Перевод фразеологизмов

Перевод на уровне слов и словосочетаний

Вопросы:

Перевод имён собственных.

Перевод реалий.

Перевод фразеологизмов.

Ключевые понятия темы:имена собственные (называющие, обозначающие, совмещающие качества первых двух групп, зависящие от контекста); реалии (свои, интернациональные, региональные); фразеологические сочетания, единства и сращения (идиомы).

1.

Имена собственные, как правило, транскрибируют при переводе. Прежде, в старых книгах имена преимущественно передавались «по буквам». Теперь переводчик должен дать чужое для языка перевода имя в транскрипции по принятым в настоящее время правилам, которые изучают одновременно с языком, исправляя заодно ляпсусы старых авторов (например, спорные моменты, связанные с Н = Г, Х или нулевой звук; W = У или В ; например, Ватсон и Уотсон; ср. перевод 18 века Невтон и Ньютон, Дон-Кишот). Транскрипция имени собственного при переводе предполагает:

1) перенесение его в текст языка перевода, сохраняя максимально точно фонетическую форму;

Если установлено, что имя встречается впервые, утвердившейся транскрипции нет, то при самостоятельном создании для него нового «костюма» переводчику надо:

1) знать правила транскрипции;

2) уметь, в виде исключения, несколько отклониться от них при «неудобных» (непечатных, смешных, с точки зрения носителей языка перевода) именах ;

3) учитывать колорит, т. е. национальную принадлежность носителя имени, но не этимологию самого имени.

Например, советский режиссер и герой «Летучей мыши» И. Штрауса носят – в русской транскрипции – одинаковую (немецкую) фамилию: Эйзенштейн. Болгарский переводчик, встретив подобное имя в русском тексте, транскрибирует его с учетом национальной принадлежности референта: если это Сергей Михайлович, то напишет Ейзенщейн (в болгарской графике э =е, шт = щ), а если герой Штрауса, то в соответствии с немецким произношением – Айзенщайн.

Как правило, носителями национального колорита являются все имена собственные, поэтому цель транскрибирования заключается в том, чтобы сохранить колорит, чтобы стало ясно: Василий, Дмитрий, Алексей – это русские, Василь, Дмитро, Олексій – украинцы, Васил, Димитр, Алексии – болгары. В ряде случаев по «национальной метке» можно безошибочно угадать, какому народу принадлежит носитель данной фамилии: Петропулос, Казандзакис – греки (или лица греческого происхождения), Петросян, Мкртчян – армяне, Петреску, Радулеску, Кристофоряну – румыны, и т.д. Но переводчики знают, что возводить это в абсолютное правило нельзя: Джонс может быть англичанином, а может с тем же успехом являться гражданином другой англоговорящей страны; Майер и Мейер, вероятнее всего, австрийцы или немцы, но могут быть и швейцарцами, и американцами, и русскими, и евреями, и даже французами, но с ударением на последнем слоге – тоже яркая национальная метка; Флотов и Бюлов, вопреки характерному славянскому суффиксу, – немцы (хотя эти фамилии действительно славянского происхождения и по-немецки выговариваются с долгим «о» на конце), а великий художник Карл Брюллов и герои лейтенант П. П. Шмидт и О. Ю. Шмидт – русские.

Имя и отчество русского – «национальная метка», не имеющая аналогов ни в одном языке, в том числе и в славянских, даже в украинском современная тенденция называть человека без отчества: пані Галина, пан Микола. Здесь сразу же возникают два момента усложняющих труд переводчика: во-первых, в мужском роде форме отчества графически соответствует типичная югославская фамилия – Пéтрович, Мáркович, а также с ударением на предпоследнем слоге ряд русских фамилий – Александрóвич, Максимóвич. Во-вторых, русские нередко пользуются отчеством в качестве обращения с некоторым оттенком сердечности и вместе с тем уважения – особенность, которую трудно передать при переводе.

