ЛАВРОВ – СОЗДАТЕЛЬ ФИЛОСОФИИ НАРОДНИЧЕСТВА

Следует заметить, что многие часто увлекаются новыми философскими концепциями, считая, что они лучше и «новее». Но в философии понятие настоящего, прошлого и бу­дущего смещено. Да, есть философские концепции «философствую­щих интеллиген­тов», которые имеют исторически преходящий характер, они актуальны только «здесь-и-сейчас»; но есть кон­цепции Философов, которые вне времени определяют суть фило­софии, являются по­стоянным источником философских откровений, они не только все­гда «новы», но и глядят в будущее, - таковы для европейской традиции философство­вания: Сократ, Платон, Аристотель, Декарт и Кант – это «Классические Философы». Есть также в философ­ской истории еще и среднее между «философствующими интеллигентами» и «Классиче­скими Философами» - это «Исторические Философы», которые погружены в реальное историческое время, но их прозрения часто опережают время и задают траек­тории фи­лософствования достаточно большого исторического пе­риода. Иногда они становятся в традиции философской мысли «Классическим Философами». Философемы «Исто­рических Фи­лософов», периодически всплывают в истории мысли, но их часто приходится очищать от напластований того исторического времени, в котором они творили. Таков П. Л. Лавров, который является «Историче­скими Философами», имеющими тен­денцию стать «Классическим Философом».

Петр Лаврович Лавров – «Сократ» русской философии. Он первый серьезный и само­бытный русский философ, предыдущие же русские философы были либо шеллингиан­цами, либо гегельянцами, либо философами «между делом». Его фи­лосо­фия совер­шенно неверно понимается, как и неверно понимается его место в рус­ской философии. Как правильно подчеркивал один из немного­численных исследовате­лей творчества П.Л. Лаврова В. Богатов: «.. в исследованиях о Лаврове мы на каждом шагу сталкива­емся с субъективизмом и произволом авторов» (Богатов В.В. Философия П.Л. Лаврова. М., 1972. С.6).

Первой попыткой изменить ситуацию в отношении оценки роли философии П.Л. Лав­рова был вы­пуск соб­раний сочинений П.Л. Лаврова (в отдельных выпусках небольшого формата) в 1918 году, кото­рый так и не был завершен; сборника статей «Вперед!» в 1920 году и «П.Л. Лавров» в 1922 году. Представляет большой интерес именно последний сборник. Для характери­стики направления и уровня этого сборника достаточно перечислить его авторов: Н.И. Ка­реев, П. Сорокин, Г. Шпет, Д. Овсянико-Куликовский, П. Кропоткин, А. Гизетти и т.д. Авторы этого сборника ставили задачей сделать этот сбор­ник статей введением в изучение творчества Лаврова, ибо, по их мне­нию, вряд ли «…есть надобность доказывать, что Лавров более чем кто-либо из русских пи­са­телей принадлежит к числу тех, которых давно уже пора изучать самым тщательным и внима­тельным обра­зом. В истории нашей общественности Лавров явля­ется как бы уз­ловой станцией, от которой идет целый ряд веток и линий чуть ли не по всему необъятному полю на­шего духовного развития» («П.Л. Лавров» Сб. ст. Пг.,1922, С. II). Была попытка выпустить собра­ние сочинений Лаврова в 8-ми томах в 1934 году, кото­рое тоже было не закончено. Был выпу­щен двухтомник сочинений Лаврова в 1965 году, который не вызвал интереса, ибо в то время все отечественные философы были увлечены сциентистски ориентированной философией. К сожалению, до сих пор не удается переломить си­туацию и в отношении совершенно ошибочной интерпрета­ции русской философии второй половины XIX века, в которой философская антропология П.Л. Лаврова занимает центральное место. В новых учебниках по­следних лет философская антропология П.Л. Лаврова вообще не рассматривается или же ей уделяется максимум одна - две страницы.

Большинство относят Лаврова к народникам, что, с одной стороны, верно, но, с дру­гой ошибочно, ибо масштаб мысли П. Лаврова не может быть уложен в русло одной лишь политической концепции народничества. Здесь уме­стно вспомнить исследователя русской культуры, американского историка Алана Ким­бэлла, который правильно счи­тал, что философия Лаврова имеет мало общего с тра­ди­ционным учением народниче­ства. П.Лавров в такой же степени народник, как и народниками были почти все Фило­софы. Его можно считать создателем народнической философии - Философии с большой буквы.

