Чемпионат третий (1961) 7 страница. Человек в росте, в движении

 

Человек в росте, в движении. Он всегда другой. Что знаешь об этом движении? Как знаешь? Каким днем судишь?

 

Стоячая вода...

 

И об ошибках, коими зло попеняют иной раз: "Чтобы люди не ошибались и не страдали? Да ведь это одно средство познания своих ошибок и направления пути" (Запись в дневнике 7 ноября 1889 года).

 

Кстати, Шаляпин писал, скорее даже жаловался: "Думается... критика и недоброжелательство - профессии родственные..."

 

Справедливость силы во имя творения жизни...

 

А вот в документах о Толстом выкопал я любопытное свидетельство жандармского генерала А. И. Спиридовича - светила розыска и его теоретика. Оставил генерал о партиях социал-демократов и социал-революционеров подробнейшие исследования. Бесценный материал для историка. Признанием способностей генерала явилась его карьера: почти до самой революции отвечал за личную безопасность царя. Справлялся успешно. Но начинал карьеру жандарма Спиридович в Москве при Зубатове, и тогда кое-какой розыск прямехонько привел его в Ясную Поляну. И тут - шалишь! Предъявил начальник молодому Спиридовичу высочайшее повеление, по коему запрещалось когда-либо беспокоить Толстого (Жандармы смели беспокоить Толстого. При Александре II нагрянули с обыском. Однако мировая слава писателя сделала невозможным повторение подобного. Поэтому уже для внука Александра II Толстой был неприкасаем). Выше царя оказался Лев Николаевич! И еще раз подтвердилось пророчество Пушкина: талант - это сила!

Глава 99

 

Только голая сила, и человек ради силы есть несчастье, явление уродливое, своего рода ущербность. Ум, самостоятельность мышления и отсюда определенность поведения (а это и есть интеллигентность)-едва ли не основной закон человеческой красоты. Лишь в сплаве этих свойств сила становится благородным "металлом". К людям одной силы, поклонениям только силе, воспитанным на голой силе, вполне уместны слова Альберта Эйнштейна: "Я глубоко презираю тех, кто может с удовольствием маршировать в строю под музыку; эти люди получили мозги по ошибке - им бы хватило спинного мозга. Нужно, чтобы исчез этот позор цивилизации..." Эйнштейн считал интеллигентность высшей красотой человека.

 

Борьба за высшее достижение - это наука, искусство, разум. И это присуще человеческой красоте, ибо открывает жизнь. Борьба во всей ее многообразности есть открытие жизни.

 

Ле Корбюзье в письме к группе архитекторов Йоханнесбурга писал 23 сентября 1936 года: "...Я хотел бы, чтобы архитекторы стали... людьми с богатейшим духовным миром, а не ограниченными и бездушными ремесленниками, чтобы они... не замыкались в своей узкой мещанской скорлупе. Архитектура - это не профессия, это определенное состояние духа..."

 

У творческой деятельности общая природа. Эта деятельность в высших проявлениях так или иначе смыкается с искусством. Гегель писал об искусстве как высшей потребности духа. И по Гегелю, дух трудится над предметами лишь до тех пор, пока в них есть нечто нераскрытое (весьма примечательно и суждение Гегеля о том, что расцвет литературы на путях сближения с философией).

 

Высшие достижения требуют узкой специализации, но не культурной ограниченности, замыкательства в профессии. Это угроза самому развитию и постижению.

 

"Человек одухотворен поэзией, и именно это позволяет ему овладеть богатствами природы..." (Корбюзье Ле. Архитектура XX века. М., Прогресс, 1970. С. 274). У искусства и науки общая природа. Наука, лишенная органичной связи с искусством, нравственно вырождается. Познание непосредственно зависит от одухотворенности, а последняя - от способности поэтически воспринимать мир. Но ученые степени, регалии, академические титулы не имеют отношения к таланту, скорее даже созданы людьми серыми, составляя предмет их тайного вожделения:

 

хоть в этом приблизиться к истинному дарованию, само собой, застолбить и блага, им не причитающиеся. Именно - постные труженики науки, копающиеся на ее заднем дворе, добывающие себе место интригами и власть титулов...

