Способы и критерии разграничения сведений фактического характера и мнений (событий и оценок)

В публикациях и иных сообщениях порой распространяются не только сведения фактического характера, но и сведения оценочного характера (сведения-оценки). В последнем случае возможность защиты чести, достоинства и деловой репутации по ст. 152 ГК РФ порождала и порождает до сих пор споры в литературе.

По английскому и американскому общему праву высказывания, выражающие сугубо личные мнения и касающиеся вопросов общественного значения, издавна находились под защитой, то есть рассматриваются судами как привилегия от диффамации[139].

В частности, судья Паул в решении по делу Герца записал, что не существует понятия ложной идеи. Сколь бы вздорным ни казалось мнение, не дело суда поправлять это мнение. Оно может быть оспорено лишь в конкуренции с другими мнениями[140].

Другой пример. Писатель Дэн Молдеа обратился в суд с иском к газете «Нью-Йорк таймс» в связи с утверждением литературного критика газеты, что истец в своей последней книге занимается «грязной журналистикой». Американский суд по этому делу отметил в своем решении: «Не представляется возможным провести черту между критическими обозрениями, написанными теми, кто искренне считает книгу плохой, и теми, кто исходит из вредных намерений. Если заставить судей заниматься выяснением такого рода обстоятельств, то вся система американского права о защите репутации будет разрушена».[141]

Является ли высказанное мнение привилегией в защите от диффамации по российскому гражданскому законодательству?

Наиболее аргументированной представляется позиция Е.А. Флейшиц[142], которую она высказала еще во времена действия ГК РСФСР 1922 г. Она полагала, что предметом опровержения могут быть только сведения фактического характера, а не оценки, «которые служат выражением вкусов и субъективных воззрений того, от кого эти высказывания исходят… потому, что такая оценка не допускает объективной проверки с точки зрения установления ее соответствия или несоответствия действительности». Вместе с тем, по мнению Е.А.Флейшиц, «есть суждения, которые, будучи по форме оценкой личности, представляют собой, по существу, утверждения фактического характера… «Нечестный человек», «администратор, прикрывающий проступки своих ближайших сотрудников», «начальник, грубый с подчиненными и льстивый по отношению к тем, кому сам подчинен» - такого рода оценки представляют собой обобщение фактов, утверждение соответствующих поступков… могут стать предметом рассмотрения суда с точки зрения их соответствия или несоответствия действительности. Таким образом, в каждом отдельном случае суд, в котором возбужден иск о восстановлении нарушенной чести, должен прежде всего удостовериться в том, что переданные на его рассмотрение высказывания ответчика представляют собой высказывания фактического характера и допускают проверку с точки зрения их соответствия или несоответствия подлинным фактам. Все, что находится за пределами таких сведений, все, что представляет собой выражение субъективной оценки высказывающего, должно остаться за пределами суда и права, поскольку, разумеется, форма такой оценки не влечет за собой своей оскорбительностью уголовной ответственности за оскорбление[143]. Иначе защита личного достоинства превратилась бы в невыносимое стеснение свободы слова, критики, вкусов и суждений»[144].

О.С. Иоффе полагал, что опровержению подлежат лишь факты, а не оценочные суждения[145]. Н.С. Малеин считал, что по суду можно также опровергнуть и оценку совершения или не совершения определенных действий, если она сделана в порочащей гражданина форме[146]. К.Б. Ярошенко также полагала, что «опровержению подлежат любые порочащие сведения, в чем бы они ни выражались: в изложении порочащих фактов или порочащих оценок. В конечном счете любая оценка должна основываться на фактах, и справедливость оценки может быть подтверждена лишь путем исследования определенных фактов»[147].

Достаточно своеобразна позиция М.Г. Прониной и А.Н. Романовича, которые допускают возможность опровержения оценочных суждений, но в то же время полагают, что «не всякое оценочное суждение можно опровергнуть по суду. «Чисто» оценочные суждения не оспариваются, потому что едва ли правильно было бы заставить человека изменить свое личное мнение о другом с помощью суда. Тем не менее, при определенных обстоятельствах опровергать оценочные суждения можно, в частности, если оценки сопровождаются воспроизведением конкретных фактов, послуживших основанием для отрицательной оценки личности»[148]. В работе приводится следующий пример: если гражданин назван подлецом и эта оценка основана на приводимых здесь же фактах (пьянстве, избиении жены), то опровержение этих фактов дает возможность одновременно опровергнуть и отрицательную оценку.

