Психотерапия младших подростков

Младший подростковый возраст расценивается некоторыми родителями как последняя остановка перед гормональным взрывом, грозящим усугубить и без того нелегкие отношения с ребенком. В это время в школе и повседневном общении дети усваивают больше всего оценок, которые дает им окружающий мир. В эту пору прежние игры сменяются новыми, порой такими, что приводят родителей на грань помешательства. Важно помнить, что Дитя нуждается в ощущении собственной безопасности, основанном на доверии, стабильности, одобрении и поддержке. Некоторые дети сумели понять, что для достижения безопасности требуются лояльность и кооперация, а если позволят родители, то и творчество. Другие, не получившие опыта одобрения, продолжают использовать манипулятивные методы, характерные для трехлетних: провокации, позерство, ухищрения и мошенничество. Эти методы способны принести разлад в семью, особенно если младший подросток направляет всю свою огромную изобретательность на их совершенствование.

В 1964 году я начал работать с группой ребят в возрасте от 9 до 12 лет. Группа собиралась один раз в неделю. С их родителями также проводились занятия — один раз в две недели. Курс длился в течение целого учебного года. По окончании каждый ребенок вместе с родителями был приглашен для подведения итогов. Перемены оказались разительными. Изменился даже внешний вид большинства ребят; обычно неблагополучие отражается на лице ребенка и в его позе, в данном же случае было очевидно явное улучшение и того, и другого. Во всех семьях отмечалось улучшение взаимоотношений. Ребенок стал чувствовать, что он может выразить свои переживания или отстоять свою точку зрения, не опасаясь вызвать гнев родителей.

Родители обнаружили, что они способны ставить реалистичные требования и ограничения, не провоцируя неадекватного поведения. Родителям и детям советовали следовать своеобразному "контракту", который представлял собой перечень взаимных ожиданий, периодически выдвигаемых, обсуждаемых и изменяемых на уровне Взрослый — Взрослый. Там, где контракт был четким, содержал "можно" и "нельзя", а также условия его нарушения, там взаимоотношения родителей и ребенка заметно улучшились. Подобный контракт — одно из лучших известных мне средств поддержания дисциплины и последовательности поведения; поскольку он принят Взрослым, то может Взрослым же время от времени пересматриваться с учетом новых обстоятельств. Многие родители обращаются с младшими подростками как с четырехлетними детьми. Часто это происходит потому, что они желают сохранить строгий родительский контроль, но еще чаще причина лежит в их неспособности оценить происходящие год от года перемены в ребенке и его все возрастающую способность пользоваться своим Взрослым. В конце концов именно благодаря Взрослому ребенок научается реалистичному самоконтролю. Понимание того, что он уже не "глупенький малыш" и обладает собственным Взрослым, устраняет немало трений из семейных транзакций.

Мои 9-12-летние подопечные легко и с удовольствием освоили Р-В-Д. При поддержке заинтересованных родителей они быстро сориентировались в транзактном анализе. По мере того, как внутренний и внешний диалог Родитель — Дитя становился менее критичным, происходило высвобождение Взрослого, который теперь мог заняться важным делом — освоением мира. В этом возрасте мальчики и девочки мечтают о будущем, у них начинают активно формироваться жизненные идеалы и углубляются отношения с товарищами. В этом возрасте они начинают задавать нелегкие вопросы: что такое — хорошо, и что такое — плохо? Это возраст Тома Сойера и Гекльберри Финна, возраст клятв на крови и стремления к более полной жизни. В эту пору у детей появляется обостренная заинтересованность к тому, какой образ жизни ведут их родители. В эти годы становится ясно, что мало быть всего лишь хорошими родителями, как будто в этом состоит единственное назначение взрослого, но надо быть зрелой личностью, обладать широкими жизненными интересами, а не просто заботиться о "моей семье, моем ребенке и о том, хороший ли я родитель".