 

"У нас сложилось ложное положение в науке. Основная наука по численности - ведомственная, которую и наукой назвать не совсем корректно. Это обслуживание чьих-то интересов на некоем уровне. В 30-е годы у нас в стране был выбит целый слой интеллигенции - высококвалифицированных ученых, инженеров. А наплодили эту ведомственную армию псевдоученых. Ведь что такое наука? Это прежде всего торжествующая объективность..."

 

А борьба за добывание академических званий? Сколько же здесь постыдного! Разве можно представить Эйнштейна или по существу нищего Циолковского в роли интриганов от науки - ну не обойтись им без званий!

 

Когда на столь высоком уровне интеллигенция дает нравственный сбой, предопределенный в основном корыстью, это отзывается на всем обществе. Поэтому это никогда не будет только их узкоакадемическим делом. Ведь это не только утечка достоинства...

 

Ничто так не агрессивно и самодовольно, как ограниченность. И в спорте (среди чемпионов) можно быть бездушным ремесленником и расчетливым стяжателем.

 

Культура создана не ремесленниками, хотя ремесленник может быть виртуозом. Подлинно замечательное исключает в своем создателе сугубо материальный расчет. Ибо замечательное требует нечто большее, что не окупается и не может окупиться выгодами, наградами...

 

Спорт заманчив творческой сутью. Тренировки - это овладение сутью явления, глубоко одухотворенный процесс. В этом и ответ на вопрос о росте результатов. Познание бесконечно. В этом смысле человеческая сила, бесспорно, бесконечна.

 

В искреннем познании любовь к себе теряет значение. Человек цели не может не рассматривать жизнь как средство постижения цели. Исчезают страх, колебания. Человек обретает всемогущество.

Глава 100

 

Атлеты тяжелой весовой категории исконно выступают в последний день чемпионата. Из зрелищ чемпионата это наиболее привлекательное. Чего стоит парад представления! Выводят на сцену десять - пятнадцать атлетов, один другого шире в плечах. Мнутся в шеренге, косятся друг на друга, ловят взгляды почитателей, подтягивают животы, покатывают мышцами. Жужжат кинокамеры, скачет свет в фотовспышках. По залу гул. На помосте новенькая штанга, вокруг знамена стран-участниц. Гремит голос в трансляции. Зрители под хмелем возбуждения, каждое имя встречают криками. В первых рядах знатоки "железной игры". Здесь немало истинных фанатиков. Сколько я ни выступал и где бы ни выступал, знал: в первом ряду пожилая чета из Австрии и англичанин - они всегда приезжали на мои выступления, в любую точку земного шара. С англичанином - Рэджем Айландом - мы сдружились. Он не только влюблен в тренировки с "железом" и сильных людей, но и считает свою жизнь обязанной тренировкам - и тому есть серьезные основания. Он являлся свидетелем едва ли не всех послевоенных чемпионатов мира, знаком с великими атлетами 30-х и 40-х годов и с одного взгляда понимает силу. Напряженность ожидания и усталость от чемпионатов, а также сдержанность Рэджа мешали сближению. Лишь на Московских Олимпийских играх 1980 года мы поговорили, что называется, от души. Я чувствую себя обязанным Рэджу. В ночь поражения на Олимпийских играх в Токио, преодолев сдержанность, он внезапно пришел ко мне. И как? Переоделся в спортивный костюм, полицейский пост не задержал. Было далеко за полночь. Я проиграл.

 

Среди пустоты, которая вдруг образуется в таких случаях, появление человека казалось чудом. Ведь он не был моим тренером, моим близким, не был даже соотечественником. Смущаясь, запинаясь, он сказал фразы, которые врезались в память: "Я буду помнить вас. Победителей много, чемпионами же бывают единицы. Из сотен победителей - всего несколько..."

Глава 101

 

Как бы ни владел собой, а ждать семь - десять дней томительно. Неизбежен дополнительный нервный расход. Побеждают, срываются, хватают "баранки" атлеты легких, средних и других весовых категорий. Рушатся спортивные карьеры. Замечательные атлеты получают к титулу в награду за десятилетия труда звучную приставку "экс". Бывший - часто это относится ко всей жизни, ибо вся жизнь после мерещится вымышленной, чужой, а та, до "экс", единственно стоящей.