Один из исследователей проблемы судебной защиты чести и достоинства А.А.Власов предлагает закрепить правило, в соответствии с которым опровержению должны подлежать не только сведения о событиях, но и субъективно-оценочные суждения, вне зависимости от возможностей проверки их соответствия действительности[149].

Более тридцати лет назад А.В. Белявский и Н.А. Придворов в книге «Охрана чести и достоинства личности в СССР» обосновали позицию о возможности опровержения оценок. Авторы отмечали, что значительная, если не большая, часть информации о человеке поступает и доводится до общественного мнения в форме оценок[150]. Оценка есть результат сопоставления двух видов информации – о поступках человека и о предъявляемых к нему нравственных требованиях. Любая моральная характеристика человека подразумевает оценку каких-либо действий, поступков, поведения данного лица. Суд должен определить, имеются ли факты, которые послужили основанием для данной оценки[151].

В противовес этому мы разделяем мнение А.М. Эрделевского о том, что п.1 ст. 152 ГК РФ может быть применен лишь для случаев, когда содержанием сведений являются сообщения о фактах, но не мнение, выражающее их оценку[152].

Г.М. Резник считает, что тотальное разведение утверждений и мнений весьма уязвимо и не выдерживает критики с точки зрения закономерностей познания и коммуникации. И утверждение, и мнение – категории субъективные. Они всегда принадлежат конкретному лицу и отражают его мысли. Их отличие определяется отношением субъекта к своему знанию. Познавательная «начинка» утверждений и мнений идентична. Репутация страдает не столько от формы высказывания, сколько от его содержания. Право должно предоставить человеку, полагает Г.М. Резник, защиту от диффамации в форме не только недостоверных утверждений, но и необоснованных описательных мнений, беспочвенных подозрений[153]. Казалось бы, непреодолимым препятствием для опровержения мнений служит то, что они не могут быть признаны не соответствующими действительности, поскольку на такое соответствие и не претендуют. Г.М. Резник считает, что мнения могут опровергаться косвенно через опровержение ложных фактов, на которых они основаны[154].

Мы согласны с авторами, которые считают, что чистые оценки «хороший-плохой», «добрый-злой» не могут быть предметом опровержения, поскольку не поддаются проверке на истинность[155]. Оценочное суждение говорит не об объекте, а об отношении субъекта к объекту[156].

Пленум ВС РФ в постановлении № 3 уделил должное внимание этому вопросу и в абз. 3, 5, 6 п. 9 вышеуказанного постановления со ссылкой на нормы международного права высказал следующую позицию: «В соответствии со ст. 10 Конвенции… и ст. 29 Конституции РФ, гарантирующими каждому право на свободу мысли и слова, а также на свободу массовой информации, позицией Европейского Суда… при рассмотрении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации судам следует различать имеющие место утверждения о фактах, соответствие действительности которых можно проверить, и оценочные суждения, мнения, убеждения, которые не являются предметом судебной защиты в порядке ст. 152 ГК РФ, поскольку, являясь выражением субъективного мнения и взглядов ответчика, не могут быть проверены на предмет соответствия их действительности… Лицо, которое полагает, что высказанное оценочное суждение или мнение, распространенное в СМИ, затрагивает его права и законные интересы, может использовать предоставленное ему п. 3 ст. 152 ГК РФ и ст. 46 Закона РФ «О СМИ» право на ответ, комментарий, реплику в том же СМИ в целях обоснования несостоятельности распространенных суждений, предложив их иную оценку… Если субъективное мнение было высказано в оскорбительной форме, унижающей честь, достоинство или деловую репутацию истца, на ответчика может быть возложена обязанность компенсации морального вреда, причиненного истцу оскорблением (ст. 130 УК РФ, ст.ст. 150, 151 ГК РФ)»[157].