Знаток восточной философии Алан Уотс, бывший прежде англиканским священником, писал об оборонительной позиции родителя, который "сидя дома, беспокоится, все ли он сделал для своего ребенка, и живет так, словно все, что от него требуется, — это хорошо воспитанный ребенок". Он указывает: "Беда в том, что многие отцы и матери преисполнены колебаний, правильно ли они воспитывают детей. Они считают: их главная задача —, добиться от ребенка успехов. Это все равно, что стремиться к счастью ради счастья. Но ведь счастье — это следствие..."¹

Это относится и к ребенку. Если его единственная жизненная цель — стать примерным родителем, то беспокоиться не о чем. Но родителям следовало бы лучше задать себе вопрос: "Что я за человек?", а не "Какой я родитель?"; "Я желаю ему счастья. А есть ли согласие в нашем доме? Я хочу, чтобы он стал творческой личностью. А сам я, умею ли удивляться новому? Я хочу, чтобы он учился. А сколько книг я сам прочел за последний месяц, год? Я хочу, чтобы у него были друзья. А общителен ли я? Я хочу, чтобы у него были в жизни идеалы. А у меня они есть? И достойны ли они? Говорил ли я ему когда-нибудь, во что я верю? Я желаю ему быть великодушным. Сопереживаю ли я нуждам кого-нибудь, кроме членов своей семьи?" Человек привлекает к себе не своими намерениями, а тем, что он есть. И дети растут не такими, как желают их родители, а воспроизводят в себе то, чем они, родители, являются. Именно освобождаясь от родителей, подростки нащупывают путь, который должен увести их от неблагополучия. Там, в "большом мире", мире людей и поступков, находит себя Взрослый. Там зарождается ощущение благополучия, которое должно вытеснить старые установки.

Приемный ребенок

Подростковый возраст особенно труден для тех детей, в чьей жизни имеют место дополнительные осложнения. Например, приемный ребенок в этом возрасте может взбунтоваться против родителей вопреки всем благожелательным увещеваниям, что они "выбрали именно его". Долгое время все организации, ведающие усыновлением, придерживались той установки, что ребенку как можно раньше следует сообщить, что он усыновлен, по сути, намного раньше, чем его Взрослый готов к такой транзакции. Все, что он способен понять, — это то, что он не такой, как все. В возрасте 3-4 лет он еще не располагает информацией о том, что такое усыновление. Ему лишь надо знать, что он принадлежит своим родителям. Понятие биологического родства ему в этом возрасте недоступно. Однако многие родители трактуют усыновление так: "Мы выбрали тебя среди всех прочих". Таким образом, малышу делается одолжение., за которое он не в состоянии расплатиться. Смогу ли я всегда быть настолько хорошим при том, что вы были так добры, выбрав меня? Нечто подобное испытывает человек, вынужденный благодарить другого за простейшую вежливость. У приемного ребенка сознание своей необычности может настолько усилить неблагополучие, что он превращается в комок раздражения. По моему мнению, обсуждение вопроса усыновления надо отложить до той поры, когда у ребенка сформируется достаточно сильный Взрослый, то есть до возраста примерно 6-7 лет. Кто-то с негодованием отвергнет такое предложение, так как желает "быть до конца честным со своим ребенком". Но в данном случае, вероятно, применим иной принцип, нежели абстрактная честность, а именно трезвое осознание того, что маленькому ребенку еще недоступна столь сложная транзакция. Мы ведь стремимся предохранить детей от всех прочих вещей, еще недоступных их пониманию. Почему бы и в данном случае не предохранить ребенка от "истины", которую он не в силах воспринять? "Но он все равно узнает правду от соседских детей!" — слышу я протесты родителей. Верно, узнает. Но то, как эта информация будет им воспринята, во многом зависит от реакции родителей. Представьте, к вам приходит четырехлетний малыш и рассказывает, что он, по словам других ребят, приемный. Что значит — приемный? Мать может свести разговор к иной теме, уверив ребенка: "Ты же наш". Я считаю, что лучше сказать ребенку: "Ты вырос у мамы в животике" (хоть это и неправда), чем пускаться в рассуждения о том, что он "вырос в животике" у другой мамы. Если дать малышу почувствовать, что он действительно ваш, то со временем он обретет достаточно сильного Взрослого, чтобы понять: родители солгали из любви к нему, чтобы защитить его от неуютной правды. Мы должны трезво подойти к нашим нравственным идеалам. Всегда ли это наилучший путь — быть абсолютно честным? Казалось бы, да. Однако Элтон Трублад в своей книге "Общая философия" указывает: "Мы всегда впадаем в упрощение, стремясь выделить один из нескольких взаимосвязанных принципов". Он иллюстрирует это примером, когда соображение человеческого блага берет верх над абстрактной честностью:

