Воскресенье, 8 декабря
В 8.30 утра позвонила Маргаритка и умолила меня приехать на обед в Биби-на-Уолде. По ее словам, случилось нечто ужасное. – Почему бы тебе не рассказать по телефону? – предложил я. Она ответила, что это не телефонный разговор, и заплакала. Мне хотелось крикнуть: «Да плевать мне на твои катастрофы! Я лучше отгрызу себе руку, чем проеду пятнадцать миль и проведу пять-шесть часов в твоей жуткой семейке, где на меня смотрят с презрением и используют в качестве домработницы!» Но я удержался и обещал быть точно к гуманистическому гимну, который Майкл Крокус декламирует вместо предобеденной молитвы. Остановившись у винной лавки, купил бутылку французского розового вина – «Санди таймс» написала, что это сейчас самый модный напиток, особенно если подавать его охлажденным. Когда я парковался, из дома, по обыкновению, выскочила Маргаритка. Она не походила на женщину, перенесшую ужасное потрясение. Хотя и выглядела вполне ужасно: шальвары, клетчатая рубашка и лента из шотландки на голове. Волосы у нее сально поблескивали, а очки не мешало бы хорошенько протереть. Я не удержался, снял очки с ее носа и протер своим носовым платком. – Так ты меня любишь? – спросила она. Я нейтрально кхекнул в ответ и сменил тему: – Так что случилось? Маргаритка всхлипнула. – Мама с папой надумали разводиться. Собрали близких родственников, чтобы обсудить это. Из Лондона приехала Георгина, да и Гортензия здесь. Она потащила меня к входной двери. – По-моему, я тут лишний, – возразил я. – Мне лучше уехать, чтобы вы могли спокойно обо всем поговорить в семейном кругу. – Не уходи, пожалуйста, – взмолилась Маргаритка, – мне так нужна твоя поддержка. И прошу, не обижайся, если Георгина что-нибудь брякнет. Она ведь наполовину мексиканка. Тут распахнулась входная дверь и Майкл Крокус проревел: – Входи, входи, мой мальчик. Еда на столе! Георгина Крокус сидела рядом со мной. От ее духов у меня голова шла кругом. Выглядела она так, будто сошла со страниц глянцевого журнала. Черные волосы собраны в узел и накручены на какую-то штуку, напоминающую кость. Кожа у нее темно-оливковая, а груди подрагивают, точно желе, которое моя бабушка подавала к воскресному чаю. Я не знал, куда глаза девать. Ноги ее были надежно скрыты под столом. Георгина почти столь же красива, как Пандора Брейтуэйт (ну разве что самую чуточку уступает). – Здравствуйте, Адриан, – сказала она. – Я знаю о вас все, что только можно знать. Маргаритка названивает мне непрерывно. У нее был низкий голос. Я спросил, не простужена ли она. Георгина рассмеялась, запрокинув голову и открыв восхитительную шею. Мне захотелось впиться в эту шею зубами. Гортензия сидела напротив меня. Она укротила-таки свои волосы, заплетя их в две длинные толстенные косы, отчего стала похожа на гриммовскую Гретель. Я слегка поежился. – Георгина курит с тринадцати лет, – неодобрительно заметила она, – поэтому у нее голос, как у моржа в период спаривания. Вошла Нетта Крокус с соусником, наполненным, как я догадался, вегетарианским соусом. Самым ярким предметом на столе была моя бутылка с розовым вином. Майкл Крокус встал, выдержал театральную паузу и объявил: – Возможно, это последняя трапеза, на которую наша семья собралась вместе как единое целое. Мы с Неттой более несовместимы сексуально Вчера вечером моя дорогая супруга сообщила мне, что она намерена пуститься в плотское приключение с Роджером Мидлтоном. Нетта оглядела дочерей, ожидая реакции. Гортензия и Маргаритка уткнулись взглядами в скатерть. Георгина потянулась за вином, вытащила из сумочки штопор и сказала: – Роджер Мидлтон? Это тот чудак с огромным носом, он еще поставляет вам лаванду? Она вытащила пробку и плеснула вина в мой бокал, прежде чем наполнить свой. – Роджер Мидлтон почти в два раза моложе тебя, мама, – тихо проговорила Гортензия. Нетта улыбнулась и поправила отороченный рюшем вырез своей цыганской блузы. – За все, что выпадет на нашу долю, да возблагодарим Природу, нашу мать! – прорычал Крокус. Из рук в руки поплыли блюда, на тарелки шлепались странные серо-бурые куски. Я вспомнил великолепные обеды с жареным мясом, которые устраивала моя бабушка. Нежный жирок с говядины она срезала и подсовывала мне в качестве особого угощения. Когда у всех на тарелках громоздились неопрятные кучи, Майкл Крокус произнес: – Предлагаю открыть дебаты. Вопрос в том, следует ли нам с мамой оставаться в браке, пока она гуляет с Роджером Мидлтоном, а я подвергаюсь утехам для одиноких? Либо нам следует развестись, продать дом, лавку и пойти каждый своим путем? Все промолчали, и Крокус уставился на меня: – Ну же, родные мои, что вы думаете, а? Моя тревога росла с каждой минутой. По какой-то необъяснимой причине этот человек обращался со мной так, будто я член семьи. – Но, папа, – почти прорыдала Маргаритка, – я хочу, чтобы вы с мамой всегда жили в этом доме. – Магги, дорогая, – сказала Нетта, – тебе не кажется, что ты капельку эгоистична? В один прекрасный день ты выйдешь замуж и покинешь нас, верно? И возможно, этот день не так уж далек? Теперь все семейство Крокусов уставилось на меня. Я почувствовал, что сейчас тоже зарыдаю. – Никто на мне никогда не женится, – всхлипнула Маргаритка. – Я такая невзрачная, такая глупая. И умолкла, явно ожидая возражений. – Вспомни, что советовал тебе психотерапевт, Магги, – сказала Нетта. – Прежде всего ты должна научиться любить себя. – И тебе надо раскошелиться на хорошего парикмахера, – вставила Гортензия. – И на покупку приличной одежды, – добавила Георгина. Маргаритка уткнулась головой мне в плечо. Ничего не оставалось, как приобнять ее. Георгина прошептала мне в ухо: – На твоем месте я бы дала деру, пока не поздно. Майкл и Нетта Крокус одновременно поднялись и хором возвестили: – Время обниматься! После чего заключили Маргаритку в крепкие родительские объятия. Георгина отвернулась и сунула два пальца в рот.
