ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА В ВОСПРИЯТИЯХ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ НАСЕЛЕНИЯ СРЕДНЕВОЛЖСКИХ ГУБЕРНИЙ

Карнишин В.Ю., д.и.н., профессор

ПГУ, Пенза

 

100-летие со дня начала Первой мировой войны представляет собой важное и знаковой событие не только сточки зрения осмысления причин трагедии, погрузившей человечество в эпоху катаклизмов и социальных потрясений. Примечательным является то обстоятельство, что в течение последних двух десятилетий в российской историографии одной из отличительных особенностей является появлении е исследователей, посвященных осмыслению событий мирового конфликта на локальном уровне[1]. Представляется, что обращение к данной проблеме позволит уяснить особенности восприятия первой мировой войны той частью общества, которая впоследствии стала участником революционных событий 1917 г. В этой связи уместно напомнить замечание В.П. Булдакова о значимости опасности для империи, не завершившей модернизацию, фактора внешней нестабильности, оказавшегося, как известно, роковым для определения дальнейшего пути развития России.[2]

Средневолжские губернии были удалены от театра военных действий. Для осмысления причин и возможных последствий событий, менявших уклад жизни провинциального общества, требовалось время. Как и во многих городах страны, здесь прошли патриотические манифестации, молебны во здравие русского народа, проводы ратников – все это стряхивало с облика провинциальных городов размеренность и сонливость. По воспоминаниям уроженца Пензы Н. Кривоногова оказавшегося после революции в эмиграции, к манифестации в губернском центре присоединились многие горожане: «Толпа увеличивалась, представляя внушительное зрелище»[3]. По сообщению самарского губернатора, «объявление о мобилизации повсюду было встречено с большим воодушевлением».[4] Помощник начальника Симбирского губернского жандармского управления Ивлев оптимистично утверждал, что все политические вопросы отодвинулись на задний план, война захватила всё интеллигентское общество и почти совсем сгладились партии и деления на учреждения»[5].

Очевидцы указывали на то, что « отношение рабочих к войне во время её объявления трудно определить, но оно не было сочувственным»[6]. Данная точка зрения была созвучна позиции части рабочих, связанных с малочисленными группами социал-демократов.

Предвестниками будущих потрясений становились стихийные столкновения мобилизованных с полицией, погромы винных лавок. В этих событиях, безусловно, нельзя усматривать политической направленности. Проводы крестьян на сборные пункты в уездные и губернские города становились не только прощанием с близкими и дорогими людьми, но и выражением тревоги и отчаяния. Запасных, следовавших в город Инсар Пензенской губернии численностью около11 тыс. человек, сопровождали подводы с родственниками. Корреспондент пензенской газеты «Чернозем» указывал, что крестьяне, которым не довели распоряжение местных властей о закрытии винных лавок, «не могли примириться с тем, что провожали своих детей на войну «не выпивши». Последовавшие буйства сотен людей по дороге на сборный пункт привели к погромам трактира и казённой винной лавки. Попытки немногочисленных полицейских и стражников остановить погромы оказались безуспешными. Оправдательный приговор, вынесенный на заседании Саратовской судебной палаты тридцати двум запасным, создавал прецедент: главные виновники не были установлены[7].

Необходимо учитывать и то обстоятельство, что мобилизация в армию приходила в условиях проведения сельскохозяйственных работ что выбивало из равновесия многих людей. «Потребность выпить по случаю мобилизации толкала на открытый грабеж винных лавок»[8], – констатировал исполняющий должность саратовского губернатора А.А. Ширинский-Шухматов. Им же указывались другие причины, осложнившие ситуацию в деревне в условиях массовой мобилизации: скопление в городах большого количества людей; отвлечение полицейской стражи из сельской местности, где также находились винные лавки, в города; уход на военную службу почти половины земских начальников, фактическое оставление своих обязанностей полицейскими чинами, также ожидавшими мобилизации; некомплект полицейской стражи[9].

Изучение настроений в поволжской деревне не может быть объективным без рассмотрения сюжета, достаточно часто обсуждавшегося на странице периодики – «богатстве деревни». Откликаясь на эту проблему, крестьянин села Титово Пензенской губернии П. Янин упрекал разделявших подробную точку зрения в незнании «практической жизни деревни»: «Значительная часть вкладов принадлежит торговцам и лавочникам, которые , пользуясь благоприятным для них временем, то есть недостатком жизненных продуктов, дерут немилосердно за каждую пуговицу, запугивая неведующих покупателей и покупательниц, особенно последних, советуя им покупать более, чем есть, а то, дескать, скоро ещё больше вздорожает или совсем не будет. Но главными вкладчиками являются жёны призванных, и не из бедных, а из самостоятельных хозяйств»[10]

