Улыбышевой, по другим - жене декабриста М.Ф. Орлова, урожденной Раевской), из которых появилось в печати (в 1836 г.) только первое, были написаны за семь лет перед тем. О них упоминает Пушкин еще 6 июля 1831 г. Круг знавших о существовании этих писем лиц был, однако, очень невелик: до появления первого из них в печати о них ничего не знал даже такой сведущий в литературных и общественных делах своего времени человек, как Герцен.

Впечатление от напечатания Надеждиным в «Телескопе» «философского письма» Чаадаева было чрезвычайно сильное. «Как только появилось письмо, - говорит Лонгинов, - поднялась грозная буря». «После «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление», - рассказывает по этому же поводу Герцен. По словам Свербеева, «журнальная статья Чаадаева произвела страшное негодование публики и поэтому не могла не обратить на него преследования правительства. На автора восстало все и вся с небывалым до того ожесточением в нашем довольно апатичном обществе». Ожесточение в самом деле было беспримерное. «Никогда, - писал Жихарев, - с тех пор как в России стали читать и писать, с тех пор как в ней завелась книжная деятельность, никакое литературное и ученое событие, не исключая даже смерти Пушкина, не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такой скоростью и с таким шумом. Около месяца среди целой Москвы почти не было дома, в котором не говорили бы про чаадаевскую историю. Не было такого осла, который бы не считал за священный долг и приятную обязанность лягнуть копытом в спину льва историко-философской критики...»

Известный писатель Вигель послал тогда же петербургскому митрополиту Серафиму донос; Серафим довел об этом до сведения Бенкендорфа - и катастрофа разразилась. Надеждин был сослан в Усть-Сысольск, а Чаадаев объявлен сумасшедшим. Жихарев приводит подлинный текст бумаги, в которой Чаадаев объявлялся сошедшим с ума; «Появившаяся тогда-то такая-то статья, - гласила эта бумага, - выраженными в ней мыслями возбудила во всех без исключения русских чувства гнева, отвращения и ужаса, в скором, впрочем, времени сменившаяся на чувство сострадания, когда узнали, что достойный сожаления соотечественник, автор статьи, страдает расстройством и помешательством рассудка. Принимая в соображение болезненное состояние несчастного, правительство в своей заботливости и отеческой попечительности предписывает ему не выходить из дому и снабдить его даровым медицинским пособием, на который конец местное начальство имеет назначить особого из подведомственных ему врача». Это распоряжение приводилось в исполнение в течение нескольких месяцев. По свидетельству Герцена, доктора и полицмейстера приезжали к Чаадаеву еженедельно, причем они никогда и не упоминали, зачем приезжали. Этому показанию противоречит одно из писем Чаадаева к брату, в котором находятся такие строки: «что касается до моего положения, то оно теперь состоит в том, что я должен довольствоваться одной прогулкой и видеть у себя ежедневно господ медиков ex-officio, меня посещающих. Один из них, пьяный частный штаб-лекарь, долго ругался надо мной самым наглым образом, но теперь прекратил свои посещения, вероятно, по предписанию начальства»[4].

После инцидента с «философическим письмом», Чаадаев прожил безвыездно в Москве 20 лет. «Хотя он во все эти годы ничем особенным себя не проявил, но, - свидетельствует Герцен, - если в обществе находился Чаадаев, то, как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас же». Чаадаев скончался в Москве 14 апреля 1856 г.

Чаадаев, получив прекрасное воспитание, занялся изучением культурного феномена России как нации. Имея природный литературный талант и непоколебимые моральные принципы, Чаадаев преподносил в своих произведениях и научных беседах идеи, противоречившие главенствующей идеологии правительства Александра I, но, при всем этом, не примыкал ни к Северному, ни к Южному обществ, отрицая революционные мотивы молодых офицеров из-за их бессмысленной жертвенности. Но слово Чаадаева имело не менее разрушительную силу, нежели восстания или бунты людей, разделявших мысли писателя. Клеймо «сумасшедшего», которое поставили на него ханжи и невежды России за «Философические письма», преследовало автора до конца его дней. Труды Петра Яковлевича стали нетленными только после его смерти.