Стилистическое использование вводных и вставных конструкций

Употребление в речи вводных слов и словосочетаний требует стилистического комментария, поскольку они, выражая те или иные оценочные значения, придают экспрессивную окраску высказыванию и нередко закрепляются за функциональным стилем. Стилистически не обоснованное использование вводных слов и словосочетаний наносит урон культуре речи. Обращение к ним может быть связано и с эстетической установкой писателей и поэтов. Все это вызывает несомненный стилистический интерес.

Если отталкиваться от традиционной классификации основных значений вводных компонентов, легко выявить их типы, закрепившиеся за тем или иным функциональным стилем. Так, вводные слова и словосочетания, выражающие достоверность, уверенность, предположение: несомненно, разумеется, вероятно, возможно, - тяготеют к книжным стилям.

Вводные слова и словосочетания, используемые с целью привлечь внимание собеседника, как правило, функционируют в разговорном стиле, их стихия - устная речь. Но писатели, искусно вставляя их в диалоги персонажей, имитируют непринужденную беседу: - Наш друг Попов славный малый, - говорил Смирнов со слезами на глазах, - люблю я его, глубоко ценю за талант, влюблен в него, но… знаешь ли? - эти деньги сгубят его (Ч.). К таким вводным единицам относятся: послушайте, согласитесь, представьте, вообразите, верите ли, помнишь, понимаешь, сделайте милость и под. Злоупотребление ими резко снижает культуру речи.

Значительную группу составляют слова и словосочетания, выражающие эмоциональную оценку сообщения: к счастью, к удивлению, к сожалению, к стыду, на радость, на беду, удивительное дело, грешным делом, нечего греха таить и под. Выражая радость, удовольствие, огорчение, удивление, они придают речи экспрессивную окраску и поэтому не могут быть использованы в строгих текстах книжной речи, зато часто употребляются в живом общении людей и в художественных произведениях.

Вводные предложения, выражающие примерно те же оттенки значений, что и вводные слова, в отличие от них стилистически более независимы. Это объясняется тем, что они разнообразнее по лексическому составу и по объему. Но основная сфера их употребления - устная речь (которую вводные предложения обогащают интонационно, придавая ей особую выразительность), а также художественная, но не книжные стили, в которых, как правило, отдается предпочтение более коротким вводным единицам.

Вводные предложения могут быть достаточно распространены: Пока наш герой, как писали в романах в неторопливую добрую старину, идет до освещенных окон, мы успеем рассказать, что такое деревенская вечеринка (Сол.); но чаще они достаточно лаконичны: ты знаешь, надо вам заметить, если не ошибаюсь и т.п.

Вставные слова, словосочетания и предложения являются в тексте добавочными, попутными замечаниями.

Приведем несколько примеров стилистически совершенного включения вставных конструкций в поэтический текст: Поверьте (совесть в том порукой), супружество нам будет мукой (П.); Когда я стану умирать, и, верь, тебе недолго ждать - ты перенесть меня вели в наш сад (Л.); И каждый вечер, в час назначенный (иль это только снится мне?), девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне (Бл.).

38.Стилистическое использование различных типов сложного предложения

Употребление сложных предложений - отличительная черта книжных стилей. В разговорной речи, в особенности в ее устной форме, мы используем в основном простые предложения, причем очень часто-неполные (отсутствие тех или иных членов восполняется мимикой, жестами); реже употребляются сложные (преимущественно бессоюзные). Это объясняется экстралингвистическими факторами: содержание высказываний обычно не требует сложных синтаксических построений, которые отражали бы логико-грамматические связи между предикативными единицами, объединяемыми в сложные синтаксические конструкции; отсутствие союзов компенсируется интонацией, приобретающей в устной речи решающее значение для выражения различных оттенков смысловых и синтаксических отношений.

Не останавливаясь подробно на синтаксисе устной формы разговорной речи, отметим, что при письменном ее отражении в художественных текстах, и прежде всего в драматургии, наиболее широко используются бессоюзные сложные предложения. Например, в драме А.П. Чехова «Вишневый сад»: Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня? и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть. Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, все как сон.

