ОБ ИСТОРИЗМЕ ФОЛЬКЛОРА И МЕТОДАХ ЕГО ИЗУЧЕНИЯ

В настоящее время вряд ли нужно особо доказывать, что всякое искусство, в том числе фольклор, восходит к историче­ской действительности и отражает ее и что одна из задач исследователей состоит в том, чтобы показать это на том ма­териале, который они изучают. Трудности начинаются с того, как следует понимать процесс истории и где и в чем нужно искать ее отражение. В этом отношении в современной фоль­клористике явно намечаются два течения. Одно продолжает то понимание истории и исторических отражений, которое вы­работалось еще в досоветской науке. История понимается как цепь событий внешне- и внутриполитического порядка; я хо­тел бы подчеркнуть именно эту установку на события. Собы­тия всегда можно точно датировать. Они вызваны действия^ ми, поступками людей. Это исторические деятели, конкретные люди с конкретными именами. Соответственно историческая основа фольклора понимается в том смысле, что в фольклоре изображаются исторические события и исторические лично­сти. Задача исследователя состоит в том, чтобы показать, какие события и какие исторические личности нашли отра­жение в отдельных памятниках фольклора, и соответственно датировать их.

Другое направление исходит из более широкого понима­ния истории. Направление это, во-первых, строго дифферен­цирует жанры. Историческая основа жанров различна. Есть жанры, для которых трактовка фольклора как изображения событий и лиц вполне возможна. Для других такое узкое понимание истории недостаточно. Движущей силой истории является сам народ; лица — производное от истории, а не движущее начало ее. С этой точки зрения все, что происхо­дит с народом во все эпохи его жизни, так или иначе отно­сится к области истории. При изучении фольклора основное внимание следует обращать на то, что мы называем базисом;

Об историзме фольклора и методах его изучения 117

прежде всего это формы труда, для фольклора феодальной эпохи — особенно формы крестьянского труда. Развитием форм труда в конечном счете объясняется развитие форм и типов мышления и форм художественного творчества. Об­ласть истории охватывает историю социальных форм и со­циальных отношений вплоть до мельчайших деталей бытовога порядка в отношениях между боярином и смердами, помещи­ком и крепостным крестьянином, попом и батраком. Здесь нет ни имен, ни событий, но здесь есть история. К области исто­рии принадлежит история брачных форм и семейных отно­шений, определяющих свадебную поэзию и значительную часть лирики. Короче, при широком понимании истории под исторической основой подразумевается вся совокупность ре­альной жизни народа в процессе ее развития во все эпохи его существования. <...>

Для правильного понимания исторических основ фолькло­ра необходимо иметь в виду, что единого фольклора как та­кового, собственно, нет, что фольклор распадается на жанры. Дореволюционная фольклористика даже слова этого не упо­требляла, в советской же фольклористике изучение жанров постепенно становится в центр внимания. Жанр есть та пер­вичная единица, из которой должно исходить изучение. <...> Один из основных признаков жанра — в единстве поэтики или поэтической системы произведений. Есть и другие признаки жанра, но данный — важнейший. Каждый жанр обладает спе­цифическими особенностями. Разница в поэтических приемах имеет не только формальное значение. Она отражает различ­ное отношение к действительности и определяет разные спо­собы ее изображения. Каждый жанр имеет закономерно обу­словливаемые и определяемые границы, за которые он никогда не выходит и не может выходить, или же один жанр пере­растает в другой, что также имеет место в фольклоре. Были­на, например, может переродиться в сказку. Пока не изучены или хотя бы не очерчены особенности жанра, не могут изу­чаться и отдельные, входящие в состав жанра памятники.

Каждый жанр характеризуется особым отношением к дей­ствительности и способом ее художественного изображения. Различные жанры слагаются в разные эпохи, имеют разную-историческую судьбу, преследуют разные цели и отражают различные стороны политической, социальной и бытовой ис­тории народа. Так, например, совершенно очевидно, что сказ­ка иначе отражает действительность, чем похоронное причи­тание, а солдатская песня иначе, чем былина. Вопрос о жан­рах у нас еще недостаточно разработан, но без понятия жан­ра и без внимания к его особенностям мы обойтись уже не:

118Об историзме фольклора и метоаах, его изучения

можем. Следовательно, говоря об исторической основе фоль­клора и о методах ее изучения, нужно говорить о каждом жанре в отдельности, и только после этого можно будет сде­лать выводы и о фольклоре в целом.

