антиномия двух функций языка – информационной и экспрессивной,

Лекция 6.

ЗАКОНЫ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА по материалам учебника Н.С. Валгиной

 

Обычно к внутренним законам относят

закон системности(глобальный закон, являющийся одновременно и свойством, и ка­чеством языка);

закон традиции, обычно сдерживающий иннова­ционные процессы;

закон аналогии (стимулятор подрыва тради­ционности);

закон экономии (или закон «наименьшего усилия»), особенно активно ориентированный на ускорение темпов в жизни общества;

законы противоречий (антиномии), которые являются по сути «зачинщиками» борьбы противоположностей, заложенных в самой системе языка. Будучи присущими самому объекту (языку), антиномии как бы готовят взрыв изнутри.

К внешним факторам, участвующим в накоплении языком элементов нового качества, могут быть отнесены следующие¹: из­менение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, развитие науки, техники, международные кон­такты и т.п. Сюда же включается фактор активного действия средств массовой информации (печать, радио, телевидение), а так­же фактор социально-психологической перестройки личности в условиях новой государственности и, соответственно, степени адаптации ее к новым условиям.

При рассмотрении процессов саморегуляции в языке, происхо­дящих в результате действия внутренних закономерностей, и учете воздействия на эти процессы внешних факторов необходимо со­блюдать определенную меру взаимодействия этих факторов: пре­увеличение действия и значимости одного (саморазвития) может привести к отрыву языка от породившего его общества; преувели­чение же роли социального фактора (иногда и при полном забве­нии первого) — к вульгарному социологизму.

Ответ на вопрос о том, почему решающим в языковом развитии (решающим, но не единственным) фактором оказывается действиевнутреннихзаконов, кроется в том, что язык является системным образованием. Язык — это не просто набор, сумма языковых знаков, (морфем, слов, словосочетаний и т.п.), но и отношения между ними, поэтому сбой в одном звене знаков может привести в дви­жение не только рядом стоящие звенья, но и всю цепь в целом (или ее определенную часть).

¹ Русский язык конца XX столетия (1985—1995) / Отв. ред. Е.А. Земская. — М., 2000. С. 9.

Закон системности обнаруживается на разных языковых уров­нях (морфологическом, лексическом, синтаксическом) и проявля­ется как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Например, сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка — функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и даже на его форме. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению). Часто эти процес­сы бывают процессами взаимообусловленными.

Например, в со­временном употреблении термин «экология» за счет разросшихся синтаксических связей существенно расширил свою семантику: экология (от греч. — дом, жилище, местопребывание и ...логия) — наука об отношениях растительных и животных орга­низмов и образуемых ими сообществ между собой и с окружающей средой (БЭС. Т. 2, М., 1991). С середины XX в. в связи с усилив­шимся воздействием человека на природу экология приобрела значение как научная основа рационального природопользования и охраны живых организмов. В конце XX в. формируется раздел экологии — экология человека (социальная экология); соответст­венно появляются аспекты экология города, экологическая этика и др. В целом модно уже стало говорить об экологизации современ­ной науки. Экологические проблемы вызвали к жизни общественно-политические движения (например, «Зеленые» и др.). С точки зрения языка, произошло расширение семантического поля, в результате чего появилось другое значение (более абстрактное) — «требующий защиты». Последнее просматривается в новых син­таксических контекстах: экологическая культура, промышленная экология, экологизация производства, экология жизни, слова, эколо­гия духа; экологическая ситуация, экологическая катастрофа и т.п. В последних двух случаях появляется новый оттенок значения — «опасность, неблагополучие». Так слово со специальным значе­нием становится широко употребительным, в котором путем рас­ширения синтаксической сочетаемости происходят семантические преобразования.

Системные отношения выявляются и в ряде других случаев, в частности, при выборе форм сказуемого при существительных-подлежащих, обозначающих должности, звания, профессии и т.п.