 

Видишь одинаковую понурость или нарочитость ухмылок. Узнаешь о срывах стопроцентных фаворитов, о травмах, предвзятости судей, промахах. Читаешь газеты. Угадываешь отчаяние великих проигравших, игру в мужество потери всего. Ведь для большинства из них спорт - все в жизни, после него - заботы, неизвестность, часто нужда. И вместо почитания - безразличие, безличие, угасание. Вместо азартной, любимой и очень интересной жизни - вялость будней, потеря себя, пустота, порой алкоголь в утешение и болезни - счет за победы. Какое-то мгновенное изменение масштабов личности, безжалостный пересчет ценностей. Из громадности славы, почитания - в подвал забвения, тишины, оцепенелости. Вместо громадной нужности всем - вдруг никчемность и непригодность к другой жизни. Ведь этой борьбе в спорте отданы десятки лет. Сызмальства к ней приноравливаются...

 

Милости будущего...

 

Давно ли бельгиец Серж Рединг клялся мне достать в сумме троеборья заветные 600 кг. Я,- грешен, не верил. Думал: "Ты просто не ел эти тренировки..." Я ушел из спорта и погодя уже едва узнал в огромном мужчине того русого доверчивого юношу. И результат Серж подвинул за 600 кг. И вдруг смерть!

 

Рубят ошибки в тренировках, насилие поединков, напряжения лет и потрясения неудач. Рубят даже могучесть.

 

Счет за силу...

 

Справедливость силы...

 

Не о спорте эти стихи Анны Ахматовой. Совсем не о спорте. Даже кощунственно их приложение, а слова сами плывут в память:

 

Что ты бродишь неприкаянный,

 

Что глядишь ты не дыша?

 

Верно понял: крепко спаяна

 

На двоих одна душа.

 

"Железная игра" и ты...

 

Надо видеть все - и обрезать, не пускать в себя. Умение не из простых. И классные атлеты теряют победы именно в днях ожидания. Перегорают в себе.

 

Если соперники вровень с тобой, ожидание поединка - своего рода искусство. Искусство поведения. Надо уметь не поддаваться соблазну: после выведения из нагрузок будто выпадаешь из спячки. Необыкновенная освобожденность! Привычные веса легчают - не узнать! Звенишь радостью, избытком силы и просто счастьем. А соблазн караулит: азарт новой силы, азарт публики (она всегда на разминках), азарт предстоящей схватки, неосознанное стремление превзойти соперника в разминочных результатах, поразить публику - все грозит свежести силы.

 

Нужен опыт, нужны неудачи - тогда вырабатывается мелочное следование назначенным для разминок весам, скупость на расход чувств, безразличие к выходкам публики и суждениям газет. Суровое умение быть глухим к себе.

 

На опасно завышенные веса заносят и сомнения. Тоже следует уметь верить, понимать состояние и не уступать настроению.

 

Случается, сбивает на риск прикидок перед выступлением и намеренное поведение соперника. А иногда самому приходится идти на подобный прием: вот моя сила! И пусть соперник горит...

 

В ожидании много искуса притупить нервную свежесть, размотать силу на пустяки...

 

В Вену не приехали ни Шемански, ни Брэдфорд. Что Большой Вашингтонец вообще уйдет, я уже догадывался. Судя по всему, не ладились у него отношения и с Хоффманом.

 

Часто я вспоминал по таким случаям слова философа: "Чти начальство и повинуйся ему, даже хромому начальству! Этого требует хороший сон. Разве моя вина, если начальство любит ходить на хромых ногах!" Давно ли при встрече Серж Рединг жаловался мне, что нет для кровно дорогого дела страшнее, чем зависимость, невозможность собирать его с наибольшей целесообразностью и беречь к главному испытанию. И в самом деле, тяжко говорить на разных языках, думать разными словами, когда несешь это главное, добываешь и отстаиваешь это главное.

 

Лев Николаевич, как же не поклониться вам за такие слова: "Роскошь, нищета, разврат... Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать свою оргию, и пируют..."

 

Прищур у Хоффмана - сразу соображать начинаешь, кто заказывает музыку. Сложит губы, лицо удлинится, окаменеет...