В сценической речи богатство интонаций восполняет отсутствие союзов. Проведем простой эксперимент. Попробуем предикативные единицы, объединенные в сложные бессоюзные предложения в цитированном отрывке, связать с помощью союзов: Думаю, что ничего у нас не выйдет. У него дела много, так что ему не до меня, поэтому и внимания не обращает. Все говорят о нашей свадьбе, поэтому все поздравляют, хотя на самом деле ничего нет.

Такие конструкции кажутся неестественными в обстановке непринужденной беседы, ее характер живее передают бессоюзные предложения . К ним близки и сложносочиненные (в цитированном отрывке употреблено лишь одно - с противительным союзом а).

Из этого, конечно, не следует, что в художественной речи, отражающей разговорную, не представлены сложноподчиненные предложения. Они есть, но их репертуар небогат, к тому же это чаще двучленные предложения «облегченного» состава: Главное действие, Харлампий Спиридоныч, чтоб дело свое не забывать; Ах, какой вы? Я уже вам сказала, что я сегодня не в голосе (Ч.).

В книжных функциональных стилях широко используются сложные синтаксические конструкции с различными видами сочинительной и подчинительной связи. «Чистые» сложносочиненные предложения в книжных стилях сравнительно редки, так как не выражают всего многообразия причинно-следственных, условных, временных и других связей, возникающих между предикативными единицами в научном, публицистическом, официально-деловом текстах. Обращение к сложносочиненным предложениям оправдано при описании каких-либо фактов, наблюдений, констатации результатов исследований:

Дружеская беседа ничем не регламентирована, и собеседники могут разговаривать на любую тему? Иное дело при беседе пациента с врачом. Пациент ждет от врача помощи, и врач готов ее оказать. При этом пациент и врач до встречи могут решительно ничего не знать друг о друге, но это и не нужно им для общения?

(Научно-популярная статья)

Значительно богаче и многостороннее по своим стилистическим и семантическим особенностям сложноподчиненные предложения, которые занимают достойное место в любом из книжных стилей:

То, что научное достижение может быть обращено не только на пользу обществу, но и во вред ему, люди знали давно, однако именно сейчас стало особенно отчетливо видно, что наука может не только дать людям благо, но и сделать их глубоко несчастными, поэтому никогда раньше ученый не имел такой моральной ответственности перед людьми за биологические, материальные и нравственные последствия своих исканий, как сегодня.

(Из газет)

Сложноподчиненные предложения как бы «приспособлены» для выражения сложных смысловых и грамматических отношений, которые особенно свойственны языку науки: они позволяют не только точно сформулировать тот или иной тезис, но и подкрепить его необходимой аргументацией, дать научное обоснование.

Точность и убедительность конструкций сложноподчиненных предложений при этом во многом зависит от правильного использования средств связи предикативных частей в составе сложных предложений (союзов, союзных и соотносительных слов).

Стереотипы, которые часто принимаются людьми за знание, фактически содержат в себе лишь неполное и одностороннее описание какого-то факта действительности. ...Если измерять стереотипы критериями научной истины и строгой логики, то их придется признать крайне несовершенными средствами мышления. И тем не менее стереотипы существуют и широко используются людьми, хотя они и не осознают этого.

В этом тексте союзы не только связывают части сложных предложений, но и устанавливают логические связи отдельных предложений в составе сложного синтаксического целого: союз и тем не менее указывает на противопоставление последнего предложения предыдущей части высказывания.

Среди подчинительных союзов есть общеупотребительные, использование которых возможно в любом стиле:что, чтобы, потому что, как, если, но есть и сугубо книжные: вследствие того что, в связи с тем что, ввиду того что, в силу того что, благодаря тому что, коль скоро, и разговорные: раз (в значении если) Раз сказал - сделай; ежели, что (в значении как) Людская молва что морская волна. Ряд союзов имеет архаическую или просторечную окраску: коли, кабы, дабы, понеже. Стилистически мотивированное и грамматически точное употребление союзов делает речь ясной и убедительной.