Довольно очевидно, что с точки зрения широкого понима­ния истории могут быть изучены решительно все жанры рус­ского фольклора. В каждом из них так или иначе прелом­ляется действительность различных эпох — от очень древних времен до современности. <...> Историческому изучению должно предшествовать формальное. Изучение морфологии сказки есть первая ступень, предпосылка ее исторического ис­следования. Типология заговоров, поэтика* загадок, структу­ра обрядовых песен, формы песен лирических — все это нуж­но для раскрытия древнейших ступеней их становления и развития. В дальнейшем вся русская крестьянская жизнь XIX в. может быть вычитана из сказок, песен, причитаний, пословиц, драм и комедий. Здесь нет ни исторических собы­тий, ни имен, но историческое изучение их возможно, хотя не все эпохи и не все столетия будут охвачены в равной сте­пени. Это как бы один вид жанров, изучение которых можно вести с точки зрения того широкого понимания истории, о котором говорилось выше.

Но есть и другие жанры, в которых изображение истори­ческой действительности составляет основную цель произведе­ния. Они могут быть изучены с точки зрения более узкого понимания истории и историзма. На этих жанрах я хочу оста­новиться несколько подробнее. Здесь прежде всего нужно назвать жанр преданий. Предания в русской фольклористике изучены очень мало. Ими почти не интересовались собирате­ли, количество записей очень невелико. В противоположность этому в Западной Европе Sage стоят в центре внимания, для изучения этого жанра собираются международные конгрес­сы. По своему характеру Sage очень разнообразны и рас­падаются в основном на предания или сказания мифологи­ческие и исторические. Несколько слов о преданиях исто­рических.

По-видимому, жанр этот очень древний. Естественно, что записей периода докиевской Руси и русского средневековья мы не имеем. В таких случаях можно судить по аналогии с другими народами. В 1960 году вышло великолепное изда­ние, подготовленное Г. У. Эргисом,— «Исторические преда­ния и рассказы якутов». Г. У. Эргис характеризует их следу­ющим образом: «Предания и исторические рассказы содер­жат повествования о реальных событиях, связанных с дея­тельностью конкретных лиц, отражают хозяйственные и куль-

06 историзме фольклора и методах его изучения 119

турные достижения народа» >. Наличие такого жанра у яку­тов для нас особенно интересно потому, что якуты имеют ве­ликолепный, высокоразвитой и очень художественный эпос. Но жанр героического эпоса и жанр преданий никогда не смешиваются народом. Не смешивают их и исследователи. Эргис пишет: «Исторические предания, рассказы и легенды, в отличие от собственно художественных жанров устно-поэти­ческого творчества, можно назвать историческим фольклором якутов, основанным на реальных событиях и явлениях про­шлого»². Главные тематические циклы этих сказаний — пере­селение якутов с юга на реку Лену, столкновения с враж­дебными племенами и народами, заселение якутами Вилюя и Кобяи, вхождение Якутии в состав русского государства. Есть особые предания о родах, на основе которых можно со­ставить разветвленные родословные таблицы. Это несколько напоминает исландские родовые саги.

Были ли исторические предания у восточных славян? Мы можем предположить, что были. Обрывки их сохранены лето­писями и другими источниками. Такие сохраненные летопи­санием предания рассмотрены в книге Б. А. Рыбакова³. Фольклорист привык иметь дело с записями из уст народа. Известны записи преданий о Разине, Петре I, о Пугачеве, декабристах, о некоторых царях и другие, пока еще мало ис­следованные.

В. И. Чичеров в глубокой и интересной статье «К пробле­ме исторической и жанровой специфики русских былин и ис­торических песен» указывает:' «В исторических преданиях и легендах повествование идет о событиях и о лицах как о том, что было в действительности»⁴; «Что касается исторического предания, то оно, сохраняя память о совершившемся собы­тии и говоря о героическом поведении какого-либо деятеля,, живет в памяти народа как устная, неписанная история»⁵. Думаю, что эти наблюдения правильны, несмотря на то, что многие предания носят фантастический характер. Следует еще добавить, что с точки зрения художественной эти пре­дания обычно слабы, мало искусны. Это жанр не эстетиче­ский, как об этом говорит и Эргис. Ни сознательно, ни бес­сознательно рассказчик не стремится словесно расцветить,.