Частным вопросом транскрипции имен собственных является перевод их уменьшительных, увеличительных, уничижительных, ласкательных, пренебрежительных форм, выраженных при помощи суффиксов субъективной оценки. Суффиксы, как категория грамматическая, транскрипции не подлежат, но в именах собственных они являются чем-то вроде принадлежности национального костюма, сохранение которой весьма желательно. И здесь возникает вопрос: как довести до сознания читателя значение данного имени. Если, например, Верунька останется как есть в переводе, маловероятно, чтобы читатель догадался об оттенке, который придает ей суффикс. Если это как-нибудь подсказывается контекстом, то переводчик следует за автором, но такое бывает редко, и обычно приходится искать средства для объяснения, «подсказывания» значения суффикса. При переводе со славянских на романские языки, например, суффиксальные образования компенсируют добавлением к имени подходящих по смыслу определений и эпитетов со значением «маленький», «громадный», «милый», «дорогой», «крошка», «голубчик» и т.д. Когда в одном тексте фигурируют по-разному окрашенные формы имени одного персонажа, когда наряду с Андреем встречаем и Андрюша, Андрюшка, Андрюшечка, Андрейка, Андрюшенька; не знающий русского языка иностранец в них не разберется, да еще и примет их за разных героев. Без потерь обойтись трудно, приходится довольствоваться лишь наиболее популярными суффиксами и компенсировать отсутствие других текстуальными «объяснениями».

При переводе на славянские языки, например, с русского существует подводный риф типа «ложных друзей переводчика». В южно- и западнославянских языках, суффикс -к- придает имени уменьшительно-ласкательный оттенок (Янка, Ванка), а в русском – часто пренебрежительный (Сонька, Петька). Сложность представляет и краткая форма имени. У переводчиков возникают проблемы, связанные с их омонимичностью: одинаковые с виду имена в языках могут не совпадать по роду. Русские Валя, Саня, Слава, Ника могут быть и мужского, и женского рода. Ваня, Дима, Петя, Родя, Рома, Толя – только мужского рода, Дуня, Лида, Катя, Света – только женского рода, – но, например, болгарский переводчик может, если не все, то более редкие из этих имен отнести к женскому роду, так как болгарские Ваня и Петя женского рода (мужской род – Ваньо, Петьо).

Краткими являются и личные имена, которые можно условно назвать супплетивными (т. е. произведенные от других корней или основ): Шура от Александр/Александра, Нюра от Анна, Ицо, Ицко, Ицка от Христо, Цеца от Цветан(к)а, Боб от Роберт, Дик от Ричард, Хонза (чеш.) от Ян, Пепи от Йозеф и от того же имени нем. Юпп, Зепп, а также нем. Ганс от Иоганн и т.д. Виктор Владимирович Виноградов писал: «Перевод кратких имен не составляет труда, просто переводчик должен знать, что, к примеру, Франсиско и Пако – одно и то же имя». Но помимо этого переводчик в тексте должен уметь передать своему читателю это знание.

Транскрипции на общем основании поддаются и топонимы, но с некоторыми оговорками: с одной стороны, географические названия, действительно, передаются с учетом их национальной фонетической формы (Glasgow – Глазго, болг. Глазгоу) или с элементами перевода (Great Britian – Великобритания, Cape of Good Hope – мыс Доброй надежды, болг. нос Добра надежда), а с другой, – в каждом языке имеется набор традиционных топонимов – наименований более широко известных географических объектов. Примером такого традиционного топонима является наименование реки, известной древним как Istros (Истр); в болг. и серб. это Дунав, рус. Дунай, нем. Donau, рум. Donărea, чеш. и словенск. Dunaj, словацк. Donava, венгер. Duna, фр. и англ. Danube, тур. Tuna. Это географический объект, который, не являясь чьей-то определенной национальной собственностью, не имеет и собственного «национального» наименования. Однако соображения «собственничества» большой роли и не играют, и традиционные имена наблюдаются в разных языках независимо от того, где находится референт, лишь бы он был достаточно «значительным». Так, немецкая Wien имеет свои эквиваленты на всех языках мира: рус. Вена, укр. Відень, болг. Виена, фр. Vienne, англ. Vienna, серб. Беч и т.д. С точки зрения перевода важно знать, что эти названия нужно не транскрибировать, а уметь найти в имеющихся географических справочниках.

