Реально плохие новости 7 страница

Вот уже целый час он сидел на огромном троне и слушал песню любви своей самопровозглашенной невесты – бабочки с лицом голливудской богини. Слева и справа от трона стояли Мания и Бабета, символизируя народы Эмокора. В ногах у трона лежа пристроился удивительно молчаливый красный клоун. Хотя его молчание легко объяснялось – он ни на секунду не выпускал из руки бутылку амброзии. Эгор зачарованно глядел королеве в рот. Этот рот достоин отдельного описания – живой и влажный, пухлогубый и жадный, которому позавидовала бы и Энни Леннокс, он жил собственной жизнью на лице королевы. С тех пор как Эгор увидел Маргит, рот ни разу не закрылся, только иногда черные губы быстрым, почти неуловимым движением облизывал длинный острый язык. Эгор смотрел королеве в рот еще и потому, что выше, в страшные выпуклые мозаичные зеленые глаза он смотреть боялся, а ниже, на огромное жирное волосатое брюхо, пересеченное тремя парами сцепленных лапок, причем средние сжимали тетрадку с надписью «Эмобой» на обложке, он не мог смотреть без омерзения. Чтобы не выпустить из себя эмоции, все сильнее рвавшиеся наружу, Эгор все чаще прикладывался к кубку, пока не понял, что алкоголь его уже не берет, и не увидел, как от него отделяются и спрыгивают с трона дрожащие белые мышки волнения. Эгор весь сосредоточился на том, чтобы не выпустить из себя змей страха и пауков отвращения, и давно уже не слушал королеву. Он чувствовал себя накуренным старшеклассником на уроке, которого пробило на смех и он с трудом сдерживает себя, чтобы не запалиться. Тем более что все так и было, только вместо училки – огромная черная бабочка с женской головой, зависшая метрах в десяти от трона и плавно покачивавшая лохматым вельветом крыльев. Мышки волнения меж тем продолжали разбегаться по залу. Клоун даже успел закусить одной, глотнув в очередной раз амброзии. Кот-ученый, весь этот час аккомпанировавший выступлению Маргит на большом, почерневшем от старости органе, чуть не свернул себе шею, с вожделением глядя на разбегавшихся мышек. Только королева не видела их или делала вид, что не видит, продолжая разглагольствовать под попурри из «NIN» и «Sisters of Мегсу» в исполнении кота-виртуоза. В плотном воздухе зала, подогретом амброзией и свечами, висела пыльца спокойствия, висела королева Маргит и теперь повис ее вопрос в воцарившейся после него тишине. Королева замолчала, Кот тоже взял паузу. До Эгора с задержкой, но все же дошло только что сказанное королевой.

– Такое же, как я, ты совершенное созданье, Эмобой. Готов ли ложе царское любви делить со мной? Зачать детей – правителей Вселенной? Ответь мне честно на вопрос, трепещущий и откровенный.

Пауза затягивалась. Эгор смущенно потупил глаз, и его взгляд упал на возбужденно дрожащий вытянутый кончик лохматого тельца королевы, с блестящей капелькой на крайнем волоске. Вариантов ответа у него не родилось. Любовь с бабочкой – полный абсурд. Чувства, клокотавшие внутри и рвавшиеся на свободу, готовы были это подтвердить. Так что соврать не получится, а обижать Маргит горькой правдой ему тоже почему-то не хотелось. Он чуял серьезную, неведомую ему пока опасность, таившуюся в ее зеленых с металлическим блеском глазах. «Во попал», – подумал парень. Спасение неожиданно пришло снизу. Клоун театрально отставил в сторону руку с бутылкой амброзии и громогласно заявил:

– Это невозможно.

– Что? – действительно не поняла Королева. – Ну, это. Это невозможно, ваше готичество, повторил красный шут.

– Что, гость непрошеный, ты мелешь? – потрясла тетрадкой Королева. – Ты только шут и в разговор господ встревать не смеешь!

– Это невозможно, потому что у тебя нет письки, – невозмутимо продолжил Тик-Так.

Королева аж перевернулась в воздухе от такой наглости. А Эгор, мысленно поблагодарив глупого и хамоватого приятеля, наконец смог выпустить из себя всех змей и пауков, как будто они предназначались клоуну.

– Замолчи, Тик, – картинно закричал он, махая рукой.