Автор самой толковой работы по истории русской философии В.В. Зеньковский пи­сал, что Лав­рову «…очень не по­везло на русской почве. Высылка в Вологду, бегство его за границу, где он скоро стал во главе революционного издательства, членство в «Интернацио­нале», - все это долго де­лало самое имя его в Рос­сии запретным» (Зеньковский В.В. Ис­тория русской философии. Т.1,ч.2. С.155). К слову сказать, Зень­ковский в силу своих клерикальных взглядов так оценивает Петра Лав­ровича: «Его (Лаврова – С.Г.) можно сблизить с Г. Спенсером, с В. Вундтом по ши­роте син­теза и ос­нователь­ности его по­знаний, - но в его «полупозитивизме» очень оп­ределенно выступает и его философский дар, стесненный, но не подавленный поклонением науке» (там же т.1,ч.2; С.156). По­нятно, что отцу Василию Зеньковскому, как богослову и ир­рационально мыслящему фи­лософу, ближе околонаучная «бравада» Белинского и «бывшего семинариста» Чер­нышевского, которая похожа на религиозную проповедь, а не на серьезную фило­соф­скую рефлексию, коей отличался П. Лавров.

Большевики безуспешно старались после революции сделать из него революционный «сим­вол», но в 30-х годах полностью убедились, что этот уникальный рус­ский мыслитель для этой роли не подходит и не «вкладыва­ется» в «прокрустово ложе» их идеологии, а потому, на­шли вполне под­ходящие для этой цели другие «идолы»- Белин­ского, Чернышевского и «иже с ними». В этом они в чем-то схожи со своими «антиподами» - Бердяе­вым и Зеньковским, как это ни странно. Тут сыграл свою роль «неблагодарный ученик» Лаврова – Г. Плеханов, которому Петр Лаврович всячески помогал в эмиграции, буквально спасая его от го­лодной смерти от­крыл дорогу в лите­ратуру. Плеханов же в своей работе «Н.Г. Чернышев­ский» всемерно возвышая этого философа низкого уровня, в такой же степени принижал значе­ние П.Л. Лаврова. Как говорится, «отблагодарил по полной программе». Но тем не ме­нее, в начале этой ра­боты о Чернышев­ском он вынужден признать факт, что в обществен­ном мнении России того времени признание роли и значения П.Л. Лаврова как философа пер­вого плана было неоспоримым, во что он пи­шет: «.. до сих пор, если вы спросите среднего рус­ского «интеллигента» были ли философами Лавров и Владимир Соловьев, вы тотчас услышите: конечно были. А если вы скажете такому «интеллигенту», что Чернышев­ский тоже был фило­соф и притом гораздо более глубокий, не­жели Лавров и Соловьев, то вы приведете его в нема­лое изумление» (Пле­ханов Г.В. Избранные философские произведения. В 5 томах. Том IV. М.,1958 С.289). Меня, как среднего «интеллигента» средних способностей, также приводит та­кое мне­ние в изумление.

Лаврова считают то «позитивистом», то «идеалистом», который «своей эк­лектиче­ской и на­сквозь идеалистической позицией» дискре­дитировал революционно-демократиче­ское движение. Себя же он считал марксистом и «реалистом» (я же думаю, что быть ему просто Петром Лавро­вичем Лавровым - это более чем достаточно). Лавров был близ­ким другом К. Мар­кса и Ф. Эн­гельса, они его называли «наш друг Петр». Но он всегда занимал нейтральную по­зицию в споре между марксистами и народни­ками. Это его объединяло с нашим гением рус­ской социологии М. М. Ковалевским, с которым он также был очень дружен - его приезды в Париж для Лаврова были праздником. Именно бла­годаря М.М. Ковалевскому было издано множество его статей и работ в России (под псевдонимами естественно).

Если стараться определить место П. Лаврова в историко-философском процессе, то я склонен его связывать с неокантианством; неокантианством, которое более при­ближается к неокантиан­ству в марксистской интерпретации данное ближайшим другом Ф. Энгельса Э. Бернштейном (1850-1932) в западноевропейской традиции. Собственно именно так считал, к примеру, Карл Форлендер (1860-1928), ко­торый в своей работе «Кант и Маркс» говорит о том, что Лавров близок к неокантианству. Переход неортодоксальных марксистов к неокантианству - это зако­номерное и естественное движение западноевропейского марксизма, которое потом привело эту традицию к не­омарксизму второй половины XX века – самого влиятельного направления в западноевропейской философии. Сам Лавров именно таковым «неокантианцем» себя и считал. Когда он узнал, что осуществляется перевод Вл. Соловьевым работы известного неокантианца Ф.А. Ланге «История материализма и кри­тика его значения в настоящем» (1865, рус. пер. 1899), с работ которого (и работ О. Либмана) начался из­вестный «поворот к Канту», он с чувством удовлетворения за­метил что, на­конец-то, перевод этой книги быдет сделан, замечая при этом, что идеи, ко­торые развивал Ф.А. Ланге в этой книге в 1865 году, он развивал в это же время, и даже раньше Ф.А. Ланге.

Многие, с достаточным на то основанием, считают его не только первым русским са­мобытным философом, но и первым русским социологом, основа­те­лем субъективной «русской» социологической школы. Я же в абсо­лют­ном со­гласии с вы­дающимся рус­ским социологом Н.И. Кареевым считаю его культуро­логом, - пер­вым русским культу­рологом и первой величиной в рус­ской философии по таланту, разделяя это первое ме­сто только с Вл. Соловьевым.

В отношении этого мнения о «ранге» П. Л. Лаврова, хочу привести высказывание од­ного из ав­торов сборника «П. Л. Лавров», выпущенного в 1922 году, А.А. Гизетти (1888-1938), умершего в сталинских лагерях под г. Куйбышевым (ныне Самарой): «.. Лавров в основных трудах своих выступает перед нами, как мыс­литель не менее само­стоя­тельный, своеобразный и, пожалуй, даже более систематиче­ский, чем Вл. Соловьев. Влияние Лаврова именно как фи­лософа на последующую ис­торию русской мысли тоже, по­жалуй, не менее зна­чительно, чем влияние Соловь­ева» (П.Л. Лавров. Сб. ст. Пг., 1922. С.385). Гизетти пишет далее: «Лавров и Соловьев – крупнейшие пред­ставители и, можно ска­зать, почти основатели двух основных течений русской философии - антропологизма позитивного «гуманистического» и антрополо­гизма хри­стианского. Одно течение идет ближайшим обра­зом от западников- социалистов Гер­цена и Белинского, другое от Чаадаева и славянофилов. В Лаврове и Соловьеве оба те­чения впервые становятся строго философскими. «Школы» Лаврова и Соловьева до­ныне относятся друг к другу резко враждебно» (П.Л. Лавров. Сборник статей. Пб.,1922. С.387)

А. Гизетти, подводя итог сопоставления равновеликих по таланту русских философов Лав­рова и Со­ловьева, говорит: «Разные, друг друга не знавшие, может быть, предвзято враждебные; они оба бесконечно нужны и дороги нам сейчас. Именами Лаврова и Со­ловьева начались но­вые главы в истории русской филосо­фии….Начались и оборва­лись… Но теперь, через откровение нового Ада и Чистилища истории - Рос­сия поймет, что они шли к одной цели раз­ными путями, и сохранит вме­сте зерна до дня, когда все оживет и воскреснет» (там же. С.403).

Время Вл. Соловьева пришло – он «воскрес». Теперь, по всей логике, время за Петром Лавровичем Лав­ро­вым. Но, к сожалению, «воз и ныне там». Это обусловлено тем, что идеологам «криминальной революции» чуждо интеллектуальное и граждан­ское подвижничество Лаврова. Этих новоявленных «софистов» раздражает сократиче­ский стиль его философствования, смущает высокий уровень требований, который он предъявляет к интеллигенции

1. ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ ПО ЛАВРОВУ

Мнения о философии Лавров высокого, что для философа довольно порази­тельно. В «Трех беседах…» он говорил, что «…философия, и она одна, вносит смысл и человеческое значе­ние во все, куда она входит. Мы осмысливаем нашу деятельность на столько, на сколько вно­сим в нее элемент философии. На сколько человек обязан себе отдавать ясный отчет в каж­дом своем слове, в своих мыслях, чувствах и действиях, на­столько он обязан фи­лософство­вать. Пренебрежение философией есть искажение в себе человеческого сознания. Требование созна­тельной философии равнозначительно требованию развития человека» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2х т. Т.1. М.,1965. С.517). Звучит как услаждающая слух и душу по­эзия. Можно только позавидовать, что Лавров родился в 1823 году, а не спустя полтораста лет. Он бы так уже не сказал, обогатившись опытом современных «философов». С мно­гими он, ес­те­ственно, не согласился, ибо для него философия есть настолько «существенно-про­грес­сивная» форма, насколько опирается на достижения научной мысли. Но он не «кардинальный сциентист». П.Л. Лавров не считал, что философия наука. Вообще все мысли о научной философии давно пора забыть. Еще Кант убедительно показал, что метафизика как наука невозможна.