Некоторое затруднение для переводчика представляют так называемые микротопонимы: имена-названия природного или созданного человеком физико-географического объекта, имеющего узкую сферу употребления. Наиболее часто ставят переводчика в тупик названия улиц, площадей, кварталов и другие детали населенных пунктов, по отношению к которым чаще применяется перевод. Но и здесь нельзя сбрасывать со счетов традицию: во многих языках утвердился Собор Парижской богоматери (наряду с Нотрдам де Пари), однако Унтер-ден-Линден сохраняет свой немецкий облик, хотя перевод – Под липами – никого бы не затруднил. Так что в области микротопонимов остается в силе правило: прежде чем транскрибировать или переводить – проверить, нет ли в языке перевода готового решения.

Кроме того, следует помнить, что наименования «рукотворных» топонимов, меняются во времени. Переводчика это обязывает «докапываться» до выявления каждого из встречаемых в тексте географических названий, увязывая его с эпохой. Несоблюдение этого правила может легко привести к анахронизмам. Например: «он родился в Петербурге в 1916 году», – но с 1914 года город был переименован в Петроград. Полезно помнить, что страница Болгарии, прежде чем стать Сóфией, называлась в римское время Сердика (по имени фракийского племени сердов), в начале IX века была переименована в Средец болгарами (у византийцев – Триадица). Таким же образом прослеживаются и другие имена: Бизантион (рус. Византий) – Константинополь – Царьград – Стамбул – болг. Истамбул. Любопытно, что если для русских и украинцев Царьград – это древнее название, то для болгар и в XX веке Цариград являлся синонимом Истамбула.

Говоря об изменениях топонимов, хочется отметить и стилистический вариант названия Петербурга – Питер (как разговорное сокращение, или с оттенком разговорно-фамильярного стиля). Питер при переводе не следует переделывать ни на Петербург, ни на Ленинград, но, во-первых, нужно дать понять, что речь идет об одном и том же городе, и, во-вторых, желательно намекнуть на экспрессивность имени.

Разобрав проблемы транскрипции, следует решить вопрос: что нужно транскрибировать, а что и как переводить?

Ответ зависит:

1) от самого имени,

2) от его соотнесенности с предметом,

3) от контекста.

В теории перевода имена собственные классифицируют следующим образом:

1) преимущественно называющие, как правило семантически пустые;

2) преимущественно обозначающие, в которых преобладает внутренняя форма и эмоционально-оценочное значение;

3) тяготеющие к одной из первых двух групп в зависимости отконтекста;

4) совмещающие качества первых двух групп, т. е. порождающие каламбуры.

Единицы первой группы «в чистом виде» транскрибируются. Единицы второй группы обладают некоторым смысловым содержанием, оно дает возможность их перевода, хотя среди них есть и такие, которые, несмотря на вполне ясную семантику, транскрибируются. Это названия периодических изданий – журналов, газет: «Юманите», «Таймс», «Ноей цайт», «Женьмин жибао». Эта группа удобна тем, что в принципе не имеет исключений – принятая во всем мире традиция. Но и эта ситуация не бесспорна, ведь удача в сохранении колорита не застраховывает от потери некоторой доли смыслового содержания, так как название печатного органа, не случайно, оно содержит основную информацию о его идеологической направленности, тематике и другом, небезынтересном читателю (вспомним, название «Правда»). Традиция играет роль и при переводе, например, названий популярных опер, вошедших в сокровищницы национальных культур многих народов. Они получают в соответствующем языке свое, закрепившееся в определенной форме, заглавие (даже не всегда соответствующее оригинальному, а иногда и просто плохо переведенное). Но для переводчика важно в первую очередь, что оно есть, что, допустим, «Виндзорские проказницы» или «Веселите виндзорки» – перевод шекспировской пьесы «The Merry Wives of Windsor» (буквально «Веселые жены из Виндзора»). «Чио-Чио-сан» Пуччини известна как «Мадам Бътърфлай» (осмысление японского имени), оперетта «Сильва» известна как «Царицата на чардаша» и т.д. Это только некоторые из наиболее известных, популярных опер, а переводчик и следом за ним редактор должен уметь найти и менее популярные, и сотни оперетт и множество других музыкальных произведений. А менять название на более правильное довольно рискованно: слишком прочно оно врастает в сознание публики, и новое будет, вероятнее всего, принято как название нового произведения. То же касается и литературных произведений. Например, новый болгарский перевод «Горя от ума» (1982), вышедший под названием «Горко на умния» (буквально «Горе умному») многие сочли другим произведением, тем более, что первый перевод (1944) озаглавлен «От ума си тегли», фразой, ставшей крылатой. Из примера с операми видно, что переводы одного и того же произведения у разных народов носят иногда неодинаковые названия; бывает даже, что переводчик по тем или иным причинам когда-то сам сочинил заглавие, вместо того, чтобы переводить. Памятник средневековой арабской литературы «Тысяча и одна ночь» известен под этим названием во многих странах, но его английское название – «Аравийские ночи» («Arabian Nights»).