Для современного сознания, скажем, сочетание Врач пришла зву­чит вполне нормально, хотя здесь очевидно формально-граммати­ческое несоответствие. Форма меняется, ориентируясь на конкрет­ное содержание (врач — женщина). Кстати, в данном случае наряду с семантико-синтаксическими преобразованиями можно отметить и влияние социального фактора: профессия врача в современных условиях распространена среди женщин столь же широко, как и среди мужчин, а корреляция врач — врачиха осуществляется на ином языковом уровне — стилистическом.

Системность как свойство языка и отдельного знака в нем, открытое Ф. де Соссюром, проявляет и более глубокие соотношения, в частности соотношение знака (означающего) и означаемого, которое оказалось небезразличным.

Закон языковой традиции, с одной стороны, представляется как нечто лежащее на поверхности, вполне понятное и очевидное. С другой стороны, его действие обнаруживает сложное переплетение внешних и внутренних стимулов, задерживающих преобразования в языке. Понятность закона объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного, но потенции языка столь же объективно действуют и в направлении расшатывания этой стабильности, и прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным.

Но тут вступают в действие силы, не имеющие прямого отношения к собственно языку, но могущие наложить своеобразное табу на инновации. Такие запретительные меры исходят от специалистов-лингвистов и специальных учреждений, имеющих соответствующий правовой статус; в словарях, пособиях, справочниках, официальных предпи­саниях, воспринимаемых как социальное установление, имеются указания на правомочность или неправомочность употребления тех или иных языковых знаков. Происходит как бы искусственное задерживание очевидного процесса, сохранение традиции вопреки объективному положению вещей.

Взять хотя бы хрестоматийный пример с широким употреблением глагола звонить в формах звόнит, звόнят вместо звонит, звонят. Правила сохраняют традицию, ср.: жарить — жаришь, варить — варишь — варùшь, в последнем случае (варùшь) традиция преодолена (было: Ворон не жарят, не варЯт. — И. Крылов; Печной горшок тебе дороже: ты пищу в нем себе варИшь. — А. Пушкин),но в глаголе звонить упорно сохраняется традиция, причем не языком, а кодификаторами, «установителя­ми» литературной нормы. Такое сохранение традиции оправдывается другими, аналогичными случаями, например сохранением традиционного ударения в глагольных формах включить — вклю­чИшь, включИт, вручИть — вручИшь, вручИт (ср.: неправильное, нетрадиционное употребление форм вклЮчит, врУчит ведущими телепередач «Итоги» и «Время», хотя такая ошибочность имеет под собой определенную почву — это общая тенденция к переносу ударений у глаголов на корневую часть: варить — вАришь, вАрит → вАришь, вАрит; манить → мАнишь, мАнит). Так что традиция может действовать избирательно и не всегда мотиви­рованно. Еще пример: уже давно не говорят две пары валенков (валенок), сапогов (сапог), ботов (бот), чулков (чулок). Но упорно сохраняется форма носков (а форма носок по традиции квалифи­цируется как просторечная).

Особенно охраняется традиция правилами написания слов. Ср., например, многочисленные исключения в орфографии наречий, прилагательных и др. Главный критерий здесь — традиция. Почему, например, с панталыку пишется раздельно, хотя правило гласит, что наречия, образованные от существительных, исчезнувших из употребления, пишутся с предлогами (приставками) слитно? Ответ маловразумителен — по традиции, но традиция — охранная грамота давно ушедшего. Конечно, глобальное разрушение традиции может серьезно навредить языку, лишить его таких необходимых качеств, как пре­емственность, устойчивость, основательность в конце концов. Но частичная периодическая корректировка оценок и рекомендаций необходима.

Закон традиции хорош, когда он действует как сдерживающее начало, противодействующее случайному, немотивированному употреблению или, наконец, препятствующее слишкомрасширен­ному действию других законов, в частности — закона речевой аналогии (как, например, диалектное путью в твор. п. по аналогии с жизнью). Среди традиционных написаний есть написания в высшей степени условные (например, окончание прилагательных -ого с буквой г на месте фонемы <в>; написание наречий с -ь (вскачь, наотмашь) и глагольных форм (пишешь, читаешь). Сюда же можно отнести и традиционные написания существительных женского рода типа ночь, рожь, мышь, хотя в данном случае включается в действие и закон морфологической аналогии, когда -ь выступает в качестве графического уравнителя парадигм скло­нения существительных, ср.: ночь — ночью, как ель — елью, дверь — дверью.