Остановимся более подробно на стилистической оценке сложноподчиненных предложений. В их составе самыми употребительными являются предложения с определительной и изъяснительной придаточными частями (33,6% и 21,8% в сравнении со всеми другими). В этом можно убедиться, раскрыв любую газету и сразу же обнаружив множество таких конструкций:

Гласность, конечно, не должна быть самоцелью. Гласность не должна превращаться в громогласность людей, которым нечего сказать. Мы не за гласность болтливого бессмыслия, а за гласность мыслей, которые можно превратить в энергию действий.

Здесь два сложноподчиненных предложения, и оба с придаточной определительной частью. Другой пример из газеты:

Понятен лирический восторг, охвативший героя? Жаль только, что автор не позволяет ему увидеть сколько-нибудь значительные проблемы современного села, задуматься, скажем, отчего при встрече с председателем у людей на лицах «вежливое и холодноватое нетерпение».

В сложноподчиненном предложении две придаточных изъяснительных части.

Такая количественно-качественная картина отражает общую закономерность книжных стилей, что обусловлено экстралингвистическими факторами. В то же время можно указать и на особые черты стилей, получающие выражение в избирательности некоторых типов сложноподчиненных предложений. Так, научный стиль характеризуется преобладанием причинных и условных придаточных частей (вместе они составляют 22%) и минимальным количеством временных (2,2%), а также придаточных места (0,4%).

В официально-деловом стиле на втором месте по употребительности после определительных, стоят придаточные условные. В различных видах текстов соотношение типов сложноподчиненных предложений, естественно, изменяется, однако сильное преобладание условных придаточных частей в жанрах юридического характера и довольно значительный процент в других определяет общую количественно-качественную картину этого функционального стиля.

В книжных стилях предпочтение определенных синтаксических конструкций вполне обосновано, и редактору, как и автору, нельзя с этим не считаться. Одни и те же синтаксические конструкции в разных текстах имеют различное назначение. Так, сложноподчиненные с придаточной условной частью в публицистической речи значительно чаще, чем в художественной, получают сопоставительное значение, приближаясь по характеру связи к сложносочиненным предложениям. Если в недавнем прошлом полки в продовольственных магазинах были пусты, то теперь они удивляют изобилием и разнообразием продуктов (ср.: в прошлые годы были пусты... а теперь...).

Сопоставительные конструкции с двойным союзом если..., то... часто используются в критических статьях и в научных paботax: В молодости если одни увлекались Бодлером, д'Аннуцио, Оскаром Уайльдом и уже мечтали о новых сценических формах, то другие были заняты планами народных театров (из журн.); ср.: одни увлекались... а другие были заняты планами... Такая трансформация семантико-стилистической функции этих конструкций принципиально отличает публицистические и научные тексты от официально-деловых.

В научном стиле временные придаточные части нередко осложняются добавочным условным значением:Научная гипотеза оправдывает себя тогда, когда она является оптимальной, ср.: в том случае, если она... Совмещение условного и временного значений в ряде случаев приводит к большей отвлеченности и обобщенности выражаемого ими содержания, что соответствует обобщенно-отвлеченному характеру научной речи.

В художественной же речи, где сложноподчиненные предложения с придаточными частями времени встречаются в четыре раза чаще, чем в научной, широко используются «чисто временные» значения этих придаточных; причем с помощью разнообразных союзов и соотношения временных форм глаголов-сказуемых передаются всевозможные оттенки темпоральных отношений: длительность, повторяемость, неожиданность действий, разрыв во времени между событиями и т.д. Это создает большие выразительные возможности художественной речи: Чуть легкий ветерок подернет рябью воду, ты зашатаешься, начнешь слабеть (Кр.); И только небо засветилось, все шумно вдруг зашевелилось, мелькнул за строем строй (Л.); Только улыбаюсь, как заслышу бурю (Н.); Он заметно поседел с тех пор, как мы расстались с ним (Т.); В то время как она выходила из гостиной, в передней послышался звонок (Л. Т.); Гуляли мы до тех пор, пока в окнах дач не стали гаснуть отражения звезд (Ч.).