– Нет, ну как вы сможете народить суперсуществ, если у нее нет письки. Это технически невозможно, – защищаясь, рассуждал клоун.

– Вон! – закричала Королева. – Как мог ты, подлый шут, всех нас здесь оскорбить упоминанием такого мерзостного и отвратительного слова? Как мог произнести его при мне?

– Писька! – Клоун, похоже, вошел в раж.

– Гвардейцы! Выбросьте его на кладбище скорей.

– Писька! Писька! Писька!

– К чудовищам его. Пусть там орет от страха и от боли, – окончательно вышла из себя Маргит.

Из дальних далей зала к клоуну понеслись невидимые до этого гвардейцы-здоровяки в черных куртках-бомберах, голубых джинсах и тяжелых ботинках. Как и у тех красавцев, что храпели у моста, от голов у них остались только выбеленные ветрами черепа, любовно украшенные татуировками и пирсингом. Особенно потрясал металлический гребень у одного из громил, ввинченный ровно в середину блестящей черепушки. Гвардейцы, как пушинку, подхватили увесистого Тик-Така под руки и побежали с ним к выходу. Ноги клоуна жалобно задергались в воздухе, но он не унимался:

– Все равно у вас ничего не получится! За правду страдаю. Эгор, держись!

Поняв всю серьезность ситуации, Эгор взмолился:

– Королева, мой клоун позволил себе лишнее, но виновата в этом лишь пьянящая амброзия. Шут просто перебрал. Простите его ради меня, не кидайте на растерзание. Сжальтесь!

Королева, помедлив секунду, крикнула гвардейцам:

– Стоять, покойнички! Лишь ради моего избранника не будем эту тварь сегодня убивать! Кидайте пьяную скотину за ворота. И больше во дворец мерзавца не пускать! – И, сразу успокоившись, вновь зависла перед Эгором с вопросительным видом.

Кот, воспользовавшись суматохой, успел поймать пару белых мышек и, спрятавшись за органом, довольно урчал.

– Так все же, Эмобой, я не услышала ответа на свой вопрос.

Деваться было некуда, и Эгор сказал:

– Королева! Я здесь по чьей-то воле, так же как и ты. И я готов… гипотетически… делить с тобою бремя власти над Эмомиром и все остальное, раз так мне уготовано судьбой. Но объясни мне, как мы будем править мирами, что сейчас нам не подвластны. – О юноша. Я понимаю все твое волненье и смятенье. Я понимаю, почему твои слова полны смиренья, а не буйной страсти. Ты первый раз столкнулся со столь идеальной и совершенной женщиной, как я. И ты заворожен, повергнут в прах моею красотою. Ты думаешь, достоин ли меня? Все хорошо, а будет еще лучше. Мой мальчик, успокойся, ты привыкнешь. Поверь мне, привыкаешь ко всему. Я выбрала тебя, и ты меня достоин. Вселенную ты завоюешь для меня, ведь ты Супергерой, ты Эмобой, ты Воин. И армия давно уж ждет тебя. Грядет война с Реалом. Готово уже все, и дело лишь за малым. За тобой!

Эгору показалось, что королева не просто говорит, а играет хорошо заученную роль. И он спросил:

– С кем воевать, что за война, какие цели?

– Благие цели. Мы возвращаем в мир любовь. «Бог есть любовь» – наверно, ты забыл. Чтобы вернуть свободу чувств несчастным людям, придется нам разрушить их Реал, их общество двойных стандартов, лжи, денег и подмены естества. Я армию набрала в два захода, сначала эмо запустила в мир людской, как провокацию, всеобщий раздражитель, что сцементирует мне зло вокруг себя. Создаст поля высокого напряга, объединит совсем уж разных, но ненавистью полных к эмо – антиэмо. Ты их возглавишь и разрушишь мир. Ведь чтоб построить новый райский сад, все старое придется уничтожить. Людей, что старше тридцати, не переделать. В топку их. Но лучший возраст – это лет пятнадцать, потом уже в любовь ты не поверишь так, как в этом возрасте веселом, нежном. Поверь, Эгор, ты будешь беспощаден. И всех, кто старше восемнадцати, убьешь. Оставшимся мы воздадим любви и счастья. И будет мир людей спасен и бабочками яркими заполнен!

«Блин, да она просто безумная сатанистка, – подумал Эгор. – И еще она, похоже, считает, что я полностью в ее власти, под действием ее магнетизма и всех этих поганых психотропов».