По нашему мнению, то, что Пленум ВС РФ специально уделил внимание этому вопросу, является дополнительным аргументом в пользу необходимости проведения лингвистической экспертизы. В ряде случаев разграничение фактов и мнений требует специальных лингвистических знаний. В противном случае это может привести (и, к сожалению, приводит) к вынесению незаконных и необоснованных решений.

Так, К., являвшийся одним из экспертов по «делу Курска», обратился в суд с иском к АНО РИД «Новая газета» и М. о защите чести, достоинства, деловой репутации, взыскании компенсации морального вреда. Свои требования истец обосновал тем, что в «Новой газете» была опубликована статья М. «Дело «Курска» надо открывать заново», в которой распространены не соответствующие действительности и порочащие его честь, достоинство и деловую репутацию сведения, в частности:

- (К.) «…преследовал вполне конкретную цель: доказать, что 23 подводника в 9-м отсеке умерли не позднее чем через восемь часов после взрыва на «Курске»;

- «…цель, которую преследовал К… в своей экспертизе: вывести из-под уголовной ответственности офицеров ВМФ, руководивших спасательной операцией»;

- «То, что делает К., и называется подтасовкой фактов» и т.д.

Как указывал истец, эти сведения порочат его честь, достоинство и деловую репутацию, поскольку, по его мнению, содержат утверждения о нарушении им норм действующего законодательства, а также норм профессиональной и общечеловеческой этики. Суд первой инстанции в иске отказал, указав следующее: «оспариваемые истцом сведения не являются порочащими честь, достоинство и деловую репутацию истца, частично соответствуют действительности, а в части представляют собой мнение журналиста, его оценку представленных ему при написании статьи материалов. Судебная коллегия Мосгорсуда данное решение отменила. Дело было возвращено на новое рассмотрение. В определении коллегии, в частности, было записано следующее. « …Давая оценку оспариваемым сведениям, суд первой инстанции не учел, что проведение экспертизы с намерением получить заранее намеченный результат свидетельствует об отсутствии объективности у эксперта… и наличии заинтересованности в исходе уголовного дела. Вместе с тем, … К… в нарушение требований ст. 62 УПК РФ не устранился от участия в производстве по уголовному делу. …Поскольку в статье содержатся сведения о деятельности К. в качестве эксперта, то оценка этих сведений на предмет их порочности должна даваться с учетом норм, регулирующих данную деятельность. …Мотивируя свой вывод о невозможности опровержения оспариваемых истцом сведений тем, что эти сведения являются мнением журналиста, суд первой инстанции допустил неправильное применение норм материального права…» [158].

Проблема допустимости судебного оспаривания оценочных суждений стала предметом обсуждения на заседании Конституционного Суда РФ, куда обратился А.В. Козырев с просьбой признать не соответствующей Конституции РФ ст. 7 ГК РСФСР. По мнению А.В. Козырева, ст. 7 ГК РСФСР (как и ст. 152 ГК РФ) не соответствует ст. 29 Конституции РФ. Как полагает А.В.Козырев, есть мнения, которые не могут быть предметом судебного опровержения, поскольку они являются оценочными суждениями того, кто их распространяет, и принуждение к отказу от них – это вторжение в область «мысли и слова», «мнений и убеждений», охраняемых ст. 29 Конституции РФ.

В определении Конституционного Суда РФ от 27 сентября 1995 г. об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Козырева А.В. указывается, что ст. 7 ГК РСФСР является важной гарантией конституционного права на защиту чести и доброго имени, предусмотренного ч. 1 ст. 23 Конституции РФ, и неопределенности в вопросе соответствия этой статьи Конституции нет.

«Однако в обращении А.В. Козырева… поставлен важный и актуальный вопрос: как добиться в каждом конкретном случае, чтобы требования защиты чести и доброго имени не противоречили интересам свободной дискуссии по политическим проблемам в демократическом обществе. При рассмотрении в судах общей юрисдикции дел о защите чести и достоинства подлежит установлению и оценке не только достоверность, но и характер распространенных сведений… надлежит решать, укладываются ли рассматриваемые сведения в рамки политической дискуссии, как отграничить распространение недостоверной фактической информации от политических оценок и возможно ли их опровержение по суду.