Введение «сухого закона», действительно, могло способствовать некоторому повышению благосостояния крестьян. По-прежнему, оставалась весьма актуальной проблема потребления спиртного. Один из читателей земского журнала признавал, что «денег стало больше в деревне. И это верно, но куда они уходят? Весьма час то на мотовство, на наряды, на чаи, на угощения… Работоспособность населения , безусловно, понизилась, – с этим нельзя не согласиться. Размеры посевных площадей сокращаются … Играют в карты с утра до ночи, и в самые азартные игры, и всё – в деньги». Резюмируя, читатель сетовал, что «деревня позаимствовала от города лишь мишуру его культуры, но чтоб культура коснулась духовного содержания –этого пока нет, и в этом вся опасность положения"[11].

Многие авторы журнала были единодушны в болезненности явлений, вызванных войной. «сухой закон» легко обходился «умельцами», изготовлявшими самогон и пьяный квас, служившие источниками наживы, особенно для женщин, проводивших мужей в армию. «Пьют почти поголовно, – сообщалось в одном из писем. – Бабы не отстают. Как то посадили двух баб на один месяц под арест, но они не тужат, у них в семье ещё свекровь осталась, она занимается варкой и продажей»[12]. Подобные свидетельства с мест отнюдь не единичны.

Война, пожиравшая жизни односельчан, постепнно уменьшала расстояние между глубинкой и миром, который совсем недавно воспринимался весьма отвлеченно. Крестьянин Сливяков, проживавший в Инсарском уезде Пензенской губернии, отмечая повышенный интерес к военным действиям, писал:»Какой-нибудь старый дед сроду не слыхал, что такое Австрия и Германия, а теперь и Вильгельма, и Гинденбурга, и союзников наших знает. Да ещё как![13]Впрочем, подобная картина не была свойственна удалённым от уездных городов сёлам, в которых отсутствовали избы-читальни, и была затруднена доставка газет. Так в деревне Алпатово Чембарского уезда Пензенской губернии «газеты получались местными интеллигентами в количестве 4-5 экземпляров. Выбор перед крестьянами оставался по-прежнему ограничен: «Нет библиотеки – крестьянин идет в шинок»[14].

Не стоит переоценивать интерес крестьян к политическим событиям. Симбирский губернатор констатировал, что крестьянство разочаровано в социал-демократической пропаганде 1905– 1906 гг.», но «не испарились и не скоро испарятся затаённые мечты о «золотой грамоте», имеющей передать крестьянам бесплатно всю господскую и казённую землю, но едва ли должно бояться значительных открытых выступлений на этой почве»[15]

Начавшаяся война не оставила безучастным провинциальное дворянство. Характеризуя облик «первого сословия», симбирский губернатор указывал на то, что оно «вне подозрений»[16].

Помимо принятия верноподданнических адресов на дворянских собраниях, представители сословия предоставляли свои дома под лазареты, жертвовали денежные средства на помощь больным и раненым.

По мере усиления кризисных явлений в стране и в дворянской среде росло разочарование деятельностью политиков, чья преданность престолу ранее не вызывала сомнений. Симбирские дворяне были шокированы газетными сообщениями о неофициальных контактах в Стокгольме летом 1916 г. между их земляком, губернским предводителем дворянства А.Д. Протопоповым, являвшимся заместителем Председателя Государственной думы с германским банкиром Фрицем Варбургом, исполнявшим в годы войны специальные поручения германского МИД в Швеции. Хотя попытка зондажа о возможности заключения сепаратного мира и окончилась безрезультатно, тем не менее, информация о встрече просочилась как в немецкую, так и русскую печать[17]. Лидер кадетов П.Н. Милюков счёл в этой связи заметить, что «Протопопов окончательно развязался и показал себя в новом свете, не в том, в каком его знали когда-то симбирские сограждане»[18].

Но обсуждение вопроса о действиях А.Д. Протопопова в Стокгольме состоялось спустя более чем полгода. После жарких прений симбирские дворяне приняли решение переизбрать губернского предводителя и внести имя А.Д. Протопопова в Черную книгу «Общества 1914 года» – организацию, выступавшую против «немецкого засилья»[19]. Ажиотаж, вызванный информацией о стокгольмской встрече, следует рассматривать в контексте имевшего место среде части общества недовольства действиями так называемых «тёмных сил», что в свою очередь, отражало орстущее проявление кризисных явлений. Что касается действий А.Д. Протопопова в Стокгольме, то спустя шестнадцать лет, публицист И.И. Колышко в частном письме приводил впечатления Протопопова после беседы с Варбургом, высказанные им посланнику России А.В. Неклюдову. Последний скептически заявил, что зондаж об условиях сепаратного мира не являлся секретом, а германские условия ему хорошо известны[20]. По германским данным, посредником данной встречи являлся представитель общества «Мазут» в Швеции М.С. Гуревич, возможно , являвшийся резидентом российской разведки[21].