– Скажи мне, Маргит, ведь в реальном мире я девушку оставил, как же с ней? Ей скоро восемнадцать.

– Не повезло бедняжке. Прошлое лишь сон, ведь у тебя есть я. Взойдем на трон и будем вместе вечно править. А уж любви в запасниках моих не счесть компьютерам любой суперсистемы, со мной забудешь обо всем, исчезнут все проблемы.

– Звучит все убедительно, но нужно мне хотя бы пару дней, чтобы дела свои все довести до точки. Чтоб с чистой совестью и головой, не замутненной местью, на трои с тобою сесть.

 

– Тебя пять лет ждала я, Эмобой, что пара дней? Песчинка в море. Иди, убей их всех, посей в них страх, пусть знают, кто Хозяин. Пусть ждут тебя и помнят. Ты придешь и поведешь к кровавым их победам, во славу той одной, что их спасет, – Любви.

«Полный трындец! – подумал Эгор. – Тема крылатого эмо-гитлера раскрыта и закрыта». Но вскидывать руку в римском приветствии не стал, спрыгнул с трона, церемонно поклонился и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к выходу из дворца черно-розового безумия.

– Я буду ждать тебя здесь через два реальных дня, любимый мой герой, мой Эмобой, – услышал он в спину. Зашелестели прощально бабочки по всему залу. Кот заиграл что-то из «Depeche Mode», здоровяк гвардеец услужливо открыл перед ним тяжеленную дверь, отсвечивая железными зубами. Эгор вышел на кладбище, вдохнул чистый воздух Эмомира и выпустил свое негодование, обиду, отвращение и все, что еще скопилось в душе за время аудиенции с черной невестой. Смешавшись, все эти эмоции превратились в отвратительного гиеноподобного ящера, который с воем ускакал, петляя между надгробий. От свежего воздуха Эгора зашатало. Чтобы не упасть, он облокотился на ближайший надгробный камень и сразу увидел Тик-Така, который лежал без движения. «Неужели убили?» Эгор осторожно потрогал ногу клоуна носком кеда:

– А? Что? Я что, отрубился, что ли? Эгор, ты все-таки сбежал от этой шизанутой проповедницы разврата с насекомыми?

– Я в командировке. Вернее, получил отсрочку. Короче, нам нужно за два дня придумать, как выйти из этой идиотской ситуации.

– Она, что, продолжает требовать от тебя близости?

– Она хочет, чтобы я уничтожил все взрослое население Земли.

– В обмен на отказ от интима? Я бы согласился.

– Нет. Все включено, чертов шутник.

– Дело плохо, но что-нибудь придумаем. Безумная одинокая бабачка, видать, прочитала в Великой Кулинарной Книге, что сможет завести с тобой потомство. Ее не переубедишь. Ха-ха, представляю этих милых гусениц с твоим личиком!

– Хватит нести чушь. Лучше скажи, сколько времени?

– В Реале четыре утра.

– Отлично. К шести будем в Спальном районе. Нужно навестить «друзей», солдат моей армии. Блин! Попробую решить этот вопрос сегодня, а днем увижусь с Кити, и будем думать, как выбираться из объятий Маргит.

– Патетично. Кстати, Маргит не так уж и глупа. Ваше потомство, в возможности зачатия которого я – и не без оснований – позволил себе усомниться на приеме, действительно могло бы покорить Вселенную. Ведь бабочки единственные создания, которые свободно перемещаются между мирами, из тени в свет перелетая.

– Да? Интересно. – Эгор полез в сумку и достал ежедневник. – Стих родился, почти про Маргит, хочешь – прочту?

– Валяй!

 

– Главная фигура сексуальной революции,

вождь секс-коммунизма – Комиссар Поллюции,

диктует права, милует невинных,

удовлетворяет неудовлетворимых.

Сегодня его день, сегодня его ночь,

сегодня он хочет всем нам помочь.

А если кто считает, что в этом не нуждается,

то только опасно и трагично ошибается.

От каждого по способностям,

каждому по потребностям.

Нет места для ложной скромности!

Нет места для лютой ревности!

Комиссар ходит, целуя, походя,

тех, кто сходит с ума от похоти.

Глаза его, уверенные и нахальные,

злы и сжаты, как отверстия анальные.

