Волдыри и кровотечение

Некоторые пациенты по-прежнему приходили ко мне просто как к мануальному терапевту, за обычным лечением, и не подозревали, что в моем офисе происходят еще и «другие вещи». Одна из таких пациенток пришла по направлению ортопеда, который не сумел сам избавить ее от болей в спине. Женщине было под пятьдесят, и эти боли мучили ее уже давно. В день, когда она пришла ко мне, боль особенно разбушевалась, причем не только в спине. Пациентка рассказала, что с девяти лет страдает дегенеративным костным заболеванием правого колена и что сегодня боль в колене стала почти невыносимой.

Я провел коррекцию, потом велел больной закрыть глаза и не открывать, пока не скажу. Пока она держала глаза закрытыми, я обошел вокруг нее, остановился возле правого колена, установил руки где-то дюймов на шесть выше него и стал описывать ладонями маленькие круги. Я заметил, что когда я вожу руками над человеком, то в них всегда возникают какие-то ощущения. На сей раз я почувствовал тепло. Этим мои наблюдения и ограничились. Тепло, и все — хотя, быть может, немного теплее, чем обычно.

Закончив, я попросил пациентку открыть глаза. После этого она сказала, что чувствует себя лучше. Должен признаться, к тому времени подобный ответ звучал для меня достаточно привычно: какими бы странными ни выглядели исцеления, которые я наблюдал, они, тем не менее, происходили с большой регулярностью. А вот то, что случилось дальше, удивило меня по-настоящему...

Мы с пациенткой направились к входной двери, и когда мы подошли к завприемной, то секретарша чуть не упала со стула.

Смотрите! — взвизгнула она в своей неповторимой манере, показывая на мою руку. Я глянул вниз, на свою ладонь. Ее покрывали волдыри — крохотные миллиметровые волдырики. Их было штук 75-100, а может и больше. Часа через три-четыре они исчезли.

Подобные высыпания появлялись у меня и потом. Я до известной степени даже радовался им: ведь это было зримое проявление прежде незримого, нечто такое, что можно было предъявить окружающим и спросить: «Ну что, видите?»

Затем случилось кое-что посерьезнее. Ладонь у меня стала кровоточить (честное слово, я вас не разыгрываю). Конечно, кровь не била струей, как в старых фильмах или на фотографиях в «Нэшнл инкуайерер». Она шла, как после укола булавкой. Но это все равно была кровь!

Мы с пациенткой молча уставились на мою руку. Тем временем к нам подтянулось еще несколько больных.

— Это посвящение, — сказал один из них.

— Посвящение во что? — спросил я.

Этого не смог сказать никто. С другой стороны, откуда им не было знать? Почему я сам этого не знал? И кому это известно на самом деле!

 

В поисках ответа

Я продолжал искать объяснения происходящему, и поиски эти не просто продолжались, но и набирали новые обороты. Я разузнал имена и биографии некоторых людей, которые считались авторитетными знатоками в различных областях духовных и такназываемых «паранормальных» явлений. Я покупал аудиокниги этих авторов и прослушивал их в машине; я обдумывал вопросы, которые хотел бы им задать.

Последнее порой удавалось мне и в реальности.

Однажды я услышал, что Брайан Вайс, доктор медицины,автор книги «Много жизней — много наставников», собирается провести однодневный семинар. Я немедленно записался в число участников. Доктор Вайс — один из главных мировых авторитетов по регрессии в прошлые жизни. Он начал карьеру как представитель традиционной психиатрии и гипнотерапевт. Однако на примере некоторых своих пациентов он убедился в том, что прошлые жизни существовали на самом деле и могут влиять на теперешнюю жизнь человека. |

Я надеялся, что, участвуя в семинаре, смогу в перерыве лично поговорить с его руководителем. Кто знает, не прольет ли он свет на то, что происходит в моей собственной, некогда вполне обычной жизни?

Оказалось, что перерыв действительно предусмотрен. Но проходил он совсем не так, как я ожидал.

На протяжении всего однодневного семинара вокруг меня сидели еще примерно шестьсот человек. Каждый из них жадно искал возможности лично поговорить с доктором Вайсом. Каждый надеялся, что его рассказ полностью увлечет доктора и прикует к себе все его внимание. Более того: каждый рассчитывал, что знаменитый эксперт будет говорить с ним достаточно неспешно, так что собеседник сможет ощутить собственную значимость. Вероятно, лишь немногие понимали, что если шестьсот человек зададут по вопросу, а каждый ответ займет хотя бы одну минуту, то на все в совокупности уйдет десять часов, то есть больше, чем длится весь семинар. Возможно, впрочем, что этот факт просто никого не волновал.

