Фрагмент произведения В.М.Воскобойникова «Все будет в порядке»

Некоторые люди, их немного, мгновенно различают остальных по национальностям – кто к какой нации принадлежит. Володя этого не умел. Негра от китайца он, конечно, отличить мог. А на большее не был способен, потому что об этом не задумывался. До пятого класса он и вовсе считал, что все вокруг него только русские. А какие ещё могут быть, если говорят по-русски, по-русски думают и видят русские сны.

Первый раз он задумался о нациях вскоре после того, как Шурка Абуалиев был признан школьным математическим гением. Они шли с Шуркой из школы домой, Шурка молчал, а потом вдруг таинственно спросил:

– Как ты думаешь, я – кто?

– Инопланетянин, что ли? – Володя даже приостановился от неожиданности.

– Вавилов говорит, что я – чучмек.

– Какой ещё чучмек?

– Ну, этот, чёрный. Чечен, может быть, или ещё кто…

– Это ты-то чеченец?! – Володя даже рассмеялся. – Сам он чеченец, вот что. Откуда он это взял?

Володя об этом разговоре больше не вспоминал, но на следующий день по дороге из школы Шурка вдруг спросил:

– А ты бы стал дружить с человеком, если бы про него узнали, что он не русский?

– Да откуда я знаю. Негра Васю из седьмого «а» знаешь? С ним же все дружат!

– То с негром, – согласился Шурка, – а то – с чёрным.

– Да иди ты знаешь куда! – разозлился Володя. – Нашёл о чём говорить!

Володя и не думал, что Шурка заговорит снова.

– Никому не скажешь? – спросил вдруг тот уже не по дороге домой, а в первую перемену, уведя Володю наверх, к металлической чердачной двери. – Я правда не русский.

Шурка проговорил это почти с отчаянием.

– Кто тебе такую чушь наболтал? Выброси её из головы и не думай об этом, – заспорил Володя. – Русский ты, понял?

– Я у отца спросил…

– А он?

– Подтвердил.

– Откуда отец-то знает? Мало ли что он сказал! Ты русский. Русский и всё, понял?!

Шурка посмотрел на Володю с сожалением.

– А кто же ещё знает? Отец сказал, что мы с ним – копты.

– Кто-кто? – переспросил Володя. – Те, которые коптят что-нибудь, что ли? Так это профессия. А национальности такой нет.

– Есть, – упрямо не согласился Шурка. – Есть такая народность. Копты – это древние египтяне.

– Не может быть!

Вовсю уже дребезжал звонок на урок, но они по-прежнему стояли у металлической чердачной двери.

– Отец мне всё рассказал, всю историю нашей семьи.

– То есть ты настоящий древний египтянин? – переспросил Володя с восхищением. – Вот это да! Чего ты тогда страдаешь-то?! Этим гордиться надо, понял? На Ти-Ви выступать. Ты, может, родственник фараонам.

– Нет, – и Шурка помотал головой. – Мы из феллахов, из крестьян то есть. А прадедушка захотел стать моряком, приплыл в Одессу и там женился на русской. И в гражданскую войну был кавалеристом.

– Колоссально! – сказал Володя с восхищением. – Вот это история! Древний египтянин – кавалерист. Он за кого был – за Будённого или за этого, Деникина?

– Отец сам не знает. Знает, что кавалеристом.

 

***

На урок они, конечно, опоздали. А после школы Володя понёс эту новость старшему другу, Анатолию. Тем более что Анатолий был главным Шуркиным спасителем.

– А Шурка Абуалиев – по-научному копт, – сообщил он таинственным голосом, – древний египтянин. Он мне сам об этом сказал.

Володя ждал, что Анатолий удивится, но тот спокойно проговорил:

– Такой же древний египтянин, как ты – древний славянин. Мы, если разбираться, все происходим от древних людей.

– А его кое-кто евреем считает или чёрным.

– И что?

– Я им всем буду говорить, что он не чёрный, а копт.

– А что, если бы еврей или, как это, лицо кавказской национальности – так плохо?