По-разному используются в книжных стилях и художественной речи и сложноподчиненные предложения с придаточной сравнительной частью. В научном стиле их роль состоит в выявлении логических связей между сопоставляемыми фактами, закономерностями: Возможность образования рефлексов на базе безусловнорефлекторных изменений электрической активности мозга, подобно тому, как это показано для экстероцептивных сигналов, является еще одним доказательством общности механизмов формирования экстероцептивных и интероцептивных временных связей.

В художественной речи сравнительные придаточные части сложноподчиненных предложений обычно становятся тропами, выполняя не только логико-синтаксическую, но и экспрессивную функцию: Воздух только изредка дрожал, как дрожит вода, возмущенная падением ветки; Мелкие листья ярко и дружно зеленеют, словно кто их вымыл и лак на них навел (Т.).

Таким образом, если в книжных функциональных стилях выбор того или иного типа сложноподчиненного предложения связан, как правило, с логической стороной текста, то в экспрессивной речи важное значение получает еще и эстетическая ее сторона: при выборе того или иного типа сложноподчиненного предложения учитываются его выразительные возможности.

Стилистическая оценка сложного предложения в разных стилях связана с проблемой критерия длины предложения. Слишком многочленное предложение может оказаться тяжеловесным, громоздким, и эго затруднит восприятие текста, сделает его стилистически неполноценным. Однако было бы глубоким заблуждением считать, что в художественной речи предпочтительнее короткие, «легкие» фразы.

М. Горький писал одному из начинающих авторов: «Надо отучиться от короткой фразы, она уместна только в моменты наиболее напряженного действия, быстрой смены жестов, настроений» . Речь распространенная, «плавная» дает «читателю ясное представление о происходящем, о постепенности и неизбежности изображаемого процесса» . В прозе самого Горького можно найти немало примеров искусного построения сложных синтаксических конструкций, в которых дается исчерпывающее описание картин окружающей жизни и состояния героев.

Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик,-за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашом, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна.

В то же время интересно отметить, что писатель сознательно упростил синтаксис романа «Мать», предполагая, что его будут читать в кружках рабочих-революционеров, а для устного восприятия длинные предложения и многочленные сложные конструкции неудобны.

Мастером короткой фразы был А.П. Чехов, стиль которого отличает блистательная краткость. Давая указания и советы писателям-современникам, Чехов любил акцентировать внимание на одном из своих основополагающих принципов: «Краткость-сестра таланта», - и рекомендовал, по возможности, упрощать сложные синтаксические конструкции. Так, редактируя рассказ В.Г. Короленко «Лес шумит», А.П. Чехов исключил при сокращении текста ряд придаточных :

Усы у деда болтаются чуть не до пояса, глаза глядят тускло (точно дед все вспоминает что-то и не может припомнить); Дед наклонил голову и с минуту сидел в молчании (потом, когда он посмотрел на меня, в его глазах сквозь застилавшую их тусклую оболочку блеснула как будто искорка проснувшейся памяти). Вот придут скоро из лесу Максим и Захар, посмотри ты на них обоих: я ничего им не говорю, а только кто знал Романа и Опанаса, тому сразу видно, который на кого похож (хотя они уже тем людям не сыны, а внуки?) Вот же какие дела.

Конечно, правка-сокращение не сводится к бездумной «борьбе» с употреблением сложноподчиненных предложений, она обусловлена многими причинами эстетического характера и связана с общими задачами работы над текстом. Однако отказ от придаточных частей, если они не несут важной информативной и эстетической функции, мог быть продиктован и соображениями выбора синтаксических вариантов - простого или сложного предложения.

В то же время нелепо было бы утверждать, что сам Чехов избегал сложных конструкций. В его рассказах можно почерпнуть немало примеров умелого их употребления. Писатель проявлял большое мастерство, объединяя в одно сложное предложение несколько предикативных частей и не жертвуя при этом ни ясностью, ни легкостью конструкции:

А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, - ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло,-и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого - Егорова, то было бы очень хорошо.

Мастером стилистического использования сложных синтаксических конструкции был Л.Н. Толстой. Простые, и в особенности короткие предложения, в его творчестве редкость. Сложносочиненные предложения встречаются у Толстого обычно при изображении конкретных картин (например, в описаниях природы):

Наутро поднявшееся яркое солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший воды, и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений отжившей земли. Зазеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки калины, смородины и липкой спиртовой березы, и на обсыпанной золотым цветом лозине загудела выставленная облетевшаяся пчела.