 

Выпив у меня дома, размякнув, Хоффман по обыкновению полоснул взглядом: в этот раз по книжным полкам. Заметил: "У себя книг не держу!" Помолчал, наслаждаясь воспоминанием об отсутствии у себя книг, и счел необходимым уточнить: "Есть одна: рецепты коктейлей". И выдал прищур, как бы отпускающий грехи. Не свои, конечно, а мои, книжные... Крепко сидела в нем неприязнь к книге. В Варшаве, первый раз увидев меня, защемил плечо пальцами и ввел в холл. Там переваривали обед Тэрпак, старый Джонсон и Эшмэн. Я тогда еще не привык к подобным манерам и, что называется, был захвачен врасплох. Не скандалить же и не выворачиваться...

 

Хоффман выщупал меня вмиг. Багровел от натуги (работал он пальцами лихо), что-то откладывая себе в память. Потом так же, не распуская зажима пальцев, объявил: "Университетский пай-мальчик!" Насыпал мне в карман жевательной резинки, вколол в отворот пиджака значок. Тэрпак вложил мне в руку журнал. А Хоффман, очень довольный собой, сел - глаза холодные...

 

Я мало видел среди "экс" (из настоящих чемпионов) людей, довольных судьбой. Еще реже видел расцвет человека после ухода из большого спорта. То ли разница в жизни, то ли другие способности отсутствовали и жизнь тяготила... Я не абсолютизирую выводы. Я о тех многих, кто вызывал жадный интерес, а после начисто исчезал. Пересадка из славы не из легких. Для спортсмена, конечно. Бывшего спортсмена...

 

Теперь наступил черед и для Брэдфорда, как до этого для Дэвиса и всех других. Это мгновение жизнь приберегает для каждого.

Глава 102

 

Боли в позвоночнике отпустили совершенно неожиданно. Раз их нет - я обязан выступать. Но как? Ведь я .не вел нормальные тренировки уже с месяц, если не больше. Но и это полбеды, не будь я заезженным сверхчастыми наступлениями на рекорды. Последние недели я и без болей в спине ничего не мог сделать: тупая сила, ущербная сила - полная потеря слитности усилий, единства с сжелезом", энергии движения. Все эти смещения и ущемления позвонков - это только следствие усталости, перенапряжения одной из систем тела. Я загнал себя. Надо же изловчиться и размотать силу! Быть в форме, освоить рекорды - и приехать на главные соревнования развалиной. Я ударил мимо цели - на рекордах затупил силу. И теперь здесь, на чемпионате мира, я в нелепом положении создателя рекордов без рекордной силы. Кому какое дело до моего больного позвоночника? Я потерял силу - вот что важно и что учитывается.

 

У меня есть одна возможность: попытаться приблизиться к победным результатам на свежей силе - чистых, незагруженных мышцах. Я уже не раз убеждался: часто после перерывов (не более двух-трех недель) показываешь результаты, близкие к лучшим, а ведь мне не надо выдавать лучшие результаты, здесь у меня нет настоящих соперников. Зирк слишком слаб. Я могу выиграть и не на лучших результатах. Да, вести спокойные тренировки, главное - не пытаться вернуть силу, не загружать себя тренировками, а лишь держать в тонусе мышцы. И ни в коем случае не повторять ошибок чемпионата в Варшаве: не удивлять и не поражать силой, не красоваться на разминках - скупо вести счет подходам. И на разминке, уже на чемпионате, каждый подход учитывать: беречь силу, беречь! И там, на помосте в Штадтхалле, попытаться на свежих мышцах приблизиться к лучшим результатам.

 

Я тренировался строго, очень строго. Опасался возвращения боли - немоты в ногах, и не смел перетренироваться, даже просто загрузить себя, если спина не станет ограничивать в работе. Тренер следил, чтобы я ни на килограмм не превышал задание. Постепенно я проникался верой в победу. Я, несомненно, сильнее любого из участников чемпионата. Лишь бы не промахнуться, суметь сыграть так, чтобы даже срыв в каких-то попытках невозможность взять важный вес списались бы за не брежность, единственно лишь за небрежность. Именно так: выступать невозмутимо-равнодушно (только с виду. конечно), тогда любые промашки спишутся за беспечность. Сыграть эту партию с возможно доступной естественностью. Меня принимают как большого чемпиона. Пройти вплотную к риску, но не рисковать.