В связи с особенностями и сложностью исследования такого рода обстоятельств… Верховный Суд РФ может использовать свое конституционное правомочие и дать судам разъяснения, касающиеся судебной практики по данной категории дел»[159]. И, как было упомянуто, Верховный Суд дал подобное разъяснение, правда, спустя десять лет.

Таким образом, Конституционный Суд РФ высказал суждение по рассматриваемому вопросу, аналогичное мнению Е.А. Флейшиц.

Как мы видим, Пленум ВС РФ воспринял данную позицию и непосредственно изложил ее в своем постановлении № 3. Возможно, было бы целесообразно также в ст. 152 ГК РФ указать на недопустимость опровержения субъективно-оценочных суждений, проверить соответствие которых фактическим обстоятельствам не представляется возможным. По нашему мнению, подобного рода оценочные суждения не подлежат оспариванию независимо от того, высказаны ли они в ходе предвыборной кампании или другой политической борьбы, распространены ли они в СМИ или иным способом, касаются ли они общественных деятелей, обычных граждан или юридических лиц.

Одним из наиболее распространенных вопросов, которые ставятся перед экспертом-лингвистом, является вопрос об отграничении сведений фактического характера и мнений. Данный вопрос, с точки зрения ученых и практикующих юристов, является одним из наиболее сложных для уяснения, поэтому, по нашему мнению, он заслуживает более подробного исследования.

Ни в лингвистике, ни в юриспруденции нет четко определенных понятий «сведение» и «мнение». Более того, в настоящее время не ясно, какая из двух наук должна взять на себя обязанность их определить. Не только судьи, но и эксперты-лингвисты решают эту проблему, основываясь на опыте, а иногда просто чутье.

Однако правильное решение данного вопроса имеет огромное значение, поскольку он связан с важнейшими конституционными правами и свободами человека и гражданина. В соответствии со ст. 28 Конституции РФ каждому гарантируется свобода иметь и распространять собственные убеждения и действовать в соответствии с ними. Статья 29 Конституции РФ гарантирует каждому свободу мысли и слова. Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них. Каждый имеет право свободно передавать и распространять информацию любым законным способом. Гарантируется свобода массовой информации.

Хотелось бы сразу отметить, что суды в отношении отграничения сведений фактического характера и мнений чаще всего ссылаются на ч. 3 ст. 17 Конституции РФ, в соответствии с которой осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. По сути, это положение является для судей единственным критерием в этом вопросе. Однако очень во многих случаях этого бывает недостаточно.

По поводу возможных критериев разграничения сведений фактического характера и мнений были высказаны различные точки зрения.

А.М. Эрделевский предлагает следующий подход[160]. Если возражение ответчика против иска об опровержении порочащих сведений сводится к тому, что он лишь выразил собственное мнение, суд должен исследовать, могут ли быть защищены интересы истца от последствий такого выражения мнения путем опубликования ответа. Объективный критерий для оценки этого обстоятельства – возможность полемики с выраженным в сообщении мнением, что, в свою очередь, обусловлено наличием анализа, который привел к его формированию. При наличии в сообщении такого анализа следует признавать, что в сообщении выражено мнение, и отказывать в удовлетворении требования об опровержении сведений. Если же ответчик не счел нужным привести в сообщении обосновывающие свое мнение доводы, то его суждение следует считать не выражением мнения, а сообщением о факте. В этом случае суд должен обязать ответчика опровергнуть распространенные им сведения именно как сообщение о факте.

Данная позиция, по нашему мнению, подтверждает необходимость привлечения специальных лингвистических знаний для решения вопроса о разграничении сведений фактического характера и мнений. Трудно представить какой-либо иной надежный способ доказывания «возможности полемики с выраженным в сообщении мнением».

Сведения по смыслу ст. 152 ГК РФ – это утверждение о факте, которое можно проверить на предмет соответствия его действительности (или, по-другому, его верифицировать).

В противоположность этому во мнении выражается соответствие оцениваемого факта[161] не действительности, не объективному миру, а субъективным понятиям и представлениям отдельного человека, выражающим мнение[162].