Конечно, я тоже входил в число этих наивных людей. И, как и остальные, я чувствовал, что уж мой-то вопрос задать абсолютно необходимо. Так что я ждал подходящего случая, чтобы поднять руку: скажем, естественного перерыва в ходе лекции или момента, когда будет затронута какая-то тема, близкая к моему вопросу. Второй вариант обещал мне много возможностей вклиниться со своим вопросом. Ведь мне пришлось бы начать с краткого описания событий, происходивших со мной, а они имели отношение практически к каждой теме, которую обсуждал доктор Вайс.

Однако он не только не выслушивал вопросы участников — он даже не предлагал их задавать.

Вскоре начался полуденный перерыв. Семинар наполовину прошел, а я все еще не поймал удачу за хвост.

После перерыва доктор Вайс объявил, что собирается провести на сцене показательную регрессию в прошлую жизнь, и сказал, что требуются добровольцы из аудитории. Пятьсот девяносто семь рук взметнулись вверх (трое участников, надо думать, были ещё в уборной). Доктор Вайс сказал, что выберет из аудитории пять человек, которые должны подняться на сцену, а затем проведет с каждым своего рода «глазной тест», чтобы решить, кто подойдет лучше всего. Оставшиеся четверо претендентов отправятся обратно на свои места.

— Один, два, три, четыре, пять... — Доктор Вайс пальцем показал на своих избранников, и они поднялись на сцену. Каждый занял одно из пяти отведенных им мест. Меня среди счастливцев не было.

Мы, оставшиеся, опустили руки и стали взволнованно ждать, что будет дальше... как вдруг доктор Вайс повернулся обратно к аудитории, вглядываясь в нее с таким видом, словно он что-то потерял.

— Вы! — Он ткнул пальцем в толпу. — Вы ведь, кажется, поднимали руку?

Оглянувшись вокруг в поисках того, на кого он указывал, я; понял, что все смотрят именно на меня.

Да, — выпалил я, смутившись и не вполне представляя, что делать и как себя вести. — Но вы ведь уже выбрали пятерых...

— Вы хотели выйти на сцену?

Ну конечно, я этого хотел. Что за вопрос!

— Да, конечно, — ответил я.

— Прекрасно, тогда поднимайтесь, — сказал он.

Слово «самоуничижение» звучит слишком слабо, чтобы передать мое состояние в тот момент. Больше всего мне хотелось спрятаться, забиться в любую щелку, чтобы меня никто не видел и не слышал. Оказалось, что быть одним из пятерых почему-то легче, чем отдельным индивидом, которого таким вопиющим образом выделили из общей массы.

Тем не менее я пошел к сцене. По дороге ощутил несколько дружеских тычков локтем под ребра и перехватил парочку взглядов, полных неприязни; которую смотрящие даже не слишком пытались замаскировать.

Доктор Вайс провел меня вверх на сцену и описал глазной тест, которому собирался подвергнуть каждого из нас. По сути, это был тест на гипнабельность. Нужно было, не двигая головой, посмотреть вверх, а потом медленно закрыть глаза, чтобы доктор мог увидеть «трепетание». По нему он мог наверняка определить, кто легче всего поддается гипнотической регрессии.

Для тех, кто еще не догадался, скажу, что счастливчиком оказался я. Возможно, доктор Вайс знал об этом заранее.

Он усадил меня на табурет, велел закрыть глаза, сделал несколько внушений, а затем спросил: «Что вы видите?»

Я понял, что смотрю сверху вниз на самого себя, хотя глаза у меня закрыты. Я видел смуглую кожу, но иного оттенка, чем моя, — оливковую, как у жителей Средиземноморья. Внезапно я понял, что я — мальчик, который живет в какую-то далекую эпоху где-то в пустыне. Еще я понял, что по нынешним меркам выгляжу старше своих лет. На самом деле, если верить тому, что я сам громко сообщил доктору Вайсу и всем присутствующим, я оказался «мальчиком в возрасте от 12 до 17 лет». Я также описал место, где нахожусь: внутренний двор какого-то громадного здания, украшенного каменными колоннами. Одна из колонн стоит в центре двора. Она настолько высока, что я даже не могу разглядеть вершину. Колонна огромная, диаметром в пять футов. Она так велика, что я могу за ней спрятаться. Кстати, именно это я и делаю в данный момент. Тут изб рта у меня вылетели слова: «Я вернулся в Египет». — А в голове пронеслось: «Боже! Египет! Абсолютно все заявляют, что видят Египет. Может, это игра воображения?» Далее я сказал: «Я живу в доме фараона». (Ну конечно! Как у меня фантазия разыгралась!) «Я — один из ближайших членов его семьи». (Теперь я еще особа царской крови!) «Но по крови я ему не родня». (Полагаю, это значит, что я — Моисей. Неужели я действительно говорю всю эту ерунду?)