Говоря об именах третьей и четвертой группы, мы отмечаем, что их перевод, замена, транскрипция, т. е. прием передачи, зависит от контекста: потенциально говорящие имена по велению автора обретают голос, что подводит нас вплотную к вопросу о говорящих именах.

Дарование именам собственного голоса можно считать излюбленным приемом многих художников слова, об этом существует огромная лингвистическая литература. Бывает, что намерения автора в отношении говорящих имен совершенно ясно, однако большей частью переводчику приходится собирать такие сведения для принятия решения о переводе, чтобы он не оказался большим из двух зол. Так, если желателен «перевод» фамилии дьячка Вонмигласова из рассказа А. П. Чехова «Хирургия», то его партнер, фельдшер Курятин, никак не связан со своей фамилией – ни характером, ни внешностью, ни поведением. А вот пример перевода на болгарский язык начала поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Напомним: «Семь временнообязанных Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева Пустопорожней волости, из смежных деревень – Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова, Неурожайка тож…». Перевод: «Седмина полукрепостни от Стегната губерния, от Страдала околия, от Пустопразна община, от близките села: Закръпково, Окъсанко, Босяково, Треперково, Горелово, Гладничево, и още Недород…».

В общем же можно отметить, что говорящие на многих языках имена переносятся в текст перевода с учетом принятой в языке перевода формы: англ. Juno и Apollo должны превратиться в Юнону (вм. Джуно) и Аполлона, а рус. / укр. Москва в англ. Moscow. Одноязычные имена (Плюшкин, Держиморда, Обломов) не позволяют дать однозначный ответ и каждый раз требуют от переводчика (и редактора) творческого и вдумчивого подхода.

2.

Реалия (особая категория средств выражения) – слова и словосочетания, называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и / или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются переводу «на общем основании», требуя особого подхода.

Реалии бывают: географические, этнографические (быт, труд, искусство и культура, военные), общественно-политические (органы власти, административно-территориальное деление, этнические объекты, меры и деньги). Таким образом, перевод реалий требует от переводчика знаний не только языка, но и жизни, истории, географии, культуры, государственного и политического строя тех стран, с языка которых делается перевод. Незнание реальной действительности, которая стоит за словами, непонимание реалий часто приводит к грубым ошибкам в переводе.

В ряде переводов романа У. Теккерея «Ярмарка тщеславия» («Vanity Fair») допущены ошибки в передаче некоторых реалий. Так, в одном из разделов взрослый сын священника Бьюта Кроули заходит в гостиную через окно. В оригинале, однако, находим, что он заходил through the parlour window. У Теккерея это означает: French windows – a pair of light doors made of glass in a frame, usually opening out on to a garden or balcony. Еще один пример. В переводе повести А. Кристи «Пятеро поросят» (Донецк, издательство «Донбасс», в 1991 г.) есть такое предложение: «Вони пішли стежкою і опинилися біля будинку – старого, але ще гарного, в грузинському стилі приміщення». Переводчик при работе над произведением не задумался над тем, что в английском местечке, где происходит действие повести, не могло быть старых зданий в грузинском стиле. Речь шла о Georgian style – георгианский стиль, то есть стиль времен правления королей Георгов[1].

При переводе необходимо учитывать, что первый этаж в Великобритании – ground floor, во Франции – rez-de-chassee, а в Соединенных Штатах Америки – first floor.

