Сайкотан (Вкус корней) / Ред. и ком. Имаи Усабуро. Токио, 1975. 4 страница

61

Из высокого окна можно видеть, как облачная дымка окутывает голубые горы и изумрудные потоки; так постигаешь совершенство мира.

В бамбуковой роще можно слышать, как пение птиц приветствует и провожает времена года; так познаешь взаимное забытье себя и мира^[214].

62

Если знать, что успех сулит поражение, жажда успеха не будет слишком сильной.

Если помнить, что все живое бренно, потребность беречь себя не отнимет слишком много сил.

63

В старину один подвижник сказал: «Тень от бамбука подметает ступени, не сдвигая с места ни пылинки. Лунный свет достигает дна пруда, не оставляя в воде и следа»^[215].

Конфуцианский ученый говорил: «Вода течет стремительно, а поток вечно покоен. Цветы опадают так быстро, а в помыслах нет смущения»^[216].

Если люди будут всегда помнить об истине, заключенной в этих словах, ничто не сможет смутить их покой.

64

Когда в тишине до слуха доносится шум сосен в лесу и журчание ручья среди камней, постигаешь безыскусную музыку Неба и Земли.

Когда видишь луг, утопающий в тумане, и облака, плывущие в воде, словно развертываешь перед собой живописный свиток природы.

65

Когда видишь бурьян на руинах цзиньской столицы^[217], все еще мнится слава, добытая в битвах. Если тебя зарыли в северном предместье^[218] на съедение лисам, жалко денег, потраченных на похороны.

В народе говорят: «Диких зверей можно укротить, а человеческое сердце укротить трудно. Глубокое ущелье можно наполнить, а человеческое сердце насытить трудно». Этим словам надо верить.

66

Если в сердце не гуляют ветер и волны, где бы ты ни был, тебя будут окружать голубые горы и зеленые рощи.

Если ты поймешь, что небесная природа все поддерживает и вскармливает, всюду вокруг тебя будут резвиться рыбы и парить коршуны.

67

Если чиновник в высокой шапке и с широким поясом однажды увидит, что простолюдин в соломенной накидке и бамбуковой шляпе живет счастливо, он, верно, ему позавидует.

Если богач, восседающий на мягких коврах и широких подушках, однажды увидит, что ученый, сидящий за грубым столиком под бамбуковым навесом, живет в покое, он, наверное, захочет быть таким же.

Так почему люди все хотят «гнать огнем быков и пускать лошадей по воздуху»^[219].

68

Рыбы резвятся в воде и там забывают друг о друге^[220]. Птицы парят на ветру, но не знают, что такое ветер.

Поняв это, можно сбросить с себя бремя вещей и до конца дней наслаждаться безыскусностью жизни.

69

Лиса спит в разбитом кувшине, зайцы бегают среди развалин: таким в конце концов станет место, где сегодня поют и пляшут. Роса блестит на пожухлых цветах, туман кутает увядшую траву: так выглядит ныне поле древней битвы.

В расцвете и упадке нет постоянства, сила и слабость уходят без следа. Думы об этом могут сделать сердце человека подобным хладному пеплу.

70

Пусть тебя не смущают награды и унижения. Со спокойным сердцем смотри, как распускаются и опадают цветы в саду.

Пусть успехи и неудачи не пробуждают в тебе дум. Безмятежно смотри, как плывут в небе облака.

71

В ясную погоду при светлой луне всякой твари небесной вольно летать где угодно, но мотыльки бросаются в огонь свечи.

У чистого родника среди зеленой травы вольно есть и пить всякому зверю, но совы кормятся тухлыми мышами.

Увы! Много ли в мире людей, которые не уподобляются мотылькам и совам?

72

Тот, кто, вступив на плот, думает о том, как сойти с него, — прирожденный мудрец^[221].

Тот, кто, сидя верхом на осле, ищет осла, подобен чаньскому наставнику, не познавшему просветления^[222].

73

Могущественные люди горделивы, как драконы. Честолюбивые люди воинственны, как тигры. Если хладнокровно взглянуть на них, они предстанут муравьями, суетящимися вокруг падали, или мухами, слетевшимися на запах крови.

Суждения о правде и неправде густеют, как пчелиный рой. Мнения о приобретениях и утратах топорщатся, словно иглы ежа. Хладнокровно отнесшись к ним, их можно соединить подобно тому, как металлы сплавляются в плавильном котле или снег тает в горячей воде.