История мальчика разворачивалась перед моим мысленным взором. Правдой она была или неправдой, но я не мог ее остановить. Вот я, прячась за колонной, крадучись обхожу вокруг нее, чтобы не попасться на глаза стражнику. Помню, что мне самому такой образ действий казался странным: ведь я, в конце концов, был у себя дома. Но я знал, что моя цель — незамеченным пробраться к лестнице, которая ведет под землю, в помещение, где придворные маги хранят орудия своего ремесла.

Туда не разрешается спускаться никому, в том числе и мне. Маги убеждены в том, что только они умеют пользоваться этими орудиями. Я другого мнения. Я знаю, что я — единственный человек, которые способен воспользоваться колдовскими инструментами, а маги либо сами обманываются на свой счет, либо пытаются обмануть всех остальных.

Еще я знаю, что среди сокровищ подземной комнаты есть золотые скипетры различной величины, некоторые длиной около шести футов. Они увенчаны огромными драгоценными камнями, в частности один в оправе из золотых зубцов. Этот скипетр украшен громадным темно-зеленым камнем — то изумрудом, толи отшлифованным бериллом. Впоследствии еще предстоит узнать на сей счет побольше...

Следующим, что я запомнил, были слова доктора Вайса:

— Отлично, а теперь перенеситесь в конец этого воплощения.

Но я продвинулся во времени несколько дальше. Внезапно понял, что умер и покинул то воплощение. Сознание, которым я обладал в это время, подсказало мне, что сила заключалась вовсе не в скипетрах — она была во мне и сопровождала меня из воплощения в воплощение.

На этом сеанс регрессии закончился. Как и тогда, я не мог сейчас с уверенностью утверждать, что все увиденное не было игрой воображения. Ведь, сидя на сцене я конечно же испытывал потребность придумать нечто такое, что можно рассказать аудитории.

Когда сеанс закончился, многие зрители мне говорили: «Если бы вы наблюдали за собой со стороны, вы бы наверняка знали, что ничего не выдумываете».

Впоследствии доктор Вайс сказал мне, что в ходе регрессии я дал ему информацию, подтвердившую ту, которую он собрался использовать в своей новой книге. По его словам, маловероятно, чтобы я мог знать такие вещи до выхода на сцену.

Мне оставалось только согласиться с ним. И хотя во время самой регрессии у меня не возникло никаких интуитивных ощущений, которые подтверждали бы подлинность моего ответа, могу утверждать следующее: в письменной работе по «египтологии», которую я написал в третьем классе, не было ничего из тех сведений, что я изложил доктору Вайсу.

 

Глава 6

В ПОИСКАХ ОБЪЯСНЕНИЙ

Познай то, что у тебя на виду, тогда то, что скрыто, станет для тебя ясным и понятным.

 

Библиотека Наг-Хаммади

 

Я полагал, что кто-нибудь обязательно должен знать, что означают все эти странные события. Ведь то, что случилось со мной, наверняка не было чем-то уникальным! Кто-то где-то непременно знает ответ, который я ищу.

Разумеется, я начал с того, что снова обратился к гадалке с Венис-Бич. Услышав о волдырях и кровотечении, она призналась, что не имеет ни малейшего понятия, что со мной происходит и почему. Цыганка исчерпала свой запас гипотез и банальностей в духе «Нью Эйдж» и сказала, что мне пора пообщаться с другой женщиной — с тем человеком, который, дескать, «научил и ее, и всех остальных», как проводить тот ритуал. Гадалка дала мне ее имя и телефон.

В тот вечер звонить было уже поздно, так что я сделал это на следующий день. Я выложил этой новой «наставнице» всю историю от начала до конца. Я рассказал и о лампах, которые сами включались, и о дверях, которые сами открывались, и о «людях», присутствие которых я ощущал у себя дома, а мои пациенты — в офисе, и о том, как ладони у меня стали покрываться волдырями и кровоточить. Когда я закончил, на другом конце провода последовало долгое молчание. Затем «наставница» сказала: «Никто из людей, которых я знаю, никогда не рассказывал ничего подобного. Это поразительно!» Вот и все, чем она смогла мне помочь.

Вероятно, на жаргоне «Нью Эйдж» слово «поразительно» означало: «Разбирайся сам, приятель». Но я не собирался сдаваться. В следующем месяце по рекомендации своего друга я связался с одним всемирно известным экстрасенсом из Лос-Анджелеса. Договариваясь с ним о встрече, я ничего не сказал о том, что со мной происходит, и даже не назвал ему свою фамилию. Я хотел посмотреть, сможет ли он что-то узнать обо мне своими силами и не возникнут ли у него при этом какие-нибудь догадки насчет того, что со мной происходит.