 

 

План выступления сложился не сразу. И решение не было столь осознанным. Однако смысл его сводился именно к этому. Без горячей веры тренера в меня я не отважился бы на это испытание и скорее всего еще тогда бы ушел из большого спорта. Его вера стала моей верой.

Глава 103

 

В понедельник 25 сентября "Правда" писала:

 

"...Последними состязались атлеты тяжелого веса. Еще до начала венского чемпионата австрийские газеты единодушно называли будущего победителя в этой весовой категории - Юрия Власова, "самого сильного человека в мире", "самого сильного человека всех времен". И они не ошиблись..."

 

26 сентября "Советский спорт" поместил отчет из Вены старшего тренера сборной Шатова:

 

"...Всего десять тяжеловесов завершили грандиозную баталию в венском Штадтхалле. Зрители тепло встретили Юрия Власова. Они не сомневались, что советский богатырь будет чемпионом мира. Никто из его соперников не мог составить ему ни малейшей конкуренции. Власов выжал 180 кг, в рывке показал 155. Попытка установить рекорд мира (160) не удалась...

 

В толчке Власов зафиксировал 180 и 190 кг. Третий и четвертый подходы он предназначил для рекорда мира. К сожалению, 207,5 кг наш богатырь не осилил..."

 

В тот же день, 26 сентября, "Комсомольская правда" под заголовком "Богатырский финал" так рассказала о соревнованиях:

 

"...Попытка нарушить дружеский дух чемпионата была предпринята уже в ходе соревнований. Когда все тяжеловесы закончили жим, на помост вышел Юрий Власов. Лучший из его соперников, Ричард Зирк, выжал 155 кг. Юрий же начал первое движение со 160 кг. Он очень уверенно и красиво поднял штангу. Но двое из судей почему-то зажгли красный сигнал. Вес не засчитан.

 

Кто были эти судьи? Кому они хотели угодить? Зрители, конечно, не могли знать. Но одно они понимали отлично: это был нечестный ход, рассчитанный на то, чтобы помешать советскому атлету показать высокий результат. На трибунах поднялся невероятный шум. Семь тысяч человек криком и свистом выражали свое возмущение поведением судей. Власов снова вышел на помост, движением руки успокоил болельщиков и попросил... увеличить вес снаряда на 20 кг. Стальная громада легко подчинилась ему. Власов стоял, держа над головой штангу, и с улыбкой смотрел на судей. Что они скажут сейчас? Это была страшная пощечина тем, кто разными махинациями попытался отравить атмосферу честной спортивной борьбы..."

Глава 104

 

24 сентября в воскресенье в Штадтхалле я без какого-либо серьезного противодействия соперников взял третью золотую медаль первого атлета мира и Европы. Я победил с результатом хуже, чем год назад в Риме. Однако серебряный призер отстал от меня в сумме троеборья на 50 кг - убедительная разница. Его результат при собственном весе 129,8 кг - 475 кг. Третье место занял мой старый знакомый финн Мякинен (462,5 кг). С тех пор Зирк не выступал, хотя на год был моложе меня. Он ушел внезапно, как и появился...

 

Я спускался со сцены, выжав 180 кг,- настоящая удача! Все именно так, как я рассчитывал! Я выступаю, как в лучшие дни! Вынужденный отдых, тренировки вполсилы обернулись свежестью мышц и незагрубленной скоростной реакцией. Все, что сковывало меня последние месяцы, разрушалось, отпадало, даже память страховки на боль,- вся система защиты против неосторожных движений. Я был свободен. Значит, борьба! Мой мир! Мой!

 

Зал бушевал. У лестницы грудились люди. И над семи долговязая фигура Хоффмана: ведь выступление атлетов тяжелого веса для него самый азартный день в году. Когда я подошел, он сказал переводчику:

 

- Жаль, этот парень не родился в Америке.

 

- Зато я родился в России,- слова эти сами сорвались с языка.

 

С каждым движением мне становилось легче. Я узнавал силу, подчинял себе, забывал, пока и вовсе не забыл, о позвоночных болях.

 

В рывке даже прихватил мировой рекорд, но судьи опять включили красный цвет, посчитав касание помоста коленом. Я выстелился, ушел почти в "шпагат". Я не сомневался: вес поднят чисто. Наши подали протест в апелляционное жюри. А зал разошелся! Семь тысяч зрителей приняли нашу сторону. Сцену на всякий случай заслонила полиция.

