Ньюпорт. (Пашка. Взгляд со стороны)

 

В городе и у причалов наступило некоторое затишье, хотя регулярно постреливали - продолжались столкновения с остатками полиции и военных. Японское командование приказывало своим солдатам корректней относится к гражданским, но эксцессы происходили регулярно. Японцы вламывались в дома, в квартирах устраивали пулемётные гнёзда, маскировали артиллерию.

Многие портовые постройки горели, длинные жёлтые языки пламени вырывались из окон, лизали стены высоток, к запаху гари добавляется мерзкая вонь паленого мяса. Заслоняя небо, дым расползался от порта на прижатый к заливу город, ветер бросал его вниз, щипая глаза, вызывая кашель. Срывающийся дождь, потёками смывал с лиц сажу, превращая лица солдат и матросов в страшные полосатые маски. Радость быстрого захвата порта и контроля над городом омрачалась большими потерями и ранеными. Офицеры санитарной службы эвакуировали тяжелораненых в местную городскую больницу, где под дулами автоматов заставляли персонал оказывать помощь японским военнослужащим. По городу носилось несколько машин скорой помощи - клиника наполнялась и многочисленными гражданскими. Японцы не трогали отчаянных врачей, смотря на их действия, даже с уважением. Между гражданским населением и оккупантами сложились странные отношения - не смотря на многочисленные стычки, порой казалось, и те и другие существовали параллельно. Это равновесие длилась недолго.

 

Японцев уцелело пять тысяч с небольшим. Понимая, что такими силами не удастся перекрыть все улицы и подходы к городу, японское командование приказало создать завалы на основных направлениях и минировать всё, что можно.

Своих зарядов не хватало, поэтому приходилось использовать различные захваченные у американцев снаряды, мины и даже бомбы, усиливая дополнительным зарядом взрывчатки противопехотные мины, что резко повышало трудозатраты, осложняло маскировку. Порой происходили неприятные случаи самоподрыва.

 

* * *

 

Павел опробовал одну из трофейных винтовок с оптикой, подобрав к ней патроны, но со своей «Арисакой» расставаться всё же не пожелал. Не смотря на все достоинства американской штурмовой винтовки, он находил её несколько непривычной и даже неудобной[156]. Зато для ближнего боя выбрал себе скорострельный пистолет-пулемёт, чем-то смахивающий на «Узи», компактный и лёгкий. Минусом было наличие единственного запасного магазина, хоть ему и отвалили с полсотни патронов россыпью. Кстати «Узи» в этой свалке тоже обнаружился, но «израильтянин» за руку совсем не зацепился, слишком широким хватом ручки и…, неустойчивостью, что ли….

Капрал из спецотряда, видимо фанат всего такого стреляющего железа, показывая свою подготовку по вражескому оружию, объяснял ему и тактико-технические данные и калибр, даже достоинства и недостатки выбранного им оружия, сетовал на малое количество добытых гранатомётов и ещё всякого замудрённого в названии зенитного и противотанкового оружия. Как понял Павел, весь это огнестрельный металлолом в основном пополняли выпотрошенные полицейские участки. Тут же в подвале подземной парковки, был устроен импровизированный тир.

«Спецотряд! Вот откуда такая осведомлённость про современное оружие. Хотя это один чёрт ничего не объясняет, - про себя подметил Павел, - ладно, не буду заморачиваться. Пока понаблюдаю».

Потом снова появился унтер и, собрав всех свободных бойцов, приказал им отправляться на помощь минёрам.

Солдаты были с ног дог головы увешаны как своим так и трофейным оружием, поэтому от большинства амуниции на время пришлось избавиться, оставив её под присмотром часового – приходилось перетаскивать порой громоздкие и тяжёлые взрывные устройства.

 

Армия США хоть и отступила, но успокаиваться не собиралась. В небе, теряясь в облаках, слышался гул вертолётов или самолётов, каким-то образом они выискивали себе цели - бухали взрывы или неожиданно выбивали дробь крупнокалиберные пули. Доставалось как японцам, так и мирному населению.

Павел видел, как автомобиль, набитый под завязку гражданскими людьми, бешено виляя, мчался по дороге, по нему открыли стрельбу из винтовок, но вдруг машину накрыло сверху. Огненный клубок, протянув ещё несколько метров, остановился. Никто даже не вывалился из салона. А сверху продолжали молотить из чего-то крупнокалиберного, корёжа асфальт, разбрасывая в разные стороны осколки. Укрыться в домах пришлось и японцам, оставив несколько трупов на дороге.

Иногда было слышно, как характерно работающий вертолёт, опускается совсем низко, и если его удавалось разглядеть в облачности и дыму, к нему устремлялись трассеры. Почти сразу в ответ, огневую точку накрывало взрывом, поэтому на эти провокации зенитные расчёты реагировали всё реже.