В назначенный день я ворвался в его квартиру, запыхавшись, выбившись из сил и опоздав на 30 минут. Я плюхнулся на стул и сделал вид, что не замечаю выразительного взгляда, которым пронзил меня хозяин. Ну, знаете, тот особый взгляд, характерный для «анально фиксированного» субъекта с быстрыми реакциями; взгляд, от которого невольно вспоминаешь все нотаций, полученные в прошлом из-за опозданий, и который одновременно заставляет усомниться в том, что ты имеешь хоть какую-то ценность как личность. «Наверняка по выходным этот тип отправляется в Конгресс ходатайствовать о том, чтобы в средних учебных заведениях вернули в обиход термин "tardy"— "заторможенный"», — решил я. В правильности этого «экстрасенсорного прозрения» я был совершенно уверен!

Экстрасенс разложил карты очень аккуратно и деловито, тщательно избегая любого намека на теплоту и сопереживание. Он глянул в карты, затем уставился мне прямо в глаза — то ли рассерженно, то ли слегка недоуменно.

— Чем вы занимаетесь? — задал он конкретный вопрос.

Уж не знаю, как бы вы отреагировали на моем месте, но я, заплатив 100 долларов за час, подумал: «Ты экстрасенс, вот ты мне и скажи». Однако высказывать эти мысли вслух я не стал.

— Я — мануальный терапевт, — сухо и деловито констатировал я, тщательно стараясь не проявить ничего, что могло бы направить интуицию экстрасенса в определенном направлении.

— О нет, — сказал экстрасенс, — тут замешаны гораздо более серьезные вещи. Из ваших рук что-то исходит, и люди от этого выздоравливают. Вас будут показывать по телевизору, — продолжал он, — к вам будут приезжать со всей страны.

Я меньше всего ожидал услышать такое от этого человека, особенно учитывая, как начался наш сеанс. Впрочем, тут же оказалось, что все-таки еще не совсем «меньше всего», потому что далее он заявил, что я буду писать книги.

— Позвольте вам заметить, — ответил я с проницательной улыбкой, — если я хоть в чем-то уверен, так именно в том, что не буду писать никаких книг.

И я действительно думал именно так. С книгами я никогда не дружил. На тот момент я прочитал от силы две книги, одну из которых я все еще раскрашивал. Моим любимым времяпрепровождением давно был телевизор. Грубо говоря, я был «телеголиком».

Как ни странно, но после визита к экстрасенсу я неожиданно для себя принялся читать, читать и читать. Телевидение внезапно перестало быть для меня наркотиком, а вместо телевизора им, если можно так выразиться, стали книги. Я не мог ими насытиться — восточная философия, жизнь после смерти, медиумизм, даже встречи с НЛО. Я читал все, всех и повсюду.

Мало-помалу мою жизнь стала подчинять себе какая-то новая, незнакомая сила. Когда я вечером ложился спать, ноги у меня вибрировали. В руках возникало такое чувство, как будто они постоянно остаются в «рабочем режиме». Кости черепа тоже вибрировали, а в ушах звенело. Позже я начал слышать звуки, а изредка это походило на голоса, звучащие хором.

«Вот оно! Я сошел с ума». Теперь я был в этом уверен. Все знают: когда сходишь с ума, слышишь голоса. Те, что слышал я, пели. И вдобавок хором. Нет бы мне ограничиться слабым легким звоном, тихим сольным вокалом или маленькой хоровой капеллой. Так нет, на меня свалился целый Мормонский Храмовый Хор!

А что же мои пациенты? Они стали видеть цвета: изысканные оттенки голубого, зеленого, пурпурного, золотого и белого. По красоте эти краски превосходили все, что знакомо человеку. Хотя пациенты и узнавали сами цвета, они, тем не менее, всякий раз утверждали, что именно данный конкретный вариант оттенка никогда раньше не видели. Некоторые мои клиенты, которые работали в киноиндустрии, говорили мне: мало того, что таких красок не существует у нас на Земле, — их к тому же невозможно воспроизвести, даже если пустить в ход все ресурсы и технологии кино. Слыша такое, я вспоминал о «переживаниях на грани смерти», которые были у моей матери. Она ведь говорила о «неописуемых формах и красках», не существующих в мире, который она покинула, и о том, как они ее изумили.