 

Рев заглушал обращения по трансляции. Брань, свист, топот! Я поднялся на сцену и жестами объяснил публике: виноват я, а не судьи - и показал на колено - мол, вот касание. Тут же взяла протест назад и наша команда. Я не мог поступить иначе. Скандал грозил срывом выступлению тяжеловесов.

 

В Вене наша команда уверенно сохранила первое место - 41,5 очка. Команда США пока держалась за нами - 24 очка. Впервые на третье место прорвалась сборная Венгрии - 19 очков.

 

На чемпионате участвовали 33 страны, хотя заявки прислали 38. Титулом "Мистер Универсум" увенчали Томми Коно.

 

В 1961 году Коно выступал в трех весовых категориях: полусреднем, среднем и полутяжелом! В среднем весе он установил мировой рекорд. Однако в Вене Коно не сумел избавиться от последних нескольких десятков граммов,- он хотел выступить в полусреднем весе. Ему даже остригли волосы, но... напрасно. И он не был допущен к соревнованиям.

Глава 105

 

По просьбе Австрийского союза штангистов наша команда дала два показательных выступления.

 

30 сентября "Комсомольская правда" сообщила:

 

"Снова Власов, снова сенсация.

 

...Вчера наши атлеты выступили в небольшом городе Швехате близ Вены. Посмотреть советских богатырей пришли не только местные жители, но и многие венцы, которые надеялись, что станут свидетелями рождения новых рекордов. Их ожидания оправдались. Юрий Власов в первом же подходе толкнул штангу весом в 207,5 кг. Когда судьи взвесили снаряд, оказалось, что в нем 208 кг. Таким образом, Власов улучшил свой же мировой рекорд сразу на 2 кг..."

 

"Советский спорт" поместил отчет под названием "Самая тяжелая штанга" (30 сентября). Газета подробно рассказала о выступлении, охарактеризовав рекордный вес как "самую тяжелую штангу в истории спорта, которую когда-либо поднимал человек". Я несколько неожиданно для себя снова сдвинул мировой рекорд в толчковом упражнении. Неожиданно, потому что я еще не успел прийти в себя после выступления на чемпионате, да и месяцы болезни, ослабленность из-за ограниченных тренировок, казалось бы, исключали такую возможность.

 

Я не сразу заказал 207,5 кг. Опробовал себя на 185. Подивился слаженности и силе. Расходовать себя на промежуточные подходы было уже опрометчиво. Рекорд вылупился противоестественно легко. Мой вес при этом оказался равным 126 кг. Приняли рекорд судьи международной категории Вундерер (Австрия), Шимек (Австрия) и Шатов (СССР). В Австрии выступать приятно. Австрийцы понимают толк в "железной игре". Об этом писали и наши газеты.

 

Для меня рекорд в Швехате имел свой смысл. Значит, созревает сила, утомление перемолото, травма позвоночника преодолена без операции и мучений на госпитальной койке. Именно две подобные операции перенес Шемански. Я их "удостоился" в 1983 и 1986 годах.

 

Каждую тренировку я всеми доступными упражнениями растягивал позвоночник. И после благодаря неукоснительному следованию этому правилу я так и не узнал в годы большого спорта, что такое заурядный радикулит и различные позвоночные боли, столь обычные у атлетов.

 

И какой же ценный опыт! Сразу на виду все ошибки. Основная - опять в неправильности определения длительности этапа выведения из нагрузок. Я выступал часто, поневоле напрашивался другой режим, а я ломил работу по старым меркам.

 

Стало быть, внести поправки в расчеты - и тогда попытаться выгрести всю силу. Нагрузки же пересчитать на чемпионат страны, то есть на декабрь. В три месяца проиграть весь цикл, но по найденным правилам. Сцепить последовательности этапов и характер нагрузок в новые закономерности. Богдасаров звал к рекордам.

 

Сразу же после возвращения домой мы внесли изменения и в кривые нагрузок, и в соотношения между интенсивностью и объемом тренировок. Это уже был не эксперимент, а однозначное следствие опыта.