М.А. Осадчий отмечает, что в судебно-экспертной деятельности наметились два параметра, разграничивающие выражение мнения и сообщение сведений: формально-семантический и прагматический[163].

Суть формально-семантического параметра сводится к поиску в исследуемом тексте слов-маркеров (слов-показателей), которые однозначно указывают на коммуникативную функцию фразы или ее фрагмента. Под коммуникативной функцией понимается назначение фразы в событии общения – выразить мнение автора или сообщить собеседнику сведения.

Если в тексте встречаются выражения типа «по моему мнению», «думается», «могу предположить», «я предполагаю» и подобные, то фрагменты текста, к которым относятся данные слова, признаются выражением мнения. Конструкции со словами «наверное», «мне кажется» и т.п. расцениваются как предположения и также приравниваются к выражению мнения. В случае если фраза не содержит таких слов-маркеров, она квалифицируется экспертом как сообщение сведений.

Формально-семантический критерий является самым простым и действенным, однако его использование не всегда позволяет достичь желаемого результата. В данном отношении интерес представляет следующее дело.

Г. обратился в суд с иском к ОАО «Телекомпания «НТВ», В., П. о защите чести достоинства, деловой репутации, ссылаясь на то, что ответчиками в программе «Намедни» в репортаже В. «Битва крылатых» были распространены не соответствующие действительности и порочащие Г. сведения следующего содержания: « …Г…- жулик и авантюрист». Ответчики иск не признали, ссылаясь на то, что сообщенные П. сведения являются его мнением, а мнение не может быть предметом опровержения. Суд первой инстанции иск удовлетворил и взыскал с ответчиков также компенсацию морального вреда, о которой они в иске не заявляли. Судебная коллегия по гражданским делам Мосгорсуда отменила решение только в части компенсации морального вреда. При этом она указала следующее. «…Довод жалобы П. о том, что в сюжет, показанный в эфире, его фраза: «Я думаю, так произошло потому, что Г… - жулик и авантюрист» вошла не полностью, не может служить основанием к отмене решения»[164].

Действительно, в данной фразе сочетается выражение мнения и сообщение о фактах. Как видно из содержания фразы, вводные слова «я думаю» относятся не к утверждению о том, что «Г… - жулик и авантюрист», а к предположению о том, почему все произошло так, как произошло. Следовательно, первая часть фразы «я думаю, так произошло, потому…» квалифицируется как выражение мнения. А вторая – «Г…-жулик и авантюрист» - как сообщение сведений. Таким образом, исключение из сюжета части сказанной П. фразы не повлияло на содержание распространенных им и оспариваемых ответчиком сведений и не исказило содержание этих сведений.

Теперь рассмотрим суть прагматического параметра. В этом случае эксперт выходит за рамки текста и основывает решение на анализе точек зрения ответчика и истца. На использовании данного критерия, как правило, настаивает ответчик, говоря: «Это было мое личное мнение, я так думал»[165].

В подобных случаях фраза не содержит никаких внешних показателей мнения, предположения (слов-маркеров). Акцент делается на состоянии мировоззрения автора в момент написания текста, что для судей, как правило, не представляется убедительным[166].

Очевидно, что если формально-семантический критерий в разграничении сведения и мнения судьи могут применить самостоятельно (что также не бесспорно), то применение прагматического параметра без специальных знаний представляется невозможным.

Мы согласны с М.А. Осадчим[167], что на практике дело должно обстоять следующим образом. К примеру, суд исследует газетную публикацию, в которой содержится фраза предположительно порочащего характера без каких-либо слов маркеров. Перед судом возникает вопрос: как воспринимается данная фраза рядовым читателем – как выражение мнения автора или как сообщение сведений? Для ответа на него должна быть назначена психолого-лингвистическая экспертиза. Вывод эксперта может быть соответственно однозначным или двояким с указанием большей вероятности одного из вариантов. Например, данная фраза воспринимается рядовым читателем как выражение мнения. Другой вариант. Восприятие в качестве сообщения о фактах возможно, но маловероятно. Эксперт может также сформулировать ответ, не склоняясь ни к одному из возможных вариантов (например, данная фраза может восприниматься рядовым читателем и как выражение мнения, и как сообщение сведений). А.М. Эрделевский предлагает в такой ситуации давать фразе итоговую квалификацию – сообщение сведений[168].

