Уроки на закрытой дорожке 8 страница

Одно из воспоминаний о Берне связано у меня с великолепной полуторачасовой тренировкой в компании с одним швейцарским бегуном. Эту тренировку мы провели вдоль берега реки. Трасса была такой, что лучшей я бы не мог и желать.

Гастон Рулантс, чемпион в стипль-чезе, был моим гидом в Швейцарии. Мы стали хорошими друзьями. Гастон настолько популярен в Бельгии, что, когда проходило первенство мира по кроссу в Испании, туда вместе с ним приехал целый поезд болельщиков. Бывший детектив, он утверждал, что его опыт позволял ему распознавать мошенников, встречавшихся во время поездки, но это не помогло нам однажды, когда, возвратившись после тренировки в отель, мы не смогли принять ванну. Хозяйка гостиницы имела привычку закрывать ванную комнату в десять часов, а потом отправлялась к себе домой. В Европе, как я узнал, нужно всегда заказывать номер с отдельной ванной.

В Швейцарии я встретился с Хорстом Дасслером, управляющим фирмы «Адидас», производящей спортивную обувь. Он пригласил меня провести несколько дней у него в имении в Герцогенаурах, в Западной Германии. Я вел переговоры и с Джимом Кутом из лондонской «Дейли Телеграф». Джим хотел знать, заинтересует ли меня поездка в Англию, которую устроит Оксфорд. Поскольку мои следующие соревнования должны были быть в Западной Германии после более чем недельного перерыва, я принял предложение Джима.

Тем временем Дасслер устроил для меня восхитительную поездку в своем мерседесе в Герцогенаурах, где я мог посмотреть фабрику его отца и увидеть своими глазами, как делаются известные шиповки фирмы «Адидас». Мое пребывание у Дасслеров, несомненно, было бы чрезвычайно приятным, если бы в первый день я не получил самую тяжелую травму за свою спортивную карьеру. Тренируясь в ближайшем лесу, я попытался взять холм, поскользнулся и очень сильно ударился коленом. В течение нескольких минут колено вспухло и стало трудно не только бегать, но и просто двигаться.

Дасслеры проявили максимум забот. Хорст немедленно позвонил врачу футбольной команды Западной Германии, намереваясь пригласить его в Герцогенаурах на оставшуюся часть недели для присмотра за мной. Однако доктор отбыл в отпуск. Тогда Хорст отвез меня в Нюрнберг за 40 миль, где осмотревший меня врач заявил, что лучшим лечением будет загипсовать колено на неделю, а затем начать прогревания. Я пришел в ужас. Это лишало меня всякой возможности продолжать тренировки. Тогда доктор пошел на компромисс и ограничился тем, что туго перебинтовал колено и запретил мне бегать в течение семи-восьми дней.

Как только мы с Хорстом возвратились в Герцогенаурах, я разбинтовал ногу, позвонил доктору Циммерману в Мельбурн, услугами которого я пользовался, и объяснил ему, в чем дело. В следующие четыре дня я заставлял себя выходить на футбольную площадку и бегать не взирая на боль. Сгибать колено было мучительно больно, но я пробегал круг, испытывая неимоверное страдание, затем круг отдыхал и пускался в новую энергичную пробежку.

В конце недели я вылетел в Лондон. Боль в колене не утихала, и было невыносимо даже сидеть неподвижно какое-то время. По дороге из Лондона в Оксфорд я трижды выходил из машины, опасаясь, как бы не затекло колено.

В Оксфорде Сэм Белл, массажист из местного клуба регби, взялся за дело. Он массировал мне колено в пятницу вечером и посоветовал делать упражнения и более частые прогревания утром. Я предупредил организаторов встречи, что не смогу выступать в беге на 2 мили, как планировалось. Хотя организаторы и затратили деньги, чтобы привезти меня в Оксфорд, они великодушно заявили, что ничего не имеют против моего отказа. Ко мне отнеслись с редким вниманием, и я обещал пробежать по меньшей мере три или четыре круга, если это окажется в пределах человеческих возможностей.

