Достоинства и недостатки постмодернистской концепции. Критики постмодернизма Гуревич, Мальков, эванс

К середине 90-х годов все отчетливее стала проступать новая тенденция - отход от радикальных лингвистических и культуралистских позиций. Один из ведущих французских историков культуры Роже Шартье в 1993 году в газете "Монд" заявил, что самоуверенность социальной истории того вида, в каком она проявилась в школе "Анналов" явно пошатнулась, так как примат структур и процессов оказался под вопросом, а историки осознали, "что их дискурс, независимо от формы, всегда является повествованием". В связи с этим видный немецкий историк Генрих Август Винклер в своей фундаментальной книге "Веймар. История первой немецкой демократии" (1993) с правом подчеркнул, что "в определенной мере структуры обнаруживаются и в событиях, а повествование тоже может быть анализом".

Подобные здравые позиции занимает сейчас основная часть историков. Отчетливо проявилось это на Монреальском историческом конгресе в августе 1995 года в дискуссии по теме "Объективность, нарратив и фикционализм", в которой в числе прочих приняли участие такие авторитетные ученые как Мисаки Мияке, Роже Шартье, Георг (Джордж) Иггерс, Игнасио Олабарри, Марк Филлипс, Йорн Рюзен, Нэнси Партнер и другие. Отход от радикально-экстремистского "лингвистического поворота" очень характерен для юбилейного сотого номера журнала "Американское историческое обозрение" (1995), где прежний приверженец этого поворота Доминик Ла Капра едко заметил, что если довести до логического конца взгляды постмодернистов, то следует признать, что "не существует ничего и в самом тексте". В этом же ряду можно назвать и подготовленный под руководством Франсуа Бедаридa коллективный труд "История и специальность историка во Франции, 1945-1995" (1995).

Очевидный спад интереса к исследованию материальных факторов и социально-экономических структур выразился и в том, что социальной истории был предъявлен целый букет более или менее обоснованных обвинений и упреков, а среди историков резко возросло увлечение изучением высокой и низкой культуры на фундаменте исторической антропологии. Это направление блистает именами звезд первой величины. В Париже работают Эммануэль Лe Рya Лядюри, Франсуа Фюре (скончался в 1997 году), Мона Озуф; в Болонье - Карло Гинцбург; в Венеции - Джованни Леви; в Принстоне - Натали Дэвис и Роберт Дарнтон, в Мельбурне - Грег Дэнинг и Инга Клендиннен, в Гёттингене - Ганс Медик, в Йене (с 1993 года) - Лутц Нитхаммер.

Сейчас все большее значение приобретает изучение отношений между полами и поколениями, религиозных убеждений и верований, роли и традиций воспитания и образования, локальной и региональной истории. В центре внимания находятся уже не коллективные феномены, а маленькие группы и даже отдельные индивиды, так как может быть и социальная история буржуазии, и социальная история одного предпринимателя икс.

Но при этом нельзя не видеть и опасности, с которой связано чрезмерное разветвление и раздробление исторических исследований, так называемая "тоннельная история", темы и проблемы которой зачастую производят впечатление случайных и выхваченных наугад. Так, во Франции появилась целая серия работ по истории сексуальности, обоняния и чистоплотности. Не ставя под сомнение правомерность таких трудов и приводимых там многих любопытных данных, следует все же заметить, что никто не в состоянии толком объяснить - какое отношение к истории, политике, экономике имеет поведение людей в чисто бытовой сфере?

Можно ли утверждать, что постмодернизм - это уже пройденный этап? С одной стороны, об этом вроде бы свидетельствуют дискуссии 90-х годов на страницах журналов "Анналы", "Прошлое и настоящее", "Американское историческое обозрение", "Нью-йоркское книжное обозрение", "История и теория", "История историографии", "История и общество", где звучали обоснованные предостережения против излишнего увлечения "культурно-символической антропологией" в духе Клиффорда Гирца и его единомышленников, для которых "реальность точно так же воображаема, как и само воображение".

Очень взвешенные суждения высказала в журнале "Прошлое и настоящее" Габриэла Спигел. Она справедливо занесла в актив постмодернистов то, что они привлекли внимание к тому факту, что не существует ментальности помимо слова и нет такого метаязыка, который позволил бы рассматривать действительность независимо от ее языка. Но роль языка заключается не в нем самом, а в том, что он выступает посредником между текстом и реальностью.

Со времени провозглашения "новой истории" произошел не только поворот к исторической антропологии и истории культуры, но и новое обращение к политике и проблемам' современности, чему в значительной мере способствовали процессы в Восточной Европе и Советском Союзе в 1989-1991 годах.

Быстрый и неожиданный крах системы "реального социализма" и стремительное объединение Германии, чего не предвидел никто, да методами исторической науки этого и нельзя было предсказать, обострили интерес к политике. Конечно, история не является наукой, позволяющей точные высказывания о будущем, но она может и должна попытаться понять и объяснить прошлое. Однако ни нарративно-повествовательная политическая ис­тория, ни социально-структурная история, ни культурно-историческая антропология порознь не в состоянии понять это прошлое. Они могут сделать это только вместе, ибо каждая из них понимает и объясняет лишь свою часть, свой сегмент прошлого.

Можно утверждать, что бесконечное и неконтролируемое копание в прошлом, которое вызвано стремлением обнаружить прошлую реальность и научно реконструировать ее, не является больше бесспорной задачей историка. Видимо, сейчас приходит время, когда историки должны больше думать о прошлом, нежели исследовать его. На этом новом этапе осмысление приобретает большее значение, чем реконструкция и поиски генезиса. Отсюда и проистекает основной конфликт в современной историографии, который заключается в противоречии между метафизическим подходом (постмодернизмом или постструктурализмом) и подлинным историзмом.

Относительно оценки постмодернизма различные исследователи также расходятся, как и в определении его сущности. Одни учёные считают, что постмодернизм является кризисом западного рационализма. Другие, например А.Я. Гуревич, полагают, что возникновение постмодернизма следует рассматривать как реакцию на марксизм и структурализм с характерной для них обезличенностью понимания человека в истории.