Проявление симптомов

Тем временем исцеления продолжались. На них не влияло, понимаю я или не понимаю, в чем первичный источник энергии, которой я пользуюсь. Даже интересуясь первопричиной, редко подвергал сомнению результат. В противном случае лечение некоторых больных я бы даже и браться не стал.

В конце 1993 года я собирался слетать самолетом на другой конец страны и провести каникулы с Зейдой. Меня пригласи на званый обед, который намечался как раз накануне моего отлета. Мне в общем-то не хотелось идти, особенно из-за того что перед поездками я всегда здорово нервничаю, размышляя что взять с собой, что оставить, а что я наверняка забуду... И все же мне удалось справиться с собой и явиться на вечеринку!

Когда я приехал, хозяин дома сообщил, что у одного гостей — СПИД на поздней стадии. Я понял это, как только увидел того человека: его кожа имела сероватый оттенок, который часто появляется на последних этапах этой болезни. Он катал за собой капельницу с болеутоляющим, морфином IV, опирался на особую подпорку, чтобы сохранить равновесие Ещё он страдал от осложнения под названием «цитомегаловирус» (ЦМВ). Вирус поразил правый глаз, так что справа больно не видел практически ничего.

Этот человек уже и не надеялся на то, что боль когда-нибудь прекратится, зато всерьез рассчитывал, что сможет хотя бы восстановить зрение. Хозяин спросил, не мог бы я с ним поработать, и я ответил:

— Ну конечно, с удовольствием.

Я провел больного в другую комнату и поработал с ним минут пять. После этого он сказал, что боль у него почти исчезла.

Мы оба решили, что это отличный прогресс, и я вышел из комнаты. Где-то минуту спустя больной прошел вслед за мной и объявил, что теперь он ясно видит обоими глазами! Это был очень волнующий момент.

Столь же волнующий момент (но уже несколько в ином роде) ожидал меня, когда я проснулся на следующее утро и обнаружил, что мой собственный глаз (левый) раздулся и стал втрое больше своего нормального размера! Всякий раз, когда я временно «брал на себя» чужие симптомы, они почему-то всегда поражали противоположную сторону тела — отчего, не знаю. Глаз у меня оставался раздутым около 36 часов,

Волдыри и кровь на ладонях меня не пугали, но тут было что-то другое. Я задумался над вопросом: «Беру ли я на себя чужую болезнь, когда лечу энергией? Не прицепляется ли ко мне эта болезнь? Вызовет ли это во мне впоследствии какую-либо цепную реакцию?» От таких мыслей мне стало немного не по себе.

Затем меня озарило: для самого исцеления совсем не требуется, чтобы я физически переносил на себя чужие проблемы и симптомы; и как подтверждение реальности и значимости происходящего эти знаки мне тоже не нужны.

После этого открытия у меня больше никогда не было никаких физических проявлений.

Но кое у кого они были...

 

Глава 7

Дар камня

Всякая достаточно передовая технология неотличима от магии.

Артур С. Кларк. Затерянные миры 2001

 

В нашей культуре январь — начало года, время размышлений над прошлым и принятия решений на будущее. Оглядывая назад, на год 1993, я видел перед собой цепь исцелений, которые вселяли в меня изумление и благоговейный трепет. Глядя вперед, я видел... что? Насколько далеко все это зайдет? Куда это меня приведет? Я не знал разгадки — ведь тогда я еще не встретил Гэри (из первой главы), не ощутил того резкого скачка возможностей, которым знаменовалось его исцеление. Конечно, исцеляя пациентов, я, так сказать, «подбирал мелодию на слух». Ведь у меня не было ни соответствующих инструкций, ни схем поэтапных действий, ни рекомендаций признанных мастеров в вопросах «метафизического». Все, что мог, — это продолжать делать то, что делал до сих пор, в надежде, что источник, дающий мне эту энергию, со своей стороны меня не подведет.

Когда процесс вышел на новый уровень, я, как это часто бывает, сначала не понял истинного значения того, что произошло. Вскоре после того, как я вернулся к работе после праздников и начал прием больных, один из пациентов преподнес мне маленький Подарочный футляр белого цвета. Помню, меня возникло чувство, что это довольно странно — дела подарки после праздников. Хотя в таких футлярах можно хранить в том числе и небольшие украшения, я уже знал, что увижу внутри. С тех пор как начались исцеления, мои пациенты стали дарить мне подарки. Каждый думал, что я в чем-то нуждаюсь

Обычно это «что-то» делилось на три категории: (1) книги, кассеты — мне их надарили очень много; (2) статуэтки — я получил в подарок все варианты изображений Будды, Моисея, Иисуса, Девы Марии, Кришны и архангелов, какие только можно себе представить; (3) кристаллы. Кристаллы поступали двух типов: камни размером с «фольксваген» (такое можно поставить в угол комнаты при условии, что она достаточно велика) и камешки карманного размера. Люди, которые дарят кристаллы карманного размера, воспринимают слово «карманный» крайне серьезно. Они рассчитывают непременно увидеть свой кристалл у вас в кармане. Есть лишь один способ избежать этого: выяснить, на какой чакре следует носить этот камень, и поместить его туда, повесив на нитку нужного цвета.

Но я не намеревался заходить столь далеко и просто складывал кристаллы себе в карман. Довольно скоро карман оттопырился. Каждый раз, наклоняясь к пациенту во время коррекции, я ронял напал как минимум один камешек. Когда я нагибался за ним, кристаллы розового кварца (единственная разновидность, которую шлифуют и обтачивают до округлой формы) нахально выскакивали у меня из кармана и весело катились по коридору, как мраморные шарики, которыми играют дети. Уверен, что те из моих пациентов, которые это наблюдали, пришли к убеждению, что я немного не в себе. Так что, открывая маленький футляр, я ожидал увидеть там что-нибудь голубое, розовое или переливчатое... но, к своему удивлению, обнаружил странный темно-зеленый камень неправильной формы. Он даже несколько неуместно смотрелся на красивой подкладке из ткани, где его так бережно разместили. Помню, я еще подумал, что выглядит он не особенно привлекательно. Он не искрился, не отражал свет; он был грубой формы. Он не поражал красивыми красками. Напротив — этот камень был невзрачного зеленого цвета. Эдакий отшлифованный, испещренный крапинками, мрачноватый, черно-зеленый «малыш». По цвету и фактуре его можно было сравнить в лучшем случае с перезрелым авокадо. Иными словами, он не соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть кристалл.

— Что это? — спросил я и услышал в ответ:

— Молдавит.

«Гммм... молдавит! — подумал я. — Ну и названьице. 3вучит совсем как «mold» — «плесень». Рискну предположить, некоторые виды плесени по цвету могут быть похожи на камешек. Нужно это запомнить и использовать в следующие праздники, когда буду подбирать подарки. Может, мне удастся отыскать камни с названием «fungus» — грибок (для разнообразия, чтобы подарки не дублировались)».

Поскольку я знал, что различным минералам часто приписывают влияние на те или иные сферы жизни, я спросил, как действие оказывает молдавит.

Да вы на цвет, на цвет посмотрите! — ответил мне пациент, что, впрочем, было совершенно излишним. Это «достоинство» камня и так уже заслужило и мое внимание, и мой мысленный комментарий. Игнорируя мой вопрос и то отнюдь невосхищенное выражение, которое появилось у меня на лице, пациент восторженно выхватил камень из моей руки и поднес кокну против света. Я был не готов к тому, что мне предстояло увидеть. Когда солнечный луч. пронизал его насквозь, то камень, который до этого казался непрозрачным, превратился в просвечивающий, сияющий изумруд, чарующе соблазнительный в своей ослепительной прозрачности.

Я снова задал свой прежний вопрос:

— В чем его назначение?

— Знаете, — ответил мне пациент, — это слишком сложно объяснить. Просто положите его к себе в карман, а когда следующий раз будете в «Дереве Бодхи», подберете о нем какой-нибудь материал.

Я сунул зеленый камень в карман, больше о нем не вспоминал и проходил так весь день.

Я и понятия не имел, что мой мир, ось которого и так еле расшаталась, уже готов полностью перевернуться с ног на голову.

В тот же день, позднее, на прием явился Фред — пациент, который ходил ко мне уже около полутора лет. Я провел коррекцию, потом велел закрыть глаза и не открывать, пока я не скажу.

Я поднял руки и, как обычно, провел ими над всем телом Фреда. Однако когда поднес руки к голове, их отбросило назад. Глаза у больного закатились, рот открылся, а язык задвигался так, словно он пытался произносить гласные. Изо рта у Фреда с шипением выходил воздух.

Это меня, мягко говоря, смутило. Но энергия по-прежнему шла через мои руки. «Ага, понятно: он пытается что-то сказать», — подумал я.

Я стал медленно водить руками, стараясь найти место, где ощущение немного усиливалось бы. Я осторожно сместил ладо ни в одну сторону, потом в другую. Искать, искать... Но Фред по-прежнему не произносил ни слова. Я видел только пантомиму — движение губ и языка. Что за разочарование! Я мог бы поклясться, что он пытается заговорить, и мне действительно хотелось узнать, что он может мне сообщить. Я придвигал ухо все ближе и ближе к его рту, как будто от этого мог быть какой-то толк. Но толка, увы, не было.