74

Обуздывая желания, познаешь страдания жизни. Давая претвориться своему естеству, познаешь радость жизни.

Когда узнаешь, что в жизни можно страдать, разбиваешь оковы грязных страстей. Когда узнаешь, что в жизни можно радоваться, зеркало мудрости само предстанет воочию. Так познается истинная ценность всех вещей в этом мире.

75

Да не останется в нашем сердце ни малейшей увлеченности вещами: пусть оно будет подобно огню, растопившему снег, и солнцу, растопившему лед.

Да будет простираться перед нашим взором залитый светом необъятный простор: пусть он будет подобен сиянию луны в чистом небе, и волны будут хранить ее отражение.

76

Поэтическое настроение всего сильнее на мосту Балинцяо^[223]. Едва начнешь там декламировать стихи, как лес и горы подхватывают напев.

Дикая природа сильнее всего чарует на берегах озера Цзинху^[224]. Стоит прийти туда в одиночестве, как горы и потоки в дружеском согласии развертываются перед путником, словно свиток с прекрасными видами.

77

Птица, которая долго томилась на земле, непременно взлетит высоко. Цветок, который распустился первым, непременно рано отцветет.

Поняв это, можно не переживать из-за неудач и не стараться быть впереди всех.

78

Когда от дерева остается только корень, видишь, что красота его кроны — бренная слава.

Когда человек лежит в гробу, понимаешь, что потомки и богатство — сущие пустяки.

79

Истинная пустота не пуста. Тот, кто доверяется видимым образам, не имеет в себе правды.

Но и тот, кто отвергает видимые образы, тоже не имеет в себе правды.

Как же, спрашивается, Учитель мира^[225] поведал истину? «Будучи в мире, будь вне его. Потворствовать желаниям — страдание. Пресекать желания — тоже страдание». Эти наставления каждый из нас должен претворить в своей жизни.

80

Человек, жаждущий прослыть бескорыстным, окажется от владения царством с тысячью колесниц, а скряга будет биться за один медяк. Эти двое далеки друг от друга, как звезды от земных глубин, но страсть первого к славе не отличается от любви второго к богатству.

Сын Неба погружен в заботы о государстве, нищий вымаливает чашку похлебки. По своему положению они далеки друг от друга, как облака в небе и грязь на земле, но чем отличается волнение в мыслях от волнения в голосе?

81

Если сполна изведать сладость и горечь этого мира, то, какие бы бури ни бушевали вокруг, ты и бровью не поведешь.

Если до конца проникнуть в человеческое сердце, то, даже если тебя назовут быком или лошадью^[226], ты будешь в ответ кивать головой.

82

В наше время люди пытаются устранить поток мыслей. Но в конце концов их устранить невозможно. Нужно лишь не держаться за прежние мысли, не стремиться навстречу мыслям приходящим, а постепенно продлевать свое настоящее. Тогда сам собою войдешь в царство Вечного Отсутствия^[227].

83

То, что дух внезапно схватывает сам собою, доставляет нам самую большую радость.

Только та вещь подлинна, которая дружна со своим естеством. Стоит попытаться хотя бы немного улучшить то, что нас восхищает, и все очарование погибнет.

Недаром почтенный Бо^[228] говорил: «Мысли доставляют удовольствие, когда приходят внезапно. Ветер чист, когда вольно гуляет на просторе».

84

Возвращать своей природе изначальную чистоту — все равно что есть, когда голоден, и пить, когда тебя мучает жажда. Так ты укрепишь и тело, и разум.

Если же сердце погрязло в заблуждениях, то, даже рассуждая о сосредоточении и распевая гатхи, будешь понапрасну расточать силы.

85

В сердце человека есть мир подлинного. В нем не слышно звуков свирелей и струн, но всегда царит радость. В нем не обоняешь ароматы чая или курительных свеч, но всегда разлито чистое благоухание.

Очисти разум и отрешись от вещей, забудь о мыслях и предоставь телу свободу — тогда сможешь туда проникнуть.

86

Золото добывают из руды. Яшму извлекают из обыкновенных камней. Не будь обманчивой видимости, было бы невозможно искать правду.