Вообще Пашке от увиденного иногда становилось не по себе. Отношение к смерти у японцев своеобразное, а если они сами не цепляются за жизнь, то ценить жизнь противника не думали и подавно.

С пленными американскими военнослужащими было почти всё понятно – таковых оказывалось очень мало. Их кончали ещё на поле боя. Конечно кого-то (если видели командирские знаки отличия) тащили на допрос. Как правило, очень короткий.

Довелось ему понаблюдать. Что спорить - они в Афгане тоже не особо церемонились с «духами», когда стали терять своих, когда уже сами озверели. Но….

И любить пиндосов у Павла повода особо не было, но он видел, что большинство пленённых не упёртые фанатики, и лапки к верху тянули, едва запахнет жаренным.

А вот японцам видимо просто не куда было, так сказать, складировать пленных. То бишь не хотелось возиться, их проще было устранить.

 

* * *

 

Из троих пленных морпехов солдаты безошибочно выдернули измызганного кровью и грязью офицера, потащив к командованию. Оставшихся рядовых какой-то инициативный капрал на невообразимом английском попытался допросить сам. Те его почти не понимали. Капрал психовал, шипел, плевался, хватался за меч, а если к этому присовокупить манеру речи японца – получалось сплошное «барбамбия кергуду».

Эти два бравых мордоворота-янки, вполне возможно успевшие порезвиться в оккупационном Ираке, изрядно перетрухнули, на инстинкте ссутулились, чтобы не напирать своим ростом на коротыша-азиата, в глазах у которого уже начинало сверкать бешенство. Америкосы лопотали на своём, вполне адекватно шли на контакт, готовы были не только всё выложить, но даже активно сотрудничать. Павел по-английски - вполне бегло, но влезать поосторожничал.

 

Зарубил капрал их почти буднично и быстро – первый ещё стоял с кривой болью на лице, а клинок уже свистел ко второму.

Это был единственный случай с пленными увиденный Пашкой так близко. Другое дело с гражданскими. Ему иногда казалось, что у некоторых из наивных обывателей напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

Надо сказать, что поначалу японские солдаты достаточно терпимо относились к гражданским, смотря на них как на нечто мешающее, путающееся под ногами. Он даже слышал, как какой-то офицер отчитывал вытянувшего матросика с провинившимся лицом, вещая что-то о приказе командования относительно мирного населения.

Так вот, помимо тех, кто просто носился в панике по улицам во время боя, тех, кто сразу ломанулся вон из города и даже тех, кто хватался за свои «Ремингтоны», находились такие (естественно во время затишья) кто пытался пробиться к японскому командованию со своими возмущениями и претензиями.

Солдаты в основном терпеливо (возможно имели приказ об источниках информации) доставляли некоторых персонажей к офицерам.

Пашке довелось услышать и про Гаагскую конвенцию и естественно про демократию и даже про то, что они (японцы) «свиньи неблагодарные», дескать, они же (американцы) «открыли второй фронт и спасли японцев от фашизма». Во как!

Понятно, что терпения у без и того взвинченных офицеров надолго не хватило. Возмущённо ропщущих «телят» вытолкали на улицу, при этом одному несчастному изрядно попортили штыком шкуру. И никаких гражданских штаб больше не принимал. Новость об изменении отношения руководства к населению быстро разошлось по рядовому составу, и обозлённые потерями солдаты уже не церемонились.

Павел все эти подробности(с пленными морпехами и придурковатыми гражданскими) наблюдал в течении какого-то получаса, пока отирался в оружейной, организованной при штабе. Потом, когда его определили в помощь сапёрной бригаде, и он оказался на простреливаемых улицах, уже в полном масштабе мог лицезреть неприглядные картины.

Ужас для гражданских был в том, что их в городе было просто очень много, и у какого-нибудь придурка нет-нет, да и появится мысль высунуть свой любопытный нос. А у солдат, озадаченных приказами командиров, руки не доходили до прикладов или просто пинков под зад, поэтому постреливал часто, порой милосердно добивая штыком.

 

Нагруженный рюкзаком с минами, тяжело шлёпая по мелким лужам за сержантом-минёром, поглядывая по сторонам, Павел неожиданно представил:

«Вот сейчас в мире доминирует европейская культура (даже не так – англосаксонская), как ни крути, проникая и в азиатский регион, и к мусульманам и к латносам. Не сказать, что в плане гуманизма и человеколюбия у них всё идеально. Да и шли к этим критериям не один век (долгая экспансия, выигранные войны и тому подобное…).