Возникшая ситуация привела меня в трепет. Я знал, что в соседних комнатах тем временем собирается все больше пациентов, которые не привыкли ждать. Я был уверен, что все уже удивляются: «Чем там занят доктор?» Работу с Фредом нужно было прервать.

Руки-то я убрал, но что делать с самим пациентом, было по-прежнему непонятно: язык у него все так же двигался, он продолжал издавать звуки, которые явно служили предвестием речи. Я мягко прикоснулся к его груди и сказал: «Фред, мы закончили». Пациент открыл глаза. Он посмотрел на меня, а я — на него. Он ничего не говорил, а раз так, то я тоже ничего не сказал. Наконец он поднялся с таким видом, словно сегодня на сеансе не случилось ничего из ряда вон выходящего, и ушел.

Я решил просто выбросить происшедшее из головы и оставить все как есть, Как я уже говорил, Фред, лечился у меня примерно полтора года, и до этого дня дела шли относительно нормально.

Но меньше чем через неделю Фред нанес мне новый визит. Закончив коррекцию, я подвел руки к его голове. Вдруг — бум! — мои руки отбросило назад, губы у Фреда приоткрылись, язык задвигался, а воздух снова стал с шумом выводить изо рта.

Должен признаться, я действительно ожидал чего-то подобного. Но сегодня странные проявления отличались такой интенсивностью, что я даже отшатнулся. Я лишился дара речи.

Я некоторым образом приложил руку к организации сегодняшнего контакта, потому что несколько ранее, увидев Фреда приемной, счел необходимым пропустить других пациентов перед ним, чтобы нам с Фредом какое-то время никто не мешал Сегодня, как только Фред начал делать движения, которые наблюдал в прошлый раз, я стал водить над ним руками нащупывать место, где можно было установить прочную, устойчивую связь с его энергетическим полем, — место, через которое я смог бы воздействовать на пациента, чтобы как-то усилить специфические моменты в его поведении.

И вот Фред наконец заговорил.

Когда мы хотим что-то сказать, мы просто открываем рот, оттуда раздается голос. Этим никого не удивишь. Но когда слышишь, что голос возникает из воздушной струи сам собой, то это, как бы вам сказать... несколько выбивает из колеи. Прерывистое шипение воздуха, которое я слышал и в прошлый раз, начало превращаться в слова. Голос, произносивший их, сначала походил на резкий, неприятный скрип на высоких тонах; «Мы явились, чтобы сказать тебе... — тут голос стал ниже, — ты должен продолжать делать то, что делаешь... — Дальше слова стали звучать очень резко и отрывисто. — Ты занимаешься тем, что несешь на эту планету свет и информацию».

Пока Фред произносил эту речь, голос у него менялся — постепенно становился ниже, проходя все градации от резкого скрипа до низкого, звучного гудения. Но манера выговаривать слова все равно оставалась до странного механической, как будто тот, от кого исходило сообщение, еще не умел как следует пользоваться гортанью Фреда. Тем не менее все, что он говорил звучало понятно и внушительно.

К тому моменту все коррекционные кабинеты снова наполнились пациентами. Народу скопилось изрядно. А ведь дверей у меня в кабинетах не было! Ничто не мешало странному голосу беспрепятственно разноситься по всему офису.

Тем не менее я еще не хотел отпускать Фреда. Интересно, способен ли я заявить: «Прошу прощения, уважаемый Голос из Космоса! Конечно, чтобы со мной пообщаться, вы прибыли издалека, но сейчас, к сожалению, не очень удобный момент. Не могли бы вы выбрать более подходящее время? Семь тридцать вам подойдет?»

Оказалось, что на это меня не хватит. И все-таки я решил немного нажать на незримого собеседника.

— Как мне связаться с вами в следующий раз? — спросил я у голоса, который говорил устами Фреда.

— Ты найдешь меня в своем сердце.

Это же не ответ; это текст сентиментальной открытки! Я вновь возжелал услышать сей голос.

— Ну хорошо, — сказал я, — а смогу ли я связаться с вами через другого человека?

Ответ прозвучал неразборчиво.

— Смогу ли я снова связаться с вами через другого человека? — переспросил я.

Ответ опять невразумительный. Но я не собирался сдаваться так легко. Я вновь и вновь настаивал на своем. Наконец голос произнес:

— Хорошо. Ты сможешь снова поговорить со мной через этого человека.

Я легонько прикоснулся к груди Фреда в том же месте, что и раньше, и сказал:

— Фред, думаю, теперь мы закончили.