Не знаю, как я досидел до конца трапезы. Нетта и Майкл Крокус повествовали о своих психосексуальных проблемах с ошарашивающей откровенностью и обстоятельностью. Нам даже пришлось выслушать историю о том, как Нетта ублажила Майкла во время концерта Боба Дилана на острове Уайт. Наконец Гортензия вскочила и обратилась к родителям: – Я не в силах дальше выносить эту грязь! Вы двое на всю жизнь внушили мне отвращение к сексу. Я возненавидела вас за то, что вы оба разгуливали по дому голыми и запрещали ставить на двери щеколды. Обед закончился слезами и взаимными упреками. Майкл Крокус поверх голов рыдающих женщин сказал мне: – Хорошо, когда семья может откровенно говорить о таких вещах, правда, Адриан? – Но ведь ничего не решено, – ответил я. – Будет Нетта спать с Роджером Мидлтоном или нет, в конце концов? – Я приму решение, после того как в полночь схожу к рябине, – сказала Нетта. – Спою под деревом песню про рябину, и, если заухает филин, я стану спать с Роджером в свободном браке. А если филин промолчит, разведусь с папочкой и через суд потребую половину дома и половину лавки. Затем, к моему ужасу, она затянула песню про рябину:
Ой, рябина, ой, рябина. Ой-ля-ля! Как мне грустно, как мне грустно. Ой-ля-ля! Ой, мужчина, ой, мужчина. Ой-ля-ля! Он мой милый голубок Ой-ля-ля! С ним я лягу на соломке. Ой-ля-ля! Поцелуй подарит мне. Ой-ля-ля! Мне остаться или нет? Ой-ля-ля-ой!
Когда она умолкла, Георгина заухала филином, что, по-моему, было довольно жестоко с ее стороны. Я принялся убирать со стола, но Майкл Крокус остановил меня: – Нет, пусть женщины займутся посудой. Нас ждет беседа в моем кабинете. С гораздо большей охотой я разделся бы догола, вымазался в меду и залез в медвежью берлогу зоопарка Уипснейд. Тем не менее я двинулся следом за Крокусом, поскольку всё – всё на свете без исключения! – лучше, чем находиться в компании трех рыдающих женщин.
Крокус сел за письменный стол и прикрыл глаза рукой. Я не знал, остаться ли мне на ногах или сесть в видавшее виды кресло из красного дерева, обтянутое кожей. – Адриан, мне кажется, я неплохой человек, – наконец заговорил Крокус. – По крайней мере, я пытался сделать жизнь человечества лучше. Десять лет каждые пасхальные выходные под проливным дождем я ходил в Олдермастон.[27] Закупал и устанавливал палатки для женщин в Гринем-Коммон.[28] Однажды послал корзину фруктов Нельсону Манделе в тюрьму на остров Роббен. Доставил сотню вегетарианских голубцов шахтерам, стоявшим в пикете в Ноттингеме. Я нес культуру в рабочие клубы и пел там Шуберта, но им больше по нраву сражения в лото. Я горько разочаровался в английском рабочем классе, Адриан. Рабочие предпочли приобретательство искусству, материальные ценности – культуре, а поклонение знаменитостям – здоровой духовности. Я так мало прошу для себя, Адриан. У меня немного потребностей: овощи и фрукты ежедневно с ломтем доброго хлеба, кувшин домашнего пива и, конечно, книги. Но превыше всего, Адриан, превыше всего для меня всегда была любовь моей семьи. Мне посчастливилось иметь двух замечательных жен и трех дочерей, две из которых меня любят. Он поднял голову и стукнул кулаком по столу. Чернильницы и перьевые ручки дружно подпрыгнули. – Я сожалею только об одном. – Теперь он смотрел на меня в упор, точно гипнотизер. – Я страстно мечтал о сыне. И мне кажется, Адриан, я его нашел. У нас с тобой так много общего. Я тоже презираю спорт и плебейскую культуру. И так же, как ты, я обожаю Маргаритку. Адриан, ты тот сын, которого у меня никогда не было. Прошу, скажи, что я могу опереться на тебя в грядущие черные дни. Он протянул руку. Что мне оставалось делать, дорогой дневник? Только пожать ее. Аудиенция длилась целых четырнадцать минут, за это время я не произнес ни слова.
Популярное: Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение... Почему стероиды повышают давление?: Основных причин три... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (336)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |