КАМЮ АЛЬБЕР (1913-1960)

Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить,— значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все

остальное — имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями — второстепенно. <...>

Предметом моего эссе является как раз эта связь между абсурдом и самоубийством, выяснение того, в какой мере самоубийство есть исход абсурда. В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным. В таком случае вера в абсурдность существования должна быть руководством к действию. Правомерен вопрос, поставленный ясно и без ложного пафоса: не следует ли за подобным заключением быстрейший выход из этого смутного состояния? Разумеется, речь, идет о людях, способных жить в согласии с собой.

Уклонение от смерти — третья тема моего эссе — это надежда. Надежда на жизнь иную, которую требуется «заслужить», либо уловки тех, кто живет не для самой жизни, а ради какой-нибудь великой идеи, превосходящей и возвышающей жизнь, наделяющей ее смыслом и предающей ее. <...>

Чувство абсурдности поджидает нас на каждом углу. Это чувство неуловимо в своей скорбной наготе, в тусклом свете своей атмосферы. Заслуживает внимания сама эта неуловимость. <...>

Быть может, нам удастся раскрыть неуловимое чувство абсурдности в различных, но все же родственных мирах умопостижения, искусства жизни и искусства, как такового. Мы начинаем с атмосферы абсурда. Конечной же целью является постижение вселенной абсурда и той установки сознания, которая высвечивает в мире этот неумолимый лик. <...>

О смерти все уже сказано, и приличия требуют сохранять здесь патетический тон. Но что удивительно: все живут так, словно «ничего не знают». Дело в том, что у нас нет опыта смерти. Испытанным, в полном смысле слова, является лишь то, что пережито, осознано. У нас есть опыт смерти других, но это всего лишь суррогат, он поверхностен и не слишком нас убеждает. Меланхолические условности неубедительны. Ужасает математика происходящего. Время страшит нас своей доказательностью, неумолимостью своих расчетов. На все прекрасные рассуждения о душе мы получали от него убедительные доказательства противоположного. В неподвижном теле, которое не отзывается даже на пощечину, души нет. Элементарность и опреденность происходящего составляют содержание абсурдного чувства. В мертвенном свете рока становится очевидной бесполезность любых усилий. Перед лицом кровавой математики, задающей условия нашего существования, никакая.мораль, никакие старания не оправданы a priori.

Обо всем этом уже не раз говорилось. Я ограничусь самой простой

классификацией и укажу лишь на темы, которые само собой разумеются. Они проходят сквозь разговоры. Нет нужды изобретать что-либо заново. Но необходимо удостовериться в их очевидности, чтобы суметь поставить основополагающий вопрос. Повторю еще раз, меня интересуют не столько проявления абсурда, сколько следствия. Если мы удостоверились в фактах, то какими должны быть следствия, куда нам идти? Добровольно умереть или же, несмотря ни на что, надеяться? <...>

В стремлении понять реальность разум удовлетворен лишь в том случае, когда ему удается свести ее к мышлению. Если бы человек мог признать, что и вселенная способна любить его и страдать, он бы смирился. Если бы мышление открыло в изменчивых контурах феноменов вечные отношения, к которым сводились бы сами феномены, а сами отношения резюмировались каким-то единственным принципом, то миф о блаженстве показался бы жалкой подделкой. Ностальгия по Единому, стремление к Абсолюту выражают сущность человеческой драмы. Но из фактического присутствия этой ностальгии еще не следует, что жажда будет утолена. Стоит нам перебраться через пропасть, отделяющую желание от цели, и утверждать вместе с Парменидом реальность Единого (каким бы оно ни было), как мы впадаем в нелепые противоречия. Разум утверждает всеединство, но этим утверждением доказывает существование различия и многообразия, которые пытался преодолеть. <...>

По-своему интеллект также говорит мне об абсурдности мира. Его оппонент, каковым является слепой разум, может сколько угодно претендовать на полную ясность — я жду доказательств и был бы рад получить их. Но, несмотря на вековечные претензии, несмотря на такое множество людей, красноречивых и готовых убедить меня в чем угодно, я знаю, что все доказательства ложны. Для меня нет счастья, если я о нем не знаю. Этот универсальный разум, практический или моральный, этот детерминизм, эти всеобъясняющие категории — тут есть над чем посмеяться честному человеку. Все это не имеет ничего общего с умом, отрицает его глубочайшую суть, состоящую в том, что он порабощен миром. Судьба человека отныне обретает смысл в этой непостижимой и ограниченной вселенной. Над ним возвышается, его окружает иррациональное — и так до конца его дней. Но когда к нему возвращается ясность видения, чувство абсурда высвечивается и уточняется.