Истину можно найти в кувшине с вином. Блаженных небожителей можно встретить в обществе публичных женщин. Даже самое возвышенное нельзя отделить от вещей обыденных.

87

В мире десять тысяч вещей, в человеческой жизни десять тысяч истин^[229], на земле десять тысяч дел. Если смотреть на них с обыденной точки зрения, они предстанут бессмысленной путаницей. А если смотреть на них с точки зрения праведного Пути, во всем обнаружится незыблемый порядок. К чему беспокоиться о различиях? К чему что-то выбирать да выгадывать?

88

Когда в душе царит безмятежность, даже кутаясь в рогожу, вбираешь в себя дух гармонии Неба и Земли.

Когда в сердце царит довольство, даже питаясь отрубями, знаешь подлинный вкус жизни.

89

Обремененность вещами и свобода от вещей коренятся в нашем сердце. Для прозревшего правду даже лавка мясника и придорожная харчевня — все равно что царство Чистой Земли^[230]. Не изведавший прозрения, даже окружая себя цитрами и журавлями, цветами и травами, не вырвет демонов из своего сердца.

Одно изречение гласит: «Для того, кто прозрел истину, мир пыли — все равно что мир воистину сущего. Тот, кто не прозрел истину, даже уйдя в монахи ничем не отличается от самого пошлого мирянина». Верьте этим словам.

90

Если отрешишься от всех забот, в убогой келье словно появятся расписные потолки с плывущими облаками и протянутся жемчужные занавеси, точно струи дождя.

Если после третьей чары постигнешь смысл этой жизни, то только и будешь знать, что перебирать струны, осязая лунный свет, да пением свирели вторить шепоту ветра.

91

Когда постигаешь безмолвие всех голосов, донесшийся до слуха щебет птицы рождает в душе ощущение недостижимой глубины.

Когда мыслями пребываешь в пустыне, попавшийся на глаза свежий стебель заставляет поверить в беспредельную силу жизни.

Нельзя не видеть: природа, данная нам небесами, не выносит оцепенения; нечаянная встреча более всего взбадривает дух.

92

Почтенный Бо говорил: «Лучше вольно доверяться созидательной силе Небес, чем уповать на собственное разумение»^[231]. Почтенный Чао^[232] говорил: «Лучше держаться постоянства пустоты, чем связывать свои тело и разум».

Тот, кто распущен, скатится к сумасбродству. Тот, кто пытается сдержать себя, закоснеет.

Только тот, кто умеет воспитывать и тело, и дух, может по своей воле быть в меру стесненным и в меру свободным.

93

В снежную ночь при ясной луне сердце становится чистым. С весенним ветром под теплым солнцем в душе воцаряется мир.

Жизнь природы и человеческий дух слиты неразделимо.

94

В словесности преуспеваешь благодаря безыскусности. В служении правде делаешь успехи благодаря безыскусности. В слове «безыскусность» заключен глубочайший смысл.

«В деревне Персикового источника лаяли собаки, и среди тутовых деревьев кричали петухи»^[233]. Что может быть прелестнее этой картины? А когда мы доходим до изощренных фраз вроде «лунный свет в замерзшем пруду» или «вороны приютились на засохшем дереве», мы словно наталкиваемся на безжизненную пустоту.

95

Когда вещи служат нам, мы равнодушны к приобретениям, не огорчаемся из-за потерь и всегда свободны душой.

Когда мы сами служим вещам, мы гневаемся из-за неурядиц, любим, когда нам угождают, и связаны путами с ног до головы.

96

Если понять, что высшая истина пуста, все явления окажутся пустыми. Отвергать явления и держаться за «истинно-сущее» — все равно что отворачиваться от тени и признавать телесную форму.

Когда сознание пусто, внешний мир тоже пуст. Отвергать мир, но признавать образы, существующие в сознании, — все равно что собирать падаль и отгонять мух.

97

Отшельник в горах чист душой и все делает в свое удовольствие. Поэтому за вином он без усилия весел, в шахматной партии без борьбы побеждает. Он исполнит чарующую мелодию на флейте без знания музыкальных ладов и исторгнет из цитры трогательный аккорд, не зная порядка струн. Не уславливаясь о встрече заранее, он радушно встретит и проводит гостя.

Стараясь соблюсти в его обществе правила хорошего тона, чувствуешь себя погрязшим в мирской суете.