Выражение He pulled the window up / down, означает Он открыл / закрыл окно // Він відкрив / закрив вікно, поскольку в Соединенных Штатах и Великобритании окна открываются вверх, может вызывать при переводе проблемы двойного характера. С одной стороны, перевод Он поднял / опустил окно // Він підняв / опустив вікно будет непонятным читателю, незнакомому с этой особенностью английских или американских домов. С другой же стороны, вариант перевода Он открыл / закрыл окно // Він відкрив / закрив вікно не всегда подходит, поскольку во-первых, теряется национальный колорит, а, во-вторых, дальше в тексте могут быть сцены, связанные именно с этой конструктивной особенностью окон.

Нельзя переводить возглас во время выступления оратора Hear! Hear! как Слушайте! Слушайте! / Слухайте!, поскольку в оригинале это не призыв ко вниманию, а выражение полного одобрения того, что говорит оратор.

Каждый раз, когда переводчику встречается слово, в значении которого он сомневается, то есть когда ему не понятно, какая реальная действительность стоит за этим словом, он должен выяснить значение этой реалии. Если он не находит ответа в словарях, то необходимо обращаться к справочникам, к специальной литературе, за консультацией специалистов.

Основных трудностей передачи реалий при переводе две:

1) отсутствие в языке перевода соответствия из-за отсутствия у носителей этого языка обозначаемого реалией объекта (референта) (мы уже говорили об этом выше);

2) необходимость, наряду с предметным значением реалии, передать и колорит (коннотацию) – ее национальную и историческую окраску.

Дело значительно осложняется необходимостью учитывать ряд обстоятельств, мешающих дать один ответ на все случаи жизни. Переводчик, учитывая общие теоретические положения и опираясь на владение языками, на фоновые знания, на свой опыт, чутье и картотеку, но, в первую очередь на «контекстуальную обстановку», в каждом отдельном случае выбирает наиболее подходящий, иногда единственно возможный путь. Мы можем рассмотреть лишь возможные решения, извлеченные из обобщенного опыта переводческой практики.

Важным обстоятельством, которое нельзя упускать при выборе приема перевода, является осмысление незнакомой реалии, то есть место реалии в контексте, то, какими средствами переводчик пользуется, чтобы довести до читателя ее семантическое и коннотативное содержание. Остановимся на этом моменте, начав с тех реалий, которые не требуют осмысления.

Без особых средств осмысления реалии встречаем чаще всего тогда, когда автор считает, что они входят в круг общих для читателя и писателя фоновых знаний. Это:

– свои реалии (пирожок для русского, кнедли для чеха);

– интернациональные реалии, знакомые читателю из литературы, печати, культурного общения (сомбреро, гондола, прерия, джинсы, сафари и т.п.);

– региональные реалии для жителей соответственно одного региона (например, названия многих объектов, характерных для быта и культуры народов бывшего СССР: аул, аксакал, кошма, арык, акын, чайхана, харчо, чахохбили);

– кроме того, часто автор рассчитывает на контекстуальное осмысление реалии, т. е. на то, что читатель поймет «по смыслу».

Иногда авторы (особенно исторических произведений) переоценивают фоновые знания своих читателей и тогда смысл теряется. Поэтому вопрос о подаче и осмыслении реалий в тексте весьма важен для переводчика, так как сохранение их в переводе в значительной мере обусловлено местом в подлиннике, то есть, соответственно, осмыслением автором, а также средствами, которые можно привлечь для сохранения реалии на ее месте и в переводе.

Основные средства осмысления реалий:

– графическое выделение реалии в тексте, например курсивом, с помощью кавычек, сохранив оригинальное (латиницей) написание. Это еще не осмысление, но уже способ привлечь внимание к реалии, хотя его бывает не всегда достаточно.

– Развитие содержания реалии в контексте: «Вот мани. – Кунжен протянул мне медный колокольчик» (Шапошникова Л. В. Австралоиды живут в Индии).

– употребление наряду с реалией ее нейтрального синонима или родового понятия в качестве приложения: посетить финскую баню-сауну, юбки-лонджи на школьниках.