Перед забегом на 2 мили в следующий вечер я разминался не менее двух часов, а затем вышел на старт, очень неуверенный в себе. К счастью, конкуренция была не сильной, и я победил с результатом 8.52,8. Все же это был труднейший бег в моей жизни. А награда? Очень милый обеденный сервиз, который был слишком тяжелым, чтобы возвращаться с ним в Австралию. Я подарил его участнику, занявшему второе место.

Сэм Белл поработал еще немного над моим коленом, и через пару дней я вернулся в Западную Германию, где меня ожидала встреча с Харольдом Норпотом и другими ведущими немецкими бегунами в состязании на 5000 м. Там я присоединился к австралийцам Кену Рочу и Памеле Килборн. Немецкий профессор, лечивший растянутое подколенное сухожилие Кена, осмотрел мое колено и решил вытянуть шприцем скопившуюся там жидкость. Профессор дважды проделал эту не слишком приятную процедуру, и мне заметно полегчало.

К моему великому удивлению, я бежал хорошо и, пролидировав всю дистанцию, обыграл Харольда Норпота, который пытался на восьмом круге сделать рывок. Мое время – 13.38,8 было лучше, чем в Цюрихе! Было очевидно, что тренировка с травмированным коленом сохранила мою спортивную форму.

Боль в колене постепенно прошла, и я больше не волновался за выступления на предстоящих Олимпийских играх.

В беге на 5000 м весьма неожиданным был уход со старта в последнюю минуту моего нового друга Гастона Рулантса, который предпочел сберечь силы для его главного выступления – в стипль-чезе. И хотя Гастон показал высокий класс в стипль-чезе и пришел на финиш с результатом на две секунды лучше мирового рекорда, некоторые зрители на трибунах его освистали за то, что он не захотел бежать в коронном виде программы. Это было совсем несправедливо.

Когда из моего колена снова удалили жидкость, я двинулся в Кельн, где моим главным соперником на дистанции 5000 м был Мишель Жази, любимец французских болельщиков. Он в это время совершал одно из своих немногочисленных турне за пределами Франции. Пришлось поразмыслить над выбором тактики в этих соревнованиях. Мишель был настолько силен, что сломать его ровным темпом не представлялось возможным, и поэтому я решил использовать тактику ускорений.

Лесс Перри давно склонял меня к тактике ускорений, и в этом состязании с Жази я в первый раз понял, насколько ценной может быть такая тактика. Со старта в кельнском соревновании я начал напряженный бег, затем немного сбавил, но не настолько, чтобы позволить Мишелю достать меня без усилия. Я повторял этот маневр на протяжении всего соревнования, так что ни на какой стадии бега Мишель не мог «отсиживаться» за мной. На последних 220 ярдах я был еще достаточно силен, чтобы обыграть его в финишном броске и выиграть бег с разрывом в 12 ярдов. А ведь француз был и остается до сих пор одним из быстрейших финишеров в Европе.

Мой результат 13.45,2 был хуже, чем представлялось по началу состязания. Мишель, сильно расстроенный своим первым поражением после Олимпийских игр 1960 года, пожалуй, был не в лучшей своей форме. Тем не менее я ликовал, радуясь, что закончил свое европейское турне победной нотой.

Одной из необычных черт последнего состязания было присутствие болельщиков на поле. В Австралии это не допускается. В Кельне на противоположной финишу прямой спортсмены и зрители образовали аллею, по которой мы с Мишелем бежали. И все зрители, исключая моего соотечественника Кена Роча, болели за Мишеля.

Мучения в Токио

За одно выступление в своей жизни мне совестно – я имею в виду разочаровывающий результат в беге на 5000 м на Олимпийских играх 1964 года в Токио. В критический момент соревнования я сдал. Усталый и смущенный, я не мог собраться. Конечно, это не оправдание, а скорее объяснение.