Хотелось бы также отметить, что в большинстве случаев результаты прагматического анализа не противоречат результатам формально-семантического анализа. Но есть одна область, где противоречие возникает. Это случаи манипулирования сознанием слушателей (читателей).

Манипуляция – это скрытое воздействие на сознание, волю и поведение человека, осуществляемое разными методами, в том числе языковыми. Внешне фраза может быть оформлена, как выражение мнения с использованием соответствующих слов-маркеров в их прямом значении. Однако детальный анализ покажет, что при формулировании данной фразы использованы методики скрытого речевого воздействия[169]. В этом случае фраза, построенная по вероятностному типу, работает как приказание[170].

Использование формально-семантического параметра в этом случае приведет к признанию анализируемой фразы выражением мнения. Только применение прагматического параметра поможет установить истинное положение вещей: фраза, оформленная как мнение, не приглашает читателя к дискуссии, к обсуждению проблемы, а, напротив, создает условия однозначного и безапелляционного принятия фактов в том ракурсе, в каком автор о них высказался[171]. Следовательно, подобного рода фразы должны квалифицироваться как сообщение сведений[172].

Необходимо признать, что по сравнению с формально-семантическим прагматический параметр более субъективен и с юридической точки зрения менее корректен, так как основан на апелляции к чужому мнению. На практике любой прагматический анализ включает формально-семантическую стадию. Специалист должен объяснить, на основании каких конкретных языковых элементов (их формы и значения) у читателей (слушателя) складывается то или иное восприятие текста[173].

Некоторые авторы[174] считают, что постановка вопроса о разведении факта и мнения является некорректной. Различать следует не факт и мнение, а события и оценки. Попытаемся проследить логику рассуждений авторов по данной проблеме.

Объективная реальность существует независимо от каждого человека. Эта реальность, в частности, отражается в тех текстах, при помощи которых человек эту реальность описывает. Текст состоит из отдельных суждений (высказываний, сообщений)[175].

Обычно полагают, что существует некий объективный «факт», который описывается высказыванием. На самом деле все гораздо сложнее. Человек вычленяет в реальности какой-то фрагмент. Например, террористический акт на Дубровке. Этот фрагмент рассматривается в определенном аспекте: например, под углом зрения соблюдения прав человека. Затем мы как бы «переводим» наше знание об этом фрагменте реальности на обычный словесный язык, превращая это знание в совокупность словесных (вербальных) суждений или высказываний. Каждое из этих суждений может быть истинным (соответствовать действительности) или ложным (не соответствовать действительности). Это можно установить с помощью верификации, то есть соотнести содержание суждения с действительностью и убедиться, что данное суждение истинно (или, наоборот, ложно).

Только после того, как мы осуществили верификацию суждения и оказалось, что оно истинно[176], данное суждение превращается в факт. Значит, факт не существует в самой действительности: это результат нашего осмысления или переработки информации о действительности. В действительности существует только событие (террористический акт на Дубровке). Но описать событие можно с помощью различных фактов, которые выделяют в этом событии какую-то одну его часть, определенные его признаки. Факты не описательны. Они устраняют все частные характеристики события и сохраняют только самую его «суть», его сердцевину.

Например, событие: Террористический акт на Дубровке. Это событие можно описать с помощью фактов по-разному, например: 1) Заложники освобождены. 2) При освобождении заложников никто из атаковавших не пострадал. 3) Многих жертв при освобождении заложников можно было избежать.

Таким образом, получается, что одно и то же событие выступает в форме различных фактов – в зависимости от того, что мы считаем главным, что трактуем как «суть» события, а что считаем частностью. Поэтому можно описывать, как развертываются события, но не как происходят факты. Факты вообще «не происходят», происходят события. У события собственно есть только одно свойство или признак – то, что оно произошло или, напротив, не произошло. Реальность существует независимо от человека, а факт – нет.

Необходимо также отметить, что верификация может быть осуществлена, только если есть возможность сопоставить утверждение с действительностью. Такая возможность представляется тогда, когда речь идет о свершившихся[177], а не будущих событиях.