Жандармские чины в своих донесениях косвенно признавали, что потенциальная опора императорской власти – дворянство – уже не было способно эффективно влиять на развитие событий. «Оскудение дворянства настолько велико, - указывал полковник В.К.Семигановский,- что замещение дворянских должностей по выборам в нескольких уездах стало затруднительным 22.

В отчете, адресованном в столицу, он констатировал, что купцы «уверены в своей безнаказанности» и «могли подставить ножку и высшему правительству, и местным его представителям». При этом он указывал , что торговцы «завидовали дворянству и на этой почве склонны поддержать оппозицию и заигрывать с революционерами»23.

Рассмотрение особенностей массовых настроений в период войны было бы фрагментарным без учета фактора беженцев. Уроженцы Польши, прибалтийских губерний не скрывали своего недовольства, оказавшись вдали от родины. Новый уклад воспринимался ими весьма раздраженно. Об этом свидетельствует реплика на страницах пензенской газеты, оставленная одним из беженцев: «Человек-это животное, ко всему привыкшее, кое-как мирится вместо квартиры с углом под крышей, но с печкой, а вот с чем трудно мириться-это с продуктами нашего питания: молоко имеет отвратительный запах навоза»24.

Эвакуированные в Поволжье рабочие из Ревеля, Риги, Вильно достаточно скептически относились к предложениям властей о трудоустройстве с получением более низкого жалований. Со своей стороны, администраторы в губерниях фиксировали растущее раздражение местного населения. В этой среде «создавалось мнение , что правительство «жалует беженцев высокими пайками, приучает их к праздности» 25. Аргументы беженцев о том , что «нельзя же торговца заставлять шить сапоги или платье» 26, не способствовали пониманию горожанами настроений новоприбывавших людей.Даже дифицит рабочих рук в деревне не способствовал оттоку беженцев из городов, где они ощущали себя более комфортно.

Изменение облика городов в условиях перенаселенности жилого фонда, перебоями в снабжении продовольствием отразилось и в росте проявлений на почве межнациональной неприязни. В декабре 1915 г. В Пензе перед иудейскими праздниками отмечался повышенный спрос на рыбу, птицу и яйца. Если принять во внимание то обстоятельство, что именно тогда возникли задержки с перечислением военным ведомством средств на счет комитета помощи женам запасных, становится понятным (но не оправданным)раздражение беженцами, появлявшимися на рынке в «неподходящий момент» 27,,,. ,

О моральном неблагополучии, разливавшемся в провинциальной среде, писали многие современники. Выдающийся российский психиатр В.М.Бехтерев отмечал,что «война вообще не создает новых психозов, но депрессивный характер настроения с беспокойными, иногда кошмарными, сновидениями, из пережитых событий военного времени с ярко выраженным бредом военного содержания, с повышенной впечатлительностью к внешним впечатлениям, особо ассоциативно связанными с войной и навязчивыми страхами, нередко вытекающими из обстановки военных событий, составляет характерную особенность нервно-психических состояний, как последствий тяжелых моральных и физических условий военного времени. Наряду с этим, война приводит к развитию особых форм истерии, неврастении, психостении и других невропсихозов»28.,, Эта оценка подтверждается на примере данных, опубликованных в провинции. Только в Самарской земской психиатрической больнице,,,,,,,,,,, после начала войны резко увеличилось количество поступавших на излечение. Среди них – военные чины, беженцы, военнопленные. Если в 1914 г. количество больных насчитывалось 321 человек, то спустя год уже – 1 350 29. Но и эти данные с недостаточной полнотой характеризуют удручающее состояние настроений населения в провинциальной среде. Можно полагать, что не все жители могли получить психиатрическую помощь. Дефицит койко-мест не позволял охватывать стационарным лечением многих жителей городов и сел.

О нарастании депрессии в российской глубинке писали многие современники. Н.Кривоногов, характеризуя нравы Пензы военного времени, свидетельствовал : «Население города стало еще более разноплемённым, моральные устои слабели с каждым годом. Больные «венерики» были в большом количестве среди военных. Разложение, усталость, упадок духа проникают даже в крепкие русские семьи. Молодые одинокие женщины, вдовы военных в контакте с массой молодых военных в городе… Военные, оторванные от своих семей,

28.Бехтерев В.М. Война и психозы // Вопросы мировой войны.-Пг.,1915.-С.598.