 

Я крался к рекордам, опасался спугнуть. Берег каждый шаг! Превратился в мнительность. Еда сугубо определенная. Ни глотка холодной воды. Во всем осмотрительность. И ближе, ближе к заветному дню! Наконец-то соберу результат, который ускользнул в Риме. Теперь не уйдет. Чем ближе назначенный день, тем осторожней и я.

 

В пятницу 22 декабря - последний день чемпионата СССР - я наконец убедился в правоте тренировок и поиска.

 

"Спортивный подвиг Юрия Власова" - так озаглавила газета "Советский спорт" (1961, 23 декабря) отчет о соревновании атлетов тяжелого веса на чемпионате СССР в Днепропетровске:

 

"Мы счастливы, что видели это. Все, что произошло позавчера вечером в Днепропетровске, сейчас стоит перед нашими глазами. В спорте есть великие минуты. Мы пережили их.

 

Мы боялись упустить хотя бы одно мгновение из этих минут, хотели видеть все или, по крайней мере, знать обо всем. Вот почему двое из нас остались на сцене, а двое ушли за занавес (авторы отчета: Л. Николов, В. Сердюк, С. Токарев, А. Чайковский.-/О. и.). И мы будем рассказывать вам обо всем происшедшем по очереди - и о том, что было на помосте, и о том, что скрывалось за кулисами рекорда.

 

Штангу видят все.

 

Власов сидит в раздевалке, утопив голову в огромных ладонях. Зевнул.

 

- Не выспался?

 

- Нет, это нервное.

 

Комната переполнена голосом судьи-информатора и звоном падающей штанги.

 

- Выключите радио,- говорит тренер Сурен Петрович Богдасаров.- Совсем.

 

- Можно оставить тихонько,- это Власов.

 

- Нет, совсем.

 

...А потом Власов разминается - выжимает 160 кг. И к штанге подходит Алексей Медведев, задумчиво смотрит на нее, толкает ногой и отходит...

 

Мы видим Власова на помосте в тот момент, когда штанга вырывается из его рук в первом подходе. 170 кг выжать не удалось. Ой, как плохо! И кто-то сзади шепотом вскрикивает:

 

- Как схватит сейчас "баранку"!

 

А через несколько минут Власов опять выходит на сцену. Выходит не под аплодисменты, а под молчание. Встревоженное молчание зала. Но Власов другой. Уже не бьется на его шее нервная жилка, уже не блуждают руки по грифу, они ложатся сразу и намертво. 170 кг- вверху. Ну, отлегло от сердца. Кажется, все в порядке.

 

Движения его стали плавными, как бы отобранными. Ни одного лишнего жеста...

 

Есть и 180!

 

...И опять голова в ладони.

 

- Рывок пойдет хорошо, ноги свежие (авторы отчета имеют в виду меня.-Ю. В.).

 

...Восьмой раз Власов на помосте. Восьмой раз натирает руки магнезией, восьмой раз поправляет очки. Перед ним 162,5 рекордного килограмма. И нужно бить собственный рекорд-160 кг, установленный несколько минут назад. Он сделал это во втором зачетном рывке. Третий был безуспешным. Но для нас три слились в один, потому что даже неудачный был настолько красивый, по-спортивному благородный, что он тоже показался нам рекордным. И это впечатление не исчезло даже после того мгновенного касания коленом помоста, вызвавшего вспышку красных лампочек, ибо Власов тотчас отложил штангу, почти весело похлопал себя по колену, объясняя зрителям, в чем тут дело, и убежал за кулисы, чтобы сразу же вернуться назад.

 

Рывок удался. Чуть пошатываясь, Власов сошел с помоста. А потом уже выяснилось, что штанга весила ровно 163 кг.

 

Потом было так. Сидим в раздевалке и разговариваем. Не так, как раньше. Не о том, что было, а о том, что будет. Сурен Петрович говорит:

 

- В рывке начинать со 160, а затем сразу 165. Разрыв надо сделать больше, чтобы они не догнали. Чтобы не сунулись.

 

И мы понимаем, кто это "они". Речь идет о ребятах Боба Хоффмана.

 

- Публика здорово принимает. Просто хочется отблагодарить. И еще: это я вам, Сурен Петрович, рекордом обязан. Вы меня заставили хват изменить... (Я перешел на более широкий хват.- Ю. В.)