Прежде чем описывать бег, думаю, надо рассказать об обстоятельствах, которые сопровождали австралийскую команду в Токио. В команде было достаточно раздоров, и лишь пловцов это не касалось. Не желая преувеличивать значение некоторых столкновений, я все же сознаю, что из прошлого следует сделать вывод, чтобы в будущем олимпийская команда была в лучших условиях.

Для меня перед Играми главным было не менять свой образ жизни, повышая уровень тренированности так, чтобы я мог явиться в Токио в максимально высокой спортивной форме. Когда объявили, что олимпийцы должны будут проходить сбор в лагере Наррабин вблизи Сиднея, за две недели до отъезда, это вызвало замешательство. Без сомнения, ААЮ (Союз спортсменов-любителей Австралии.– Прим. пер.) организовывала этот сбор с лучшими намерениями, помня, какую пользу принес подобный сбор в Таунсвилле австралийским пловцам на предыдущей Олимпиаде. Однако пловцы сталкиваются с большими трудностями на тренировке, чем легкоатлеты, когда им приходится выступать после окончания сезона, и Таунсвилль – идеальное место для пловцов. Нельзя не заметить также, что участники олимпийской команды по плаванию обычно моложе легкоатлетов и не являются семейными людьми.

Моя жизнь, как жизнь семейного человека, сильно зависела от определенного распорядка. Теперь же я должен был приспосабливаться к новым порядкам за две недели до отъезда в Токио, где снова нужно было менять установившийся режим. Большинство легкоатлетов – индивидуалисты, каждый из которых знает, как ему готовиться лучше всего к большому состязанию. Таких спортсменов, конечно, неразумно лишать тех условий, которые они предпочитают.

Моя подготовленность к Играм уже в августе была невероятно высокой. Однажды в ветреный день в Фишерменс-Бенд я показал 13 минут ровно на своем этапе в эстафете 6 по 3 мили. Это было лучше мирового рекорда, и результат, показанный на ветру, казался фантастическим. Остальные члены команды – Тревор Винцент, Тони Кук, Джон Койл, Пэт Клохесси и Хэнк Вингаарден – также показали очень приличные результаты, и по этой причине мы попросили судей промерить трассу. Она оказалась короче положенной более чем на 100 ярдов!

Следующее выступление на 3 мили по сырой дорожке в Хэмптоне несколько недель спустя было более показательным. Я пробежал дистанцию за 13.18,0. Все шло прекрасно до тех пор, пока у меня не начало болеть ахиллово сухожилие. Возможно, оберегая колено в европейском турне, я подвергал большему напряжению, чем следует, сухожилие. Однако, какова бы ни была причина, боли становились все сильнее, и мой врач прислал массажную машинку, чтобы я проводил процедуру лечения трижды в день. Прошло несколько недель. Несмотря на отличный курс лечения, проведенный физиотерапевтом, я все еще продолжал прихрамывать и был вынужден из-за этого отказаться от участия в ближайших соревнованиях. Все это крайне волновало. Иногда я чуть не плакал от того, что не мог тренироваться, как нужно. Я мог лишь пробегать вперемежку с ходьбой не более 6 миль. Так продолжалось до самого сбора в Наррабине, где лечение начало давать эффективные результаты. В соревнованиях на 3000 м в Ньюкастле и на 10 000 м в Сиднее я мог проверить свою подготовленность. Ни в одном из выступлений результаты мои не были удовлетворительными, хотя в беге на 10 000 м я показал 28.36,4, что было, как мне сказали, лучшим результатом в сезоне 1964 года в мире до наступления Олимпиады.

В Наррабине никто не чувствовал себя очень счастливым, за что ответственность несут руководители команды. Как правило, мои отношения с организаторами были весьма дружескими. Они делают часто неблагодарную работу, которой полностью отдают свое время, и без них соревнования невозможны. Спортивные организаторы в Австралии знают свое дело, как и всякие организаторы в мире, и большинство спортсменов всегда готовы с ними сотрудничать.