¹ Г. У. Э р г и с, Исторические предания, и рассказы якутов, ч. I, M.—Л.,. 1960, стр. 13.

² Там же, стр. 15.

³ Б. А. Рыбаков, Древняя Русь. Сказания, былины, летописи, М.,, 1963, стр. 22—39.

⁴ В. И. Чичеров, Вопросы теории и истории народного творчества.. М., 1959, стр. 263.

⁵ Тамже, стр. 264.

120 Об историзме фольклора и методах его изучения

украсить рассказ. Он только хочет передать то, что он счи­тает действительностью.

В этом отношении предания резко отличаются от истори­ческих песен. По вопросу об исторических песнях у нас име­ется огромная литература. Исторические песни были предме­том особо пристального изучения в советское время. О сущ­ности и жанровой природе этих песен велись и ведутся спо­ры. Но бесспорными представляются следующие признаки исторических песен: действующие лица — не вымышленные персонажи, а реально существовавшие исторические лично­сти, притом обычно крупного масштаба. <...> В основе фа­булы обычно лежит какое-нибудь реальное событие. <...> Правда, как сами персонажи, так и действия не всегда пол­ностью соответствуют фактической истории. Народ здесь дает волю своей исторической фантазии, художественному вымыс­лу. Но эти случаи не противоречат характеру исторических песен. Историзм этих песен состоит не в том, что в них пра­вильно выведены исторические лица и рассказаны историче­ские события или такие, которые народ считает действитель­ными. Историзм их заключается в том, что в этих песнях на­род выражает свое отношение к историческим событиям, лицам и обстоятельствам, выражает свое историческое само­сознание. Историзм есть явление идейного порядка. <...>

Историческая песня создается непосредственными участ­никами событий или их свидетелями. <^...>

Время возникновения исторических песен датируется обычно без всякого труда. Более сложен вопрос о времени возникновения самого жанра. По этому вопросу у советских ученых пока нет полного единства мнений. Несомненно толь­ко то, что расцвет исторической песни начался в XVI в., во время царствования Ивана Грозного. <...> Для внезапного расцвета этого жанра именно в XVI в. имеются свои причины. Основное историческое стремление народа, выраженное в эпо­се,— создание монолитного централизованного государства и полное освобождение от татаро-монгольского ига,— было осу­ществлено. Наступило и время культурного перелома. Ко­ренным образом меняется весь характер ведения войны. Изо­бретение огнестрельного оружия и стремительное развитие русской артиллерии отодвигают на задний план эпических богатырей с их мечами, копьями и дубинками, богатырей, которые одерживают легкую победу, размахивая жилистым татарином и прокладывая во вражеском войске улицы и пере­улочки. Теперь вместо богатырей-одиночек появляется вой­ско, руководимое командованием, и вместо легких побед — -тяжелые, кровопролитные сражения, так что «земля пол ива-

/■

Об историзме фольклора и методах его изучения 121

на кровью». Таков общий исторический фон появления жанра исторической песни. На смену монументализму былин идет реализм исторической песни.

Я ограничусь этими замечаниями. Цель их — показать применимость к историческим песням и правомерность мето­дов старой исторической школы, ищущей в фольклоре преж­де всего изображения исторических событий и личностей. Это не исключает изучения их и с более широкой исторической точки зрения. Большинство исторических песен — песни воен­ного содержания. В них широко отражен солдатский быт, иногда вплоть до мельчайших подробностей в описании одежды, пищи и т. д.

То же можно сказать о поэзии рабочих. Рабочая песня в, некотором отношении есть как бы преемница песни исто­рической. В песнях рабочих с еще большей силой изобража­ются бытовая реальность, условия, в которых жил и работал русский пролетарий. Внешнеполитические события затраги­ваются сравнительно реже — они отражены в песнях соб­ственно исторических. Эти события затрагиваются лишь тог­да, когда они вызывают всенародный гнев, как, например, в солдатских и матросских песнях о русско-японской войне. Зато тем ярче в них изображается, именно изображается а не невольно отражается весь быт рабочих, начиная с рудни­ковых песен XVIII в., в которых обрисовываются все подроб­ности быта рабочих казарм — от побудки в пять часов утра до детального изображения «прогнания» сквозь строй и от­правки в больницу. Изложение сухое, фактографическое. Но песня может подняться и до величайшего пафоса, как, напри­мер, в описании событий 9 января и в проклятиях Нико­лаю II. Реалистически изображаются такие события из жиз­ни рабочих, как забастовки, демонстрации, столкновения с полицией, аресты, ссылки.