Он открыл глаза... и, вскочив со стола, рванулся к противоположной стене. Там он остановился, загораживая собой теле фон. Позднее Фред признался мне: он был уверен, что я собираюсь позвонить в психиатрическую лечебницу и сдать его туда. Хотя он забыл большую часть того, что прозвучало из его уст, он все-таки сознавал, что произошло (по крайней мере, в общих чертах). Он признался, что делал это и раньше. Он рассказывал об этом только двум людям и не хотел, чтобы его секрет узнал кто-то еще.

Он заметил, как на прошлом сеансе через него начин говорить голос, но думал, что контролирует его и что я ничего не замечаю. Но во второй раз Фред почти сразу потерял власть над происходящим, и голос дошел-таки до меня. Фреда потеря контроля совершенно не волновала. Он чувствовал, что не несет ответственности за то, что звучит из его уст. Он объяснил, происходящее его раздражало, потому что он не мог понять, что говорит. Вот как он описывал этот процесс: он слышал одно\ слово, затем второе, затем третье, но когда подходила очередь; четвертого, забывал первое. Также его раздражало, что ему самому не удастся собраться с мыслями.

Я заверил его, что уже раньше слышал о таких явлениях, как медиумизм и (или) «говорение на языках», и полагаю, что это интересно — познакомиться с человеком, который делает нечто подобное. Собственно, я расценил происшедшее как некую личную особенность Фреда.

Но через пару дней это случилось снова, причем у трех разных пациентов*. Один за другим они откидывали головы, закатывали глаза, губы у них приоткрывались, языки начинали двигаться, а изо рта с шумом выходил воздух. Я не собирался сидеть без дела, действовать наугад и ждать результатов «двойного исследования вслепую», как выражаются медики. Я заранее: знал, что в следующий визит эти пациенты заговорят. Я хотел узнать ответ на свои вопросы, причем прямо сейчас.

Золотой глаз

И тут я сначала вернулся к экстрасенсу, который рассказал мне про мои руки. Ведь он, в конце концов, пользовался авторитетом. Он делал предсказания для членов королевских семейств Ближнего Востока и для администрации Белого Дома при Рейгане. Не один десяток знаменитостей обращался к нему за консультациями. Я позвонил экстрасенсу и объяснил, что происходит. Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:

— Ну, я не знаю, что это такое.

Эти слова не внушали особой веры в успех.

— Вам нужно обратиться к одной француженке из Беверли Хиллз, — продолжал экстрасенс. — Она изучает подобные вещи. Наверное, она сможет вам помочь — если это вообще можно сделать. Зовут ее Клод.

(Только не спрашивайте, почему она носила мужское имя Клод, а не женское «Клодин» или «Клодетт». Я и сам не знаю.)

Итак, я отправился в гости к Клод. Я так все себе представлял: вот я просто прихожу, подношу руки поближе к ней, и она сразу чувствует, что за сила через них проходит. По моему сценарию, Клод должна была объяснить мне, что это за сила, и я, уяснив для себя ситуацию, мог спокойно жить дальше.

Но, судя по всему, такого развития событий ждал только я. Клод впустила меня в дом, усадила на диван и дала мне в каждую руку по кристаллу. Затем она выставила передо мной огромный стенд с плакатом, на котором была нарисована звезда. Все сегменты звезды были разных цветов. Вдобавок Клод наклеила по всему плакату изображения крохотных таинственных глаз (очевидно, для вящего эффекта).

Клод велела мне вглядеться в звезду, в ее расцветку, а потом закрыть глаза. Затем она заставила меня визуализировать основные цвета спектра. Вот уж к чему я тогда определенно не был расположен! В мою жизнь вторглось нечто совершенно реалъное; если бы мне нужны были объяснения, придуманные мной же самим, я просто остался бы дома и предался игре воображения. Но ведь я же пришел сюда!!!

Держа в руках кристаллы, я закрыл глаза. Клод сказала:

— Теперь представьте себе голубой цвет. Все голубое.

Не знаю, как вы, но лично я, закрыв глаза, вижу перед собой только один цвет — темно-серый. Тем не менее я старался как мог.

— Голубой, — сказала она. — Все голубое.

Я стараюсь.

Теперь представьте красный цвет.

«Красный», — думаю я про себя.

— Зеленый.

Зеленый.

— Желтый.

Желтый.

— Оранжевый.

Оранжевый.

— Теперь представьте себе золотистый. Все золотистое, - сказала Клод. — Золотистое небо. Золотистая земля. Золотистая гора. Золотистый водопад.

О 'кей, весь мир — золотистый.

Встаньте под золотистый водопад, — продолжала она. — Почувствуйте, как на вас падает золотистая вода.

«Эта женщина явно перегибает палку», — сказал я себе.

— Теперь представьте золотой глаз — гигантс