Размышления над книгой Н. Посшмана «Исчезновение детства»

В данном тексте мы попытаемся рас­смотреть специфику методов исследова­ния детей и подростков, в значительной мере опираясь на оригинальную трактов­ку современного детства, предложенную Нилом Постманом. Он является извест­ным американским ученым, критиком, специалистом в области теории коммуни­каций, редактором журнала «Et Cetera» и профессором кафедры «искусства и науки коммуникации» Нью-Йоркского университета, удостоенным в 1987 году премии Дж. Оруэлла «за чистоту языка». Помимо вопросов общей лингвистики и теории коммуникации в своих работах Н. Постман часто затрагивает социокуль­турные и социально-психологические темы, в частности—феномен детства.

Первое издание книги увидело свет в 1982 году. Однако, несмотря на более чем четверть века, прошедшую с этого момента, высказанные автором идеи по-прежнему актуальны в условиях совре­менных глобализационных социально-экономических процессов и экспансии американской массовой культуры.

Впервые направленный интерес к фе­номену детства был проявлен в XVIII ве­ке — веке расцвета педагогики, когда главной целью жизни человека было признано самовоспитание, самосовер­шенствование, просвещение. Великие гуманисты и просветители того времени были склонны рассматривать ребенка исключительно как объект воспитания, а, следовательно—как благодатную поч­ву для педагогических экспериментов.

Предметом науки феномен детства стал только в конце XIX века. Наука, ко­торой принадлежит пальма первенства в изучении детства,—педагогическая и сравнительная психология. Однако до начала XX века темпы развития та­кой проблемной области, как детство и подростковый возраст, были незна-чительны.¹⁸

К середине двадцатого века наука уже располагала достаточно обширной базой как теоретических, так и эмпири­ческих данных о детстве.

Подросток, в силу как физических, так и психологических особенностей, в сов­ременной гуманитарной традиции счи­тается специфическим объектом иссле­дования. Психологи, социологи, педагоги выделяют ряд принципиальных особен­ностей подростка как респондента:

1. 
   стремление к активному само­выражению.Поведение подростков, как правило, направлено на привлечение к себе всеобщего внимания, выстраива­ние самых различных коммуникацион­ных схем. Эта особенность имеет для ис­следователя двоякое значение: с одной стороны, им можно воспользоваться, выстраивая первичную коммуникацию с респондентами. С другой стороны, ак­тивность подростка и его стремление выразить себя создают для исследова­теля ряд затруднений. В частности, пе­ред ним встает задача постоянно фоку­сировать внимание респондента на об­суждаемой проблематике, избавляться от «информационного шума».
2. 
   высокая вероятность получить невалидные данные.В исследовани­ях подростки зарекомендовали себя как группа респондентов с низким уровнем искренности. По некоторым данным про­цент искренних ответов у детей и подрост­ков составляет около 68%. Круг возмож­ных мотивов неискренности подростков довольно широк: стремление избежать наказания, стыда, доказать собственное превосходство над взрослым, завоевать внимание и авторитет у сверстников, и т. д. Классик возрастной психологии

Э. Эриксон пишет: «Растущих и разви­вающихся подростков, сталкивающихся с происходящей в них физиологической революцией и с необходимостью решать реальные взрослые задачи, прежде все­го, заботит то, как они выглядят в глазах других в сравнении с их собственными представлениями о себе».¹⁹ Соответс­твенно, подросток, отвечая на вопросы интервью или заполняя анкету, постоян­но задумывается о том, какое он создает о себе впечатление, вольно или неволь­но смещаясь в сторону социальной же­лательности.

1. 
   В возрасте от 10 до 12 лет ключе­вая черта детей—эмоциональная гиб­кость,способность к быстрому приспо­соблению детского сознания к измене­ниям социальной среды. В результате, при проведении лонгитюдных исследо­ваний нужно делать более частые срезы, чем при исследовании взрослой группы, по возможности видоизменять инстру­ментарий, создавать условия, при кото­рых ребенок не сможет «привыкнуть» к задаваемым вопросам и обсуждаемым темам. Кроме того, сами инструмен­тарии исследования детей 10-12 лет должны а) быть максимально мобильны и б)предоставлять простые в обработке данные.
2. 
   В возрасте от 14 до 17 лет у детей появляется новый круг тем (в частности, вопросы религии, половых отношений), о которых они предпочитают либо умал­чивать, либо, наоборот, говорить демонс­тративно и гиперболизированно. Кроме того, идентифицируя себя с конкретной неформальной группой и субкультурой, подросток умалчивает о многих событи­ях в стремлении не выдать товарищей,

тем самым «отгораживаясь» от иссле­дователя.