Представьте себе, к каким последствиям привела бы полная искренность в любой ситуации. Вообразите, что вы живете при тоталитарном режиме, и знаете, что в тюрьму заключен человек мужественный и достойный. Вы стали свидетелем его побега и понимаете, каким испытаниям он подвергнется, если будет пойман. Преследователи обращаются к вам с вопросом: видели ли вы, как он побежал в таком-то направлении. От вас требуется лишь ответить "да" или "нет". В чем заключается ваш моральный долг в этих обстоятельствах?

Перед нами пример ситуации, когда решение принимается за счет выбора из двух зол. То же самое должны делать родители, столкнувшись с проблемой, что говорить приемному ребенку. Трудно сказать правду и трудно ее не сказать. В конце концов он ее все равно узнает. Но во власти родителей представить правду таким образом, чтобы оградить ребенка от неблагополучия, выбрав соответствующее время, способ и аргументы. Ребенку с развившимся Взрослым легче принять слова: "Мы раньше обманывали тебя, потому что мы тебя любим", нежели малышу в раннем возрасте столкнуться с тем, что в чем-то чрезвычайно важном он не такой как все. Невозможно четко спланировать, что и как сказать. Но родителям можно помочь осознать положение Дитя, страдающего неблагополучием, и весь тот разнообразный спектр воздействий, которым обладает их Р-В-Д. Основываясь на этом знании, родители могут импровизировать в нужном контексте, о чем также пишет Трублад в уже упоминавшейся книге:

В каждой конкретной ситуации лучшим следует признать то, что приносит наименьшее зло. Любая ложь — зло, по­скольку она подрывает основы искренности и доверия, но способствовать аресту порядочного человека — тоже зло. Человек достойный должен взвесить и то, и другое, и его моральным долгом будет осуществить меньшее зло, поскольку альтернатива — еще хуже. Часто в подобной ситуации нам хотелось бы уклониться от выбора, однако это невозможно, ибо мы сталкиваемся с тем, что Уильям Джеймс называл навязанным выбором. Отказ от решения сам по себе есть решение, причем скорее всего - в пользу худшей из альтернатив. Отказавшись от решения, человек не освобождается от ответственности и заслуживает порицания. Ведь мы ответственны не только за то зло, которое сами совершаем, но и за то, которому позволяем совершаться.

Знание, которым мы располагаем, вселяет надежду. Понимание состояния ребенка — вот основа того знания, которое поможет родителям принимать решения, обеспечивающие максимум поддержки, максимум облегчения неблагополучия, максимум подтверждения той правды, что "ты — наш". Такое понимание будет также способствовать внимательному отношению приемных родителей к их собственным неблагополучным Дитя. Многие люди, неспособные иметь детей, испытывают столь сильное неблагополучие, что становятся чрезвычайно требовательны к приемному ребенку: "Этот ребенок должен быть гордостью семьи" и т.п.

Для приемного ребенка бремя неблагополучия особенно тяжело, но как и в любом ином случае нам следует исходить из реальной ситуации. Мы не можем вернуться в прошлое и воссоздать то, что не существует. Эффективность Р-В-Д заключается в том, что хаос ощущений упорядочивается, разделяются роли Родителя, Взрослого и Дитя, и становится возможным осознанный выбор. За долгие годы работы консультантом детского отделения службы здравоохранения графства Сакраменто я неоднократно сталкивался с приемными детьми и их приемными родителями. Я установил, что если и у родителей, и у детей пробудить внимание к их Родителю и Дитя, то тем самым мы можем положить начало эффективной работе по преодолению ребенком гнетущего груза неблагополучия, заложенного в самые ранние месяцы и годы.