Всем изложенным я хотел иллюстрировать тезис, что есть как бы два вида жанров: в одних историческая действитель­ность отражена лишь в общих чертах и помимо воли испол­нителей, в других она изображается совершенно конкретно, в них описываются исторические события, положения и пер­сонажи.

Я намеренно пока обошел вопрос об историзме былин. Вопрос этот является предметом дискуссии, и потому его хо­телось бы выделить особо. По этому вопросу в нашей науке ведутся горячие, иногда страстные споры.

Когда в 1863 году была издана магистерская диссертация Л. Н. Майкова «О былинах Владимирова цикла», это озна­чало появление нового направления в фольклористике, полу-

122 Об историзме фольклора и методах его изучения

чившего название исторической школы. Майков систематиче­ски изучил все исторические отложения в русской былине. Он понимал, что содержание былин вымышлено, но что исто­рична обстановка. Книга состоит из трех глав, из ко­торых центральная вторая — «Рассмотрение былин как па­мятников народного быта». Здесь исследуются исторические реалии русских былин: двор князя и его дружина, постройки, пиры, доспехи, вооружение, утварь, еда и напитки и т. д. Исследуются и такие вопросы, как земельные отношения, и некоторые другие. Рассмотрение реалий приводит Майкова к выводу, что содержание былин Владимирова цикла выра­боталось в течение X, XI и XII вв., а установилось не позже времени татарского владычества, т. е. в XIII—XIV вв. Не­сколько обобщая точку зрения Майкова, можно сказать, что, по его мнению, русский эпос как жанр создан в эпоху Киев­ской Руси и последующие столетия до монгольского наше­ствия.

Эта точка зрения долгое время была господствующей, и сейчас есть еще отдельные ученые, которые ее разделяют. Однако преобладающее большинство советских ученых при­держивается другой точки зрения: эпос создается задолго до образования государства. Великая Октябрьская социалисти­ческая революция открыла нам глаза на те несметные эпи­ческие сокровища, которые имеются у народов, населяющих СССР, до революции живших в бытовых условиях, созданных еще при родовом строе. Эпосом обладают народы, жившие до революции наиболее архаическими формами быта; это народы палеоазиатской группы — нивхи, чукчи и др. В на­стоящее время осуществлено издание самого архаического из всех известных нам эпосов — эпоса ненцев⁶. Мы лучше узна­ли и изучили эпос карелов. Великолепный, исключительный по размаху и художественным достоинствам эпос создали якуты. Не менее совершенен эпос алтайских народов; осо­бенно хорошо знаем мы шорский эпос. Богатейший эпос у таджиков, узбеков, туркменов, казахов, киргизов, у народов Кавказа. Все это приводит к совершенно точному выводу, что эпос как особый вид народного творчества возникает раньше, чем создается государство. Восточные славяне в этом отношении не составляли и не могли составлять исключения. Наличие у них эпоса — историческая закономерность. Эпос восточных славян создался до того, как образовалось Киев­ское государство. Эпосы народов имеют разную степень раз-

⁶ Эпические песни ненцев. Составитель, автор вступительной статьи и комментария 3. Н. Куприянова, М., 1965.

Об историзме фольклора и методах его изучения 123

вития и разную форму, в зависимости от того, на какой сту­пени социально-исторического развития стоял народ. Все эти наблюдения и положения лежат в основе моей книги о рус­ском эпосе⁷. К сожалению, раздел, посвященный эпосу на­родов СССР, пришлось значительно сократить, и потому он, вероятно, вышел неубедительным.

Точка зрения, что русский эпос возник в пределах так называемой Киевской Руси, держится до сих пор. Так, акад. Б. А. Рыбаков пишет: «Былины, как жанр, возникают, очевидно, одновременно с русской феодальной государствен­ностью» ⁸. Это далеко не очевидно. Возражая мне, Б. А. Ры­баков заявляет: «В. Я. Пропп, борясь с буржуазной истори­ческой школой, оторвал вообще русские былины от истори­ческой действительности, объявив, что значительная часть эпоса зародилась еще при первобытнообщинном строе»⁹. В этих словах первобытнообщинный строй вообще не признает­ся за историческую действительность. Точка зрения Л. Н.Май­кова и его современных последователей, что былина заро­дилась в пределах так называемой Киевской Руси, не может быть поддержана и не поддерживается большинством совет­ских фольклористов. Если же верно, что эпос возникает рань­ше, чем государство, задача исторического исследования должна состоять прежде всего в том, чтобы путем сопостав­ления эпосов разных народов на разных ступенях их разви­тия точно установить, какие сюжеты создались до возникно­вения государства и какие после него.