Однако способ, которым официальные лица назначаются в олимпийскую сборную, является абсолютно нелепым. Каждый штат выставляет свои кандидатуры на пост организатора, тренера и компаньонки для женщин. При голосовании каждый штат выдвигает в первую очередь свои собственные кандидатуры, а на второе место ставятся те, кто, по мнению голосующих, имеет самые низкие шансы быть избранным.

Проводя такую политику, голосующие считают, что наиболее серьезные соперники их кандидатур будут устранены. Именно так и случилось. Никто из популярных кандидатов не прошел голосование, и трое представителей из Тасмании,– мистер Билл Барвик, мистер Клайв Уайз и миссис Мэвис Эбзери – были выбраны из числа тех, кого поместили при голосовании на второе место. Спортсмены перепугались, увидев, какой оборот приняло дело. Ни Барвик, ни Уайз не имели достаточного опыта в руководстве командой в масштабах большого спорта, и было трудно пробудить к ним доверие спортсменов.

Сразу же после этого официального назначения группа наиболее выдающихся спортсменов обсудила ситуацию. Поскольку никто не был тогда полностью уверен, что избран в команду, было решено, что не будет личных столкновений, если президент и вице-президент ААЮ поинтересуются тем, что волнует спортсменов. Я не был первоначально участником этой группы, так как не нуждался в помощи тренера. Было непохоже, что меня будут волновать какие-либо недочеты в руководстве командой. Однако поскольку такие недочеты могли повредить ребятам, выступавшим в технических видах спорта, а также понимая всю опасность разлада между нами, я присоединился к депутации, направленной к руководящим лицам. Каждый, кто потом вошел в команду, был представлен в этой депутации.

Мистер Рон Эйткен и мистер Норман Хаттон выслушали нас и выразили сочувствие, оценив инициативу и смелость спортсменов, открыто поставивших вопрос о руководстве командой. Однако они указали, что согласно уставу ААЮ в данном случае не могут ничего поделать. Нам также напомнили, что помощником руководителя всей австралийской команды назначен мистер Джулиус Пэтчинг, человек, обладавший большим административным опытом, и что к нему всегда можно будет обратиться за помощью. (Мистер Пэтчинг действительно оказался очень полезен.)

Сбор в Наррабине подтвердил мои опасения. Дело не в том, что были претензии к условиям для бегунов на длинные дистанции. Наоборот, эти условия были вполне приличными. Мы могли бегать до Палм-Бич и обратно 17 миль или до Наррабин-Бич и обратно 7 миль. В нашем распоряжении была также трасса для гольфа и травяная дорожка. (Для спринтеров и прыгунов условия были похуже. Они были вынуждены совершать длительные переходы на гаревую дорожку в Мур Парк или на другие стадионы, которые не всегда оказывались свободны. А это вызывало нервотрепку.)

Я считаю, что необходимо было бы собрать всю олимпийскую команду пораньше. Тогда участники команды смогли бы лучше узнать друг друга и заинтересоваться судьбами не только своего, но и других видов.

В Наррабине особенно раздражало постоянное напряжение из-за необходимости выступать в соревнованиях. Прыгуны особенно страдали из-за требований соревноваться тогда, когда им лучше было бы сконцентрироваться на своей тренировке. Соревнования – очень хорошее дело, но в преддверии олимпийских игр могут принести большую пользу только выступления в международных встречах. Пусть бы посылали спортсменов пораньше на место будущей олимпиады или на соревнования в Америку либо в Европу, но не надо заставлять их выкладываться в состязаниях между собой.