98

Если обратиться мыслью к тому, что есть до рождения, о чем мы можем думать? Если устремиться мыслью к тому, что есть после смерти, что мы сможем себе представить?

В таком случае наши мысли рассеются, а наш дух станет пуст. Тогда мы сможем вознестись над вещами и пребывать в том, что предшествует всем образам.

99

Заболеть и лишь после этого счесть здоровье сокровищем, окунуться в хлопоты и лишь после этого счесть покой счастьем, — все это не назовешь проницательностью.

Жить в счастье и знать, что оно корень несчастья, любить жизнь и знать, что в ней причина смерти, — вот дальновидное мнение.

100

Актеры покрывают лица пудрой и раскрашивают их красками, изображая красавцев и уродов. Но когда представление окончено и сцена пустеет, где пребывать красоте и уродству?

Игроки в шахматы стремятся к победе, разменивая одну за другой свои фигуры. Но когда все фигуры разменены, где будут победитель и побежденный?

101

Очарование цветов, раскачиваемых ветром, и чистота снегов, озаряемых луной, понятны только тем, кто отрешен от мирской суеты.

Прелесть свежей листвы и обнаженных ветвей над ручьем, красоту молодых побегов из старых стволов бамбука среди камней могут оценить лишь те, кому не ведома суетность.

102

Если с простым крестьянином заговорить о курятине и непроцеженном вине, он радостно подхватит разговор. Если его спросить об изысканных яствах, он ничего не поймет.

Если спросить его о халате, подбитом ватой, и грубой поддевке, он с готовностью ответит.

А спросишь об одеянии вельможи — он о том не ведает. Его натура целостна, поэтому желания его не идут далеко. Вот что самое возвышенное в человеческой жизни.

103

Сердце не есть то, чем оно предстает нам^[234]. Что же в нем созерцать? Будда говорил, что тот, кто занимается созерцанием своего сердца, воздвигает себе лишние преграды.

Все вещи, по сути, — одна вещь. Зачем же доказывать их равенство? Чжуан-цзы говорил, что тот, кто рассуждает о равенстве вещей, разбивает их единство^[235].

104

Заслышав громкие звуки музыки и разгульные песни, бегу от них прочь, прикрываясь рукавом. Завидую прозревшему человеку, которому нипочем страсти мира.

На исходе суток в полночный час брожу без устали в темноте, сокрушаясь о том, что род людской ввергают в океан страданий.

105

Когда в душе нет твердости, отвернись от красок и звуков мира, дабы мирские соблазны не смущали сердце. Так можно прозреть свою подлинную природу.

Когда в душе появится стойкость, окунись в скверну мира, дабы сердце знало мирские соблазны и не смущалось ими. Так можно придти к духовному совершенству.

106

Тот, кто привержен молчанию и не выносит шума, избегает людей и стремится к покою.

Он не понимает, что желание не быть с людьми создает обманчивую идею подлинности своего «я», а стремление к покою лишь рождает душевное волнение. Разве дано ему постичь мир подлинного, где «другие» и «я» суть одно, а движение и покой давно забыты?

107

Жизнь в горах наполняет нас чистой радостью, и каждая вещь вокруг рождает возвышенные думы. Вид одинокого облака и дикого журавля заставляет задуматься о недостижимом и беспредельном. Встретив камень, омываемый быстрым потоком, мечтаешь о белоснежной чистоте. Прикасаясь к старому можжевельнику или замерзшей сливе, думаешь о несокрушимой стойкости. Дружа с чайками и оленями, невольно освобождаешься от себялюбия.

Но стоит только войти в суетный мир, и все вокруг будет увлекать в пучину опасностей и тревог.

108

Когда чувства созвучны природе, гуляешь босиком по душистой траве, и дикие птицы, забыв об осторожности, составляют тебе дружескую компанию.

Когда сердце откликается пейзажу, сидишь в распахнутом халате среди опадающих цветов, и белые облака, проплывая мимо, ведут с тобой безмолвный разговор.

109

Все радости и несчастья людей порождены их собственными мыслями. Поэтому Будда говорил: «Страсти горят в душе, как печь огненная».

Трясина алчности и вожделения — океан страданий. Одна мысль о чистоте превращает пылающий костер в прохладный пруд. Одна мысль о прозрении — это лодка, переправляющая нас на «другой берег».