Дети разведенных родителей также в известном смысле — сироты; они — жертвы ужасающего эмоционального шторма, приведшего к крушению семьи. Развод представляет собой ситуацию неблагополучия, почти наверняка задевающую неблагополучное Дитя по всем параметрам. Как правило, участие Взрослого в этом горьком житейском событии невелико. Мать и отец полностью погружены в перекрестную транзакцию, предоставив детей самим себе. Даже если родители озабочены судьбой детей, они просто не способны помочь им пережить крах семьи, не впадая в тяжелые переживания, которые усугубляют установку неблагополучия. В этой ситуации, как и в любой иной, в которой ребенок испытывает сильный стресс, существует возможность помочь ему преодолеть груз прошлого, осознав, что у него есть Взрослый, способный указать путь в непроходимых дебрях горьких переживаний.

Забитый ребенок

Забитый ребенок — потенциальный убийца. Это ребенок, которого били постоянно и жестоко, так, что на нем не осталось живого места.

Какие записи осуществляют Дитя и Родитель этого маленького человека, когда он подвергается истязаниям?

Дитя заполняется записями панического ужаса и ненависти. Сопротивление этому кошмару (поставте себя на его место!) вытесняется вовнутрь: "Будь я такой же большой, как вы, я б вас убил!" Так происходит сдвиг к психопатической установке "Я в порядке — вы не в порядке". Родитель же фиксирует допустимость жестокости, вплоть до убийства, а также подробные предписания, как это делать.

Впоследствии такой человек в определенных обстоятельствах может воспроизвести старые записи. Его Дитя жаждет крови, Родитель позволяет. И он идет на убийство!

Во многих штатах приняты законы, согласно которым педиатр, заподозрив, что травмы ребенка являются следствием жесткого обращения, должен сообщить об этом властям. Вопрос в том, что происходит вслед за этим. Я считаю, что прогноз неблагоприятен, если только ребенок не получит интенсивного пихотерапевтического лечения, вскрывающего источники его агрессивных чувств и позволяющего ему понять, что несмотря на тяготы прошлого, он может выбрать свое будущее. Для общества не предоставить ребенку эту возможность — значит играть с заряженным оружием.

Разумеется, детей бьют по-разному. Я глубоко убежден, что любое физическое насилие порождает ответную жестокость. Оно делает запись: "Когда ничего больше не остается, бей!" И последним доводом выступает насилие. Я не верю в пользу шлепанья детей, за исключением тех случаев, когда ребенок слишком мал, чтобы осознавать опасность. Иной раз удержать его от того, чтоб он выскочил на проезжую часть улицы, можно только отшлепав. И в этой ситуации это самое действенное средство, если только оно не обесценено ежедневным применением по мелким поводам. Ненасилию нельзя научить с помощью насилия.

Даже гуманные родители иной раз набрасываются на своих детей. Переживания родителя и ребенка можно обсудить в терминах Р-В-Д с тем, чтобы извлечь конструктивное резюме из инцидента (например, как избежать подобного впредь). Родители должны понять, что физическое наказание — это проявление Дитя и не является позитивным средством достижения дисциплины.

Бруно Беттелъхейм пишет

Давайте попробуем дать определение понятию "дисциплина" (discipline). Согласно словарю Уэбстера, это слово имеет тот же корень, что и "учащийся" (disciple) A ученик сегодня — это не тот, кого можно колотить. Ученик — это тот, кто доверяет себя мастеру и осваивает его ремесло, работая в той же сфере. В этом состоит понятие дисциплины. Если же вы демонстрируете ребенку: "Когда ты рассержен - бей, это хороший способ достичь желаемого", — то он будет копировать этот стиль. А потом мы будем удивляться вспышкам насилия на улицах наших городов!¹