Закон традиции часто сталкивается с законом аналогии, созда­вая в некотором смысле конфликтную ситуацию, разрешение которой в частных случаях может оказаться непредсказуемым: либо победит традиция, либо аналогия.

¹ Иванова В.Ф. Современная русская орфография: Уч. пособие. — М., 1991.

 

Действие закона языковой аналогиипроявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. В общем плане это мощный фактор языковой эволюции, поскольку результатом оказывается некоторая унификация форм, но, с другой стороны, это может лишить язык специфических нюансов семантического и грамматического плана. В таких случаях сдер­живающее начало традиции может сыграть положительную роль.

Сущность уподобления форм (аналогия) заключается в выравнивании форм, которое наблюдается в произношении, в акцентном оформлении слов (в ударении), отчасти в грамматике (на­пример, в глагольном управлении). Особенно подвержен действию закона аналогии разговорный язык, тогда как литературный более опирается на традицию, что вполне объяснимо, так как последний более консервативен по своей сути.

На фонетическом уровне закон аналогии проявляется, напри­мер, в случае, когда вместо исторически ожидаемого звука в сло­воформе появляется другой, по аналогии с другими формами. На­пример, развитие звука О после мягкого согласного перед твердым на месте Ҍ(ять): звезда — звёзды по аналогии с формами весна — вёсны.

Аналогией может быть вызван переход глаголов из одного словообразовательного класса в другой, например, по аналогии с формами глаголов типа читать — читаю, бросать — бросаю появились формы полоскаю (вместо поло­щу), махаю (вместо машу), мяукаю (вместо мяучу) и др. Особенно активна аналогия в ненормированной разговорной и диалектной речи (например, замена чередований: берегу — берегёшь вместо бережёшь по образцу несу — несёшь и т.п.). Так идет выравнивание форм, подтягивание их к более распространенным образцам.

Выравниванию системы ударений, в частности, подвержены некоторые глагольные формы, где сталкиваются книжная тради­ция и живое употребление. Например, достаточно устойчивой оказывается форма женского рода прошедшего времени глагола; ср.: звать — звал, звало, звали, но: звалА; рвать — рвал, рвало, рвали, но: рвалА; спать — спал, спало, спали, но: спалА; ожить — ожил, ожило, ожили, но: ожилА. Естественно, что нарушение традиции коснулось именно формы женского рода (звала, рвала, спала и т.п.), которое пока не допускается в литературном языке, но распростра­нено в живом употреблении.