К расхождению в помыслах, различию состояний духа, разнице в понимании вещей никак нельзя относиться небрежно и легкомысленно.

110

Веревка, которой тянут ведро из колодца, перетрет колодезный сруб. Вода по капле точит камень. Тот, кто хочет познать истину, должен быть упорным. Вода сама находит себе дорогу. Созревший плод сам падает наземь. Тот, кто обрел истину, следует лишь влечению естества^[236].

111

Когда разум приходит к покою, начинаешь ценить свет луны и дуновение ветра и понимаешь, что в заботах мирской жизни нет необходимости.

Когда в сердце своем ты далек от мирской суеты и не испытываешь потребности красоваться перед людьми, зачем тосковать по безлюдным горам?

112

Когда цветы опадают, обнажаются скрытые в них семена. В самую морозную пору года ветер, сдувающий золу^[237], предвещает возвращение теплых дней.

Сила животворения живого всегда одолеет увядание и смерть. Кто это поймет, постигнет душу Неба и Земли.

113

После дождя в горном пейзаже открываешь новую красоту. В ночной тишине звук колокола особенно чист.

114

Когда восходишь на вершину, на сердце становится легко.

Когда стоишь над рекой, мысли уносятся далеко.

Когда читаешь книгу в снежную ночь, душа очищается.

Когда напеваешь мелодию на вершине холма, чувствуешь прилив сил.

115

Если в сердце просторно, то и на груду золотых будешь смотреть, как на глиняный кувшин.

Если в сердце тесно, каждый волосок будет давить на тебя, как как тележная ось.

116

Вне ветра и луны, ив и цветов нет созидательной силы природы. Вне чувств и желаний нет жизни сердца.

Если только мы сможем добиться того, чтобы вещи служили нам, а не мы вещам, всякое желание будет исходить от нашего естества, и всякое чувство будет созвучно истине.

117

Только тот, кто постиг в себе самого себя, может предоставить всем вещам быть тем, что они есть.

Только тот, кто возвратил Поднебесную Поднебесной^[238], может пребывать вне мира, находясь в мире.

118

У человека праздного досужие мысли воруют жизнь. В человеке суетливом истинная природа не в силах себя проявить.

Поэтому добродетельный муж не может не ведать тягот непрестанного бодрствования и не может не быть вольным, как ветер и луна.

119

Среди суеты человеческое сердце часто теряет свою непосредственность. Отрешись от мыслей, обрети покой — и ты будешь плыть вместе с облаками в небе, очищаться от пыли под струями дождя, радоваться, слушая пение птиц, и прозревать свое естество, созерцая опадающие цветы. Тогда для тебя не останется места, где бы ты ни обретал праведный Путь, и не будет вещи, в которой не проявлялась бы сила подлинности жизни.

120

Когда рождается ребенок, жизнь матери в опасности. Если ты скопил много денег, к тебе залезут воры. Нет радости, которая не сулила бы огорчений.

Бедность научит воздержанию, болезнь — заботе о здоровье. Нет несчастья, которое не предвещало бы радости.

Поэтому постигший истину человек не отделяет радость от огорчения, но забывает и о том, и о другом.

121

Если твой слух уподобится ущелью, которое вбирает в себя ветер и ничего не удерживает, «истинное» и «ложное» перестанут для тебя существовать.

Если твое сознание уподобится озаренному лунным светом пруду, который отражает все образы и ничего в себе не таит, ты забудешь и о других, и о себе.

122

Те, кто погряз в мирской суете, опутаны мыслями о славе и выгоде, но в один голос клянут этот мир, называя его «грязным светом» и «океаном страданий». Им не ведомы ни белизна облаков, ни синева гор, ни проворство ручья, ни твердость камня. Они не знают, что цветы улыбаются птичьему щебету, а долины подхватывают песни дровосеков. Они не знают, что мир не грязен и что в океане жизни нет страданий, и лишь их собственное сердце покрыто грязью и отягощено заботами.

123

Созерцать наполовину раскрывшиеся цветы, а за чашей вина лишь слегка захмелеть доставляет удовольствие. Вид осыпающихся цветов и разнузданного пьянства неприятен.

Ко всему законченному и доведенному до крайности следует относиться с большой осторожностью.