А вот если бы в войне с Штатами победили японцы и бусидо распространился бы по паре континентов? Страшно представить! Более жутко могли бы выглядеть только порядки при ацтекских жрецах с жертвоприношениями и всей остальной сопутствующей жутью».

Задумавшись, он не заметил, как его напарник остановился и Пашка воткнулся ему в спину.

- Осторожно, - беззлобно фыркнул тот, - не забывай что несём.

 

Пашку определили в помощь сержанту из армейских. Маленький, коренастый, юркий, похожий на жучка, профессиональный сапёр, и дело знал своё туго. Звали его Савомото.

Как он объяснил доставшемуся ему в подчинение матросу, толковых противотанковых мин у них в арсенале не имеется, но всякие хитрости против пехоты, хоть завались. Сержант осторожно относился к трофеям, но Павел не раз замечал, как он использовал что-то с англоязычной маркировкой.

Оба изрядно вымокли – приходилось залазить в воду, да и с неба сыпались противные мелкие капли. Свой участок они быстро усеяли разнообразными сюрпризами и теперь топали обратно. Савомото завозился в своих подсумках, достал что-то шелестящее и не менее шумно зачавкал.

- Попробуй, - предложил он.

Павел увидел у него в руках яркий пакет – сержант с довольной рожей отправлял в рот один за другим поджаристый кругляшёк … чипсов.

Пашка вдруг почувствовал насколько проголодался.

«Это же я с самого утра и крошки не перехватил, - удивился он, ныряя рукой в пакет, - ну, что за хрень чипсы я и без тебя знаю. Это мы уже проходили - сначала вкусно, а потом редкостная гадость до осточертения, но жрать-то охота».

Достав флягу, Пашка запил на удивление сразу же набившую оскомину еду. Покосившись на спутника, он с превосходством улыбнулся, ожидая, что тот вот-вот станет плеваться. Однако сержант, вышагивая мягкой беззвучной походкой охотника, продолжал, как ни в чём не бывало, смачно хрустя, уплетать за обе щеки непривычную еду.

Однако и его вскоре пробрало, и он помаленьку начинал кривиться. А когда они подошли к дому, в холле которого оставили своё оружие, и в нос тут же ударил запах съестного, сержант вожделенно проурчал:

- Вот сейчас поедим нормальной пищи!

«А запах действительно ничего, - удивился Павел, следуя за сержантом в дальний конец помещения с выходами на подземную автостоянку, откуда и благоухало пищей, - с чипсами то всё понятно, а вот японская кухня…»!?

Ко всяким суши-роллам он относился с предубеждением. Попробовал в своё время – что-то в этом есть, но дороговато для популярности. Да и не думал он, что солдатню полевая кухня будет кормить такими изысками.

Солдаты и матросы толкались у котла с варевом муки и риса с приправами, шумно гомоня, как всегда кто-то ворчал, что мало кладут еды, у многих в руках мелькали яркие фрукты и овощи, явно из местных лавочек - законное право захватчика на добычу. Унтер-офицер направлял новоприбывших в другое помещение, где, как выяснилось, можно было помыть руки и привести себя в порядок перед принятием пищи.

 

«Да - а – а! - Еда выглядела не аппетитно – клейкая кашица. Отважился – попробовал и удивился, даже замычав от удовольствия, - как же с этим неприглядным видом вяжется такой приятный вкус»?

Павел едва успел поесть и занялся своей промокшей обувью, как влетел унтер, с приказом рассредоточится на позициях. Бойцы хватали оружие, на ходу заматывали обмотки, некоторые ещё гремя котелками и кружками, бежали за командирами отделений.

Прихрамывая на натёртую ногу, Павел, проклиная неудобные кожаные ботинки, закинув за спину винтовки, с пистолет-пулемётом в руке, ковылял вслед за всеми.

 

Они быстро оказались у восьмиэтажного дома, где им обозначили позицию. На первом этаже было нечто похожее на офис или контору, со всеми сопутствующими атрибутами: стеклянными перегородками, рабочими столами, уставленными оборудованием (компы, принтеры), был даже своего рода КПП с комнатой для охраны. Служащих наверно и не было (по причине выходного дня), а охрана либо разбежалась, либо была обезврежена, по крайней мере, Павел видел труп аборигена в одежде похожей на форму. Сержант же, первым делом раскурочил автомат по выдаче напитков, орешков, шоколадок в шелестящих крикливых упаковках.

По лестнице поднялись на последний этаж и забрались в чердачное пространство. Крыша у здания было покатая, под небольшим углом, но абсолютно неудобная для позиции (узкий сектор обзора). Поэтому для обороны решили занять комнаты на верхнем этаже.

Двери они выбивали легко. Судя по меблировке, кое-где разбросанным вещам, да и вообще по какой-то едва уловимой атмосфере, Пашка сделал вывод, что верхние этажи использовались под жильё, но скорей всего съёмное или временное. Даже телевизор был не плоский, а старомодный ящик.