Обращение же писателя к жизни общества подсказывало ему усложненный синтаксис. Вспомним начало романа «Воскресение»:

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, - весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди - большие, взрослые люди - не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ, - красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.

С одной стороны, усложненные конструкции, с другой - простые, «прозрачные», подчеркивают контрастное сопоставление трагизма человеческих отношений и гармонии в природе.

Интересно коснуться проблемы стилистической оценки А.П. Чеховым синтаксиса Л. Толстова. Чехов нашел эстетическое обоснование приверженности знаменитого романиста к усложненному синтаксису. С. Щукин вспоминал о замечании Чехова: «Вы обращали внимание на язык Толстого? Громадные периоды, предложения нагромождены одно на другое. Не думайте, что это случайно, что это недостаток. Это искусство, и оно дается после труда. Эти периоды производят впечатление силы» . В неоконченном произведении Чехова «Письмо» высказывается такая же положительная оценка периодов Толстого: «...какой фонтан бьет из-под этих «которых», какая прячется под ними гибкая, стройная, глубокая мысль, какая кричащая правда!» .

Художественная речь Л. Толстого отражает его сложный, глубинный анализ изображаемой жизни. Писатель стремится показать не читателю результат своих наблюдений (что легко было бы представить в виде простых, кратких предложений), а сам поиск истины.

Вот как описывается течение мыслей и смена чувств Пьера Безухова:

«Хорошо бы было поехать к Курагину», - подумал он. Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина.

Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова-такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет, или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного... Он поехал к Курагину.

Анализируя этот отрывок, мы могли бы трансформировать его в одно короткое предложение: Несмотря на данное князю Андрею слово, Пьер поехал к Курагину. Но писателю важно показать путь героя к этому решению, борьбу в его душе, отсюда - предложения усложненного типа. Н.Г. Чернышевский подчеркнул это умение Толстого отразить «диалектику души» своих героев: в их духовном мире «одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетании, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний; как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше...» .

В то же время показательно, что в поздний период творчества Л. Толстой выдвигает требование краткости. Уже с 90-х годов он настойчиво советует внимательно изучать прозу А.С. Пушкина, особенно «Повести Белкина». «От сокращения изложение всегда выигрывает», - говорит он Н.Н. Гусеву. Тот же собеседник записывает интересное высказывание Толстого: «Короткие мысли тем хороши, что они заставляют думать. Мне этим некоторые мои длинные не нравятся, слишком в них все изжевано» .

Таким образом, в художественной речи стилистическое использование сложных синтаксических конструкций в значительной мере обусловлено особенностями индивидуально-авторской манеры письма, хотя «идеальный» стиль представляется немногословным и «легким»; он не должен быть перегружен тяжеловесными сложными конструкциями.

39.Синтаксические средства экспрессивной речи

Синтаксические средства создания экспрессии разнообразны. К ним относятся уже рассмотренные нами - обращения, вводные и вставные конструкции, прямая, несобственно-прямая речь, многие односоставные и неполные предложения, инверсия как стилистический прием и другие. Следует охарактеризовать и стилистические фигуры, представляющие собой сильное средство эмфатической интонации.

Эмфаза (от греч. эмфазис - указание, выразительность) - это эмоциональное, взволнованное построение ораторской и лирической речи. Различные приёмы, создающие эмфатическую интонацию, свойственны преимущественно поэзии и редко встречаются в прозе, причем рассчитаны не на зрительное, а на слуховое восприятие текста, позволяющее оценить повышение и понижение голоса, темп речи, паузы, то есть все оттенки звучащей фразы. Знаки препинания способны лишь условно передать эти особенности экспрессивного синтаксиса.