Факт противопоставляется домыслу, догадке, шутке, выдумке, клевете, неправде. Но даже в тех случаях, когда речь идет о существующем положении дел или известном событии, высказывание не всегда легко верифицировать, а порой это вообще сделать невозможно.

Прежде всего верификации препятствуют идущие от говорящего «субъективные оценки» и эмоциональные замечания. Будучи величиной объективной, «факт» должен отбрасывать все то, что обнаруживает связь с личностью говорящего, - его оценки, комментарии, дополнения, разъяснения и т.п., словом, все, что затрудняет верификацию или вносит побочные субъективные связи.

Факт «требует», чтобы высказывание могло быть верифицировано простым и прямым сличением с действительностью. Всякого рода отвлеченные построения (теории, концепции, общие суждения) не подводятся под категорию фактов, даже если они могут быть проверены и апробированы. Факт, в отличие от концепций, нуждается не в доказывании[178], а в установлении.

Но факт не может оторваться от смысла и логической структуры того суждения (высказывания), в котором он берет свое начало. Именно высказывание очерчивает границы факта, его «объем» и «семантическую глубину», то есть уровень возможного и допустимого погружения в количество сообщаемой информации.

Необходимо отметить, что, став истинным, утверждение трансформируется в факт, но ни утверждение, ни факт не могут превратиться в событие.

Из всего вышеизложенного вытекает, что факт – это не часть объективной действительности (события), а истинный результат верификации суждения о событии.

Понятие факта весьма многозначно. По этой причине в реальной речи в большинстве случаев понятие факта и события смешиваются. Например, говорят: «утверждение соответствует фактам (подтверждено фактами, находится в согласии с фактами)», «были открыты новые факты», «ведутся поиски новых фактов». Однако факт не отождествляется с действительностью. Прилагательное «новый» означает лишь «ранее неизвестный». Речь идет о новизне в кругу знания, а не в кругу реальности. Новые факты могут относиться к давнему прошлому.

Как мы уже отмечали, факт – это содержание высказывания, но только после того, как проведена его проверка на истинность – верификацию – и получен положительный ответ. Как же именно такая проверка осуществляется? Выделяют четыре способа верификации[179]:

1) непосредственное сопоставление высказывания с реальными событиями (прямой способ верификации), но это чаще всего невозможно (событие уже состоялось и не зафиксировано);

2) сопоставление высказывания с другими высказываниями, принадлежащими другим участникам, наблюдателям, толкователям (интерпретаторам) события, которые считаются объективными и компетентными (наиболее часто применяемый способ);

3) доказательство, заключающееся в приведении дополнительных данных, свидетельствующих об истинности высказывания (например, проверка его истинности по архивам);

4) сопоставление информации из нескольких независимых и не связанных друг с другом источников.

Таким образом, перед нами некоторое событие, которое либо произошло, либо нет. По поводу него могут быть высказаны различные суждения. Их можно разделить на три категории:

- часть суждений может быть верифицирована тем или иным способом (те, которые подтвердились, являются истинными[180] (т.е. достоверными фактами); те, которые не подтвердились, являются ложными (т.е. не являются фактами));

- другая часть суждений о событии не может быть верифицирована в данный момент при нынешнем объеме и характере доступной нам информации, но если со временем появятся новые факторы (ранее неизвестный нам свидетель, вновь открывшийся архив и т.п.), такая верификация может быть произведена (это недостоверные факты);

- третья часть суждений вообще непроверяема по своей природе – это не факты, а оценочные суждения (высказывания).

Что же оценивают эти оценочные суждения и какими они бывают?

Они могут оценивать:

- либо само событие («К. – дурак» - то, что К. – дурак, следует из его поступков, действий, известных нам; это эквивалент утверждения, что К. ведет себя по-дурацки);

- либо факт, то есть истинное суждение о событии («К сожалению, П. уехал»)[181].

Из оценки события может вытекать любая оценка соответствующего ему факта. Но верно и обратное: каждый вид оценки имеет свои нормативные признаки. Оценочные суждения пользуются различными языковыми средствами, когда относятся к событию или факту: в первом случае – это наречие, предикатив, слово категории состояния; во втором случае – это модальные высказывания или вообще сложные синтаксические конструкции[182]. События оцениваются эмоционально, факты – как правило, рационально[183].