124

Горные травы никто нарочно не' поливает. Диких птиц никто не кормит. Но на вкус они душисты и нежны.

Когда мы научимся не связывать себя условностями светской жизни, разве не очистимся мы и от ее зловония?

125

Прежде чем растить цветы и сажать бамбук, любоваться журавлями и наблюдать за рыбами, обрети в себе покой.

Если же просто переселиться в красивую местность, окружить себя прелестными вещами, судить понаслышке о конфуцианской мудрости и твердить со слов Будды о пустоте всего сущего, что же тут изысканного?

126

Мужи горных лесов терпят лишения, но без усилий предаются возвышенным думам.

Крестьяне, работающие в поле, грубы и неотесанны, но не теряют природной непосредственности.

Лучше умереть в глуши, сохранив чистоту духа и тела, чем потерять себя в обществе рыночных торговцев.

127

Не предназначенное тебе счастье, неправедное приобретение, не уготованная творцом всего сущего удача — это все западни, расставленные миром для людей. Если, натыкаясь на них, не задирать кверху нос, непременно их обойдешь.

128

Наша жизнь, по сути, — кукольное представление. Нужно лишь держать нити в своих руках, не спутывать их, двигать ими по своей воле и самому решать, когда идти, а когда стоять, не позволять дергать за них другим, и тогда вознесешься над сценой.

129

Каждое совершенное дело наносит нам ущерб, оттого в Поднебесной бездеятельность всегда почиталось за счастье.

Когда-то один человек сказал в своих стихах: «Дав совет государю, не проси себе знатный титул. Победа в одном сражении дается ценою гибели тысяч людей»^[239]. Сказано и так: «Если в Поднебесной царит вечный мир, не жаль, коли в ножнах заржавеют мечи».

Помните об этих словах, и тогда воинственные настроения в мире сами собой растают, как лед на солнце.

130

Похотливая женщина из-за любви к мужчинам становится монахиней. Пылкий человек из-за своей запальчивости уходит в монастырь. В благопристойном доме часто гнездятся блуд и распутство. Так уж устроен мир.

131

Если среди вздымающихся до небес волн люди, сидящие в лодке, сохраняют спокойствие, то и те, кто оказался за бортом, не потеряют самообладания. Если среди веселья и довольства люди, сидящие за одним столом, кричат и бранятся, все вокруг потеряют стыд.

Хотя благородный муж не чурается обыденных дел, сердцем он странствует вне людских путей.

132

Немного сократить человеческую жизнь — значит немного стать свободней от мира. К примеру, сократив свои визиты, сможешь избавиться от лишних волнений. Если будешь реже говорить, будешь реже ошибаться. Если будешь меньше размышлять, меньше будешь тратить душевных сил. Если обуздаешь свой рассудок, сможешь вернуться к первозданной полноте жизни. Тот, кто хочет, чтобы дни были не короче, а длиннее, поистине навлекает на себя лишнюю обузу.

133

Морозу и жаре в природе противостоять легко, а горячность и холодность в человеке искоренить трудно.

Даже если искоренить горячность и холодность в человеке легко, трудно устранить лед и пламя в собственном сердце.

Когда устранишь лед и пламя внутри себя, не будешь знать недовольства, и весна станет твоей вечной спутницей.

134

Не обязательно держать в доме лучший чай, но чайник не должен стоять без дела. Не обязательно искать свежее вино, но кувшин не должен быть пуст.

Неукрашенная цитра, даже не имея струн, рождает гармонию^[240]. Пастушья дудка, даже не имея отверстий, исторгает сладостный напев.

Если тебе трудно превзойти Фу Си^[241], ты можешь по крайней мере стать товарищем Цзи Кана и Жуань Цзи^[242].

135

Буддисты говорят о зависимом характере существования^[243]. Конфуцианцы толкуют об удовлетворенности тем, что имеешь^[244]. Эти принципы есть тот челн, на котором мы переправляемся через океан жизни.

Путь наш необозрим. Если мы захотим заранее его просчитать, мы ввергнем себя в бесконечный хаос мыслей. Если будем спокойно принимать все, что с нами происходит, мы непременно достигнем берега.