• Наконец, следует учитывать, что коммуникация «ребенок-взрослый» практически всегда заведомо иерар-хична,независимо от обсуждаемой тематики. Как правило, превосходство взрослого воспринимается ребенком как должное, но в зависимости от воз­раста ребенок либо стремится «угодить» взрослому своим ответом, либо выска­зать радикальное мнение, вызвать нега­тивную реакцию у взрослых. В результа­те наблюдается аналог группового фено­мена «сдвига к риску», когда в результате групповой дискуссии сформулирован­ное решение сдвигается к крайнос­тям. Особенно актуальна эта проблема в случае, когда исследователем выбрана методика, предусматривающая непос­редственный контакт с респондентом (интервью, фокус-группа).

В результате, несмотря на активное исследование подростков в рамках раз­личных дисциплин, к настоящему вре­мени нет четкого алгоритма выбора наиболее адекватных методов и мето­дик исследования подростков, не счи­тая стандартизированных. В этой ситу­ации исследователи нередко вынуждены в большей степени доверять собствен­ной интуиции, чем отрефлексированным методологическим процедурам.

Различны и мнения методологов по поводу возможности использования тех или иных методик. С одной стороны, социологами и психологами наклады­вается ряд ограничений в использова­нии вербальных методов; поощряется использование «мягких» проективных методик, таких, как рисуночные тесты, психодрама, различные формы наблю­дения.

С другой стороны, в современной гу­манитарной науке для достижения опе­ративности и простоты при обработке и анализе данных о детях от 10 лет чаще всего используются различные виды анкетирования. С этого возраста ребе­нок считается готовым к вербальным методикам (исключение составляют случаи, когда ребенок не умеет читать и писать или же имеет серьезные пси­хические заболевания или отклонения). Однако высказываются мнения и о том, что при изучении детей такого возраста следует избегать анкетных методов.²⁰

Прояснение методологии исследова­ния подростков возможно только в том случае, если наука задастся вопросом, правомерно ли сложившееся отношение к подросткам как к особо сложной для исследования, опекаемой группе, не го­товой к полноценному диалогу? Следует ли использовать специфические методы и техники при изучении подростков?

Одни из возможных ответов на этот вопрос дал в своей книге американский ученый Нил Постман.

Книга представляет собой глубокую социокультурную и социолингвистичес­кую экспертизу, посвященную состоя­нию феномена детства в конце двад­цатого века и затрагивающую анализ различных сфер жизни общества. В ре­зультате своего исследования, Постман высказывает идею о том, что в настоя­щий момент понятие детства находится на грани исчезновения: «В отличие от младенчества, детство является скорее

социальной категорией, чем биологи­ческой. Наши гены не несут информа­ции о том, кого считать ребенком, а кого не считать»,²¹ — пишет Постман в пре­дисловии к своей книге. Таким образом, речь в книге идет не о демографичес­ком кризисе, а о стирании границы меж­ду взрослым миром и миром детства. При этом исчезновение детства имеет двоякую природу: с одной стороны, мир детства становится все более и более «взрослым», с другой стороны — сам взрослый мир переживает процесс ин-фантилизации.

Позиция автора такова, что до тех пор, пока в социуме не появилось кон­цептуального определения детства, нельзя говорить о существовании де­тства как феномена. В таком случае, в западной культуре открытие детства как отличной от взрослых группы про­изошло сравнительно поздно. Будучи по профессии лингвистом, автор свя­зывает историю развития концепции детства с историей развития культуры, и в частности — распространения гра­мотности. Античность, по мнению Н. Пос-тмана, «дала цивилизации всего лишь предзнаменовение идеи детства»;²² од­нако после падения Римской империи и секуляризации институтов литературы и образования, вместе с идеей о распро­странении грамотности исчезла и кон­цепция детства. Без литературы и чте­ния в обществе не развивается концеп­ция стыда, и взрослые ведут себя так же непосредственно, как дети; у взрослых и детей нет друг от друга высоких тайн, религиозных или философских, посколь­ку их основной транслятор, литература, не доступен массам.