Много колебаний в ударении наблюдается в терминологичес­кой лексике, где также часто сталкивается традиция (как правило, это по происхождению латинские и греческие термины) и практи­ка употребления в русских контекстах. Аналогия в этом классе слов оказалась в высшей степени продуктивной, а разночтения — крайне редкими. Например, большинство терминов переносит ударение на конечную часть основы, типа: аритмия, ишемия, гипертония, шизофрения, идиотия, зоофилия, эндоскопия, дистро­фия, диплопия, аллергия, терапия, электротерапия, эндоскопия, асимметрия и др. Но стойко сохраняют ударение внутри основы слова на -графия и -ция: фотография, флюорография, литография, кинематография, монография; пагинация, инкрустация, индексация. В Грамматическом словаре А.А. Зализняка среди 1000 слов на -ция обнаружено лишь одно слово со смещенным ударением — фарма­ция (фармацевтика). Однако в других случаях наблюдается разное оформление слов в зависимости от их словообразовательного состава, например: гетероно̀мия (греч. nоmos — закон), гетерофо̀ния (греч. phone — звук), гетерога̀мия (греч. gamos — брак), но: гетеростилѝя (греч. stylos — столб), гетерофиллѝя (греч. phyllon — лист), в двух последних случаях можно усмотреть нарушение традиции и соответственно уподобление произношения. Кстати, в некоторых терминах современные словари фиксируют двоякое ударение, например с тем же компонентом -фония — диафо̀нѝя. Латинский термин industria БЭС дает в двух вариантах (индýстрùя), а словарь С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой отмечает форму индýстрия как устаревшую и признает соответствующей современной норме форму индустрùя, двоякое ударение фиксируется и в словах апоплéксùя и эпилéпсùя, как в упомянутом слове диафо̀нѝя, хотя схожая модель диахронùя сохраняет единственное ударение. Раз­ногласия в рекомендациях обнаруживаются и относительно слова кулинария. Большая часть словарей считает литературной форму кулинарùя, но в издании словаря С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (1992) уже признаются литературными оба варианта — кулинáрùя. Термины с компонентом -мания стойко сохраняют ударение -мá­ния (англома̀ния, мелома̀ния, галлома̀ния, библиома̀ния, мегалома̀ния, эфирома̀ния, гигантома̀ния и др.). Словарь А.А. Зализняка дает 22 таких слова. Однако в профессиональной речи иногда под влия­нием языковой аналогии ударение смещается к концу слова, на­пример, медицинские работники чаще произносят наркоманùя, чем наркомáния.

Перенос ударения на конечный основы отмечается даже в тер­минах, стойко сохраняющих исконное ударение, например масто­патùя (ср. большую часть подобных терминов: гомеопáтия, аллопáтия, миопáтия, антипáтия, метриопáтия и др.). Часто различие в ударении объясняется разным происхождением слов — латин­ским или греческим: дислалùя (от дис... и греч. lalia — речь), диспепсùя (от дис... и гр. pepsis — пищеварение), дисплазùя (от дис... и гр. plasis — образование); но диспéрсия (от лат. dispersio — рассея­ние), дискýссия (от лат. discussio — рассмотрение).

Таким образом, в терминологических моделях слов наблюдают­ся противоречивые тенденции: с одной стороны, сохранение традиционных форм слов, опирающихся на этимологию словообра­зования, а с другой стороны, стремление к унификации, уподоб­лению форм.

Выравнивание форм под действием закона аналогии можно наблюдать и в грамматике, например в изменении глагольного и именного управлений так, управление глагола поражаться дат. п. (чему, вместо чем) возникло по аналогии с другими глаголами (изумляться чему, удивляться чему). Часто такие изменения оце­ниваются как ошибочные, недопустимые в литературном языке (например, под влиянием сочетания вера в победу возникло оши­бочное сочетание уверенность в победу вместо уверенность в победе).

 

Особенно активным в современном русском языке оказывается действие закона речевой экономии(или экономии речевых усилий). Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы — в лексике, словообразова­нии, морфологии, синтаксисе.

Действие этого закона объясняет, например, замену форм следующего типа: грузин из грузинец, лезгин из лезгинец, осетин из осетинец (однако башкирец — ?); о том же свидетельствует нулевое окончание в родительном падеже множест­венного числа у ряда классов слов: пять грузин вместо грузинов, сто грамм вместо сто граммов; полкило апельсин, помидор, мандарин вместо апельсинов, помидоров, мандаринов и т.п.

Особенно большой резерв в этом отношении имеет синтаксис: словосочетания могут послужить базой для образования слова, сложные предложения могут быть свернуты до простых и т.п.. Например: электропоезд (электрический поезд), зачетка (зачетная книжка), гречка (гречневая крупа) и т.п. Ср. также параллельное употребление конструкций типа: Брат сказал, что приедет отец. — Брат сказал о приезде отца.

Об экономичности языковых форм свидетельствуют разнообразные аббревиатуры, особенно если аббревиатурные образования приобретают постоянную форму на­именований — существительных, способных подчиняться нормам грамматики (вуз, учиться в вузе).

 

Развитие языка, как и развитие в любой другой сфере жизни и деятельности, не может не стимулироваться противоречивостью протекающих процессов. Противоречия (или антиномии)свойственны самому языку как феномену, без них немыслимы какие-либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка.