– Конечно, плохо! Чего в этом хорошего.

– Балда ты, оказывается, Вовик! – удивился Анатолий. – Говорим с тобой, говорим, а самое главное ты не усёк. Ты что, всерьёз так думаешь, что еврей и чеченец хуже египтянина и русского, или только придуриваешься?

– Не знаю, – смутился Володя.

– Сам подумай, если бы Шурка оказался не коптом, а грузином или евреем, он что – сразу бы стал хуже?

– Нет, конечно.

 

***

Володя и раньше видел в школе этого семиклассника. На переменах семиклассник почти всегда разговаривал по сотовому и чаще был не один – с приятелями.

Однажды Шурка остался в школе, делал лабораторные работы по химии в химическом кабинете за седьмой класс, и Володя пошёл домой один. Был конец апреля, солнце приятно грело лоб и щёки, и Володя шёл навстречу ему, зажмурившись. И вдруг его кто-то сбоку спросил:

– Что, со своим хачиком больше не ходишь?

Володя открыл глаза и увидел семиклассника.

– С кем? – не понял он.

– С этим, чучмекским киндервудом.

Семиклассник смотрел на Володю как-то чересчур жёстко – так, что от этого взгляда Володе захотелось отвернуться или сказать что-нибудь плохое про Шурку. Но Володя взгляду не подчинился.

– Почему? Хожу, – проговорил он и упрямо не отвёл глаза.

– А ты сам-то кто? Русский?

– Русский.

– Так-так. Это ещё надо проверить, – сказал семиклассник многозначительно и отошёл.

 

 

***

Такой разговор был недавно, а сегодня Володя услышал разговор другой. В перемену он стоял в коридоре у окна, спиной ко всем, и неожиданно услышал:

– Ты сегодня куда?

– А никуда. Опустим там одного. Киндервуда.

– Из пятого, что ли? Который с десятиклассниками на олимпиаду лезет?

– Ага, чтоб не нарывался. Он как раз мимо забора ходит. Землю из-под собак поест…

– Так и я с тобой…

Володя продолжал стоять, не оборачиваясь. Одного из говорящих он чувствовал даже спиной. Это был тот самый семиклассник, с волчьей улыбкой и сотовым телефоном.

О ком они говорили, было понятно сразу. Из пятиклассников только Шурка участвовал в математической олимпиаде и даже там победил.

 

***

Они шли домой, и Шурка ни о чём не догадывался.

– С тобой бывает так: подходишь к окну, видишь небо, солнце или звёзды и вдруг чувствуешь, что родился для великого дела, для всего мира? Ты такое чувствуешь? Тайные силы? Только они где-то прячутся, внутри… Чувствуешь такое? – допрашивал Шурка.

Они шли по улице, и Шурка всё говорил, говорил и не догадывался, какая его подстерегает опасность. Что через несколько минут его могут ткнуть носом в вонючую землю там, где выгуливают собак, и заставить эту землю есть.

– Ты чего больше всего боишься? – спрашивал Шурка. И сам отвечал: – А я больше всего боюсь, что меня по голове ударят нечаянно или сам ударюсь – и мыслей лишусь. Потому что думать – это самое главное счастье. «Я мыслю – значит, я существую». Ноги или руки там сломаются – пускай, только бы не голова!

И тут Володя его перебил:

– Я забыл, тебя же Анатолий просил зайти, прямо сейчас. Ты ему зачем-то срочно нужен. Он мне утром, до школы, позвонил.

Шурка поверил и пошёл в противоположную от забора сторону. Володя постоял немного на углу, посмотрел, как он уходит, а потом свернул к заброшенной стройке.

 

***

Там, за дырявым забором, валялись пыльные куски бетона, ржавые гнутые трубы и был утоптанный кусок земли, куда вечером со всей улицы приводили гулять собак. Володя и раньше время от времени видел там семиклассника с компанией, когда провожал Шурку домой. Эту компанию многие побаивались, старались незаметно обойти их стороной.