– объяснение в самом контексте, краткое или более детальное (в зависимости от смысловой и эмоциональной нагрузки на реалию), выделяется запятыми, тире или скобками, может идти после союза то есть (у Л. Н. Толстого в «Казаках»: «Оленин надевал размоченную обувь, называемую поршнями»; «Красивая голова Марьяны, повязанная красным платком (называемым сорочкой)»; Кондрашов С. Н. «Свидание с Калифорнией» / «Побачення з Каліфорнією»: «Но что же, конкретнее, фривей, этот вещественный и символический образ Лос-Анджелеса? Free way – свободный путь. Свободный от светофоров и других ограничителей скорости» – более высокая смысловая нагрузка реалии требует и более детального объяснения.

Все эти случаи осмысления реалии чрезвычайно благоприятны для переводчика: они позволяют просто идти по стопам автора, воспроизводя шаг за шагом его приемы. Кроме, тех случаев, когда делается перевод на язык, которому принадлежат реалии. Обычно в таком переводе они представляются избыточными и отпадают, как получилось бы при переводе последнего примера на английский язык. Хотя реалии американские и английские могут достаточно сильно различаться и требовать пояснений.

– объяснение в сноске приходится давать, когда контекст не позволяет привести его в непосредственной близости с реалией – в прямой речи, в драматическом произведении – или когда требуется более подробное толкование.

– возможные толкования реалии в комментарии, глоссариях, особых списках и словарях в конце книги (части, главы) обычно затрудняют читателя, отрывая от повествования, в последнее время таких толкований становится все меньше.

Приемы передачи реалий, обобщая, как мы уже говорили, можно также свести к двум:

– транскрипция;

– перевод;

Транслитерация реалии весьма ограничена: обычно она употребляется лишь по традиции, при ошибочном прочтении соответствующего слова и в связи с традиционными правилами передачи некоторых букв. Например, название боевого топорика североамериканских индейцев tomahawk, вместо правильного с точки зрения английской фонетики (но мы не знаем оригинального индейского произношения) томахок в русской транслитерации приобрело форму томагавк (характерная замена латинского h рус. г); такую же транслитерацию получают и названия современных американских ракет. Транслитерацией принято передавать и название индейской однодеревки, а ныне спортивной лодки canoe рус. каноэ вместо кану.

Основной принцип транскрипции – передача графическими средствами (буквами) языка перевода фонетического облика слова при максимальной звуковой близости к оригиналу. При отсутствии букв, точно передающих подлинные (в границах возможного) звуки слова, используются ближайшие по своей фонетической окраске. Так русское ы, не имеющее аналога в болгарской азбуке (и фонетике), передают при помощи и, а иногда и ъ; и наоборот – для транскрипции болгарского ъ обычно пользуются русским ы, но бывает, что (в безударных слогах) удачнее, ближе к оригинальному звучанию а.

Перевод (и замена) реалии как прием передачи ее на язык перевода применяют обычно в тех случаях, когда транскрипция по тем или иным причинам невозможна или нежелательна.

Наиболее употребляемые приемы перевода реалий:

1. Введение неологизма:

а) кальки – заимствования путем буквального перевода (обычно по частям) слова или оборота, максимально сохраняя семантику, не всегда сохраняет колорит. Классический пример – калька с английского skyscraper рус. небоскреб (в отличие от высотное здание, калька сохраняет западный колорит); lend-lease передается болгарской калькой заем-наем, а по-русски транскрибируется – ленд-лиз;

б) полукальки – новые слова или словосочетания, состоящие частью из своего собственного материала, а частью из материала иноязычного слова: декабрист англичане передают полукалькой Desembrist – декабрист;

в) освоение – придание реалии на основе иноязычного материала обличия родного слова: перушка, рубла – в болгарском так звучат русские пирожок и рубль, польский pąnczek – в русском пончик, в болгарском поничка;

г) семантический неологизм – новое слово или словосочетание, «сочиненное» переводчиком и позволяющее передать смысловое содержание реалии, в отличие от кальки не имеет этимологической связи с оригинальным словом: болг. снегоходки и рус. снегоступы перевод англ. snow-shoes, в них не фигурируют shoes (обувь) оригинала, переведенные существительными от глаголов ходить и ступать.

2. Замена реалии реалией языка перевода.