Я говорил, что мир абсурден, но это сказано чересчур поспешно. Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать. Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души. Абсурд

равно зависит и от человека, и от мира. Пока он — единственная связь между ними. Абсурд скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть. Это все, что я могу различить в той безмерной вселенной, где мне выпал жребий жить. <...>

С точки зрения интеллекта я могу сказать, что абсурд не в человеке (если подобная метафора вообще имеет смысл) и не в мире, но в их совместном присутствии. Пока это единственная связь между ними. Если держаться очевидного, то я знаю, чего хочет человек, знаю, что ему предлагает мир, а теперь еще могу сказать, что их объединяет. Нет нужды вести дальнейшие раскопки. Тому, кто ищет, достаточно одной-единствен-ной достоверности. Дело за тем, чтобы вывести из нее все следствия.

Непосредственное следствие есть одновременно и правило метода. Появление этой своеобразной триады не представляет собой неожиданного открытия Америки. Но у нее то общее с данными опыта, что она одновременно бесконечно проста и бесконечно сложна. Первой в этом отношении характеристикой является неделимость: уничтожить один из терминов триады — значит уничтожить всю ее целиком. Помимо человеческого ума нет абсурда. Следовательно, вместе со смертью исчезает и абсурд, как и все остальное. Но абсурда нет и вне мира. На основании данного элементарного критерия я могу считать понятие абсурда существенно важным и полагать его в качестве первой истины. Так возникает первое правило вышеупомянутого метода: если я считаю нечто истинным, я должен его сохранить. Если я намерен решить какую-то проблему, то мое решение не должно уничтожать одну из ее сторон. Абсурд для меня единственная данность. Проблема в том, как выйти из него, а также в том, выводится ли с необходимостью из абсурда самоубийство. Первым, и по сути дела единственным, условием моего исследования является сохранение того, что меня уничтожает, последовательное соблюдение всего того, что я считаю сущностью абсурда. Я определил бы ее как противостояние и непрерывную борьбу. <...>

Еще раз заметим, что предпринятое в данном эссе рассуждение совершенно чуждо наиболее распространенной в наш просвещенный век установке духа: той, что опирается на принцип всеобщей разумности и нацелена на объяснение мира. Нетрудно объяснять мир, если заранее известно, что он объясним. Эта установка сам по себе законна, но не представляет интереса для нашего рассуждения. Мы рассматриваем логику сознания, исходящего из философии, полагающей мир бессмысленным, но в конце концов обнаруживающего в мире и смысл, и основание. Пафоса больше в том случае, когда мы имеем дело с религиозным подходом: это видно хотя

бы по значимости для последнего темы иррационального. Но самым парадоксальным и знаменательным является подход, который придает разумные основания миру, вначале считавшемуся лишенным руководящего принципа. <...>

Итак, я вывожу из абсурда три следствия, каковыми являются мой бунт, моя свобода и моя страсть. Одной лишь игрой сознания я превращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, и отвергаю самоубийство. Конечно, я понимаю, каким будет глухой отзвук этого решения на протяжении всех последующих дней моей жизни. Но мне остается сказать лишь одно: это неизбежно.

«Миф о Сизифе. Эссе об абсурде». // Сумерки богов. М., 1989. М. 223, 225, 226, 228, 231-233, 235-236, 242-243, 251, 267.