Лавров в своих «Исторических письмах», которые читала и пла­кала над которыми вся обра­зованная Россия того времени пишет: «Философские идеи важны не как проявление процесса развития духа в его логической отвлеченности, а как логические формы сознания человеком более высо­кого или более низкого уровня своего достоинства, бо­лее обширных или более тес­ных целей своего существования; они важны как форма протеста против настоящего во имя желания луч­шего и справедли­вейшего общественного строя или как формы удовлетворения на­стоящим» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произ­ведения в 2 т. Т.2. М.,1965. С.22). Вот бы всем философам на каком-нибудь очередном международном конгрессе зачитать эти слова Петра Лавровича в назидание, особенно сторонникам абстрактного философствования «в-себе –для-себя».

В связи со своим видением философии П.Л. Лавров критикует гегелевскую филосо­фию, подчеркивая: «Философия Гегеля не обнимает процесса жизни: она только обни­мает мышление о жизни. Она есть частная философия, а не вся философия. Она обни­мает лишь все сущее как мыслимое и мыслимое од­ним способом принимая действи­тельным лишь процесс мышления; она не обнимает мышления всего сущего как дейст­вительного вне процесса мышления. Но мышление не есть единственный про­цесс, со­единяющий сознающее Я с реальным ми­ром: остается еще процесс реализова­ния, как творчество и как жизнь. Обе эти отрасли, в их реальности, вне философии Ге­геля, ко­торая их только мыслит. Поэтому истинная философия нашего времени должна включать в себе ге­гелизм, но не заключаться в него» (Лавров П.Л. Ответ г. Страхову \\ Оте­чественные записки 1860 №12. С.107)

Но он критикует также материализм Бюхнера и Молешотта, которому Лавров первый посвятил серию работ в русской печати. Тогда их имена в России были «за семью печа­тями». В Германии «Сила и мате­рия» К. Бюхнера вышла в 1855 году, а уже в «Отечественных за­писках» в 1859 году появилась статья П.Л. Лаврова «Механическая теория мира». И вот что он пишет о материализме: «..материализм (и всякий догматизм), выходя из начала отдельного человека в его це­лостности, из начала подчиняющего себе человека, неиз­бежно приходит к необходимо­сти всех поступков человеческих, к призрачности всех поступков человеческих, к при­зрачности нравст­венной оценки и к требованию (безнравственному и невозможному), чтобы человек из­бегал нравственной оценки, от­выкал от нее, страшился к полному ин­дефферентизму и тем самым от­рицал всякое по­буждение к деятельности» (П. Л. Лавров Моим кри­тикам \\ Русское слово 1861 июль VI. С.68).

Он, в отличие от «идеалистов» и «материалистов», считает: «Задача будущей, еще не существующей философской системы, должна заключаться в стройном уяснении всего человека в его тройном отношении: к своему познанию, к внешнему миру и к преданию. Все видоизменения сознания, все законы природы, весь процесс предания исторического должен построиться в этой системе в единое целое. Но, по всей вероятности, ис­ходной точкой должно будет служить не наблюдение чув­ственное, а сознание, потому что оно обуславливает знание внешнего мира и преемственность пре­дания. Оно есть необходимое звено, связывающее все сущее; потому что оно есть су­щественная особенность всего мыслящего» (Лавров П.Л. Механическая картина мира \\ Отечественные записки 1859. №4. С.491-492). И это зачатки антропологической фило­софии и культурологии – единственно возможной формы современной философии.

Он это понимал: «Насколько методы естествознания и их приложения к вопросам всех областей мышления со­ставляли главную характеристическую черту первой половины нашего века, связывая его не­разрывно с великими начинаниями эпохи Галилея, Декарта и Ньютона, настолько же едва ли не следует признать характеристической чертой вто­рой половины того же века приемы сравни­тельно – социологические и исторически-эволюционные» (Лавров П.Л. (Арнольди С.С.) Задачи понимания истории. Проект вве­дения в изучение эволюции человеческой мысли. М.,1895. С.XI). Конечно надо учитывать, что начало перестройки ментальности в русло культурологической парадигмы шло болезненно, оно продолжается и сейчас.

Его понимание философии как носительницы смысла прекрасно и уникально, как нельзя актуально для нашего времени «постмодерна». Для него философия есть некое целостное образование, которое объединяет смыслы человеческой культуры. Вот что он писал: «.. каждый имеет свою философию, но, рассматривая вместе ряд замечатель­нейших личностей данного периода, мы улавливаем характеристические черты, отличающие стремления эпохи, дающие ей образ и позволяющие нам оживить её в её особенностях в нашем воображении. Религиозный элемент указывает связь мысли дан­ной эпохи с минувшим; научный элемент измеряет силу этой мысли; эстетический – её привлекательность; философский элемент составляет её жизнь.