Такой прием используется скорее не как правило, а как исключение, поскольку приводит к недопустимой «подстановке» колорита первообраза своим колоритом, к превращению болгарского шопа в донского казака. Однако, в некоторых случаях парадоксальным образом наиболее близкими аналогами чужой для языка перевода реалии оказывается реалия, часто интернациональная, но понятная читателю и в той или иной мере лишенная колорита, а потому предпочитаемая. Вот англ. bell-boy – принятый перевод «коридорный, посыльный» не удовлетворяет, поскольку зачастую это именно мальчик и ближайшим соответствием было бы мальчик на побегушках, но тоже не совсем удачно и экспрессивность ненужная и налет устарелости. В советское время переводили бой, в болгарском укрепилось слово пиколо – мальчик, слуга в гостинице, ресторане, исполняющий мелкие поручения, что полностью совпадает с исходной реалией.

3. Приблизительный перевод реалий.

Используется чаще других приемов. Обычно этим путем удается, хотя зачастую и не очень точно, передать предметное содержание реалии, но колорит почти всегда теряется, так как коннотация не передается. Возможны несколько случаев:

а) принцип родовидовой замены – содержание реалии передается единицей с более широким значением; так в переводе предложений: Я же предпочитаю сухое вино или боржомиили Попрошу чего-нибудь помягче – нарзану или же лимонаду, переводчики отказались от транскрипции и заменили нарзан и боржоми родовым понятием минеральная вода – в данном контексте разница мало чувствительна;

б) функциональный аналог – сложное понятие: элемент конечного высказывания, вызывающий сходную реакцию у читателя перевода и у читателя оригинала. Петя и Ваня играли в шашки, название этой игры ничего не скажет болгарскому читателю, можно заменить Петя и Ваня играеха на дама, где дама на шашки не похожа, но тоже играется на доске;

в) описание, объяснение, толкование используют, когда нет иного пути: понятие, которое не передаётся транскрипцией, приходится передавать описательно. Например, армяк – одежда из грубой шерсти, кулебяка – кушанье из теста с начинкой. По существу это не просто перевод, но именно толкование значения реалии.

4. Контекстуальный перевод.

Обычно противопоставляют словарному, при этом характерно отсутствие в тексте перевода каких бы то ни было соответствий самого переводимого слова (нулевой перевод) – его содержание передается при помощи трансформированного соответствующим образом контекста. Фразу: Сколько стоит путевка на советский курорт? можно перевести, опустив ключевое слово: How much are accommodations at Soviet health resorts?

Выбор приема перевода зависит от нескольких предпосылок:

- от характера текста (в научном тексте реалия – это термин, и переводится она как термин; в публицистике реалии чаще транскрибируют; в художественном тексте очень много зависит от жанра и от целевого назначения текста: в детском тексте транскрипция не желательна, реалию лучше вводить с пояснением; в приключенческом произведении, напротив, реалия воспринимается как элемент экзотики, но опять же это не должно стать самоцелью; в драматическом произведении, в отличие от романа или рассказа, пояснение в сноске невозможно и т. д.);

- от значимости реалии в контексте (степень ее смысловой нагрузки, значение ее колорита, в зависимости от того, сосредоточено ли на ней внимание читателя);

- от характера самой реалии, ее места в лексических системах ЯО и ЯП (знакомость реалии – своя, интернациональная, региональная, чужая; ее стилистическая яркость; традиция в переводе);

- от самих языков язык оригинала и язык перевода – их словообразовательных возможностей, литературной и языковой традиции;

- от читателей перевода (по сравнению с читателями подлинника): учитываются факторы, характеризующие «среднего носителя» языка перевода по сравнению с аналогичными факторами, свойственными носителю языка оригинала.

С понятием «реалия» связано понятие «колорит».

Колорит – это та окрашенность слова, которую оно приобретает благодаря принадлежности его референта – обозначаемого им объекта – к данному народу, определенной стране или местности, конкретной исторической эпохе, благодаря характерности референта для всего перечисленного. Национальная (местная) и историческая (временная) окрашенность реалии является дополнительным, добавочным к основному, смысловому значению. А. С. Пушкин вводит в текст «Бахчисарайского фонтана» реалии евнух, гарем, гяур, чубук, шербет; их специфическая окрашенность наряду с характерными собственными именами создает «восточный колорит» поэмы. Согласно словарям, шербет – это «восточный фруктовый прохладительный напиток»; от любых других прохладительных напитков, скажем, лимонада, шербет отличается своей региональной принадлежностью, обозначенной в толковании эпитетом «восточный», – будем считать его показателем колорита. Слово это, судя только по его семантическому значению – нейтральное по стилю (не разговорное, не жаргонное и т. д.), превращается в реалию благодаря связи с данным регионом. Но представим себе, что слово это попало на глаза сезонному работнику-турку, проживающему на Западе. Наряду с материальным содержанием – напиток, вкусный, освежающий, - своим колоритом шербет вызовет у него еще множество ассоциаций, связанных с родиной, личных воспоминаний и переживаний, различных в зависимости от читателя и обстоятельств, при которых происходит чтение.