Все будут довольны – взошла секс-заря!

Тех, кто не хочет, – услать в лагеря!

Тех, кто не может, – схватить-расстрелять!

Остальных насильно удовлетворять!

 

Эгор закончил читать и спросил притихшего Тик-Така:

– Ну как?

– Знаешь, про розового кота мне гораздо больше понравилось.

 

Глава 14

Нормальный парень

 

Паша Чачик не любил выпендрежников. Чего выделываться на ровном месте? Ну ладно, выделяться там умом или силой, как нормальные мужики. Но вот чтобы слушать в плеере какие-то там дебильные вопли или носить сережки, как баба? Блин, это вообще никуда не годится. Так ведь можно полностью деградировать. Паша был нормальным пацаном и очень этим гордился. Он всегда мог сказать любому уроду:

– Я – нормальный член общества (и никто бы не засмеялся при слове «член», потому что это тупо). У меня есть цель в жизни, в отличие от тебя, урод. Может, я не слушаю непонятную музыку и не смотрю непонятные фильмы, зато я такой же, как все. И я заработаю нормально бабла, куплю себе «хаммер», ну и там, женюсь, заведу детей, подниму их…

Можно, конечно, еще и страну было бы поднять, но за непосильные цели Паша не брался. Дома он поднимал гирю, прокачивал широчайшую и бицуру. Он любил слова «поднимать», «опускать» и вообще знал цену словам. Он окончил автотранспортный колледж и работал в сервисе, мастера его хвалили и говорили, что из него обязательно выйдет толк. Выглядел он абсолютно нормальным: крепкий, невысокий, темно-русый. Как все, мог забухать, поддержать дружескую беседу. Как все, он ходил на дискачи и рейвы снимать телок и, как все, обычно обламывался, но иногда и ему перепадало. Паша, как все, фигачил в компьютерных клубах в «Каунтер страйк» и, как все, ненавидел эмо…

Хотя это спорный вопрос. С этими розово-черными педиками у него были особые счеты. Началось это давно, еще в школе. Эмо еще никаких не завелось, зато педики уже шлялись везде. На перемене в туалете восьмиклассник Пабло Чачик нормально курил и никого не трогал, но тут в тубз заскочил какой-то наглый старшеклассник и стал, не обращая никакого внимания на Чачика, мочиться в писсуар. Чачик, от нефиг делать, посмотрел на наглеца, отметил разницу в размерах члена в свою пользу, и тут с ним случилось нечто неприятное. Теперь-то он знает, что это пришла обычная самопроизвольная эрекция, а тогда он реально испугался. Он, конечно, не дурак и уже пробил все про такое явление, как стояк, но чтобы так, без участия баб, рук и порно? Он решил, что докурился или вообще серьезно заболел. Когда же он понял, что с ним произошло, то испугался еще больше. Слава богу, старшие пацаны во дворе, лучшие друзья Олег и Витое, смеяться над ним не стали, а сказали уверенно:

– Пидор. Этот чувак в туалете – реально пидор. Точняк. Чего бы ему в кабинку не зайти. Встал перед тобой, красовался. Привыкай, Пашка, пидоры везде. Только умело прячутся.

Не сразу Паша-Пабло осознал, какой важный и полезный инструмент у него теперь всегда имелся под рукой. В следующий раз это случилось на борьбе, когда он уже учился в колледже. Паша шесть лет ходил на классическую борьбу и стал камээсом, но, видимо, раньше пидоры ему не попадались ни на тренировках, ни на соревнованиях. А тут он стоял в партере, а его спарринг-партнер Сурен как заорет:

– Эй, бля, я с ним не буду бороться, у него стоит!

Вот педрила! А ведь действительно стоял. Паша тогда отлично отметелил этого гада после тренировки, но борьбу пришлось бросить. А ведь раньше гомики на борьбе не светились. И Паша спокойно ходил в душ, хотя там всегда было холодно и даже летом почему-то стояли клубы пара. Так из-за педиков не сложилась спортивная карьера Паши. Чтобы не терять форму, он пошел в качалку. Но прижиться там не смог. Качалка оказалась переполнена гомиками. Паша даже не смог переодеться, посидел минут десять в зале, сокрушенно глядя на их раздутые мышцы, с трудом успокоился и ушел. Кто бы мог подумать, качки как один напрягали чуткий Пашин орган. Но не таков был Пабло, чтоб сдаваться. Он стал тягать тяжести дома и на какое-то время забыл про педиков, уверенно двигаясь к своей цели и постигая в колледже азы автомобильной науки.