Участники олимпийской сборной не лентяи. Они посвящают часть своей молодости спорту, они забывают про работу и семьи на несколько недель, чтобы как можно лучше подготовиться к олимпиаде, которая бывает только раз в четыре года. Их не должны постоянно колоть замечаниями по поводу их подготовленности и заставлять соревноваться, когда они этого не хотят. Иногда, конечно, могут быть один или два спортсмена в команде, которые не подготовятся наилучшим образом, но это вопрос их характера и это как раз то, о чем прежде всего должны думать те, кто комплектует олимпийскую сборную.

Помимо досадных уколов насчет готовности и замечаний о необходимости участвовать в импровизированных состязаниях в Наррабине были и другие факты, отражавшие плохие отношения между организаторами и спортсменами. Иногда вопрос ставился очень остро, и я, как капитан команды, а также Тони Блю, как вице-капитан, вовлекались в его разрешение, хотя лично нам не приносило вреда ни одно из решений администрации. Оба мы тратили время, пытаясь успокоить спортсменов и примирить их с администрацией. Это была тягостная и неблагодарная работа, но такая, которую мы должны были делать и которую мы выполняли со всей добросовестностью.

Я не собираюсь вскрывать природу всех наших трудностей. О них докладывали ответственным руководителям, и они были рассмотрены. Обсуждать внутренние проблемы сейчас похоже на перебранку в семье, когда все страсти улеглись. В свое время пресса была осведомлена о трудностях ряда спортсменов, которые, однако, проявили достаточную сдержанность, чтобы не раздувать пламени и не делать сенсации прежде, чем команда выйдет на Игры.

Мне хотелось бы сделать замечание по поводу руководства командой. Спортсмены вкладывают массу времени и энергии в подготовку, зная, что зрители ждут от них рекордов. Поэтому спортсмены вправе ожидать на олимпиадах или британских играх, что руководство командой освободит их от неожиданных трудностей и беспокойства. Хороший руководитель должен не столько руководить, сколько прислушиваться к нуждам спортсмена. Он должен сделать жизнь спортсмена спокойной. Если спортсмен находится в большом напряжении, он не захочет терпеть никаких расстройств.

Токио организовало Игры прекрасно. Исключением были лишь недостатки в предоставлении тренировочных средств и снабжении подходящей пищей. Три тренировочные дорожки были настолько перегружены, что на них царил хаос. Те из нас, которые не хотели выполнять интервальную работу (а это все равно практически нельзя было делать на переполненных дорожках), вскоре осознали, что рискуют жизнью, бегая по загруженным шоссейным дорогам Токио. Единственным подходящим местом был Священный парк, примыкавший к Олимпийской деревне. Сначала сторожа прогоняли нас из парка, но вскоре там каждое утро стали бегать до двухсот бегунов, и сторожа с отчаянием махнули рукой.

Японцы, очаровательные во многих отношениях, просто не могли понять, почему мы недовольны питанием. Они готовили огромные количества жареной пищи и поливали маслом почти все. «Пожалуйста, не надо масла»,– умоляли мы. И повара, улыбаясь в ответ и кивая головой, продолжали лить масло. Они просто не могли иначе!

В течение двух дней я был без подходящей пищи и сидел на булочках, варенье и мороженом. Кен Роч также имел отвращение к жирной пище и не мог однажды подыскать ничего подходящего для себя, кроме гренок, а они поджаривались только с одной стороны. Разозленный, Кен осматривал каждый сухарик, и, если тот не был поджарен с обеих сторон, он отбрасывал его поварам, находившимся в нескольких метрах от него. «Не хорош, не хорош, не хорош...»,– кричал он, и повара каждый раз приседали, когда сухарик летел в их сторону. Сцена эта была точно взятой из картины с участием Чарли Чаплина.

Несколько раз мы обедали в отеле или пытались пробраться в ресторан, где кормили англичан. Для американцев и советских спортсменов были предоставлены лучшие рестораны, но и англичане питались также достаточно хорошо. Австралийцам, новозеландцам и канадцам не повезло – они делили ресторан с испанцами и португальцами, чьи вкусы были совершенно иными. Однако через несколько дней питание улучшилось, и к концу Игр пища была вполне хорошей.