Обычно выделяют пять-шесть основных антиномий:

антиномия говорящего и слушающего;

антиномия узуса и возможностей языковой системы;

антиномия кода и текста;

антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака;

антиномия двух функций языка – информационной и экспрессивной,

антиномия двух форм языка–письменной и устной.

Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий – упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Столкновение интересов создает конфликтную ситуацию, которая должна быть снята путем поиска удовлетворяющих обе стороны форм выражения.

В разные эпохи жизни общества этот конфликт разрешается по-разному. Например, в обществе, где ведущую роль играют публичные формы общения (диспуты, митинги, ораторские призывные, убеждающие речи), в большей степени ощутима установка на слушающего. Античные риторики во многом построены с учетом именно этой установки. В них даются четкие правила для построения убеждающей речи. Недаром приемы риторики, организации публичной речи активно насаждаются в современной общественно-политической ситуации России, когда принцип гласности, открытого выражения своего мнения возводится в ведущий критерий деятельности парламентариев, журналистов, корреспондентов и др. В настоящее время появляются пособия и руководства, посвященные проблемам ораторской речи, проблемам ведения диалога, проблемам культуры речи, в понятие которой включается не только такое качество, как литературная грамотность, но и особенно выразительность, убедительность, логичность.

В другие эпохи может ощущаться явное господство письменной речи и ее влияние на процесс общения. Установка на письменный текст (преобладание интересов пишущего, говорящего), текст предписания преобладала в советском обществе, и именно ей была подчинена деятельность средств массовой информации. Таким образом, несмотря на внутриязыковую сущность данной антиномии, она насквозь пронизана социальным содержанием.

Так конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Это может проявиться не только на уровне общих установок, как было отмечено выше, но и на уровне самих языковых форм – в предпочтении одних и отрицании или ограничении других. Например, в русском языке начала и середины XX в. появилось много аббревиатур (звуковых, буквенных, отчасти слоговых). Это было в высшей степени удобно для того, кто составлял тексты (экономия речевых усилий), однако в настоящее время все больше появляется расчлененных наименований (ср.: общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью, общество художников-станковистов), которые не отрицают употребление аббревиатур, но, конкурируя с ними, обладают явным преимуществом воздействующей силы, поскольку несут в себе открытое содержание. Очень нагляден в этом отношении следующий пример: в «Литературной газете» от 05.06.1991 г. помещено письмо патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, в котором дано резкое осуждение практики использования аббревиатуры РПЦ (Русская православная церковь) в нашей печати. «Ни дух русского человека, ни правила церковного благочестия не позволяют производить такую подмену», – пишет патриарх. Действительно, такая фамильярность в отношении к Церкви оборачивается серьезной духовной утратой. Наименование РПЦ превращается в пустой значок, не затрагивающий духовных струн человека. Алексий II так заканчивает свои рассуждения: «Надеюсь, что натужные сокращения типа РПЦ или бытовавших некогда «В. Великий» и даже «И. Христос» не будут встречаться в церковной речи».