 

Сверху улица хорошо просматривалась. На дороге чадила пара сгоревших грузовых машин, у обочины стояли редкие припаркованные легковушки, несколько автомобильных колёс валялись прямо на дороге, ветер гонял полиэтиленовые пакеты и бумажки. Мелькали даже неугомонные гражданские, из тех идиотов, которые не отсиживались по домам. Пригибаясь, придерживая рукой хлопающий по спине пистолет-пулемёт, бежал японский солдат.

«Наверное, связной», - догадался Пашка - отсутствие радиосвязи вынуждало тянуть телефонные провода, а командиров рисковать жизнями солдат, отправляя их под огнём с приказами.

- Ну что там? – Крик сопровождался хлопаньем дверцами шкафов, грохотом посуды – сержант бегло осматривал смежные помещения.

- Тихо пока! Я бы на месте янки вообще сейчас не совался, подождал до темноты.

- Почему? - Савомото удовлетворил своё любопытство и пристроился рядом, раскладывая на полу амуницию, - а - а - а, понял! У них всяких приборчиков для ночного виденья до чёрта, а мы будем как слепые котята. Я тут, кстати, себе тоже трофейный ночной прицел прихватил, к автомату приладил, смотри, - сержант показал американскую штурмовую винтовку с прицелом, похожим на оптику.

- Мне он, пожалуй, нужнее будет, - равнодушно заметил Павел, пытаясь припомнить, на что эта приблуда может быть похожа.

- Забирай, - легко согласился Савомото, - всё ровно я не разберусь, эта штука, по-моему, не работает.

Повертев в руках приборчик, обнаружив защёлку, Пашка отжал её и извлёк батарейки.

«Приблуда махонька, две батарейки, щелочные к тому же! Конечно, их надолго не хватает».

- Аккумулятор, - Павел старался говорить односложно, опасаясь за свой акцент, - думаю, можно исправить.

- Дерзай, - в голосе сержанта промелькнула досада.

- Я спущусь вниз, поищу питание….

- А приказ? – Не без удивления спросил сержант, - если янки полезут?

Павел поводил «Арисакой», высматривая через оптический прицел:

- Тихо пока…, я не долго.

- Ладно, - смягчившись, кивнул Савомото, - тогда будь другом, там внизу, ящик разбитый со всякой всячиной, принеси мне чего-нибудь сладенького.

Фыркнув, Павел посмотрел на кучу обёрток, валяющихся у ног сержанта.

«Этот парень ещё не устал экспериментировать с синтетической жрачкой». Вслух же, осторожно выверяя слова, сказал:

- Ты лопнешь или отравишься от этой американской ерунды.

 

Погремев выдвижными ящиками, переворошив горы всяких причиндалов в шкафах офиса, подходящих батареек он так и не нашёл. При этом он точно помнил, что у капрала из спецотряда оружейников было всего и вдоволь.

«Незадача! К «Арисаке» я всё ровно адекватно эту хреновину не приторочу. Сам я этим удовольствием никогда не пользовался, но по описанию штучка удобная и может пригодится. По крайней мере, буду хоть в этом на равных - это приоритет выживания. Придётся бежать в оружейку, и подобрать заодно «мэ-шеснадцать». Или подождать? А что мешает пиндосам сейчас напустить дымовой завесы и под её прикрытием, марш, марш боевыми порядками…. Придётся…», - со вздохом принимая необходимость, он внимательно окинул взглядом близлежащую территорию и хмурное небо.

- Тихо-то как…

Идти никуда не хотелось. Был ряд причин против, одна лежала на поверхности – американские вертолёты с перспективой глупо попасть под залп «нурсов», другая…, другую причину он бы обозначил, как «отцы командиры».

Человек бесспорно существо стадное. В этом он убедился, едва оказавшись ткнутым, словно слепой кутёнок в новую действительность – распоряжения и команды офицеров свободно легли на благодатную почву бессознательного племенного инстинкта. Однако прошла и первая растерянность и заторможенность, и даже любопытство растратило свой запас удивления. Его по-прежнему несло вместе со всем этим мутным дождливым потоком, словно брошенную спичку и или щепку, но смотрел он уже на всё иначе - надо было жить. А жить он привык по-другому.

Для начала, его – сорокалетнего мужика, уже испорченного капитализмом и демократией, самого имевшего в подчинении больше десятка работников, начинало тихо бесить от этого уставного командирского прессинга. Плюс дисциплина в японской армии была на уровне (как ему показалось) унизительной беспрекословности. Рукоприкладства особого он кстати ни разу не заметил - солдатики тут и без того были совершенными энтузиастами, а вот если вдруг он чего-то недопоймёт или поведёт себя неправильно? Словит зуботычину как за нефик делать!