Так, в раннем средневековье взрос­лый, но неграмотный крестьянин почти не отличался от ребенка: «Живя в мире устного творчества, в одной социаль­ной среде с взрослыми, средневеко­вый ребенок имел доступ ко всем фор­мам поведения. Семилетний мальчик в средние века был мужчиной в пол­ном смысле этого слова»²³,—отмечает Н. Постман.

Открытие детства совпало с воз­никновением книгопечатания, кото­рое повлекло распространение всеоб­щей грамотности, доступ народных масс к литературе в самом широком смысле слова. «Очевидно, что для по­явления такого понятия, как детство, необходимы значительные измене­ния в концепции взрослого», — пишет Н. Постман, — «возникновение печати создало новый мир символов, что и при­вело к возникновению концептуально­го отличия взрослого от ребенка».²⁴ С начала шестнадцатого века взрослым считается не столько человек, достиг­ший определенного возраста, сколько умеющий читать, способный мыслить, принимать самостоятельные решения, подниматься на достаточно высокий уровень абстракции.

Большое значение для развития концепций взрослости и детства имели труды Жан-Жака Руссо, Джона Локка,

Томаса Мора, развитие протестантской философии, идеи Зигмунда Фрейда. В своей книге Постман уделяет много внимания работам Ч. Дарвина, указы­вая, что «его идеи оказали глубочайшее влияние на сферу образования и, в час­тности, институт школы».²⁵

По мнению Н. Постмана, расцветом концепции детства можно считать пери­од с восемнадцатого века по тридцатые годы двадцатого. В этот период разли­чия между детьми и взрослыми в Европе были наиболее очевидны. Для детей был закрыт доступ к целому ряду сфер жиз­ни, таким, как политика, экономика, секс, религия, философия и другие, причем уже не по причине их неграмотности, а по инициативе взрослых, которые уже вос­питали в себе концепцию стыда, открыли значение взрослости как некой приви­легированности, возможности рассуж­дать, высказывать собственное мнение. Подобное разделение сфер жизни на взрослую и детскую повлекло за собой и чисто внешние проявления: сущест­вовали специфические «детские» мо­дели поведения, речь, одежда, пища, игры, стихи и песни. Наиболее явно эта «детская субкультура» была заметна в высших слоях общества—например, дворянстве или в семьях крупных пред­принимателей.

Согласно концепции Н. Постмана, в период с 1850 по 1950 годы концеп­ция детства достигла своей высшей точ­ки. В это же время начался новый важ­нейший этап в информатизации обще­ства. «Изобретение телеграфа сделало первый шаг к тому, чтобы сделать инфор­мацию неконтролируемым потоком».²⁶ Дальнейшие изобретения—радио и те­левидение —совершили в западной куль­туре революцию, подобную той, которую совершило изобретение книгопечата­ния и развитие журналистики. Однако этот новый информационный перево­рот способствовал не разделению мира взрослых и детей, а сближению и стира­нию границы между ними.

В качестве одного из последних идо­лов детской субкультуры Постман на­зывает знаменитую актрису Ширли Темпл.²⁷ Юная актриса завоевала попу­лярность, будучи шестилетней девочкой, впоследствии она сделала карьеру ве­дущей собственного шоу, имевшего в США большой успех. Постман предла­гает читателю представить себе ситу­ацию, в которой шестилетней девочке пришлось бы вести собственное шоу на момент написания книги—в конце 80-х годов: «Ребенку никто бы не позволил петь наивные детские песенки, ее лю­бимой музыкой должен был бы стать тяжелый рок, как «взрослый» и «силь­ный» стиль; ее заставили бы пользовать­ся косметикой, а ее соведущим должен был бы стать мальчик, с которым она непременно закатывала бы взрослые любовные скандалы».²⁸

Переходя к анализу современного со­стояния концепции детства, Н. Постман отмечает, что именно телевидение сыг­рало решающую роль в исчезновении детства. Телевизионная культура дала обществу новый тип мышления, который сам Н. Постман назвал «взрослый ребе­нок» («ТГю Adult-Child»).¹ Автор объяс­няет свою позицию так: «Современная идея взрослости является во многом продуктом печатной прессы. Почти все характеристики, которые мы ассоцииру­ем с взрослостью, это характеристики либо созданные, либо подробно описан­ные письменной культурой: способность к самообладанию и выдержка, терпение и ожидание будущих вознаграждений за страдания, мнимое умение мыслить абстрактно и логически, предубежде­ния и озабоченность как проблемами прошлого, так и будущего; повышенное внимание к мировой иерархии, порядку и прагматизму.