Антиномия кода и текста – это противоречие между набором языковых единиц (код – сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Здесь существует такая связь: если увеличить код (увеличить количество языковых знаков), то текст, который строится из этих знаков, сократится; и наоборот, если сократить код, то текст непременно увеличится, так как недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками. Хрестоматийным примером такой взаимосвязи служат названия наших родственников. В русском языке для наименования различных родственных отношений в пределах семьи существовали специальные термины родства: деверь – брат мужа; шурин – брат жены; золовка – сестра мужа; свояченица – сестра жены, сноха – жена сына; свекор – отец мужа; свекровь – жена свекра, мать мужа; зять – муж дочери, сестры, золовки; тесть – отец жены; теща – мать жены; племянник – сын брата, сестры; племянница – дочь брата, сестры. Некоторые из этих слов (шурин, деверь, золовка, сноха, свекор, свекровь) постепенно были вытеснены из речевого обихода, выпали слова, но понятия-то остались. Следовательно, на их месте все чаще стали употребляться описательные замены (брат жены, брат мужа, сестра мужа и т.д.). Количество слов в активном словаре уменьшилось, а текст в результате увеличился. Другим примером соотношений кода и текста может служить соотношение термина и его дефиниции (определения). Определение дает развернутое толкование термина. Следовательно, чем чаще будут в тексте употребляться термины без их описания, тем короче будет текст. Правда, в данном случае сокращение текста при удлинении кода наблюдается при условии, когда не меняется число объектов наименования. Если же новый знак появляется для обозначения нового объекта, то строение текста не меняется. Увеличение кода за счет заимствований происходит в тех случаях, когда иноязычное слово может быть переведено только словосочетанием, например: круиз – морское путешествие, сюрприз – неожиданный подарок, брокер (маклер) – посредник при совершении сделки (обычно при биржевых операциях), лонжа – приспособление в цирке, страхующее артистов для исполнения опасных трюков, кемпинг – лагерь для автотуристов.

Антиномия узуса и возможностей языка (по-другому – системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков; традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1-го лица единственного числа у глагола победить, отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т.д.). Употребление компенсирует такие отсутствия, пользуясь возможностями самого языка, часто привлекая для этого аналогии. Например, в глаголе атаковать словарно, вне контекста не различаются значения совершенного или несовершенного вида, тогда, вопреки норме, создается пара атаковать – атаковывать по аналогии с глаголами организовать – организовывать (форма организовывать уже проникла в литературный язык). По такому же образцу создаются формы использовывать, мобилизовывать и др., находящиеся только на стадии просторечия. Так норма сопротивляется возможностям языка. Еще примеры: система дает два типа окончания существительных в именительном падеже множественного числа – домы/дома, инженеры/инженера, томы/тома, цехи/цеха. Норма же дифференцирует формы, учитывая стилевые и стилистические критерии: литературно-нейтральное (профессора, учителя, инженеры, тополя, торты) и профессиональное (торта, кожуха, мощностя, якоря, редактора, корректора), просторечное (площадя, матеря), книжное (учители, профессоры).

Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака, проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта: означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения (новых знаков для обозначения), а означающее (знак) – расширить круг своих значений, приобрести новые значения. Ярким примером асимметричности языкового знака и ее преодоления может служить история слова чернила с достаточно прозрачным значением (чернь, черный – чернила). Первоначально и конфликта не было – одно означаемое и одно означающее (чернила – вещество черного цвета). Однако со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила, так возник конфликт: означающее одно (чернила), а означаемых несколько – жидкости разного цвета. В результате возникли абсурдные с точки зрения здравого смысла сочетания красные чернила, синие чернила, зеленые чернила. Абсурдность снимается следующим шагом в освоении слова чернила, появлением словосочетания черные чернила; таким образом, слово чернила утратило сему черное и стало употребляться в значении «жидкость, используемая для письма». Так возникло равновесие: означаемое и означающее «пришли к согласию».

Примерами асимметричности языковых знаков могут служить слова котенок, щенок, теленок и др., если они употребляются в значениях «детеныш кошки», «детеныш собаки», «детеныш коровы», в которых нет дифференциации по признаку пола и потому одно означающее относится к двум означаемым. При необходимости же точного указания на пол возникают соответствующие корреляции – теленок и телка, кошка и кот и др. В таком случае, скажем, наименование теленок означает только детеныша мужского пола. Еще пример: слово депутат означает лицо по должности независимо от пола (один знак – два означаемых). То же и в других случаях, например, когда сталкиваются обозначения лица, существа и предмета: бройлер (помещение для цыплят и цыпленок), классификатор (прибор и тот, кто классифицирует), мультипликатор (устройство и специалист по мультипликации), кондуктор (деталь машины и работник транспорта) и т.п. Такое неудобство форм язык стремится преодолеть, в частности, путем вторичной суффиксации: разрыхлитель (предмет) – разрыхлительщик (лицо), перфоратор (предмет) – перфораторщик (лицо). Одновременно с такой дифференциацией обозначений (лицо и предмет) происходит и специализация суффиксов: суффикс лица -тель (ср.: учитель) становится обозначением предмета, а значение лица передается суффиксом -щик.