Общественный транспорт – от него все зло. В автобусах не увидишь голых тел наглых педерастов, зато они умудрялись прижаться к Паше в утренний переполненный час и возбудить его даже через толстую куртку и штаны. Один раз Пабло даже кончил прямо в автобусе, не доехав остановку до колледжа, и уныло побрел домой переодеваться. С тех пор пришлось ему ходить в колледж и домой пешком. Нет худа без добра, зато теперь он жил в отличном тонусе, каждый день по три часа проводя на воздухе в движении. Пошел самый трудный период в Пашиной жизни. Его простую душу грызли подлые мысли. Наглые пидоры стали приходить в его сны, принося с собой поллюции, и Пашу впервые посетили сомнения в собственной нормальности. И поделиться-то ими, как назло, не с кем. Не будешь же говорить об этом с родаками, особенно с отцом, который, придя с работы и завалившись на диван перед теликом, сразу начинал причитать:

– Вот, пидоры. Надь, ты только посмотри!

Независимо от того, какой канал, фильм, концерт или передачу он смотрел. Не было рядом с Пабло и верных старших друзей, Олега и Витоса. Олег сел за «хулиганку» на год, а Витое служил в стройбате. Тяжело пришлось Паше, но он справился, рос в нем настоящий мужской стержень. Он продолжал ходить пешком и качаться дома. Перестал смотреть телевизор, его вполне заменил комп, на котором можно рубиться в «мочилки» без устали. Перестал париться по поводу снов. Должен же быть от пидоров какой-то толк. А по выходным он долгими вечерами обычно дежурил у какой-нибудь концертной площадки, дожидаясь конца мероприятия. Потом выбирал себе гомика посочнее, инструмент отбора в штанах его никогда не подводил, с серьгой или волосатого, с гребнем или просто в красной футболке, не важно. Главное, чтобы он шел к метро один. Паша провожал подлеца в темноте до самой станции, потом резко подбегал – и раз, раз! С левой, с правой, ногой по наглой пидорской морде, за все поруганные Пашины ночи и душевные страдания. А потом убегал. Иногда во время мести он так возбуждался, что замечал, что эякулировал в процессе казни, только придя домой. Зато спал он после этих праведных насильственных актов как убитый. С телками у Паши было тоже все в порядке. И любовь происходила как положено – по взаимной симпатии и после распития крепких алкогольных напитков. Вот только не снились они Паше, подлые педики не пускали девок в его сны. Так он жил, убив в себе сомнения в своей нормальности, и совершенно правильно делал. Жизнь не замедлила подбросить аргументы в пользу его стойкой позиции. Вернувшийся с отсидки Олег с упоением рассказывал, как опускал «чушков» и гонял по зоне «петухов». Дембель Витое не отставал и подкидывал веселые истории про то, как гнобил с друганами духов-пидоров. «Я нормальный, я такой же, как все!» – возликовал Пабло и поделился с друзьями своими победами над гомосячиной.

– Правильно, – поддержали его друзья. – Долбить их надо во все дыры, чтоб Родину не позорили. А то, это, погружают страну в пучину педерастии.