Всё это усугублялось ещё тем, что они были ему чуждыми, даже не то что бы внешне (узкоглазостью и всё такое) - азиатчина, иная культура.

«Ладно! С пиндосами пока тихо. В штабе, даже если скользнуть с бокового входа, хоть один офицер, но попадётся по любому. Значит – рожу потупее и понаглее, типа при деле. Разбросанные по большим площадям, не имея связи, каждый боец превращался в отдельную, отрезанную от всех огневую точку, а я – матрос 2-й статьи Мацуда за боеприпасами пришёл. Всё, вперёд»!

 

До штаба дотрюхал спокойно и без приключений. Американцы, словно не решаясь, тарахтели вертолётами где-то на окраине, улицы были пустынны. В самом штабе даже столкнулся с уже знакомым унтером «прямо везёт мне на него», однако тому было явно не до одинокого матроса – тоже спешил куда-то, колючие глаза лишь скользнули по вытянувшейся фигуре, тускло блеснули усталостью, даже слова не сказал. На том и разбежались.

Словоохотливый капрал в оружейке был на этот раз чем-то расстроен и стал похож на обыкновенно скрягу-каптёрщика, ворчливого и прижимистого. Само оружие и ящики с боеприпасами были аккуратно сложены, рассортированы, что слегка Пашку удивило – словно японцы здесь решили осесть надолго.

«С такими силами город не удержать. Или ждут подкрепления? Вообще у них есть хоть какая-нибудь стратегия или они все априори смертники? Так или иначе, это правильно, что я решил позаботиться о себе сам. На крайний случай».

Однако, наконец, разговорив капрала, Павел обалдел от практичности и основательности японцев. Инфраструктура города постепенно стала сдавать свои позиции – в здании штаба начались перебои с водоснабжением, так они, не долго думая, полевую кухню перебазировали в соседний дом.

- … там и питание от независимых источников, и насосы подкачки для водопровода предусмотрены. А кухня без воды…, - не договорив, капрал вздохнул и махнул рукой (видимо причина его недовольства крылась в этих бытовых мелочах).

Далее, не особо утруждая себя поиском, выдернув из крайнего ящика М-16, он безапелляционно заявил:

- Значит так, «американок» у меня сейчас нормальных нету. Хочешь – вот бери, но у неё приклад болтается. Пластик – слабенькие на удар.

- А…, - Пашка, по-прежнему сжимая в руках ночной прицел и «Арисаку», снова сунулся со своим первым предложением.

- С твоим тепловизором я бы что-нибудь придумал - приспособил и даже съёмным сделал, но не сегодня. И пристреливать пришлось бы твою «Арисаку» - тоже время.

 

Обратно Пашка решил срезать и слегка заблудился в нагромождении домов.

Война избирательно погуляла по городу, больше всего потрепав его у морских причалов и прилегающих районах, слегка погромыхав где-то на востоке и в стороне аэропорта, откуда американцы в основном развивали свои конратаки.

И сейчас Пашка, шлёпая по лужам, ориентировался на отдалённый свист турбин и рокот вертолётов (а может даже и транспортных самолётов - аэропорт всё же). Порой насыщенный влагой воздух раздирали пулемётные покусывания, но стреляли там без особого азарта - как объяснил осведомлённый капрал, противник потому и не атакует – эвакуирует с окраин гражданских.

«Ну, а японцы, - сделал вывод Павел, прислушиваясь к приглушённым выстрелам, - не располагая значительными силами, видимо особо не препятствуют, просачиваются мелкими группами и пуляют издалека по жирным бортам транспотников, что б служба пиндосам мёдом не казалась».

 

Но как он понял, эвакуацию янки проводили хоть и аккуратно, но с размахом и вполне планово. Заблукав, он вывалился к кустистой и свободной от построек проплешине, утыканной разномастными мемориалами и гранитными плитами.

«Кладбище! По-моему я взял слишком влево»! – Что-то похожее из восьмиэтажки в левом секторе он и наблюдал.

Уже отворачивая, Павел увидел людей семенящих по дорожке меж захоронениями. Сначала человек десять, потом показалась целая вереница. Полный ассортимент, включая стариков, женщин, детей.

«Аборигены! Бегут! Интересно – это у них служба оповещения сработала? Как-нибудь…, через мобильники?! Если сотовая вообще фурычит…, а интересно было бы и самому попробовать, мобилу раздобыть-то можно…»!?

Его заметили, потому как, люди слегка заметались, заспешили, послышались испуганные возгласы. Сразу обозначился и поводырь этому стаду – чёрная фигура.

«Полицай! – Определил Павел, взглянув в оптику. Прицел-то он с винтовки при этом не снимал, а беженцы как увидели направленное на них оружие, так вообще обделались от страха, - ага! Коп засуетился, забегал, подгоняет их…, в руках…, что? Дробовик! В мою сторону тычет, неужто стрелять будет, с трёхсот метров-то? Не-е-е, не дурак. Ладно, нечего тут торчать, попугал и будя».

 

В этот раз он уже взял правильное направление – впереди маячила нужная высотка.

Бегом, бегом, минуя глухие дворы, притихшие, угрюмые дома, брошенные хозяевами автомобили.

«Да - а - а – а! Плотность заслонов почти никакая, знали бы янки, - вокруг пусто и подозрительно тихо, людей - никого, ни гражданских, ни японцев. Сталинграда здесь уж точно не получиться.

А машины-то посмотри - целёхонькие стоят, под мелким дождичком блестят как новенькие!

Сразу вспомнилось как на гражданке (ха, «на гражданке»), в общем, в бытность, сидел за «ящиком», потребляя красочную Голливудскую продукцию, где автомобили били и сжигали пачками, а он (вот ведь глупость какая) всё к себе примеривал: «вот бы мне такую, вот бы эту….». Вот тебе, пожалуйста – «бери - не хочу» любую. Тоже - такая дурь в голову лезет»!

 

Хлёсткий звук лопастей вертолёта навалился резко и неожиданно, спикировал, буквально свалился с неба. От неожиданности Пашка аж присел.

«Уж, не по мою ли душу»?

Прогрохотав над самой головой, основательная, крупная машина резво заносила хвост на разворот, но откуда-то сбоку, фактически со стороны кладбища геликоптер пыталась догнать пулемётная строчка, бездарно мазала, изгибаясь дугой, теряясь в низкой облачности. Однако пилот шарахнулся, уводя машину в сторону, и только нарвался….

Казалось, в него садили со всех сторон, в основном крупные пулемёты, с характерным чавкающим звуком, но слышалась и мелкота всякая.

Вертолёт взвыл турбинами, пилот ошалело маневрировал, теряя высоту, и вскоре Пашка потерял его из виду.

«Не ударный, многоцелевой, по-моему «Кинг» Сикорского, хана ему, загремело там явно не в пользу геликоптера. А погнали его всё-таки со стороны кладбища. Значит не так уж всё и плохо, дозор там был, только не отсвечивал до поры»!

 

Покрутившись, он всё же выскочил на небольшую площадь перед зданием, где они с сержантом занимали позицию.

Размалёванный белыми и всякими цветными яркими надписями, со звёздами опознавательных знаков, подбитый вертолёт лежал, словно злая раненая стрекоза, припавшая к земле, вцепившаяся в нее когтями, раскорячив как крылья лопасти. Вероятно машина упала на авторотации, поэтому была с виду почти цела, однако экипаж тряхнуло так, что никто не уцелел. В вместительном брюхе десантного отсека Пашка увидел картину от которой ему стало не совсем комфортно – куча-мала (вертолёт вывозил гражданских). Он поспешно перевёл взгляд.

Японские солдаты деловито сновали вокруг, залезали в кабину и десантный отсек, демонтировали установленный на рампе пулемёт. Павел увидел сержанта Савомото, который стаскивал с пилота амуницию.

- Ты что делаешь?

- Как что Мацуда-доси?[157] Трофей беру, смотри какой удобный бронежилет, сразу с кармашками для магазинов к автомату. Я к этому автожиру, кстати, тоже приложился, - улыбаясь до ушей Савомото похлопал рукой по американской штурмовой винтовке.

- Да в этот броник таких как ты двое влезет, как ты в нём бегать будешь? – Скептически скалясь, крикнул один из ковырявшихся с трофейным пулемётом.

- Ничего, зато шкура целее будет, - даже не оглядываясь в его сторону, крикнул сержант. Подмигнув Пашке, он похлопал себя по подсумкам, нырнув рукой в один, достал гранату (чем-то похожую на «эфку»), - я и тебе подарочек прихватил. Хороша!? И вот ещё…, с пилота снял….

У сержанта в руке появились массивные часы-хронограф.

- А себе чего не оставил?

Вместо ответа сержант выставил свою руку с такими же часами на запястье.

Вдруг вдалеке на окраине послышались выстрелы, взвилась и исчезла в низких тучах сигнальная ракета, тут же раздались крики команд.

- Давай наверх, - поторопил сержанта Павел. Гранату и часы взял.

 

В это время в конце дороги появились коробочки американской бронетехники. Снова поднялась на передке обороны стрельба и суматоха.

Павел наблюдал в оптику с десяток гусеничных машин. Он не мог классифицировать их, но пришёл к выводу, что всё же это не танки. Позади, прилипая к домам и кормовым срезам бронетехники, пригибаясь, семенили пехотинцы. Американцы были достаточно далеко, смяв передовой отряд, они постреливали на засевших в окнах одиночек, изредка падая от ответного снайперского огня.

Передовая машина наехала на валяющееся колесо от автомобиля, раздался взрыв, и это было как сигнал - со всех сторон по американскому отряду массировано открыли огонь. Вокруг бронемашин шлёпались мины, не причиняя вреда технике, но разбрасывая в разные стороны пехоту. Противник видимо чётко координировал свои действия - с вертолётов кучно лупили по огневым точкам в окнах, выбивая стёкла, крошку бетона, кое-где возникали пожары. Однако японские мобильные группы с 50- миллиметровыми миномётами, постоянно меняя позицию, буквально засыпали американских солдат гранатами и оперёнными минами.

И наземный отряд американцев не выдержал, атака продлилась от силы десять минут - теряя людей, бросая раненых, янки откатывали назад.

 

Пашка, свалив пару фигурок (ранил точно), решил перебраться этажом ниже.

- Давай сменим позицию, - предложил он сержанту.

- Зачем? Так хорошо устроились, - заупрямился тот.

- Если нас засекли в приборы – ударят, - лаконично объяснил Павел.

С интересом взглянув на напарника, Савомото всё же согласился:

- Ты прав, нас могли вычислить, - и, округлив глаза, смешливо добавил, - ещё как жахнут с вертолётов.

Павел заметил, что если в минёрном деле сержант брал несомненное руководство на себя, то в остальном, не смотря на то что Пашка старался больше молчать (к тому же и младше по званию), Савомото прислушивался к его мнению.

Они быстро спустились ниже, но по их прежней позиции огонь так и не открыли. Американцы отползли, оставив лишь подбитую машину, с раскатанной гусеницей.

- Какие они, однако, пугливые - чуть получили по носу и сразу назад, - улыбаясь, заметил Савомото.

- Подожди, сейчас они наши позиции обработают и снова полезут.

И действительно, по окнам стали бить - сверху ухнуло, посыпалась целыми кусками штукатурка, комната наполнилась пылью.

- Видал как у них, - откашливаясь, просипел сержант, - вычислили точно, откуда стреляли. Тяжело нам придётся.

 

Огненный шквал прошёлся и по дороге, сметая возможные минные ловушки. Как результат – бухнуло несколько мощных взрывов, разнеся пару припаркованных машин, даже рухнула лицевая стена одного дома. Видимость стала почти нулевой, облако дыма и пыли расползалось в воздухе, если бы не ветер и мелкий дождь пылевая и дымная взвесь стояла бы ещё долго, а так всё это оседало липкой грязью на фасады домов и асфальт.

Стреляли не только в их направлении, американцы охватывали город с разных сторон, сбивали заслоны на дорогах, выдвигали вперёд бронетехнику, мелкие группы просачивались дворами, подземными коммуникациями, слышалась стрельба и в тылу, где-то в районе причалов. Выделялась частая пулемётная пальба справа от их позиции, там же одиноко ухала, судя по звуку японская полевая пушка – выстрелит и затишье… выстрелит и снова молчит… точно прислушивается.

В коридоре послышались шаги, появился солдат из сапёрного батальона, весь увешанный минами и набитым взрывателями подсумком.

- Вот началась и моя работа, - сказал сержант, доставая свою поклажу, поинтересовавшись у вошедшего, - ещё мины есть?

- Там внизу притащили штук тридцать. С усиками, противопехотные. Одна шрапнель, - ответил солдат и достал из подсумка блеснувший медным взрыватель, с торчащими к верху проволочками.

- Прощай матрос, - бросил уже на выходе Савомото.

Павел ответить не успел, а сапёры уже гремели ботинками по лестнице. Через несколько минут он смотрел в прицел, как они, укрываясь, ползли, расставляя мины-ловушки. А в дали улицы, километрах в двух, снова появились американские бронетранспортёры. Впереди шла тяжёлая машина с ковшом и не спеша, опасаясь засад, разгребала завалы. Пехоты почти не видно – умело прикрывается за техникой. Снова низко, вдоль улицы, как бешенные промчались вертолёты, не стреляя, психологически давя шумом винтов.

Для прицельной стрельбы было ещё далеко, и Павел, едва высунувшись из своей позиции, лишь наблюдал в снятый с винтовки оптический прицел.

 

Унтер-офицер появился сзади почти внезапно. Следом заскочил ещё солдат с рацией и планшетом.

- Спишь матрос, врага не видишь? – Прошипел унтер, - бери винтовку.

От неожиданности Павел дёрнулся, но повернувшись, хотел вскочить:

- Далеко ещё….

- Лежи, - коротко бросил унтер, протягивая бинокль, - посмотри правее – увидишь. Красноватое здание.

Унтер пристроился за спиной у Павла и почему-то полушепотом отдавал какие-то распоряжения солдату.

Пашка, взяв бинокль, заметил на плоской крыше, указанного унтером дома, засевшие фигурки с длинными винтовками. Он сразу определил мощное дальнобойное оружие, но расстояние до неприятеля было слишком большим для удачной стрельбы, о чём он сразу доложил.

Дом был не самый высокий, противнику стратегически предпочтительнее было бы засесть на соседней многоэтажке. Пошарив правее и ниже, он сразу разглядел семенящих друг за другом, пригибающихся пехотинцев в зелёном пятнистом камуфляже. Цепочка американских солдат двигалась параллельно широкой улице, приближаясь к высотке. Американцев было немного, человек двадцать, все под завязку обвешаны оружием.

- Рукугун Дзюн'и-доно, правее градусов на пятнадцать, - доложил он, протягивая бинокль.

Сам снова взялся за свою оптику. Он намерено употребил суффикс «доно» и реакция унтера была ожидаемой – тот самодовольно улыбнулся[158].

Снова стал накрапывать мелкий дождь, иногда порывы ветра умудрялись забрасывать капли в открытое окно, попадая на линзы бинокля. Унтер, подсунувшись ближе к окну, чертыхаясь, раз за разом протирал их платком.

- Ещё раз, цель? – Спросил он, - я их потерял.

- У кустарника, - после небольшой паузы подсказал Павел.

Американцы, укрытые за негустыми зелёными насаждениями и разбитыми автомобилями, вдруг выныривают уже достаточно близко. До них было метров шестьсот - Павел вытянул вперёд ствол винтовки.

- Огня не открывать, пока не скажу, - вполголоса приказал командир, - они направляются к тому высокому зданию. Главный вход мы заминировали, несколько мин на лестницах, на крыше два пулемётчика ждут сигнала к атаке.

Можно было уже без бинокля разобрать отдельные фигуры американцев. У всех за плечами автоматы, пара с длинными снайперскими винтовками, у трёх за спиной тубусы гранатомётов. Двое отстали, выставив оружие, осматриваются по флангам. Впереди в очках, высокий, худой, даже в своём мешковатом камуфляже, поднял руку – все остановились. Сзади небольшого роста, с ранцем за спиной, лицо закрывают крупные (непростые!) очки, осматривается.

- Прячься! – Командует унтер.

Высунувшись через минуту, они обнаружили, что американцы не пошли в парадный подъезд, а обошли здание с торца и скрылись за углом. Лишь двое замыкающих были ещё в поле зрения, прикрывая основную группу. Унтер выругался.

- Витрина… магазин напротив, - подсказал наблюдательный Пашка.

 

Конечно, в городе многие здания стояли, таращась пустыми глазницами выбитых окон, но в основном стёкла осыпались с нижних этажей. Как уцелела большущая стеклянная витрина в непосредственной зоне боевых действий – это было вообще удивительно. В её почти зеркальной поверхности прекрасно отражалось, как американцы, подсаживая друг друга, запрыгивали в выбитое окно.

- Обхитрили нас, они могут застать пулемётчиков врасплох, сможешь достать хотя бы тех двух.

«Одного точно», - подумал Павел, но ничего не сказал, замер, тщательно прицеливаясь.

Выстрел! В замкнутом помещении хлопок выстрела, прозвучал чуть громче, ударив по ушам. А американцы, видимо, осматривая нижний этаж здания, всё же напоролись на мину. Фугас был достаточно мощным – ударом вышибло большую главную дверь, посыпались осколки стекла, полыхнуло пламя, и только потом повалил белый как вата дым. Из здания тут же послышалась приглушённая беспорядочная стрельба. Солдат, в которого метил Пашка, дёрнулся от близкого взрыва, и пуля прошла мимо. Однако вместо того, что бы укрыться, эти двое замерли на полусогнутых ногах, озираясь. Вторая пуля вошла точно под подбородок пехотинцу, тот схватившись за покрасневшую шею, тяжело задом опустился на асфальт. Второй метнулся к нему и Павел снова промазал – нет, пуля попала, но в бронежилет, видимо в бок, потому что американца от удара развернуло, как фигуриста на коньках, и он продолжил свой бег, только уже в другую сторону – в укрытие, разумно отказавшись от первоначального замысла.

«Какой… прыткий»! – Оценил его телодвижения Павел.

Вдруг мимо головы, колыхнув воздух, чуть не сбив полевую кепи, громким шелестом прошла пуля, впилась в заднюю стену, прошла наск