Другой проблемой жизни в Олимпийской деревне были упрямые японские журналисты, особенно фотографы. Они столь часто вызывали меня, что Боб Гардинер, ходок, разрешил мне перевесить табличку с моей фамилией на его дверь. Когда фотографы стучали в его дверь, требуя меня, он вместе с Тревором и Тони, его соседями по комнате, обычно отвечал, что я вышел. Окна их комнаты выходили на дорожку Олимпийской деревни, где постоянно толпились спортсмены. Ни один из них не мог провести прикидку на время или хорошую серию повторений без того, чтобы кто-либо из нас не видел этого. Хотя на Играх важнее всего собственные результаты, а не форма других, мы получили все же большое удовольствие, сравнивая различные методы тренировки и наблюдая все «сумасшествия» в них.

Питер Снелл, Джон Дэвис и американец Том О'Хара пробежали прикидку на 880 ярдов, где Питер, который, как полагали, не сможет показать классное время на более короткой дистанции, расколотил в пух и прах Джона и Тома на последних 220 ярдах, показав очень хорошее время. Том, хотя и пробежал дистанцию близко к своему личному рекорду, был совершенно сражен тем, что один из его будущих соперников в беге на 1500 м мог так его обыграть. Каким образом Артур Лидьярд сумел вовлечь в эту прикидку Питера Тома О'Хара, я не знаю.

Другим спортсменом, изумившим нас своей тренировкой, был американец Морган Грот, который имел самый высокий результат на 880 ярдов в текущем году. Он выкладывался на тренировочной дорожке с яростью, равной которой нам видеть не доводилось. Каждый раз, когда Морган появлялся на дорожке, начинался спектакль. И мы не были удивлены, когда почти наверняка из-за своего метода тренировки он травмировал себе ноги.

Обо всем было забыто, когда начались Олимпийские игры. Я пробежал прикидку на время за пять дней до старта на 10 000 м, намереваясь размяться на четырех милях. Пробежав их в одиночестве на плохой дорожке за 13.23,0, я остался доволен собой. Я привык к жизни в деревне, спал хорошо и, хотя немножко нервничал, вышел на старт бега на 10 000 м, чувствуя себя отлично физически и морально. Затем прошло это соревнование, окончившееся великой победой Билли Миллса. Ее я описал в первой главе.

Перед забегом на 5000 м Тревор развеял наши надежды на успех в беге на 3000 м с препятствиями. К несчастью, ему достался сильнейший забег, и он не сумел пробиться в финал. Держась за лидерами, Тревор шел на третьем месте за круг до финиша, однако был уже очень утомленным. Он сбился на одном барьере и упал. Прежде чем он встал, прошло много времени. Тогда один из англичан подошел к нему вплотную. Тревор с трудом взял последнюю яму с водой, погрузился в ее глубокую часть и почти скрылся под водой. Это был конец. Последний круг он прошел за 95 секунд. Немногие знали, что у Тревора была травма ахиллова сухожилия, что ограничило его тренировку. Он заслуживает восхищения за то, что отказался объяснить свою неудачу травмой, и было больно за то, что его ругали.

Мой друг Гастон Рулантс выиграл в финале стипль-чез у Мориса Херриота, который был в Перте вторым после Тревора. Гастон очень разумно провел бег, делая всякий раз небольшой рывок у ямы с водой и выигрывая этим несколько ярдов в лидерстве. Остальные бегуны преследовали его, стараясь не отпускать, и тогда Гастон неожиданно выполнил резкий рывок перед ямой с водой на одном из кругов, что застало его соперников врасплох. Он уходил все дальше и дальше, и за ним теперь пытался держаться только Ги Тексеро из Франции. Затем Ги сошел и вторым оказался Морис Херриот, который, казалось, и не пытался сделать настоящих усилий, чтобы дослать Гастона.