А потом Паша увидел эмо-кидов и понял, что ждал их все последние годы. В Пашиной парадной богатые соседи провели себе кабельный Интернет, и ему повезло подключиться почти задаром. Первые две недели он реально подвис на порносайтах, но вскоре пресытился и стал просто гулять по Сети, произвольно перелистывая страницы. И вдруг его верный «пидометр», а именно так он уже давно именовал свой любовный орган, встал в такую стойку, что Пабло чуть со стула не упал. Сайт был не порнографическим, обычные розовые сопли богатых девчушек, выкладывающих любимые фото. На розовом фоне два полуголых ушлепка с полузакрытыми волосней лицами целовались взасос. «Ись какие лапуськи – эмо-киды. Чмафф!» – гласила подпись. А под ней некто оставил волшебные слова «эмо – сакс», ставшие впоследствии девизом новой жизни Пабло. Он еще раз, будто не веря в свое счастье, внимательно посмотрел на фото. Нет, таких наглых пидоров он еще в жизни не видел. Подтверждая его мысли, «пидометр» выдал оглушительный выстрел семенем в голову и, если б не трусы, вполне мог бы Пабло завалить. Так Паша Чачик стал эмо-хейтером, охотником за эмо-головами. Теперь он знал про этих ушлепков все, дня не проходило, чтобы он не отвесил тумака кому-нибудь из розово-черных. Вечерами он сидел в Сети и оставлял на эмо-сайтах свои посты типа: «Гребаные эмо, у меня встает, как только я вас вижу. Я тр-у вас в ж-у. Эмо – сакс». Последние слова для Пабло стали воистину волшебными. Стоило ему их мысленно произнести, и он моментально получал полный сатисфекшн. Еще ему очень нравился лозунг глупых позеров: «Эмо – состояние души». Пабло с удовольствием душил бы и душил это состояние. А самое главное, что он чувствовал себя на сто процентов нормальным, в отличие от этих моральных уродов. Ведь подобные посты на сайтах оставлялись в огромном количестве. Судя по ним, секса с малолетними эмо-придурками жаждало полстраны. Ну, или около того. Правда, воплотить свои желания в жизнь антиэмо не спешили, и Пабло с ними был солидарен. Бить – бил, а любовного наслаждения ему хватало в мечтах и, конечно же, в снах. Вот там он драл их как Сидоровых коз, не на жизнь, а на смерть. Его внутренняя половая жизнь стала настолько пресыщенной, что он даже на время позабыл про телок. Но это нормально, вот расправится он с пидовской эмо-заразой, спасет молодежь от деградации, тогда и займется женским вопросом. Он свою жизненную цель помнит, с пути не собьется: бабло – «хаммер» – семья, ну там, жена, дети. Но пока еще бьется в штанах могучий «пидометр», он должен спасать планету. Так что первым делом эмо-бои, эмо-бои. Ну а девушки? А девушки потом. Нормально, нормально. Он такой же, как все.

А ненормальный придурок – это тот пацан у метро, который белобрысому нос сломал. Тоже мне, защитник эмо. Кто не с нами, тот против нас. Конечно, жестко получилось – Пабло не являлся сторонником убийств, но тут уж ничего не попишешь. Либо мы их, либо они нас. Этот гад чуть ему, Паше, своей здоровенной ногой по морде не попал, еле увернулся. А белобрысый, когда они убегали, распереживался, даже разревелся: мол, я не хотел, сам не знаю, как вышло. Неустойчивый тип, надо б и его «пидометром» проверить. Четыре дня прошло после зачетного мочилова, и все это время Паша не трогал эмо ни на улицах, ни в мыслях. Не суетился. Но даже в Интернете волна интереса к событию спала, и завтра Пабло обязательно выйдет на охоту, ведь это последнее лето перед армией и нельзя терять ни одного дня. А пока пора ложиться спать, завтра ему, слава богу, во вторую смену, можно спать…

«Ни фига себе обстановочка», – подумал Эгор и захотел немедленно вернуться в Эмомир к оставшемуся у кровати клоуну. Но это равнялось бы малодушию, и он скрепя дырку от сердца остался. Его черная сонная кровать стояла на самом краю десятиметрового бассейна в шикарной бане. В огромном зале, облицованном красной плиткой, и огромном бассейне с голубой водой было полно обнаженных юношей с одинаковыми эмо-прическами, пухлыми губами и подведенными глазами. Все они выглядели бледными и изможденными, и на фоне их тощих тел прежде всего в глаза бросались гипертрофированные размеры их мужских достоинств, которые находились в перманентной боевой готовности. «Какая гадость, – поморщился Эгор, прикрыв глаз рукой. – Я попал в сон к какому-то извращенцу. Может, это день рождения Элтона Джона в Сандунах? Может, я вообще не туда попал? А не свалить ли из этой клоаки?» Пока он мучился сомнениями, юноши, как зомби, переминались с ноги на ногу, не обращая ни малейшего внимания на Эгора. Поборов отвращение, Эгор решил все-таки дождаться хозяина сна «Если это не сон маленького крепыша, то я полный идиот. Но я не полный, а тощий идиот. Меня убили, закинули в чье-то безумие, и единственное оправдание моего нынешнего существования – это возможность отомстить, если не считать лестного предложения жирной бабочки стать ее мужем… А в бассейне я бы поплавал, может, наплевать на этих хренастых доходяг и проплыть соточку быстренько…» Его сомнения прервал громкий властный рык. – Эмо – сакс!