Поэтический синтаксис отличают риторические восклицания, которые заключают в себе особую экспрессию, усиливая напряженность речи. Например, у Н.В. Гоголя: Пышный! Ему нет равной реки в мире! (о Днепре). Таким восклицаниям часто сопутствует гиперболизация, как и в приведенном примере. Нередко они сочетаются с риторическими вопросами: Тройка! Птица-тройка! Кто тебя выдумал?.. Риторический вопрос- одна из самых распространенных стилистических фигур, характеризующаяся замечательной яркостью и разнообразием эмоционально-экспрессивных оттенков. Риторические вопросы содержат утверждение (или отрицание), оформленное в виде вопроса, не требующего ответа: Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар?..

Совпадающие по внешнему грамматическому оформлению с обычными вопросительными предложениями, риторические вопросы отличаются яркой восклицательной интонацией, выражающей изумление, крайнее напряжение чувств; не случайно авторы иногда в конце риторических вопросов ставят восклицательный знак или два знака - вопросительный и восклицательный: Ее ли женскому уму, воспитанному в затворничестве, обреченному на отчуждение от действительной жизни, ей ли не знать, как опасны такие стремления и чем оканчиваются они?! (Бел.); И как же это вы до сих пор еще не понимаете и не знаете, что любовь, как дружба, как жалованье, как слава, как все на свете, должна быть заслуживаема и поддерживаема?! (Добр.)

Риторический вопрос, в отличие от многих стилистических фигур, используется не только в поэтической и ораторской речи, но и в разговорной, а также в публицистических текстах, в художественной и научной прозе.

Более строгая, книжная окраска характеризует параллелизм - одинаковое синтаксическое построение соседних предложений или отрезков речи:

В синем небе звезды блещут,

В синем море волны хлещут;

Туча по небу идет,

Бочка по морю плывет.

(А.С. Пушкин)

Синтаксический параллелизм нередко усиливает риторические вопросы и восклицания, например:

Бедная критика! Она любезности училась в девичьих, а хорошего тона набиралась в прихожих, удивительно ли, что «Граф Нулин» так жестоко оскорбил ее тонкое чувство приличия? (Бел.); Базарову все эти тонкости непонятны. Как это, думает он, подготовлять и настраивать себя к любви? Когда человек действительно любит, разве он может грациозничать и думать о мелочах внешнего изящества? Разве настоящая любовь колеблется? Разве она нуждается в каких-нибудь внешних пособиях места, времени и минутного расположения, вызванного разговором? (Пис.)

Параллельные синтаксические конструкции нередко строятся по принципу анафоры ( единоначатия). Так, в последнем из примеров видим анафорическое повторение слова разве, в стихотворном пушкинском тексте единоначатия - в синем небе... в синем море. Классический пример анафоры являют лермонтовские строки: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне. Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы...

Эпифора (концовка) - повторение последних слов предложения - также усиливает эмфатическую интонацию: Для чего уничтожать самостоятельное развитие дитяти, насилуя его природу, убивая в нем веру в себя и заставляя делать только то, чего я хочу, и только так, как я хочу, и только потому, что я хочу ? (Добр.)

Эпифора придает лиризм тургеневскому стихотворению в прозе «Как хороши, как свежи были розы...»; этот стилистический прием любил С. Есенин, вспомним его эпифоры! - Отцвела моя белая липа, Отзвенел соловьиный рассвет... Ничего! Я споткнулся о камень, Это к завтраму все заживет!; Глупое сердце, не бейся; Залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом?... Прояснилась омуть в сердце мглистом. Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом . Как видно из последнего примера, автор может отчасти обновлять лексику эпифоры, варьировать ее содержание, сохраняя при этом внешнее подобие высказывания.

В числе ярких примеров экспрессивного синтаксиса следует назвать различные способы нарушения замкнутости предложения. Прежде всего, это смещение синтаксической конструкции: конец предложения дается в ином синтаксическом плане, чем начало, например: А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, Мои успехи в вихре света, Мой модный дом и вечера, Что в них ? (П.) Возможна также незавершенность фразы, на что указывает авторская пунктуация: как правило, это многоточие - Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал (П.).

Пунктуация позволяет автору передать прерывистость речи, неожиданные паузы, отражающие душевное волнение говорящего. Вспомним слова Анны Снегиной в поэме С.Есенина! - Смотрите... Уже светает. Заря как пожар на снегу... Мне что-то напоминает... Но что?.. Я понять не могу... Ах!... Да... Это было в детстве... Другой... Не осенний рассвет... Мы с вами сидели вместе... Нам по шестнадцать лет...