Интересно было видеть, как тренер Гастона давал ему информацию с внешней части дорожки. Тренер имел щит, на котором указывал число бегунов, остававшихся в группе преследователей Гастона, а также как далеко от него находилась группа. Будучи сам сторонником лидирования, я не мог не признать, насколько ценной была такая информация. Она, конечно, была бы большим подспорьем в беге на 5000 м.

Я думал, что у меня хорошие шансы на 5000 м, хотя они у Мишеля Жази и Боба Шюля, по крайней мере, были также высокими. Между прочим, Кристофер Брэшер заметил перед Играми, что я могу выиграть и 5000 и 10 000 м. Я сказал Крису, что считаю будущим победителем в беге на 5000 м Боба Шюля, потому что тот имел лучшее время в сезоне на эту дистанцию.

«Никогда в жизни, старина, никогда в жизни этого не случится» – заявил Крис.– «Да, но ведь он побил мировой рекорд на 2 мили и, очевидно, сейчас в хорошей форме»– сказал я.– «Американцы,– настаивал Крис,– никогда не выигрывали золотую медаль на олимпийских играх в беге на длинные дистанции. У них нет в этом виде традиций».

В забеге я планировал начать легко, а затем, после шести кругов, сильно пробежать два круга. Этим я надеялся уйти от своих преследователей. План сработал великолепно, и рядом со мной остался лишь советский бегун Николай Дутов. Кипчого Кейно из Кении достал меня перед финишем, но я все же победил с результатом 13.48,4. Это был самый быстрый из всех забегов, и, поскольку победа далась легко и я остался свежим, я смотрел на предстоящий финал с уверенностью.

Первым препятствием в день финала оказалась погода. Было ветрено, а ведь каждый лидер боится ветра, потому что именно он пробивается сквозь ветер, в то время как остальные бегуны защищены от него. Я собирался бежать в финале так же, как и в забеге, сохраняя силы для большого рывка на шестом круге.

Первый круг я бежал позади лидеров. Он был пройден за 79 секунд; даже в марафоне начинают быстрее. «Кто-то должен потерять терпение и установить хороший темп»,– думал я. Но нет. Второй круг был пройден с той же скоростью. Так кто же потеряет терпение, если не я? В десять шагов я пробрался с последнего места на первое, и сзади меня началась такая суматоха, что Майк Уиггс из Англии был сбит с ног.

Я увеличил темп, но не очень сильно. Помня о тактике Гастона, решил, что если бегуны привыкнут к тому, что я ускоряюсь по 200 м, то можно застать их врасплох, если это сделать в течение целого круга. Единственное, что меня волновало, хватит ли сил, когда нужно будет делать ускорение на целый круг.

Мишель Жази меня раздражал. Он бежал вплотную ко мне и был настолько подготовлен, что его дыхание даже не учащалось в конце каждого рывка. Он просто не уставал, как это было с ним в Кельне. На одном круге я сделал вид, что начинаю ускорение, и он решительно вырвался вперед, а затем снова занял прежнюю позицию, предоставив лидерство мне. Это была игра кошки с мышью, словно мы двое были единственными участниками забега. Я не ожидал такой ситуации и не мог справиться с ней.

Неожиданно с внешней части дорожки появился Николай Дутов и возглавил бег. Мишель так испугался, что спринтовал во всю силу, я также ускорился, но поскольку узнал о маневре Николая последним, немного опоздал и в результате оказался в хвосте забега. Именно тогда я и сложил оружие. «Пропадай все к черту!»– вырвалось у меня. Когда такая мысль возникнет у человека в соревновании, это соревнование им уже проиграно. Контакт был потерян. Шансы на борьбу таяли, битва была проиграна. Честно анализируя свое положение, сознаю, что должен был поднять свой дух и сражаться. Но я позволил себе взбеситься, поддаться скверной слабохарактерности. Суть дела была в том, что из всех вариантов, которые я предполагал в финале на 5000 м, случившееся оказалось самым худшим. Возможно, я был наивен и неопытен, состязаясь впервые на олимпийских играх. Я должен был возглавлять забег более уверенно, как это делал Херб Эллиот в финале бега на 1500 м в Риме. Это ведь и для него были первые олимпийские игры!

