Глава шестая, в которой вы услышите неудачную речь и увидите, как Цоппино попадает в плен

Рано утром котенка разбудил шум водопада.

«Неужели, шока я спал, началось наводнение?» - в тревоге подумал Цоппино.

Он взглянул вниз и увидел, что вся площадь запружена народом. И без долгих раздумий было ясно, что всех этих людей привела сюда надпись на стене королевского дворца:

КОРОЛЬ ДЖАКОМОНЕ НОСИТ ПАРИК!

В Стране Лгунов любая, даже самая крохотная правда производила столько же шума, как и взрыв бомбы. На площадь со всех сторон стекался народ, привлеченный шумом и хохотом. Люди думали поначалу, что объявлено какое-нибудь празднество.

- Что случилось? Мы победили в какой-нибудь войне?

- Нет! Гораздо важнее!

- У его величества родился наследник?

- Да нет! Еще лучше.

- Неужели отменили налоги?

Наконец, прочтя надпись, сделанную Цоппино, вновь прибывшие тоже начинали смеяться. Выкрики и хохот разбудили короля Джакомоне. В своей фиолетовой ночной рубашке его величество подбежал к окну и потер от радости руки:

- Вот это да! Вы только посмотрите, как меня любит мой народ! Люди собрались на площади, чтобы пожелать мне доброй ночи. Эй, придворные, камергеры, адмиралы! Быстрее, быстрее подайте мантию и скипетр! Я хочу выйти на балкон и произнести речь!

Но придворные не очень-то разделяли его восторги.

- Пусть кто-нибудь сначала выяснит, что там происходит!

- Ваше величество, а что, если там революция?

- Ерунда! Вы что, не видите, как они веселятся?…

- Видать-то вижу. Вот только почему они веселятся?…

- Это яснее ясного: потому что я сейчас произнесу речь! Где мой секретарь?

- Я здесь, ваше величество!

Секретарь короля Джакомоне всегда носил под мышкой толстую черную папку, полную готовых речей. Тут были речи на любую тему: поучительные, трогательные, развлекательные, и все они, от первой до последней, были лживы.

Секретарь раскрыл папку, вытащил толстую пачку листков и прочел:

- «Речь о выращивании макарон».

- Нет, нет, только, пожалуйста, без съестного! Чего доброго, мои подданные еще захотят есть и будут слушать меня без всякой охоты.

- «Речь об изобретении качалок»… - предложил секретарь.

- Эта, пожалуй, сойдет. Всем известно, что качалки изобрел я. Пока я не стал королем, ни одна качалка в государстве не качалась.

- Ваше величество, есть еще «Речь о цвете волос».

- Великолепно! Вот это как раз то, что нужно! - воскликнул Джакомоне и погладил свой парик.

Он схватил бумагу с текстом речи и выбежал на балкон.

При его появлении раздался какой-то шум, который можно было принять и за рукоплескания, и за еле сдерживаемый смех. Подозрительные придворные решили, что это смех, и стали еще подозрительнее. Но сам Джакомоне был уверен, что это аплодисменты. Он поблагодарил подданных ослепительной улыбкой и начал свою речь.

Если б вы прочли ее в том виде, в каком она была произнесена, вы бы не поняли ни слова, потому что все в этой речи было вывернуто наизнанку. Я перевел ее для вас на обыкновенный язык, когда выслушал рассказ Джельсомино.

Король Джакомоне сказал примерно следующее:

- Что такое голова без волос? Это сад без цветов!

- Браво! - закричали в толпе. - Что верно, то верно! Это правда!

Слово «правда» заставило насторожиться даже самых простодушных придворных. Но Джакомоне как ни в чем не бывало спокойно продолжал:

- Пока я не стал вашим королем, люди в отчаянии рвали на себе волосы. Жители страны лысели один за другим, и парикмахеры оставались без работы.

- Браво! - крикнул кто-то. - Да здравствуют парики и парикмахеры!

На минуту Джакомоне смутился. Намек на парики вызвал в нем некоторое беспокойство. Но он быстро отогнал подозрения и продолжал:

- А сейчас, граждане, я расскажу вам, почему оранжевые волосы красивее зеленых…

Но тут какой-то запыхавшийся придворный потянул Джакомоне за рукав и шепнул на ухо:

- Ваше величество, произошли ужасные события!

- Ну, говори!

- Пообещайте раньше, что вы не прикажете отрезать мне язык, если я скажу вам правду!

- Обещаю!

- Кто-то написал на стене, что вы носите парик! Над этим люди и смеются!

От удивления король лгунов выпустил из рук свою речь. Листы бумаги поплавали над толпой и наконец угодили в руки мальчишек. Если б королю сообщили, что горит его дворец, он не пришел бы в большую ярость. Он приказал полицейским очистить площадь и немедленно отрезать язык придворному, принесшему роковое известие. Бедняга в спешке попросил, чтобы ему оставили язык, но совсем забыл, что надо было просить не отрезать ему носа. Вспомни придворный об этом, он, самое большое, лишился бы носа, зато язык сохранился бы в целости.

Но на этом Джакомоне не успокоился. По всему королевству было объявлено, что сто тысяч фальшивых талеров получит тот, кто укажет человека, оскорбившего его величество. На площади перед дворцом, возле самой колонны, воздвигли гильотину, чтобы отсечь голову автору дерзких надписей.

- Мама дорогая! - воскликнул Цоппино, сидя на самом верху колонны, и покрутил шеей. - Не знаю, как на языке лгунов сказать «страх», но если для этого употребляют слово «храбрость», то я чувствую себя храбрым как лев…

Из осторожности он целый день просидел в своем или, вернее, на своем убежище. К вечеру, когда уже можно было не так опасаться каких-либо неприятностей, Цоппино соскользнул с колонны, предварительно осмотревшись по сторонам раз пятьдесят. Когда он коснулся земли, его задние лапы хотели было побежать, но передняя лапа вдруг опять стала невыносимо чесаться.

- Ну вот, опять начинается, - пробормотал Цоппино. - Думаю, что освободиться от этого зуда можно лишь одним способом: надо написать что-нибудь обидное для короля Джакомоне. Видно, если ты родился нарисованным на стене, тебе всю жизнь суждено и самому писать да рисовать. Правда, поблизости нет ни одной стены… А, была не была, напишу вот здесь!

И своей красной меловой лапкой он написал прямо на ноже гильотины:

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЛЫС, И ЭТО - ЧИСТАЯ ПРАВДА!

Зуд прошел, но Цоппино с беспокойством заметил, что лапка укоротилась чуть ли не на целый сантиметр.

«У меня и так не хватает одной лапки, - в тревоге подумал он. - Если я истрачу вторую на свои литературные упражнения, как же я буду ходить?»

- Ну пока что тебе помогу я! - раздался за его спиной чей-то голос.

Будь это только голос, Цоппино мог бы задать стрекача. Но у обладателя голоса оказалась еще и пара крепких рук, которые цепко ухватили его. Голос и руки принадлежали пожилой синьоре двухметрового роста, тощей и суровой…

- Тетушка Панноккья!

- Я самая, - прошипела старая синьора. - И тебе придется отправиться со мной. Я покажу тебе, как воровать ужин у моих котов и писать мелом на стенах!

Цоппино безропотно дал завернуть себя в плащ, тем более что в воротах дворца появились двое полицейских.

«Хорошо еще, что тетушка Панноккья пришла раньше, - подумал Цоппино. - Лучше угодить в ее плащ, чем в лапы Джакомоне».