БУНГЕ МАРИО (р. 1919)

СПЕКТР КАТЕГОРИЙ ДЕТЕРМИНАЦИИ

Для того чтобы охарактеризовать причинную детерминацию как можно точнее, необходимо указать ее место в общем детерминизме. Причинность в том виде, как она понимается здесь, есть лишь одна из категорий среди ряда категорий детерминации. Несомненно, неполным перечнем таких категорий, появившихся в онтологии современной науки, является следующий.

Количественная самодетерминация: детерминация последующего предшествующим. Примеры: а) последовательные положения свободно движущегося макроскопического тела однозначно определены его положением и скоростью в любой заданный момент времени; б) самопроизвольные изменения изолированной термодинамической системы являются процессами, сопровождающимися повышением энтропии системы. Количественная детерминация — это категория детерминации, доминирующая в непрерывном развертывании состояний, которые отличаются одно от другого только в количественном отношении; в некоторых случаях, особенно в термодинамике, может быть показано, что количественная самодетерминация возникает из процессов, характеризующихся другими категориями детерминации, в том числе и причинностью.

Причинная детерминация, или причинение: детерминация действия посредством действующей (внешней) причины. Примеры: а) если пуля попала в окно, стекло разбивается; б) если электродвижущая сила приложена

к концам куска металла, в металле возникает электрический ток в соответствии с законом Ома Категория причинности особенно заметна, когда главные изменения производятся внешними факторами.

Взаимодействие (взаимная причинность, или функциональная взаимозависимость): детерминация следствия взаимным действием. Примеры: а) орбиты компонентов двойной звезды детерминированы их гравитационным взаимодействием; б) функционирование каждой железы в человеческом теле зависит от функционирования остальных желез.

Механическая детерминация последующего предшествующим, обычно с прибавлением действующих причин и взаимных действий. Примеры: а) силы видоизменяют состояние движения тел (но движение может существовать до приложения сил); б) направление течения в жидкости детерминируется предыдущим состоянием жидкости, внешними силами, воздействующими на нее, трением (вязкостью) и разностью внутренних давлений.

Статистическая детерминация конечного результата объединенным действием независимых или почти независимых сущностей. Примеры: а) в игре в кости общая чистота случая «выпадания двух очков подряд» составляет 1:36; б) около половины новорожденных детей составляют девочки. Как и в случае других категорий детерминации, статистическая детерминация может возникнуть из процессов на более глубоких уровнях, в которые по-прежнему включены другие категории детерминации.

Структурная (или халистская) детерминация частей целым. Примеры: а) поведение индивида (молекулы в жидкости, личности в социальной группе) детерминируется общей структурой коллектива, к которому он принадлежит; б) функционирование органа частично детерминируется потребностями целого организма. Но, конечно, целое, отнюдь не предшествуя своим частям, в свою очередь детерминируется ими.

Телеологическая детерминация средств целями или задачами. Примеры:

а) птицы строят свои гнезда «для того, чтобы» охранять своих птенцов;

б) стандартизация принята в промышленности для того, чтобы снизить
стоимость производства Излишне говорить, что целенаправленные струк
туры, функции и поведение не обязательно кем-то заранее планируются.

Диалектическая детерминация (или качественная самодетерминация) всего процесса внутренней «борьбой» и последующим конечным синтезом его существенных противоположных компонентов. Примеры: а) изменения состояния вещества в объеме происходят посредством взаимодействия и установления господства одной из двух противоположных тенденций — тепловых колебаний и молекулярного притяжения; б) противоположные

экономические интересы социальных групп детерминируют изменения в самой социальной структуре таких групп. В противоположность количественной самодетерминации внутренняя диалектика включает качественные изменения. И само собой разумеется, что диалектические противоречия не имеют ничего общего с логическим противоречием.

Дальнейшие типы детерминации, конечно, будут обнаружены в результате более глубокого анализа. Во всяком случае, причинная детерминация оказывается одним из видов среди многих видов детерминации, одним из типов закономерного производства (или номогенезиса). Следовательно, причинный детерминизм, или причинность, которая занимает место между двумя крайностями фортюитизма и фатализма, является лишь одной разновидностью детерминизма; вместе с другими типами детерминизма причинность в итоге составляет общий детерминизм.