Эмоциональную напряженность речи передают и присоединительные конструкции, есть такие, в которых фразы не умещаются сразу в одну смысловую плоскость, но образуют ассоциативную цепь присоединения. Разнообразные приемы присоединения предоставляет современная поэзия, публицистика, художественная проза: Есть у каждого города возраст и голос. Есть одежда своя. И особенный запах. И лицо. И не сразу понятная гордость (Р.); Цитата на 1-ю полосу. О личном. - Я признаю роль личности в истории. Особенно если это президент. Тем более президент России (высказывание В. Черномырдина // Известия. - 1997. - 29 янв.);Вот я и в Быковке. Один. На дворе осень. Поздняя (Аст.). О таких присоединительных конструкциях профессор Н.С. Валгина замечает: «Синтаксически несамостоятельные отрезки текста, но предельно самостоятельные интонационно, оторванные от породившего их предложения, приобретают большую выразительность, становятся эмоционально насыщенными и яркими» .

В отличие от присоединительных конструкций, которые всегда постпозитивны, именительный представления (изолированный номинатив), называющий тему последующей фразы и призванный вызвать особый интерес к предмету высказывания, усилить его звучание, как правило, стоит на первом месте: Мой мельник... Ох, этот мельник! С ума меня сводит он. Устроил волынку, бездельник, И бегает, как почтальон(Ес.). Еще пример: Москва! Как много в этом звуке Для сердца русского слилось, Как много в нем отозвалось! (П.) При столь своеобразной эмоциональной подаче мысли она разделяется эмфатической паузой; как заметил А.М. Пешковский, «...сперва выставляется напоказ изолированный предмет, и слушателям известно только, что про этот предмет сейчас будет что-то сказано и что пока этот предмет надо наблюдать; в следующий момент высказывается сама мысль» .

Эллипсис - это стилистическая фигура, состоящая в намеренном пропуске какого-либо члена предложения, который подразумевается из контекста: Мы села - в пепел, грады - в прах, в мечи - серпы и плуги (Жук.). Пропуск сказуемого придает речи особый динамизм и экспрессию. От этого синтаксического приема следует отличать умолчание - оборот речи, состоящий в том, что автор сознательно недосказывает мысль, предоставляя право слушателю (читателю) догадаться, какие слова не произнесены: Нет, я хотел... быть может, вы... я думал, Что уж барону время умереть (П.). За многоточием скрывается неожиданная пауза, отражающая волнение говорящего. Как стилистический прием умолчание часто встречается в разговорной речи: - Ты не представляешь, это такое известие!.. Как мне теперь?.. Я не могу успокоиться.

Для интонационного и логического подчеркивания выделяемых предметов используется выразительная стилистическая фигура - многосоюзие (полисиндетон). Повторяются обычно сочинительные, соединительные союзы и, ни - Перед глазами ходил океан, и колыхался, и гремел, и сверкал, и угасал, и уходил куда-то в бесконечность... (Корол.); Хоть не являла книга эта Ни сладких вымыслов поэта, ни мудрых истин, ни картин; Но ни Вергилий, ни Расин, ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, ни даже Дамских Мод Журнал Так никого не занимал: То был, друзья, Мартын Задека, Глава халдейских мудрецов, Гадатель, толкователь снов(П.). Большую выразительность обретают строки, в которых рядом с многосоюзием применяется противоположный ему стилистический прием- бессоюзие: Был тиф, и лед, и голод, и блокада. Все кончилось: патроны, уголь, хлеб. Безумный город превратился в склеп, Где гулко отдавалась канонада (Шенг.). Как заметил Д.Э. Розенталь, «Отсутствие союзов придает высказыванию стремительность, насыщенность впечатлениями» . Вспомним пушкинские строки: Мелькают мимо будки, бабы, Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри, Бухарцы, сани, огороды, Купцы, лачужки, мужики, Бульвары, башни, казаки, Аптеки, магазины моды, Балконы, львы на воротах И стаи галок на крестах (П.). Э