Когда электронные средства массо­вой информации оттеснили литературу и печатную прессу к периферии культуры и заняли центральное положение, стали цениться другие человеческие качества и отношения. К определению взрослос­ти стали предъявляться более размы­тые, порой заниженные требования. Это новое определение не отделяет детей от взрослых, и в результате меняется сама конфигурация ступеней жизни че­ловека. Если верить миру телевидения, то есть всего три возраста: с одной стороны младенчество, с другой — дряхлость, все, что посередине, можно назвать «взрос­лым ребенком».²

Взрослого ребенка можно опреде­лить как взрослого, чьи интеллектуаль­ные и эмоциональные силы не реали­зованы, и в целом их положение сим­волически не отличается от положения ребенка. Такие взрослые всегда сущес­твовали, но в разных культурах варьи­ровалась степень одобрения или не­одобрения этой поведенческой модели. В средние века состояние взрослого ребенка было обычным делом, в боль­шой степени из-за отсутствия школ, письменности, цивилизации, и не было никакой специальной дисциплины. Ана­логично в современной культуре взрос­лый ребенок оказывается естественным явлением, поскольку «символическая арена, на которой происходит развитие человека, изменяется по форме и содер­жанию, и, в частности, распознавание различий между ребенком и взрослым, две ступени жизни человека неизбежно сливаются в одну».³

Для доказательства этого положения Н. Постман приводит многочисленные примеры того, как телевизионная куль­тура способствует инфантилизации об­щества. «По телевизору часто показы­вают рекламу, в которой участвуют две женщины, играющие роли матери и до­чери. Зрители вынуждены решать нелег­кую задачу, угадывая, кто же мать, а кто дочь, притом, что обеим актрисам не бо­лее тридцати лет, и обе более или менее взаимозаменяемы». По мнению автора, этот рекламный сюжет может служить хорошей иллюстрацией и доказательст­вом того, что «различие между ребенком и взрослым исчезает... так как в нем на­прямую говорится о том, что наша куль­тура считает правильным, чтобы мать не выглядела старше дочери. Или же, чтобы дочь не выглядела моложе своей матери. В свете этого можно говорить об исчезновении детства или об исчезнове­нии взрослости».⁴ Таким образом, основ­ная идея автора (информационная сре­да стирает само понятие детства) может быть выражена иначе: информационная среда стирает и понятие взрослости.

В качестве примеров, показываю­щих движение общественного сознания в сторону «взрослого ребенка», Постман приводит трансформацию политическо­го сознания. По его мнению «ведущую роль в трансляции политической инфор­мации играет телевидение».⁵ Особенно важна, с точки зрения Постмана, форма подачи информации, которой пользует­ся телевидение.

Политические лидеры, выступающие на телевидении, «...выдают себя с помо­щью невербальных средств. То, как они стоят, смотрят, улыбаются, демонстриру­ют эмоции и т. д., говорит о них столько же, сколько говорят они сами»,⁶—пишет Постман. В результате телевидение «об­ращает наше внимание не на идеи, абс­трактные, расплывчатые и общие, а на зрительные образы, конкретные, яркие и целостные».

В результате под давлением теле­видения политические оценки людей трансформируются от интеллектуаль­ного поиска предложений до интуитив­ного, эмоционального доверия имиджу. По мнению автора, «люди не соглаша­ются и не полемизируют с политиками, они только любят их или не любят».⁷ Та­ким образом, можно легко допустить, что любой десятилетний ребенок может с таким же успехом воспринять визу­альную политическую информацию, как и хорошо осведомленный, зрелый пятидесятилетний зритель.