Прозрачные тени снов

Автор этого, пожалуй, самого чарующего собрания изречений — малоизвестный литератор Чжан Чао, имевший литературное имя Синьчжай. По всей видимости, этот человек никогда не состоял на государственной службе и прожил всю жизнь как вольный ученый и литератор в своем домике на Желтой горе в окрестностях Янчжоу, что в нижнем течении Янцзы — города богатых купцов, красивых женщин и артистической богемы. Кажется, Чжан Чао был большим любителем путешествий и имел много друзей в литературных кругах того времени. Во время веселых встреч с друзьями рождались и обсуждались изречения, которые составили впоследствии эту книгу. Кстати сказать, вошедшие в сборник отзывы друзей Чжан Чао о его суждениях — тоже, как мы уже знаем, часть давней литературной традиции, примета определенной духовной школы.

Судя по некоторым высказываниям друзей Чжан Чао, собрание его заметок было в основном завершено к 1698 году, а создавалось оно в течение десяти лет. В этой книге, по отзыву друга автора, «говорится о том, о чем другие не могут говорить, и рассказывается о том, о чем еще никто не рассказывал».

Оригинальный текст книги содержит в общей сложности 219 сюжетов. В русском переводе опубликованы 180 из них, то есть опущена примерно пятая часть суждений, содержание которых слишком специфично.

Как легко убедится читатель, темы сюжетов очень разнообразны: здесь и заметки о литературе, и назидательные сентенции, и всевозможные жизненные наблюдения — о людских нравах и мире природы, развлечениях и занятиях на досуге, дружбе и женщинах. Вся книга проникнута эстетическим пафосом: она написана человеком, который умеет находить и ценить удовольствия в жизни. Впрочем, поклоняясь всему прекрасному в окружающем мире, Чжан Чао и его друзья при каждом удобном случае с удовольствием отмечают неразрывное единство красоты и добродетели. Они настолько же эстеты, насколько и моралисты. И это единство эстетики и морали — очень характерная особенность всей афористической словесности Китая.

Несколько слов о заголовке книги. Из составляющих его трех слов наибольшие трудности для перевода представляет первое. По-китайски оно звучит ю и обычно имеет значение «далекий», «недостижимый», «уединенный». Все эти прилагательные мало годятся для того, чтобы быть эпитетом к слову «сон». Вместе с тем это понятие с древности указывало и на некое сокровенное, неизъяснимое качество опыта, которое сопутствует духовному прозрению. В этом качестве оно входило в словосочетание ю сюань («недостижимо-сокровенный»), которое со временем стало ключевой категорией японского эстетического идеала (по-японски оно звучит как югэн). Китайский писатель Линь Юйтан, впервые издавший частичный английский перевод книги Чжан Чао, а в отечественном китаеведении 0. Фишман перевели заглавие книги как «Тени тихих снов», что далеко не передает истинной глубины оригинального названия. Авторы современного тайваньского издания книги, следуя традиции (см. ниже предисловие Сунь Чжими к книге Чжан Чао), объясняют присутствие слова ю и смысл всего заголовка иначе: речь идет о сновидениях «сокровенного», или «уединенного» человека, который, возносясь над материальным миром, сознает, что созерцает только «обманчивые образы». Собранные в книге суждения как будто призваны пробудить читателя от снов его повседневного бытия или, говоря резче, вырвать сознание из оцепенения, в которое его ввергает сила привычки и людского мнения. Несомненно, Чжан Чао и его друзья более всего ценят свежесть и искренность чувства, всегда ищут новый и необычный взгляд на вещи. Но чаемое ими «прозрение» не связано доктриной и не имеет формальных критериев. Легкой тенью скользит оно за стихийным, совершенно безыскусным потоком жизни, воспитывая утонченную чувствительность духа, эстетически переживаемый покой души, мудрость здорового и радостного самочувствия жизни, которые проявляются, помимо прочего, в неистребимом вкусе к курьезам, мягкой иронии и чувстве юмора. Мы привычно говорим о «воспитании чувств» посредством серьезной и ответственной мысли. Но и чувство способно само воспитывать мысль. Чуткая душа воспитывает сознание, заставляя его открывать и расширять нравственное измерение жизненного опыта. Это совпадение эстетического и этического, чувства прекрасного и чувства долга, совпадение неизменно неожиданное и потому радостное, всегда было предметом особой гордости старых китайских писателей. Вот как писал о книге Чжан Чао автор одного из предисловий к ней: