Основные механизмы поведения

В онтогенетическом развитии животных

И человека

У животных известны совместно действующие ме­ханизмы поведения двух типов. Это, во-первых, врож­денные, наследственные механизмы поведения (безус­ловные рефлексы, инстинкты), во-вторых, механизмы, осуществляющие индивидуальное приспособление.

Важная особенность врожденного видового поведе­ния состоит в том, что его развитие тесно связано с раз­витием экзосоматических органов (органов, обслужи­вающих связи животного с внешней средой) и представ­ляет собой как бы функциональную сторону их эво­люции.

Изменения видового поведения происходят, как и все наследственные изменения, путем отбора и сумми­рования мелких изменений и являются процессом весь­ма медленным, отвечающим медленным изменениям внешней среды; они имеют вместе с тем фундаменталь­ное приспособительное значение ¹⁰⁵.

Другое дело — механизмы индивидуального поведе­ния. Главное отличие этих механизмов от механизмов

¹⁰⁵ См. А. Н. С е в е р ц о в. Эволюция и психика. Собр. соч., т. III. M., 1947, стр. 298—300.

видового поведения состоит в том, что в них фиксиро­вана лишь способность к поведению, осуществляющему индивидуальное приспособление, в то время как в ме­ханизмах видового поведения зафиксировано само пове­дение. Хотя они отвечают быстрым изменениям среды, но их эволюция связана тоже с весьма медленными наследственными изменениями, однако непосредствен­но — только с изменениями мозга, органа с максималь­ным полиморфизмом функций.

Центральное значение имеет вопрос о соотношении этих двух механизмов в поведении индивидуального жи­вотного.

Огромный экспериментальный материал, накоплен­ный современными исследованиями животных, свиде­тельствует о том, что проявление наследственного пове­дения, вполне независимого от влияния индивидуального опыта, практически не существует. Даже такие Живот­ные, известные подчеркнутой машинообразностью сво­их инстинктов, как насекомые, приспосабливают вопре­ки старым представлениям Фабра свое поведение к изменчивым элементам внешней среды ¹⁰⁶.

Не иначе обстоит дело и с такими врожденными ак­тами, как, например, клевательные движения цыплят; экспериментальные работы ряда авторов, применявших, в частности, методику «отсрочки» начала клевательных движений, выявили, что для успешной реализации этих актов необходим известный период упражнения, в тече­ние которого происходит их приноравливание и коорди­нирование ¹⁰⁷.

Наконец, известно, что у высших млекопитающих онтогенетическое проявление безусловнорефлекторной деятельности зависит не только от сроков созревания соответствующих нервных механизмов, но и от влияний внешних условий, в результате которых врожденные ме-

^m E. R a b a u t. La biologie des insectes et J. H. Fabre. «Jour­nal de psychologies, 1924, N 2. A. Mo lit or. Neue Versuche und Beobachtungen an Grabwespen. «Biologisches Zentralblatt», Bd. I— IX, 1931—11938; K. von Frisch, Bees. Cornell University Press,

1950.

¹⁰⁷ F. S h e p a r d, F. Breed. Maturation and Use in the De­velopment of an Instinct. «Journal of Animal Behavior», v. 3, 1913; W. W. Cruz e. Maturation and Learning in Chicks. «Journal of Comparative Psychology», 1935; В. М. Боровский. Поведение цыплят, выведенных в инкубаторе. «Рефлексы, инстинкты и навыки». М, 1936.

ханизмы поведения быстро обрастают условными реф­лексами ¹⁰⁸.

Таким образом, в процессе онтогенетического разви­тия животного его наследственное поведение приспосаб­ливается, прилаживается к изменчивым элементам внешней среды. А так как в среде изменчивые элементы всегда существуют, то всегда существует и индиви­дуальная изменчивость видового поведения животных ¹⁰⁹. С другой стороны, известно, что формирование ин­дивидуального поведения животных зависит от свойст­венного им врожденного видового поведения. Идет ли речь об отдельном условном рефлексе, о постепенно складывающемся цепном стереотипном поведении или об интеллектуальном поведении животного — во всех этих случаях одинаково необходимо наличие врожден­ной, инстинктивной основы.

Поэтому для того, чтобы понять индивидуальное по­ведение животного и возможные изменения его под влиянием внешних условий, нужно прежде всего учиты­вать свойственный данному виду животных фонд врож­денного поведения. В этой связи И. П. Павлов писал: «Полный перечень, подробное описание и естественная система всех этих рефлексов (безусловных рефлексов, инстинктов — А. Л.) есть одна из очередных и важней­ших задач физиологии нервной системы» ¹¹⁰. «И я еще раз повторю, что в высшей степени важно иметь полный список и надлежащую систематизацию этих рефлексов, потому что вся остальная нервная деятельность орга­низма надстраивается, как увидим дальше, на фунда­менте этих рефлексов» ¹¹¹.

Сравнительно-физиологические и зоопсихологические данные согласно говорят о том, что формирование у животных индивидуального поведения находится в пря­мой зависимости от свойственных им инстинктов; напри­мер, животное способно решить трудные задачи, если

¹⁰⁸ См. А. Д. С л о и и м. Экологический принцип в физиологии и изучение инстинктивной деятельности животных. «Материалы сове­щания по психологии». М., 1957.

¹⁰⁹ См. И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. III, кн. I. M.—Л., 1951, стр. 182.

¹¹⁰ Там же, стр. 362.

¹¹¹ И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. IV, М.—Л., 1951, стр. 28.

эти задачи находятся как бы в зоне возможностей свой­ственного ему видового поведения, и не справляется с задачами более легкими, но неадекватными, чуждыми естественным условиям жизни его вида ¹¹².

У животных, конечно, возможно и такое поведение, которое внешне кажется не имеющим никакого отноше­ния к их инстинктам. Если, однако, проследить процесс формирования такого поведения, то связь его с наслед­ственным, врожденным фондом становится совершенно очевидной. Примером может служить анализ поведения дрессированных животных. Балансирование мячом, ко­торое производит морской лев, или раскатывание лисой ковровой дорожки действительно кажутся не стоящими ни в какой связи с их видовым поведением. Тем не ме­нее эти действия формируются именно из инстинктивных реакций¹¹³. Сначала у животного вызывается обычное для его вида инстинктивное поведение, включающее в свой состав нужные дрессировщику движения (стадия «наталкивания» — прямого или косвенного). Затем эти движения фиксируются при помощи безусловного под­крепления, а движения, которые, с точки зрения дресси­ровщика, являются лишними, наоборот, оттормажива-ются, отсекаются (стадия «подкрепления» и «шлифов­ки»). Обязательность обеих стадий ясно показывает, что формируемое дрессировкой якобы совершенно новое по­ведение является прямым дериватом видового поведения животного и представляет собой результат прилажива­ния, приспособления последнего к внешним условиям; необычная же форма его объясняется только крайней искусственностью тех условий, которые создаются дрес­сировщиком. То же относится и к особо сложному пове­дению животных, создаваемому в некоторых рассчитан­ных на внешний эффект экспериментах вроде экспери­ментов Вольфа с обезьянами ¹¹⁴.

Нет надобности особо рассматривать с этой точки зрения приобретение индивидуального опыта в услови­ях, более обычных для животного. Хорошо известно, что различия, которые при этом обнаруживаются исследова-

¹¹² J. V. Buytendijk. Psychologie des animaux, 1928.

¹¹³ См. М. А. Гер д. Анализ процессов дрессировки. «Мате­риалы совещания по психологии». М., 1957.

¹¹⁴ J. В. Wolfe. Effectiveness of Taken Rewards for Chimpan­zees, «Comparative Psychological Monographs», v. 13, 1936.

нием, — это различия в конкретных механизмах и в строении самих процессов поведения, а соответственно и в том отражении среды, которое в них формируется и которое опосредствует их осуществление. Однако услож­нения механизмов индивидуального поведения от эле­ментарных условных рефлексов до сложных интеллек­туальных действий обезьян выражают прогресс только в одном направлении — в направлении развития у жи­вотных способности реализовать свойственное им видо­вое поведение в конкретных условиях, все более и более отдаленных от общих условий жизни вида.

Итак, индивидуальное поведение животных всегда зависит от опыта двоякого рода: от опыта видового, фик­сированного в механизмах безусловнорефлекторного, инстинктивного поведения и от опыта индивидуального, складывающегося онтогенетически; при этом основная функция, которую выполняют механизмы формирования индивидуального опыта, заключается в приспособлении видового поведения к изменчивым элементам внешней среды.

Иначе обстоит дело у человека. В отличие от живот­ных у человека имеется опыт еще одного рода. Это об­щественно-исторический опыт, которым человек овладе­вает в процессе своего онтогенетического развития.

Опыт этот является видовым в том смысле, что он складывается не в жизни отдельных индивидов, а яв­ляется продуктом развития многих поколений людей и передается от поколения к поколению. Он, однако, не фиксируется наследственно, и в этом состоит его корен­ное отличие от видового опыта животных. Хотя он при­обретается в процессе онтогенетического развития чело­века, его тем не менее нельзя отождествлять с индиви­дуальным опытом в собственном смысле слова. От индивидуального опыта он отличается не только по сво­ему содержанию, что очевидно, но также по принципи­альному механизму его приобретения, присвоения.

Присвоение общественно-исторического опыта созда­ет изменение общей структуры процессов поведения и отражения, формирует новые способы поведения и по­рождает подлинно новые его виды и формы. Поэтому механизмы процесса присвоения имеют ту особенность, что это суть механизмы формирования механизмов. Их исследование представляет серьезные трудности, так как.

они маскируются общими механизмами формирования индивидуального опыта.

Когда взрослый делает первые попытки поить ребен­ка из чашки, то прикосновение жидкости вызывает у ребенка безусловнорефлекторные движения, строго соот­ветствующие натуральным условиям акта питья (естест­венный водоем, сложенные горстью руки). Губы ребен­ка вытягиваются, складываясь в трубку, язык выдви­гается вперед, ноздри плотно сжимаются, производятся движения всасывания. Чашка еще не выступает здесь как предмет, определяющий способ осуществления акта питья. Однако очень скоро ребенок научается правильно пить из чашки, т. е. его движения перестраиваются так, что чашка используется теперь адекватно ее назначе­нию. Край чашки прижимается сверху к нижней губе, и рот ребенка растягивается, язык занимает положение, при котором его кончик прикасается к внутренней по­верхности нижней челюсти, ноздри расширяются, и жидкость из наклоняемой чашки вытекает в рот. Возни­кает совершенно новая функциональная двигательная система, осуществляющая акт питья, включающая в себя новые элементы (наблюдения автора).

Формирование этой новой функциональной системы зависит от объективных свойств самого предмета — чашки, которая отличается от любого «естественного водоема» не только тем, что она способна перемещать­ся, но и наличием у нее тонкого края; использование ребенком ее свойств, однако, определяется не столько этими свойствами самими по себе, сколько действиями взрослого, который поит ребенка; он правильно при­ставляет чашку ко рту ребенка и постепенно наклоняет ее; затем, когда он дает чашку в руки самого ребенка, он первое время активно направляет и поправляет его движения. Таким образом, взрослый строит у ребенка новую функциональную двигательную систему, частью непосредственно навязывая ребенку движения (движе­ния удержания чашки у рта и движения постепенного наклонения ее), частью вызывая этим у него готовые рефлексы, но принадлежащие к другим натуральным «рефлекторным ансамблям».

Подобным же образом у ребенка протекает процесс усвоения и таких специально человеческих действий, как, например, пользование ложкой, лопаткой и т. п.

Сначала предмет, взятый ребенком в руку, вовлекается в систему ее натуральных движений: наполненную лож­ку ребенок подносит ко рту так, как если бы он действо­вал с любым «неорудийным», естественным предметом, т. е. не считаясь, например, с необходимостью удержи­вать ее в горизонтальном положении. Впоследствии — опять-таки под влиянием прямого вмешательства взрос­лого — движения руки ребенка с ложкой радикально перестраиваются: они становятся подчиненными объек­тивной логике употребления ложки. Меняется общий характер афферентации этих движений, которые перехо­дят на более высокий, предметный уровень¹¹⁵, у ребенка складывается функциональная двигательная система, подчиняющаяся топологическим отношениям, — система действий орудийного типа.

Сходную на первый взгляд перестройку движений можно наблюдать и у некоторых высших животных, од­нако это сходство является только внешним. У обезьян, например, хорошо отрабатываются действия с помощью палки, применяемой для подтягивания к себе приманки, и, как показали еще не опубликованные опыты С. А. Но­воселовой, у них происходит при этом характерный сдвиг подвижности от проксимальных к преимуществен­но дистальным звеньям руки. Однако такого рода дейст­вия представляют собой продукт каждый раз заново отрабатывающегося приспособления, приноравливания естественных движений животного к внешним метри­ческим и механическим отношениям, и, как это отмечал еще Кёлер ¹¹⁶, они не образуют никакого особого типа поведения. Иначе говоря, хотя у обезьян и возможна выработка отдельных действий с простейшими орудия­ми, но самый принцип орудийного действия остается для них недоступным, что ясно выражается, например, в характере допускаемых ими при применении «орудий» ошибок.

Другая сторона отличия «орудийных» действий жи­вотных от подлинно орудийных действий выражается в том, что они складываются под влиянием самих пред­метных условий (преграда, наличие в зрительном поле

¹¹⁵ См. Н. А. Бернштейн. О построении движений. М, 1947, стр. 120.

¹¹⁶ См. В. Кёлер. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. М., 1930.

палки и т. п.), действия же других животных или чело­века не играют в их формировании решающей роли. Они не строятся с помощью других, не заимствуются, они не могут выполняться «по образцу» "⁷.

Животные способны, конечно, к подражанию, но под­ражание не формирует у них действий нового типа. Нужно сказать, что вообще роль подражания у живот­ных часто неправильно преувеличивается. В действи­тельности многие реакции, появление которых относится иногда за счет подражания, возникают и без участия этого механизма. Например, голосовые реакции птиц могут возникать без какого бы то ни было подражания. На это указывал в свое время уже В. Вагнер, ссылаясь на старые наблюдения Ле-Дантека, относящиеся к вы­водковым птицам ^ш; позже этот факт был установлен строго экспериментально в опытах с цыплятами, воспи­тывающимися в полной изоляции, у которых голосовые реакции тем не менее оказались ничем не отличающи­мися ни в количественном, ни в качественном отноше­нии от голосовых реакций «контрольных» цыплят (Шельдеруп-Эббе) ¹¹⁹. Несколько иначе обстоит дело у гнездовых птиц, но и в этом случае проявляется лишь врожденный имитационный рефлекс.

Более сложную проблему представляет подражание у обезьян. Вокруг этой проблемы возникла довольно широкая дискуссия ¹²⁰. Однако главным источником раз­ногласий является здесь не противоречивость фактов, а неодинаковость содержания, которое вкладывается раз­ными авторами в само понятие подражания ¹²¹.

¹¹⁷ Возможность выработки у животных временных связей по методу «пассивных движений», разумеется, не отменяет сказанного: даже у человекообразных обезьян прямое вмешательство экспери­ментатора приводит лишь к тому, что у животного возникает связь соответственного движения с пищевым или ориентировочным под­креплением; например, выработанное таким методом у обезьян «пи­сание» на доске вступает в связь с подкреплением своими кинесте­тическими компонентами, а не своим продуктом (Э. Г. В а ц у р о. Исследование высшей нервной деятельности антропоида. М., 1948, стр. 241).

^1,8 См. В. А. Вагнер. Биологические основания сравнитель­ной психологии, т. II. М., 1913, стр. 375.

¹¹⁹ D. К a tz. Animals and Men. London, 1963, p. 148.

¹²⁰ См. Г. 3. P о г и и с к и й. Навыки и зачатки интеллектуаль­ных действий у антропоидов шимпанзе. Л., 1948, стр. 175—185.

¹²¹ См. Н. Ю. В о й т о н и с. Предыстория интеллекта. М.,1949, стр. 214.

Во всяком случае можно считать установленным, что способности к подражанию и у этих самых «подража­тельных» животных, а главное, та роль, которую оно играет в их поведении, являются крайне ограниченны­ми. Об этом говорят данные исследования подражания не только у низших обезьян ¹²², но и у антропоидов ¹²³. Поучительными в этом отношении являются факты подражания у молодого шимпанзе Иони, описанные Н. Н. Ладыгиной-Коте. Иони часто имитировал действия человека, в частности действия орудийные, например за­бивание гвоздя молотком. Тем не менее он не схватывал объективной логики действия: то он не прилагал до­статочной силы, то не удерживал гвоздя в вертикаль­ном положении, то бил молотком мимо гвоздя. «Таким образом, — пишет автор, — в результате своей большой практики Иони все же никогда не забил ни одного гвоздя» ¹²⁴.

Принципиально другой характер имеет подражание у ребенка. Хотя у детей и наблюдаются явления реф­лекторного подражания вроде эхокинезий, эхомимий или эхолалии, однако в нормальных случаях они утрачивают свое значение уже на втором году жизни; одновремен­но с этим у них возникают специфически человеческие виды подражания — так называемое интеллектуальное подражание, подражание «по представляемому образ­цу». Высшие, прижизненно формирующиеся у детей ви­ды подражания хорошо изучены Гюйомом ¹²⁵ и Пиаже ¹²⁶. Как показали опыты А. В. Запорожца, А. Г. Поляковой и С. А. Кирилловой, важная особенность подражатель­ных действий по представляемому образцу состоит в том, что роль подкрепления в процессе их формирова­ния выполняет не тот или другой раздражитель, воздей-

¹²² J.Watson, imitation in Monkeys, «Psychological Bulletin», 1908, No. 5; H. H. Ладыгина-Котс. Приспособительные мо­торные навыки макаки. М., 1929; Г. А р а н о в и ч, И. Хоти н. Подражание у обезьян. «Новое в рефлексологии и физиологии нерв­ной системы», 1929, № 3

¹²³ Я. Verkes, A. Verkes. The Great Apes, 1929; H. H. Ла­ды г и u a - К о т с Дитя шимпанзе и дитя человека. М., 1935.

¹²⁴ Н. Н. Ладыгина — Коте. Дитя шимпанзе и дитя чело­века, стр. 226.

¹²⁵ P. Guillaunie. Limitation chez lVnfant. Paris, 1925.

¹²⁰ J. P i a g e t, La formation du syrnbole chez Fcnfaiit. Neucha-. tel — Paris, 1945,

ствующий в результате их осуществления, а само сов­падение действия с представлением заданного образца ¹²⁷. Благодаря этому подражание приобретает новую функ­цию: в то время как у животных оно ограничено рам­ками уже наличных у них возможностей поведения, у ребенка оно способно переходить эти рамки и созда­вать новые возможности, формировать совершенно но­вые типы действий. Это сближает подражание детей с обучением в его специфических формах, процессом, ко­торый качественно отличается от learning'a у животных.