Число догосударственных сюжетов в русском эпосе чрез­вычайно велико — больше, чем может показаться на первый взгляд. Сюжеты, в которых герой встречается с каким-ни­будь чудовищем (Змей, Тугарин, Идолище и др.) или отправ­ляется сватать невесту и иногда бьется с чудовищным про­тивником (Потык, Иван Годинович), сюжеты, в которых он попадает в условия неземного мира (Садко в подводном царстве), сюжеты, в которых действуют женщины типа ама­зонок, с которыми герой вступает в связь или на которых он женится (бой отца с сыном), и некоторые другие не могли быть созданы или выдуманы в условиях государственного быта. В Киевской Руси не мог возникнуть сюжет змееборства, это невозможно исторически. Все названные сюжеты созда­ны раньше, и все они документально могут быть засвиде­тельствованы в эпосе народов СССР.

⁷ См.: В. Я. Пропп, Русский героический эпос, М., 1958, стр. 29—59 («Эпос в период разложения первобытнообщинного строя»).

⁸ Б. А. Р ы б а к о в, Древняя Русь, стр. 44.

⁹ Там же, стр. 42.

124 Об историзме фольклора и методах его изучения

Когда народ вступает в стадию государственного строи­тельства, его эпос подвергается существенным изменениям. Старый эпос перерабатывается, а вместе с тем создается и новый, уже отражающий государство и государственные ин­тересы (былины о борьбе с татарами и др.). Идеология родо­вого строя сталкивается с интересами молодого государства. Столкновение двух идеологий в старых сюжетах подлежит подробному изучению. Такое изучение может быть названо историческим. Змей, который раньше похищал женщин, те­перь не только похищает женщин, но полонит русских лю­дей, киевлян. Герой уже освобождает не девушку, а Киев от налетов змея. Таков сюжет русской былины о змееборце Доб-рыне в свете сравнительных данных. Это только один из многочисленных возможных примеров. Из всего этого со­вершенно очевидно, что датировать такие былины нельзя. Они рождены не в один день или час или год, их возникно­вение есть результат длительного исторического процесса. Если, таким образом, Майков ошибся, относя возникновение эпоса к X—XII вв., то в установлении исторических реалий он все же был прав. Эпос, попадая в новую историческую обстановку, впитывает ее в себя. Процесс впитывания продолжается и позже. Эпос подобен таким слоям земли, в которых имеются отложения различных геологических эпох.

Почин Майкова не был поддержан последующей русской наукой. В трудах главным образом Всеволода Миллера и его последователей историческая постановка изучения эпоса чрезвычайно сузилась. Правда, изучался и быт, и другие ис­торические реалии. Эти труды или эти страницы принадлежат к наиболее ценным и никогда не потеряют своего значения. Однако основным, важнейшим, почти единственным вопросом исследования стал теперь вопрос об исторических прототипах былинных героев, о том, какие события изображены в были­нах и каким годом может быть датировано возникновение изучаемых былин. Но так как в самих былинах никаких не­посредственных, ясных следов исторических событий нет, то былина объявляется искаженным изображением событий не­образованными, темными крестьянами, а задача науки сво­дится к устранению искажений, внесенных народом в изло­жение событий. Началась длинная вереница работ, посвящен­ных установлению прототипов героев русского народного эпоса. Оказалось, например, что Соловей Будимирович — это вовсе не Соловей Будимирович, а норвежский король Га-ральд; Дюк — это венгерский король Стефан IV; Потьгк — это болгарский святой Михаил из города Потуки; змеебор-

/

Об историзме фольклора и методах его изучения 125

ство Добрыни — это вовсе не змееборство, а крещение Нов­города и т. д.