29. Вулис Я.А. , Носачёв Г.Н. Самарская земская психиатрическая больница // Самарский земский сборник.- Самара, 1994.-С.37

. родных, заброшенные в чужие города, искали эти знакомства и немало их кончалось драмой… Первые самоубийства объявились среди еще вчера жизнерадостной, здоровой молодёжи. Годы страдания в городах толкали людей на «прожигание жизни», на самоуничтожение… Молодые женщины в городах тратили последние деньги на спиртное, табак, наркотики, «продавали себя», приобретали болезни, кончали жизнь самоубийством» 30.

Таким образом, испытания военного лихолетья стали своеобразным тестом на устойчивость положения власти и состояния провинциального общества. Нерешенность проблем, характерных для предвоенного периода развития позднеимперской России, усугубила конфликтогенность в российской глубинке. Растущее недовольство населения становилось индикатором неблагополучия, ставшего составляющей протеста, отозвавшегося в событиях 1917 года.

30. Кривоногов Н. Указ. соч.-С.29-30.

 

[1] Белов С. Б. Забытая война: Первая мировая война и Нижегородский регион. Материалы по краеведению.- Нижний Новород,2000; Елфимов Ю. Д. Симбирск в годы Первой мировой войны(1914-1818).- Самара; Ульяновск,2006;Голубкина Т. Н. , Тихонов А. К. Мусульмане Среднего Поволжья в годы Первой мировой войны// Первая мировая война и поиски новых подходов к исследованию, приглашение к диалогу. Доклады Академии военных наук.-2006.-N 5(25); Семенова Е.Ю. Мировоззрение городского населения Поволжья в годы Первой мировой войны(1914- начало 1918 гг.): социальный, экономический и политический аспекты.- Самара,2012; Она же. Периодическая печать и цензура в годы Первой мировой войны как фактор формирования менталитета российского общества( по материалам Поволжских губерний)// Известия Самарского научного центра Российской Академии наук.-Т.10.-N1.-c.71-85.

[2] Булдаков В.П. Красная Смута: Природа и последствия революционного насилия - М.: РОССПЭН, 2010. – С.21.

[3] Кривоногов Н. Век ХХ. Война. Революция. Апатриды.-Paris,1983.-С.19.

[4] Государственный архив Самарской области (ГАСО).Ф.3.Оп.233.Д.2699.-Л. 114.

[5] Государственный архив Ульяновской области (ГАУО).Ф.855.Оп.1. Д.12225.-Л.59.

[6] Центр документации новейшей истории Самарской области. Ф.199.Оп.1.Д.28.-Л.1.

[7] Чернозем.-1915.-25 октября.

[8] Крестьянской движение в России в годы Первой мировой войны ( Июль 1914- февраль 1917 гг.). Сборник документов. -М.,1965.-С.123-125.

[9] Крестьянской движение в России в годы Первой мировой войны( Июль 1914- февраль 1917 гг.). Сборник документов. -М.,1965.-С.123-125.

 

[10] Янин П. Еще о богатстве деревни// Вестник Пензенского земства.- 1916.-№31-32.-C.374.

[11] Б.Н. Новое в нашей деревенской жизни. Из Мокшанского уезда//Вестник Пензенского земства.-1916.-№7.-C. 104.

[12] Карасев М. Опять пьянство// Вестник Пензенского земства.-1916.-№3.-С.44.

[13] Гусев В. Забытый уголок// Вестник Пензенского земства.- 1916.-N8.-C. 123.

[14] Язвицкий В. Новое в деревне// Вестник Пензенского земства.- 1916.-N8.-C.123.

 

[15] ГАУО.Ф. 76. Оп.7. Д.1495.-Л.11 об.

[16] Новикова И.Н. Между молотом и наковальней: Швеция в германо- российском противостоянии на Балтике в годы Первой мировой войны/Под ред. Ю.Г.Акимова.-СПб.,2006.-С. 286-287.

[17] Новикова И.Н. Между молотом и наковальней: Швеция в германо- российском противостоянии на Балтике в годы Первой мировой войны/Под ред. Ю.Г.Акимова.-СПб.,2006.-С. 286-287.

[18] Научно-исследовательский Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф.358.Карт.143.Д.8. -Л.10.

[19] Шимонек Е.В. К биографии царского министра А. Д. Протопопова// Отечественные архивы.- 1995.-N1.-C.77-79.

[20] Колышко И. И. Великий распад: Воспоминания/ Сост., подготовка и комментарии И. В. Лукоянова.- СПб.,2009.-.С.346

[21] Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны 1914 – 1917 гг. – Л., 1967. – С. 381.

22 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф.102. 00. 1915.Д.20.Ч.69.-Л.2.

23. ГАУО.Ф.76.Оп.7.Д.1495.-Л.2 об.

24. Чернозем.-1915.-24 октября.

25. ГАРФ.Ф.102.4 делопроизводство.1916.Д.62.Ч.9.-Л.8.

26. Чернозем.-1916.-27 ноября.

27. Там же.-1915.-17 декабря.