Теперь попробуем из вышеизложенного сделать некоторые выводы. Событие - это явление объективной действительности. Мы выделяем определенный аспект или фрагмент этого события, который представляет для нас интерес. В результате этого мы получаем знание об этом аспекте (фрагменте) события. Затем это знание трансформируется в суждение (высказывание) об этом фрагменте события. Далее мы проверяем это суждение на соответствие действительности. Суждение, которое соответствует действительности, является фактом. Другими словами, факт – это суждение о чем-либо, достоверность которого доказана, а не фрагмент (аспект) события.

Анализируя изложенный подход, налицо, по нашему мнению, его излишняя теоретизированность. Однако необходимо признать, что это первая попытка провести глубокий анализ, подвести научную базу под проблему разграничения сведений фактического характера и мнений (событий и оценок). И эту попытку, безусловно, необходимо оценить положительно. Этот подход позволяет рассматривать существующую проблему разграничения событий и оценок (мнений) более глубоко, с позиций не только лингвистики, но и психологии.

Таким образом, в текстах СМИ прежде всего имеют место не факты, а сообщения, высказывания о каком-либо событии, явлении, предмете, а это еще не факт, а лишь «фактообразующая» (фактуальная) информация, последующая проверка которой либо создает факт (истинное знание о чем-либо), либо отвергается как недостойная, ложная. Вместе с тем в материалах СМИ содержится также оценочная информация – это мнения, оценки, интерпретации, которые по своей природе недоступны верификации путем сопоставления с действительностью или доказыванию посредством свидетельств и документов. Содержание такой информации вообще не способно образовать факт.

Теперь рассмотрим вопрос о соотношении сведений оценочного характера и мнений. На первый взгляд, может показаться, что данные понятия должны быть синонимами. Однако дело обстоит несколько сложнее.

Г.М. Резник считает[184], что Пленум ВС РФ неосновательно поставил знак равенства между оценочными суждениями и мнениями, поскольку они не являются синонимами. Мнение – родовое понятие, охватывающее и утверждения о фактах, и оценочные суждения. Авторы, разводящие факты и мнения на основе определений толковых словарей русского языка, упускают из виду, что журналистам факты обычно не даны в готовом виде, ибо они не являются участниками или очевидцами событий, о которых сообщают. Знание о таких событиях при проведении журналистского расследования приобретаются опосредствованно - через разного рода источники: документы, свидетельства людей, акты ревизий, аудио- и видеозаписи и т.д. Иначе говоря, распространенная в СМИ информация о неблаговидных – преступных или аморальных – поступках какого-либо субъекта – плод психической (мыслительной) деятельности, называемой оценкой доказательств – точно так же, как, например, решение суда. Г.М. Резник утверждает, что существует два вида оценок и связанных с ними мнений:

1) оценка доказательств (фактических данных), формирующая мнение о существовании фактов («было - не было»), - выражается в описательном суждении;

2) оценка фактов или мнение о них, выражающее отношение к ним, квалифицирующее их с определенных – политических, правовых, моральных, деловых, эстетических – позиций («хорошо - плохо»)[185] – выражается в оценочном суждении.

В связи с вышеизложенным все высказывания (суждения) могут быть подразделены на три группы: 1) описательные[186]; 2) оценочные; 3) оценочные с фактической ссылкой[187].

Оценочные суждения – это так называемые абсолютные оценки: «хороший-плохой»; «добрый-злой» и т.д. стоят, конечно, вне категории истины. Оценка «плохой», несомненно, означает отрицательное мнение о человеке и тем самым задевает его репутацию. Но без привязки к каким-либо фактам она не несет о нем никакой объективной информации, а просто выражает чье-либо субъективное отношение к нему. Подобные оценочные суждения не могут проверяться на соответствие действительности. Собственно говоря, в этом сходятся все авторы.

Ситуация меняется, если в самом суждении указывается на фактическое основание оценки – это высказывания второй группы. Например, «нечестный», «безграмотный», «лживый», «ненадеж<