Эгор быстро убрал руку от глаза. Из двери парилки, которой он сначала не заметил (по понятной причине), вышел распаренный красный дымящийся мужичок в простынке, перекинутой через плечо, на манер римского патриция. Роста он был небольшого, телосложения крепкого, и Эгор сразу узнал его злые, словно горящие обидой глаза. Только прошлый раз они горели над банданой, закрывавшей лицо. «Жалкий извращенец», – думал Эгор, с отвращением глядя, как крепыш, не замечая его, по-хозяйски хлюпает в ладоши, и зомби-эмо начинают подходить к нему, вставая на колени. Постепенно образовалась целая шеренга стоящих на коленях зомби с полуоткрытыми ртами. Не желая видеть продолжение этого кошмара, Эгор закричал что есть сил:

– Эй, больной ублюдок! Да ты же просто ненормальный, тебе лечиться надо. Я пришел тебя убить, но, похоже, тебя достаточно кастрировать.

– Что такое? – оторопел Пабло. Он посмотрел на трясущегося от гнева высокого эмо во всем черном. – Это что-то новенькое. Какая-то кровать. Ты почему одет? Ну-ка, ко мне, педик!

Эгор молча щелкнул пальцами, и Пабло увидел себя на экране родного телевизора глазами отца.

– Надь, иди скорее, посмотри. Совсем уже охренели – пидоров в бане показывают. А это ж Пашка! Вот пидор! Ты гляди, что делает, сукин сын! Недоглядели!

– Я нормальный! – закричал Пабло и вместо отца увидел зеркало, а в нем свое отражение с остолбеневшим «пидометром».

– И ты, Пабло… – с горечью сказало отражение и манерно махнуло на него рукой.

– Я – нормальный, нормальный. Это вы, суки, выпендриваетесь, выделяетесь одеждой своей пидовской и музыкой. Я – нормальный, я такой, как все! Паша встряхнул упрямой круглой головой и топнул сильной ногой по красной влажной плитке бассейна:

– Ты кто такой, гад? А ну проваливай, а то убью.

– Так ты ж меня уже убил, теперь моя очередь.

– Врешь ты все, я никого не убивал.

– Не узнаешь? Ах да… Я сам себя не узнаю.

– Я знаю, кто ты, – тихо сказал Пабло и отошел от своих секс-рабов. Его «пидометр» уныло повис. – Ты тот придурок, который вступился за эмо. Ну что, давай биться, я вас, пидарасов, не боюсь.

– Вот еще – руки об тебя марать, – презрительно поморщился Эгор. – Съеште его, ребята! – И хлопнул три раза в ладоши. А потом прямо в одежде прыгнул в бассейн и поплыл, понимая, что сон крепыша подходит к концу.

– «Съеште его» – вот придурок. – Пабло засмеялся, но, повернувшись к своим жалким жертвам, увидел, что они встали с колен и медленно пошли на него. Глаза их горели из-под челок плотояднымими красными огоньками.

Пабло с удивлением увидел, что у них есть зубы, да еще и такие острые.

– Эй, вы куда прете? Офигели в атаке? Ну-ка, эмо – факс!

Зомби окружили Пашу, вытянув вперед руки с черными ногтями, и он впервые в жизни реально испугался, в большей степени из-за того, что забыл волшебные слова.

– Эмо – такс! Эмо – пас! Эмо – фас! – надрывался он, в ужасе понимая, что ему уже не вспомнить правильное сочетание слов, всегда превращавших эмо в покорных жертв. Черный колдун, самозабвенно плавающий в бассейне, украл их из его головы.

– Эмо – ска-с-с, – промямлил Пабло, взглянул на скукоженный «пидометр» и заплакал. – Не ешьте меня, пидоры. Я нормальный, я нормальный.

Но это не помогло. Голодные эмо-зомби, вышедшие из-под его контроля, уже впились острыми зубами в его горячую распаренную плоть и стали рвать Пашу на куски. Какой-то пидор укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик, дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски красной сладкой мякоти разлетелись по бане…

Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и, стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный санузел. Паша включил свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать – череп с костями, «фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел. Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда, сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет нормально», – успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут голые голодные страшные существа.