Колорит является частью коннотативного значения реалии, в этом аспекте уместно будет сопоставить реалии с так называемой коннотативной лексикой – словами, лишенными специфической национальной и/или исторической окраски. В лекции № 2 мы уже упоминали слова такого рода (см.: калина, черёмуха, омела и др.). Эти слова нельзя причислять к реалиям хотя бы уже из-за широкого арсенала распространения их референтов, отсутствия связи с определенным народом или страной. Однако ассоциации, связанные у русского человека с черемухой (разгар весны), у украинца с калиной (уголок родной земли), одно упоминание о которых заставляет учащенно биться сердце, связывают их коннотативно с реалиями, не превращая, однако, в реалии. Сказанное касается также березы (у русских), кизила, дикой герани (здравец), явора (у болгар), сакуры (у японцев), ковыля (у некоторых в прошлом степных народов) и т. п. И другой пример: липа – слово у двух славянских народов – русского и чешского – связано с прямо противоположными образами: у чехов с образом сильного и цветущего чешского народа, а у русских ассоциация может быть – подделка, фальшивка. Такая специфическая особенность коннотативной лексики вызывает затруднения при переводе. Так, затруднения возникли при переводе известного фильма, произведшего в свое время фурор, «Летят журавли» на французский язык. Так как в разговорном французском grue (журавль) употребляется в значении «дура», а также «женщина легкого поведения», журавлей пришлось заменить аистами.

3.

Фразеологические сочетания являются подвижным семантическим комплексом, компоненты которого сохраняют своё основное значение, но вступают в сочетание лишь с определенными словами: играть роль – иметь значение. Нельзя произвольно изменить устоявшееся в языке сочетание, например: играть значение – иметь роль.

Вместе с тем фразеологическое сочетание не является застывшим комплексом и в некоторых случаях допускает синонимическую постановку или замену: обратить внимание – направить внимание.

Кроме того, надо иметь в виду, что каждый язык обладает своими внутренними законами сочетаемости слов, вследствие чего составные элементы фразеологических сочетаний не всегда являются аналогичными в языке оригинала и языке перевода.

Фразеологическое единство в отличие от сочетания представляет собой неподвижный синтаксический комплекс.

Общее значение единства (так же, как и фразеологического сочетания) мотивировано значением входящих в его состав слов, но оно не допускает ни подстановок, ни замен: To show one’s teeth – огрызнуться / огризнутися; To hit the mark – попасть в цель / влучити у ціль.

Словарь, как правило, приводит значение фразеологического единства. Отыскивать его нужно по главному слову, несущему основную семантическую нагрузку, например: He can hardly make both ends meet. Смысл этого выражения отыскивается по слову end: Он с трудом сводит концы с концами.

В некоторых случаях словарь не даёт значения единства, тогда его следует перевести дословно по составляющим словам, а затем подобрать русский аналог, например: She generally makes a mountain out of a molehill.Дословный перевод: Она обычно делает гору из кротовины. Аналоги: Она обычно сильно преувеличивает. Она обычно делает из мухи слона.

Отыскивание значения фразеологического единства в словаре производится по слову, несущему во фразеологической группе основную семантическую нагрузку. Если словарь не даёт значения всего единства в целом, то установить его смысл можно, находя в словаре значение каждого слова в отдельности, так как общий смысл фразеологического единства всегда мотивирован значением его компонентов.

Фразеологическое сращение (идиома) представляет собой давно сложившийся в языке, обычно эмоционально окрашенный, застывший оборот в речи. Основной особенностью фразеологических сращен