Из этих четырех элементов строится человеческая мысль, из их развития состоит и ис­тория мысли. Традиция предъявляет свои требования; наука и знание завоевывают но­вые области; искусство украшает путь своими нестареющими, бессмертными созданиями; философия организует воспоминания минувшего, заботы настоящего и стремления в будущему в одно целое» (Лавров П.Л. Собрание со­чинений. IV серия. Вып.1 Пг.,1918. С.37)

Интересна точка зрения Лаврова: «Философское доказательство – это доказательство единства в человеке теоретической и практической деятельности, т.е. доказательство единства личности» (Энциклопедический словарь. Т.V. Спб., 1862. С.7)

Философия есть везде. На вопрос : что такое философия, П.Л. Лавров отвечает сле­дующим образом: «Философия в знании есть построение всех сведений в стройную систему, понимание всего сущего как единого, единство в понимании. Философия в творчестве есть внесение понимания мира и жизни в творческую деятельность, воплощение понятого единства всего сущего в образ, в стройную форму, единство мысли и формы. Философия в жизни есть осмысление ежедневной деятельности, вся­кое понимание всего сущего как единого в нашу деятельность, воплощение понятого единства всего сущего в практический идеал, единство мысли и действия. Довольно сблизить эти выражения, чтобы в них прочесть отдельные термины одного понятия, отдельные признаки одной деятельности.

Философия есть понимание всего сущего как единого и воплощение этого понимания в художественный образ и в нравственное действие. Она есть процесс отождествле­ния мысли, образа и действия» (Лавров П.Л. Философия и социология. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1965. Т.1. С.571).

2. ЛАВРОВ И ДЕЛЁЗ

Невольно возникает мысль, уже не получилось ли так, что современные француз­ские философы Ж. Делез (1925-1995) и Ф. Гваттари (1930-1992) тайком «оп­ри­ходовали» па­рижский архив Петра Лаврова? В их последней работе «Что такое филосо­фия?» (1991), мы читаем следующее: «..у Хаоса есть три дочери, от каждого из пересекающихся его планов - это Хаоиды: искус­ство, наука и философия как формы мысли или творчества, Хао­идными называются реально­сти, об­разующиеся в планах, которые пересекают хаос. Стыком (но не единством) этих трех планов является мозг» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб. С.266). И далее: «Философия, ис­кусство и наука- это не ментальные объекты мозга-объекта, но три аспекта, в кото­рых мозг становится субъектом Мыслью - мозгом; это три плана, три плоти, на кото­рых он ныряет в пучину хаоса, чтобы победить её» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., С.268). «Хаос» – это есть первозданный «мозг», естество сознания, которое еще не подверглось кодировке ментальными формами: «Мысль в своих глав­ных формах - искусстве, науке и философии – характеризуется одним и тем же: противостоянием хаосу, начертанием плана на хаос. Но философия стремится сохранить бесконечность, придавая ей консистенцию, - она чертит план им­маненции, который увлекает в бесконечность* со­бытия или консистентные концепты под воздействием концептуальных персонажей. Напротив, наука отказывается от бес­конеч­ности, чтобы завоевать референцию, - она чертит лишь план индефинитных коор­динат, которым в каждом конкретном случае оп­ределяются состояния вещей, функции или референциальные пропозиции под воздей­ствием частичных наблюдателей. Искусство стремится создать такое конечное, которое вновь дает бесконечность, - оно чертит план композиции, который сам несет в себе па­мятники или составные ощущения под воздействием эстетических фигур» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. С.253).

И далее: «Три вида мысли пересекаются, переплетаются, но без всякого синтеза или взаимоото­ждеств­ления. Философия вызывает события с помощью концептов, искусство воздвигает памятники с помощью ощущений, наука конструирует состояния вещей с помощью функций. Между этими планами может образоваться плотная ткань соответствий. Но в этой сети имеются и высшие точки, в которых ощущение само ста­новится ощущением концепта или функции,* концепт – концептом функции или ощу­щения, функция- функцией ощущения или концепта» (Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. С.254-255)

Нет необходимости рассматривать как понимали вышеуказанные авторы специфику ментальных форм (форм кодировки), ибо их анализ специфики частных форм ментальности – философии, религии, науки и искусства мало чем принципиально отли­чается от анализа специфики ментальных форм, данных П. Л. Лавровым еще в 1860 году, и которая была развита далее в его последующих работах.

Философия – это шизофрения культуры. Шизофреник – это человек будущего.

3. «КРИТИЧЕСКИ МЫСЛЯЩАЯ ЛИЧНОСТЬ»