В мнениях ученых не было единства, и они оспаривали друг друга. В этом отношении особенной пестротой отлича­ются мнения об историческом прототипе былинного Воль-ги. <...>

В чем здесь дело? Откуда такой разнобой? Может быть, у исследователей не хватало эрудиции? Но такое предполо­жение отпадает: все это крупнейшие ученые и знатоки. При­чина здесь другая. Она кроется в ошибочной методологии. А. П. Скафтымов в своей книге «Поэтика и генезис былин» (Саратов, 1924) убедительно показал, при помощи каких на­тяжек добываются подобные выводы. Установки так назы­ваемой исторической школы подвергались серьезной критике. Но это только на время приостановило попытки подобных же исторических толкований. В настоящее время можно говорить о возрождении исторической школы Всеволода Миллера. Не­которых ее ошибок — утверждения, что эпос возник в ари­стократической среде, а также пренебрежения к художествен­ным особенностям эпоса — пытаются избежать, но в основном все осталось по-старому. Б. А. Рыбаков пишет, что к былин­ному эпосу надо подходить, «заново проверяя и расширяя ис­торические сопоставления, сделанные сто лет тому назад» ¹⁰. Эти слова означают, что надо оставаться на тех же позициях, что и сто лет назад, и только количественно расширить ма­териал, заново его проверить, и все станет на свои места. С этим никак нельзя согласиться. Нужно не количественное увеличение материала, а качественный пересмотр методоло­гических предпосылок. То, что было прогрессивным сто лет назад в буржуазной науке, не может считаться прогрессив­ным в сегодняшней, советской науке. Методология представи­телей так называемой исторической школы исходит из одной основной предпосылки, которая состоит в том, что народ в былинах хочет изобразить текущую политическую историю и действительно ее изображает. Так, М. М. Плисецкий пишет: «Песни возникали с целью фиксации исторических собы­тий» ". Если эта предпосылка правильна, правомерно будет то направление, которое ищет в былинах изображения поли­тических событий и исторических деятелей. Если же эта пред­посылка неправильна, вся методологическая основа этого на­правления рушится.

Предпосылка эта ошибочна. Мало того, она антиисторич­на. Она приписывает древнерусскому человеку такие эстети-

¹⁰ Там же, стр. 43.

^и М. М. Плисецкий, Историзм русских былин, М., 1962, стр. 141.

Об историзме фольклора и методах его изучения

ческие стремления и такую форму их осуществления, какие никак не могли иметь места раньше XIV—XV вв. Русский человек раннего средневековья не мог изображать в своем словесном искусстве реальную действительность. Это стрем­ление, как ведущее, появится в фольклоре много позже, толь­ко в XVI в., когда начнет широко развиваться историческая песня. Выше говорилось о том, что есть два вида фольклор­ных жанров: в одних действительность отражена независимо от воли творца, в других изображение ее есть основная цель художника. Былина не принадлежит к тем жанрам, где ста­вилась сознательная цель — изображение фактической исто­рии. Их историчность лежит в иной плоскости. Для сравне­ния можно сослаться на изобразительное искусство древней Руси. Русская иконопись, как и всякое искусство, возникает на почве действительности и косвенно отражает ее; это есть искусство русского средневековья. Оно изображает разные типы людей: молодых и старых, мужчин и женщин, борода­тых и безусых, суровых и умиленных и т. д. Но иконописи чуждо искусство реалистического портрета и бытовой живо­писи. Иконописец не изображает событий и не портретирует людей. Он их по-своему возвышает и преображает, он соз­дает лики святых. Это не исключает того, что в отдельных случаях изображались и реальные люди: Ярослав Всеволодо­вич (1199 — Спас на Нередице), Борис и Глеб. Но и в этих редких случаях изображение условно и подчинено стилю это­го искусства. Приписывать же иконописи стремление изобра­жать реальную действительность — это значит не понимать различий между иконой Рублева и картиной Репина и припи­сывать древней Руси эстетические стремления XIX в.

Принципиально так же обстоит дело с искусством словес­ным. Если в иконе лица преображены в лики, то в эпосе люди преображены в возвышенных героев, совершающих величай­шие подвиги, которых простой человек совершить не может, Поэтому об этих подвигах нельзя рассказывать, о них можно только петь.