Возможная асимметричность языкового знака в наше время приводит к расширению значений многих слов, их обобщенности; это, например, обозначения различных должностей, званий, профессий, которые одинаково подходят к мужчине и женщине (адвокат, летчик, врач, профессор, ассистент, директор, лектор и др.). Даже если и возможны коррелирующие формы женского рода при подобных словах, то они либо имеют сниженную стилистическую окраску (лекторша, врачиха, адвокатша), либо приобретают иное значение (профессорша – жена профессора). Нейтральные коррелирующие пары более редки: учитель – учительница, председатель – председательница).

Антиномия двух функций языка сводится к противопоставлению чисто информационной функции и экспрессивной. Обе действуют в разных направлениях: информационная функция приводит к однотипности, стандартности языковых единиц, экспрессивная – поощряет новизну, оригинальность выражения. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения – в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной. Своеобразный компромисс (а чаще именно конфликт) обнаруживается в СМИ, особенно в газете, где экспрессия и стандарт, как считает В.Г. Костомаров, являются конструктивным признаком.

Можно назвать еще одну сферу проявления противоречий – это антиномия устной и письменной формы языка. В настоящее время в связи с возрастающей ролью спонтанного общения и ослаблением рамок официального публичного общения (в прошлом – подготовленного в письменной форме), в связи с ослаблением цензуры и самоцензуры изменилось само функционирование русского языка.

В прошлом достаточно обособленные формы реализации языка – устная и письменная – начинают в каких-то случаях сближаться, активизируя свое естественное взаимодействие. Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная – широко использует принципы разговорности. Начинает разрушаться само соотношение книжности (основа – письменная речь) и разговорности (основа – устная речь). В звучащей речи появляются не только лексико-грамматические признаки книжной речи, но и чисто письменная символика, например: человек с большой буквы, доброта в кавычках, качество со знаком плюс (минус) и др.

Причем из устной речи эти «книжные заимствования» вновь переходят в письменную речь уже в разговорном варианте. Вот некоторые примеры: Кулуарные договоренности мы оставляем за скобками (МК, 1993, 23 марта); Только медицинских работников, обслуживающих 20 клиентов вытрезвителя, я насчитал 13 плюс психолог, плюс четыре консультанта (Правда, 1990, 25 февр.); Один из побочных эффектов этой так называемой фетальной терапии – общее омоложение организма, изменение в «минус» биологического возраста (Веч. Москва, 1994, 23 марта); Эти очаровательные белокурые девочки в таких же синих, как и его костюм, пиджачках и юбочках, с белоснежными блузочками, в этих прекрасных ярко-оранжевых толсто надутых жилетах тире поясах, стали вдруг недоступны ему, как Царство Небесное (Ф. Незнанский. Частное расследование).

Так границы форм речи становятся размытыми, и, как считает В.Г. Костомаров, появляется особый тип речи – книжно-устная речь.

Такая ситуация предопределяет усиление взаимопроникновения книжности и разговорности (устного и письменного), что приводит в движение соприкасаемые плоскости, рождая новое языковое качество на базе новых столкновений и противоречий. «Зависимость функционирования языковых средств от формы речи снижается, но возрастает их привязанность к теме, сфере, ситуации общения».

 

Все эти антиномии, о которых шла речь, являют собою внутренние стимулы развития языка. Но благодаря воздействию социальных факторов их действие в разные эпохи жизни языка может оказаться более или менее интенсивным и открытым. В современном языке многие из названных антиномий стали особенно активными. В частности, наиболее яркими явлениями, характерными для функционирования русского языка нашего времени, М.В. Панов считает усиление личностного начала, стилистический динамизм и стилистическую контрастность, диалогичность общения. Так, социо- и психолингвистические факторы оказывают влияние на особенности языка современной эпохи.