Бег на 5000 м выиграл Боб Шюль (13.48,8), опередив на финише немца Харольда Норпота и американца Боба Деллинджера. Я финишировал девятым, и никогда еще не чувствовал себя таким подавленным, решив тотчас же бежать марафон со всем напряжением, хотя шансов на выигрыш у меня, немарафонца, не было.

Фантастический эфиоп Абебе Бикила завоевал свою вторую золотую медаль в марафоне с рекордным временем 2 часа 12 минут 11,2 секунды. Я был весьма доволен, что пришел девятым из пятидесяти восьми выступавших. Я показал 2:20.26,2, что было как моим личным рекордом, так и рекордом Австралии. Большую часть дистанции я бежал третьим, но на последних 3 милях так устал и так набил себе ноги, что мог не более, чем идти.

Одним из забавных эпизодов соревнований в плавании, привлекших внимание прессы, была драка за места как между журналистами, так и между участниками в других видах спорта. Выделили всего тридцать мест для почти семидесяти журналистов, и японцы решили эту маленькую проблему довольно характерно. Они отпечатали еще тридцать билетов и предоставили журналистам самим сражаться за свои места. Я не ручаюсь за точность этой истории, но она может служить уроком на будущее. Большинство из нас пыталось рано или поздно попасть в олимпийский бассейн. Самым прекрасным образцом было поведение Варвика Селвея, занявшего восемнадцатое место в метании диска, который разыграл из себя запасного пловца. Варвик с полотенцем на шее небрежно прошел через ворота для участников, в то время как трое японцев повисли на нем, пытаясь его задержать. Битва была неравной, и они скоро сдались.

Помимо моих выступлений моя память ярко хранит полное превосходство Питера Снелла над участниками бега на 800 и 1500 м (Питер выиграл шесть состязаний за семь дней и все с результатами мирового класса), спринт Боба Хейеса, поздний взлет тридцатитрехлетнего Майка Ларраби на 400 м и прыжки Валерия Брумеля в высоту.

Наиболее ценные уроки я вынес из беседы с Мюрреем Халбергом, который за пять минут научил меня тактике бега больше, чем я сам открыл бы для себя за пять лет. Так или иначе, но Токио на меня как бегуна имело решающее влияние.

К рекордным вершинам

Усилия в марафоне не прошли бесследно. На следующим день меня буквально скрючило, и я несколько раз посещал сауну и ходил массироваться. Даже два дня спустя, к моменту церемонии закрытия Игр, мои боли еще полностью не прошли. В Осака планировался матч между странами Британского содружества и Соединенными Штатами, но после церемонии закрытия как-то вышло, что я задержался и опоздал на автобус, шедший в аэропорт. Я побрел отсыпаться к себе в номер. Однако скоро последовал телефонный звонок из Осака. Меня все-таки вызывали на матч, и специальным самолетом надо было лететь на встречу. Я прибыл на место за полтора часа до начала моего вида – 5000 м, а котором участвовали американцы Рон Ларью и Джерри Линдгрен, англичанин Майк Уиггс и несколько японцев.

В моем сознании слишком хорошо засел урок Олимпиады. С самого старта лидировал Джерри на протяжении двух или трех кругов. Затем, решив не повторять ошибку Токио, я целый круг прошел в жестком темпе. Никто не последовал за мной, и я одержал легкую победу с результатом 13.48,0, на несколько десятых лучше победителя финала в Токио. Горькая правда заключалась в том, что, выступая отчаянно утомленным, я показал себя лучше, чем в Токио, и главным образом за счет решительной тактики.