Ошибки последователей старой исторической школы про­истекают из непонимания жанровой ; природы и специфики эпоса. Характерно высказывание М. М. Плисецкого, который, рассуждает так: если конкретные события изображаются в «Слове о полку Игореве», в песнях о взятии Казани, о Ра­зине, в хороших исторических романах (он даже ссылается на романы Льва Толстого «Война и мир» и А. Н. Толстого «Петр Первый»), то «почему же это не разрешается были­нам?». Очень просто почему: потому что это жанры разных эпох, разной социальной направленности, разных эстетиче-

06 историзме фольклора и методах его изучения 127

ских систем. Былина — не роман Толстого. Былина возникает на исторической почве, она ее отражает, но активное изо­бражение текущей исторической действительности, текущих событий не входит в художественные задачи былины, не со­ответствует ее эстетике и поэтике. Постановка вопроса об изображении исторической действительности, правомерная для жанра преданий и для исторических песен, неправомерна для былин. Но последователи исторической школы сознатель­но отрицают различие между этими жанрами. Для них что былина, что историческая песня, что предание — одно и то же. Так, М. М. Плисецкий пытается полностью стереть раз­ницу между былиной и исторической песней, которую подчер­кивали некоторые советские ученые. Он возражает против точки зрения, согласно которой историческая песня слагает­ся участниками и свидетелями событий, чего мы не имеем в былинах. «Разумеется,— пишет он,— былины, как и другие героико-исторические произведения, создавались участниками событий или возникали в ближайшей к ним среде» ¹². Но как представить себе участников таких событий, как передача силы Святогора Илье Муромцу? Здесь действуют только два человека — кто же из них сложил былину? Какие свидетели могли видеть, а следовательно, и воспеть пляску морского царя на дне моря под игру Садко на гуслях? По этому во­просу я хочу выразить свою солидарность с взглядами В. И. Чичерова. У него есть две работы: одна ранняя — «Об этапах развития русского исторического эпоса»¹³, другая поздняя, уже упомянутая нами статья — «К проблеме истори­ческой и жанровой специфики русских былин и исторических песен». В этих работах высказываются различные, можно ска­зать противоположные, взгляды. В первой самый термин «исторический эпос» показывает, что, следуя Всеволоду Мил­леру и другим, он считал, что в основе как былин, так и исто­рических песен лежат конкретные события. Былина есть не что иное, как древнейшая форма исторической песни. Прин­ципиальных отличий между ними нет. «Исторический эпос» — это совокупность былин и исторических песен. Но после это­го В. И. Чичеров много и упорно занимался исторической песней. Об этом свидетельствует хотя бы антология, вышед­шая в «Библиотеке поэта». Теперь он ясно, воочию увидел и понял, какое глубокое отличие имеется между былиной и исторической песней. Не буду повторять аргументов, приве­денных Чичеровым, а просто отсылаю к его работе тех, кто

¹² Там же, стр. 109.

¹³ Историко-литературный сборник, М., 1947, стр. 3—60.

128Об историзме фольклора и методах его изучения

серьезно хотел бы продумать этот вопрос. «Исторические пес­ни строятся иначе, чем былины»,— так кратко формулирует он свой взгляд. Они отличаются эпохой возникновения, ины­ми принципами художественного отражения и изображения действительности, иной поэтикой и эстетикой. Этому проти­востоит тезис М. М. Плисецкого, который гласит: «Такое раз­личие жанров (былины и исторической песни.— В. П.) совер­шенно неосновательно» ¹⁴. После замечательного свода исто­рических песен, первый том которого выпущен Пушкинским домом, изучение исторической песни как жанра имеет твер­дую базу в материалах, а докторская диссертация Б. Н. Пу­тилова, посвященная историко-песенному фольклору XIII— XVI вв., дает теоретическую основу для правильного понима­ния этого вопроса ¹⁵.

Несколько слов о методах исторического изучения фоль­клора. Я считаю, что в фольклористике метод может быть только индуктивным, т. е. от изучения материала к выводам. Этот метод утвердился в точных науках и в лингвистике, но он не был господствующим в науке о народном творчестве. Здесь преобладала дедукция, т. е. путь от общей теории или гипотезы к фактам, которые рассматривались с точки зрения предустановленных постулатов. Одни стремились непременно доказать, что эпический фольклор — это остатки культа солн­ца, другие старались обосновать восточное, византийское, ро-мано-германское происхождение произведений народного творчества, третьи утверждали, что герои эпической поэзии — это исторические деятели, четвертые — что народное творче­ство насквозь реалистично, и т„ д. И хотя некоторая доля ис­тины есть в каждой из этих гипотез, методологическая основа должна быть другой. При наличии предвзятой гипотезы по­лучается не научное доказательство, а подгонка материала под заранее составленные тезисы. На этом построены очень многие работы фольклористов. <...>

В основе своей подлинно исторический метод может быть только сравнительным в широком смысле этого слова. В этом отношении международные съезды славистов нас многому на­учили. Так, например, сюжет былины об Иване Годиновиче обычно трактуется как исконно русский, делаются даже по­пытки определить время и место его возникновения. Между тем этот сюжет типичен для догосударственного эпоса. Мож­но только говорить о русской форме данного сюжета. Другой

¹⁴ М. М. Плисецкий, Историзм русских былин, стр. 103.