Итак, Постман выдвигает тезис, что «в век телевидения принятие политичес­ких решений не апеллирует к разуму и даже не требует грамотности. Сколько американцев электорального возраста когда-либо читали хоть что-то о Рональ­де Рейгане? Кого интересовало, приво­дил ли Рейган факты, которые его сопер­ники Джимми Картер и Джон Андерсон не смогли опровергнуть?»⁸

Далее объектом наблюдения Пост-мана становится типичная новостная телепередача. «Телевидение в своих новостных программах избирает такой способ подачи информации, что зрите­лю становится трудно думать о событии, и более того, становится трудно чему-либо сопереживать».⁹

Иными словами, у зрителя нет ни времени, ни мотива остановиться и по­думать, каково значение произошедше­го события, его история, причины, пов­лекшие его, и как это событие впишет­ся в общую картину мира. Более того, зритель не склонен сопереживать учас­тникам описываемых событий. В светеэтого, «есть некоторый смысл в том, что новостные шоу время от времени вклю­чают отрывки «чувственных реакций» длиной от тридцати до сорока пяти се­кунд, именуемый «что об этом думают люди на улицах»,¹⁰—отмечает автор.

Подробно рассмотрев структуру и со­держание новостных программ (кото­рые, в целом, аналогичны российским), Постман делает вывод, что «новостные телешоу это как раз то, чем их называют: шоу, развлечение, мир трюков, фальши и фантазий, тщательно отрепетирован­ных, чтобы произвести конкретный эф­фект на публику, заставить ее засмеять­ся, заплакать или оцепенеть. В резуль­тате разрушается разница между взрос­лым и детским миропониманием».¹¹

По мнению Н. Постмана, аналогич­ный процесс инфантилизации наблю­дается и в других сферах. Например, мы можем говорить об изменении понятий экономического и религиозного субъек­та. В частности, автор называет такой «маркер взрослости», как способность взрослых к различению материальной и нематериальной сферы жизни. «В большинстве культур эта характерис­тика достаточно существенна,—пишет Н. Постман,—но в век телевидения эти маркеры безнадежно перемешались, в большой степени по причине везде­сущей телерекламы».¹²

Автор обращает внимание на то, что в телерекламе никогда не подразумева­ется различия между детской и взрослой аудиторией. Реклама не приводит аргу­ментов, чтобы убедить, она использу­ет визуальные образы. Подобный язык очень эмоционален, следовательно, рек­лама не поддается логическому осмыс­лению, неопровержима, и, разумеется, она не обращается к разумной взрос­лой оценке.

Вспомнив основную первичную функ­цию рекламы, Н. Постман говорит о том, что «экономический субъект восприни­мается как чрезвычайно иррациональ­ный, даже и не приближавшийся к ос­мысленному суждению».¹³ При этом сама капиталистическая идеология утвержда­ет, что «дети не обладают аналитически­ми способностями, чтобы оценить пред­лагаемый продукт, что дети не в состо­янии совершать рациональные сделки. Но вниманию потребителя предлагают­ся не факты, а идолы, к которым и дети, и взрослые могут обратиться с равным успехом, не прибегая к помощи логичес­кого мышления, проверок и оценок».¹⁴

Главным доказательством того, что телевидение сближает взрослых и де­тей, стирая границу между ними, Пост-ман считает, что «главная работа теле­видения — отказаться от абстракции, сделать все конкретным... Мы можем заострить проблему, вспомнив то, что говорила Алиса в самом начале знаме­нитой сказки Льюиса Кэрролла. Уми­рая от скуки в ленивый жаркий день, Алиса подбирает книгу, которую чита­ет ее сестра. Но в книге нет ни карти­нок, ни разговоров, под которыми Алиса понимает рассказы. «А какой в книге смысл,—думает Алиса,—если в ней нет ни картинок, ни разговоров?»⁴³ Пост-ман предлагает следующее прочтение цитаты из Кэрролла: «иллюстративный и нарративный жанр ниже по уровню сложности и зрелости, чем представле­ние. Картинки и истории — естественная форма познания мира для детей, абс­трактные и обобщающие суждения — для взрослых».⁴⁴

Сославшись на идею, высказанную Льюисом Кэрроллом, Н. Постман зада­ется вопросом: «Если я могу использо­вать слова Алисы как отправную точку, то какой эффект на взрослых произво­дит культура, в которой доминируют кар­тинки и истории?»⁴⁵

Таким образом, проведенная Нилом Постманом социокультурная экспертиза предлагает аргументированную версию того, что детство как социологический и культурный феномен действительно исчезает, «растворяясь» во взрослос­ти, ассимилируя ее. По мнению Н. Пост-мана, только два социальных института могут быть заинтересованы в том, чтобы сохранить концепцию детства как груп­пы, отличной от мира взрослых: семья и школа.⁴⁶ Однако оба эти института включены в информационную систему, которая в наибольшей степени способс­твует стиранию границы между детством и взрослостью.