А теперь Володя сам шёл к ним.

Семиклассника с жёстким взглядом он увидел сразу. Вместе с ним были ещё двое – высокий, с румяными щеками, и другой, понурый, почему-то всегда уныло смотрящий вниз.

Семиклассник уже издалека улыбался ему, только эта улыбка опять напоминала волчью. А когда Володя молча приблизился и остановился перед ними, семиклассник, продолжая улыбаться, сказал сквозь зубы:

– Вали отсюда! Вали, пока по мордасам не схватил.

Володя отрицательно мотнул головой.

– Я вместо Шурки. – Ему вдруг стало не страшно, а легко, даже весело.

– Нам тебя не надо. Ты нам этого, киндервуда, приводи, понял? Значит, так, сумку оставь, а киндервуда приводи. Отпустим его? – кивнул он своим и приблизил к Володе лицо, которое опять улыбнулось волчьей улыбкой. – Приведёшь – будешь жить с нами, понял?

– Я с вами жить не буду, я вас гнать буду! – выкрикнул он.

А дальше началась свалка, когда толком не знаешь, чью отбиваешь руку и кто тебя бьёт сзади, когда крутишься между всеми врагами, прикрываешься, отбиваешь удары, нападаешь и кулаки, ноги, плечи действуют автоматически.

И вдруг откуда-то он услышал близкий Шуркин зов:

– Вовик! Вовик, я иду!

Володя приостановился, повернулся на этот зов. И в это мгновение небо озарилось яркой космической вспышкой, а потом рассыпалось на тысячи искр и всё вокруг потемнело.

Дальше он уже ничего про себя не помнил, не знал. Ни Шуркиных криков, ни милицейского свистка, ни топота ног…

 

***

Ему было никак не проснуться. Он слышал рядом голоса. Порой эти голоса говорили про него, про Володю, даже были знакомыми. Только он не различал их. Услышит на минуту, почувствует страшную боль внутри головы и снова исчезнет, как будто и не существует.

Он проснулся оттого, что кто-то рядом плакал. И открыл глаза. Вокруг были чужие стены, сам он лежал на чужой кровати, в комнате было темно, а в окно светил фонарь. Рядом, на другой кровати, почему-то плакал Шурка, и голова его была забинтована.

– Шурка, ты чего? – спросил Володя и удивился слабости своего голоса.

А Шурка повёл себя странно. Он ещё раз всхлипнул и вдруг закричал необыкновенно радостным голосом:

– Анатолий, Анатолий, он в себя пришёл, зови дежурного!

И тут же в тёмном углу кто-то вскочил со стула, едва не упав, и зажёг свет. Это был Анатолий.

А Шурка, смеясь, повторял:

– Я же говорил, что он сегодня оживёт! Правда, Володя, ты ведь ожил, ожил?

Он лежал, прикрыв глаза, а Шурка рассказывал ему про какую-то драку, о которой он, Володя, совсем ничего не помнил.

– Ты же меня специально услал, да? Специально? Я сначала не догадался, а потом понял. И сразу назад. Разве я могу тебя бросить. А ты уже был там, один против трёх. Я подбегаю, а они тебя – трубой. И мне тоже этой же трубой слегка вмазали, видишь? – и он с гордостью показал на повязку.

– Потом, потом расскажешь, – сказал Анатолий, увидев, что Володя снова лежит с прикрытыми глазами. – Напугал ты нас всех. Как ты сейчас, Вовик?

– Хорошо. – Володя едва прорвался сквозь жуткую боль в голове.

– Мы тут около тебя все передежурили – и мама твоя, и Зинаида, и майор. Ты больше так сознание не теряй, не уходи. Слышишь? Ты нам всем нужен. Слышишь? Ты нужен всем!

А Володя как раз собрался снова уйти, провалиться в темноту, потому что невозможно было дальше терпеть эту боль в голове. Но Анатолий взял его за руку, и от его руки шли тепло и покой. Покой постепенно стал вытеснять боль, и скоро Володя задремал.