¹⁶ Исторические песни XIII—XVI веков. Издание подготовили Б. Н. Пу­тилов и Б. М. Добровольский, М.—Л., 1960; Б. Н. Путилов, Русский историко-песенный фольклор XIII—XVI веков, М.—Л., 1960.

Ш

Об историзме фольклора и методах его изучения 129

пример: сюжет былины о Дунае и его поездке за невестой для Владимира сравнивается с рассказом русских летописей о женитьбе князя Владимира на Рогнеде. Здесь, таким обра­зом, имеются два объекта сопоставления. Между тем Б. М. Соколов в большой специальной статье сопоставил этот сюжет с циклом сказок о Колтоме, с циклом германских ска­заний о женитьбе Гунтера на Брюнгильде во всех ее версиях (Нибелунги, старшая Эдда, младшая Эдда, сага о Вельсун-гах, Тидрексага), с русскими летописными материалами и со всеми вариантами былины ¹⁶. Объектов сравнения получается уже не два, а много больше. Международный характер этого сюжета, при всех отличиях национальной специфики, стано­вится совершенно очевидным. Но представители современной исторической школы игнорируют эту работу Соколова и не считают нужным даже полемизировать о ней.

Далее, говоря о методе, следует подчеркнуть, что самое главное в былине — это ее сюжет, сюжет в целом. Сюжет этот должен быть установлен со всеми подробностями, во всех его версиях. Это и есть основной предмет изучения. В былине сюжет, как правило, не носит характера только авантюрной, фабульной занимательности. Он всегда выража­ет известную идею, и эту идею надо суметь понять и опре­делить. Но идеи рождаются не сами по себе, а в известное время и в известном месте. Историческое изучение былины состоит в установлении того, в какую эпоху могла зародить­ся идея, воплощенная в данной художественной форме. В большинстве случаев в былинах можно проследить отложе­ния нескольких эпох или периодов, идеи которых могут стал­киваться. Наличие таких столкновений и коллизий — одно из интереснейших, но и сложнейших явлений былинного эпоса.

8 определении исторического смысла и значения идейного со­держания былины, в установлении того, когда такое сложное образование могло создаться, и состоит задача исторического исследования.

Во многих трудах историчность определяется не по цело­му, не по сюжету и его историческому значению, а по раз­личным частностям. Так, например, историчность былины о Садко доказывается на основании одного факта — постройки им церкви. Герой былины объявляется тождественным лето­писному персонажу, и в этом будто бы и состоит весь исто­ризм былины. Сюжет в целом, конфликт между Садко и Новгородом, погружение его в воду, фигура морского царя

¹⁶ Б. М. Соколов, Эпические сказания о женитьбе князя Владимира, ^германо-русские отношения в области эпоса).— Ученые записки Саратов­ского университета, т. I,вып. 3, 1923, стр. 69—122.

9Зак. 80

130 Об историзме фольклора и методах его изучения

и т. д. представителями так называемой исторической школы не изучаются; это все явный вымысел и потому их не инте­ресует. Между тем, если бы даже оказалось, что в образе былинного Садко отражен исторический Сотко Сытинич, ис­торизм сюжета этой былины не был бы объяснен.

В объяснении исторических судеб сюжета большую по­мощь могут оказать исторические реалии. Былина очень бо­гата такими реалиями, причем количество реалий по мере развития эпоса постепенно возрастает. Все эти реалии долж­ны быть изучены самым тщательным образом. В числе таких реалий могут оказаться и исторические имена, и географиче­ские названия, которые должны изучаться в соответствии с современной ономастикой и топонимикой, а не путем совер­шенно гадательных сближений, по приблизительному звуково­му сходству.

Насколько богато представлены в былине самые разно­образные реалии, можно видеть на приме