Точка зрения Н. Постмана во многом спорит с реалиями современной гумани­тарной традиции. К примеру, такая спе­цифическая наука, как социология де­тства, возникла только в конце двадца­того века, в настоящий момент продол­жается ее институционализация. В книге же высказан ряд наблюдений, согласно которым в конце двадцатого века соци­ологическая концепция детства должна была не развиться, а напротив, уже уте­рять актуальность.

Что касается методологической рефлексии, направленной на выбор ме­тодик, наиболее адекватных при изу­чении детей и подростков, то в логике Н. Постмана круг тем, на которые возмож­но с успехом беседовать с подростком, должен расширяться. Возможно даже, что тематически исследования взрослых и детей могут быть идентичны.

Но, если учесть тезис Постмана о том, что исчезновение детства имеет об­ратную сторону,—исчезновение понятия взрослости, то, в свою очередь, техники социологического исследования приме­нительно к взрослым могут становиться все более «детскими»: визуализирован­ными, не требующими специальных зна­ний, максимально простыми с точки зре­ния языка, «закрытыми»—предпола­гающими выбор из ограниченного коли­чества вариантов и т. п.

Однако, на наш взгляд, чрезвычайно важным при этом является учет «проме­жуточных», дополнительных перемен­ных:

• Во-первых, соблюдение этических норм при изучении несовершеннолет­них. Так ли безгранична тематика таких исследований, в частности, с точки зре­ния родителей ребенка или лиц их за­мещающих?

• Во-вторых, в выборе исследова­тельских методов и техник решение мо­жет быть не «черно-белым» («детско-взрослым»), но опосредоваться исследу­емым тематическим содержанием, будь то особенности самосознания, межлич­ностные отношения со сверстниками, потребительское поведение, отношение к нормам морали, нравственности, пра­ва и т. п. Иными словами, выбор методи­ки исследования должен, прежде всего, зависеть от предметного поля и постав­ленных исследователем задач и только в следующую очередь—от возраста рес­пондента.

Литература:

1. 
   Татарова Г. Г. Методология анализа данных в социологии: введение. Учебник для ВУЗов. Изда­ние 2-е, дополненное. М: NotaBene, 1999. 224 с.
2. 
   Эриксон Э. Ребенок и Общество. М., Летний сад, 2000. 416 с.
3. 
   Щеглова С. Н. Как изучать детство? Социологи­ческие методы исследования современных детей и современного детства. М.: ЮНПРЕСС, 2000 г. 73 с.
4. 
   Щеглова С. Н. Социология прав детей в России: новый век, новые проблемы, новые перспективы. М.: Социум, 2001. 84 с.

https://docviewer.yandex.ru/?url=ya-serp%3A%2F%2Fneilpostman.ucoz.ru%2FDisappearanceofChildhood.Ru.doc&name=DisappearanceofChildhood.Ru.doc&c=55f5a95ff788

ссылка автора кратко о книге

Нейл Постман — американский социолог, специалист по теории коммуникаций, издатель журнала по общей семантике «Et cetera», приглашенный профессор Гарвардского университета. Первым изданием эта книга, посвященная «столь печальной теме», вышла в 1982 году, была же задумана еще в середине 70-х. С тех пор, констатирует Постман в предисловии к новому изданию, обозначенные в ней социальные тенденции, деструктивные по отношению к детству, не только не ослабли, но — вопреки его надеждам — значительно углубились.

Исходная посылка книги состоит в том, что детство не определимо биологически, поскольку в наших генах не содержится информации о том, в каком возрасте человека следует считать ребенком. Социальное понятие детства в оформленном виде существует в сознании европейского человечества лишь последние четыре века и представляет собой искусственный продукт развития общества.