Жанр хождений в литературе Древней Руси. Его черты

Способом умственного познания, наряду с еще сохранившимся в начале XIII в. умозрением (толкованием) выступало в это время интуитивное созерцание идеи бытия, как эйдоса, то есть некоего духовного образа. Это переходный период, во время которого религиозно-символический метод познания-отражения стал вытесняться новым − религиозно-прагматическим, а идеалистическое мышление – прагматическим (объективно-идеалистическим). <…>

Уже на раннем этапе, в начале XIII в., в литературе заметно присутствие двух методов. Если в предыдущий период наличествовала одна связь – по смыслу (отсюда прослеживалась и “зависимость” события от символа: пленение князя от затмения солнца, выражавшего божественную волю), то в переходный период появилась и причинно-следственная связь: одно событие выступало причиной другого. <…> Через причину находят объяснения некоторые исторические события — следствие. Но все же, чаще поступки князя и явления жизни трактуются в традиционном провиденциализме: «Божиим повелениемъ прислаша князи Литовьскии к великой княгини Романове...». «Спас Богъ отъ иноплеменьникъ... тако бо милость от Бога Руской земле».

Отношение к окружающему миру, и, в частности, к природе, также претерпело изменение. Относиться к ней стали на бытовом потребительском уровне. Появилась ее оценка, например, с точки зрения удобства ландшафта для строительства города (например, Холма кн. Даниилом Романовичем), или монастыря (Кириллом Белозерским) и т.д. Но еще не “научились” любоваться ее красотой – нет и оценочных ее описаний.

К концу периода, к середине XIV в. прагматизм стал играть весьма заметную роль в мышлении древнерусских писателей, а религиозно-прагматический метод познания-отражения полностью вытеснил религиозно-символический»

Татаро-монгольское нашествие и его отражение в литературе.

Вторая четверть 13 в. исполнена трагизма, связанного с нашествием монголо-татар. Монголо-татарское нашествие нанесло непоправимый урон древнерусской литературе, привело к ее заметному сокращению и упадку, на долгое время прервало книжные связи с другими славянами. И только Церковь оставалась основанием единства народа.

Литература этого времени особенно тесно связана с историческими событиями, что определяет ее тематику.

Первой трагической битве с завоевателями на реке Калке в 1223 г. посвящены повести, сохранившиеся в Новгородской первой, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. В 1237–40 гг. полчища кочевников под предводительством внука Чингисхана Батыя хлынули на Русь, сея всюду смерть и разрушение.

Иноземное вторжение было воспринято на Руси как знамение конца мира и наказание Божье за тяжкие грехи всего народа. Былое величие, могущество и красоту страны оплакивает лирическое « Слово о погибели Русской земли», но оплакивая, создает ее прекрасный бессмертный образ, высказывая главную идею Русской Земли, «светло украшенной» – христианской. Мы видим выражение безграничной любви, гордости о прошлом, и глубокой скорби о трагическом настоящем. « Слово » представляет собой риторический фрагмент (зачин) утраченного произведения о монголо-татарском нашествии (по наиболее вероятному мнению, между 1238–46). Отрывок сохранился в двух списках, но не в отдельном виде, а как своеобразный пролог к Первоначальной редакции « Повести о житии Александра Невского».

Продолжает развиваться жанр красноречия, также обращенный к теме нашествия и внутреннего мира русского человека. Самый видный церковный проповедник того времени – Серапион. В 1274 г., незадолго до смерти ( † 1275), он был поставлен епископом Владимирским из архимандритов Киево-Печерского монастыря. От его творчества сохранилось 5 поучений – яркий памятник трагический эпохи. В трех из них автор рисует живую картину разгрома и бедствий, обрушившихся на Русь, считает их Божьей карой за грехи, проповедует путь спасения во всенародном покаянии и нравственном очищении. В двух других поучениях он обличает веру в колдовство и грубые суеверия. Произведения Серапиона отличаются глубокой задушевностью, искренностью чувств, простотой и вместе с тем искусной риторической техникой. Это не только один из прекрасных образцов древнерусского церковно-учительного красноречия, но и ценный исторический источник, раскрывающий с особой силой и яркостью жизнь и настроения во время «погибели Русской земли» .

XIII в. дал выдающийся памятник южнорусского летописания – Галицко-Волынскую летопись, состоящую из двух самостоятельных частей: « Летописца Даниила Галицкого » (до 1260) и летописи Владимиро-Волынского княжества (с 1261 по 1290). Эта летопись интересна тем, что написана не как погодная летопись, летописец создал цельный и связный исторический рассказ, не по годам. Его труд представляет собой яркое жизнеописание князя-воина Даниила Галицкого, боровшегося с монголо-татарами, польскими и венгерскими феодалами, мятежным галицким боярством. Это важный образ, на который стоит обратить внимание наряду с образом Александра Невского. Еще отметим высокую поэтичность летописи. Автор использовал традиции дружинной эпической поэзии, народные предания, тонко понимал поэзию степи, о чем свидетельствует пересказанное им прекрасное половецкое сказание о траве евшане ‘ полыни ’ и хане Отрoке.

Монголо-татарское нашествие возродило идеалы мудрого государя, мужественного защитника родной земли и православной веры, ради них готового пожертвовать собой. Типичным примером мученического жития (или мартирия) является «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора». В 1246 г. они оба были казнены по приказу хана Батыя за отказ поклониться языческим идолам. Краткая (Проложная) редакция памятника появилась не позднее 1271 г. в Ростове, где правили Мария Михайловна, дочь убитого князя, и его внуки Борис и Глеб [3] . Впоследствии на ее основе возникли более пространные редакции произведения, автором одной из которых был священник Андрей (не позднее кон. XIII в.).

Еще один шедевр 13 в. – «Повесть о разорении Рязани Батыем», которую часто изучают без учета того, что она не была отдельным самостоятельным произведением, а входила в « Повесть о Николе Заразском», причем летописную. Это лиро-эпический произведение областной рязанской литературы, посвященное местной святыне – иконе Николы Заразского, включает в себя историю ее перенесения из Корсуня в Рязанскую землю в 1225 г. и повествование о разорении Рязани ханом Батыем в 1237 г. с похвалой рязанским князьям.

Почему эта повесть стала так популярна и любима? Ведь ее главным содержанием, о чем идет все повествование, является тема смерти – уничтожена, сожжена Рязань и все бывшие там поголовно! И поэтически воссоздается это трагическое событие. Причем автор центром делает образ смертной чаши, которую должны все испить. Но главная мысль – это мысль о бессмертии, о победе духа, о правде, которая стоит за этой смертью всех жителей Рязани. Одно из главных мест в повести о взятии Рязани занимает образ былинного витязя Евпатия Коловрата. На примере его доблестных подвигов и гибели доказывается, что не перевелись богатыри на Руси, прославляется героизм и величие духа русского народа, не сломленного врагом и способного на жертвенный подвиг и на победу, которая выше смерти.

Следует отметить, что идут споры о времени окончательного оформления этой повести. Есть мнение о том, что в окончательном виде памятник сложился, видимо, в 1560 г., на протяжении столетий его древнее ядро, надо думать, было подвергнуто переработке, приобретя фактические неточности и анохронизмы.

Еще один образ князя запечатлен книжностью 13 в. – князя Довмонта, бежавшего на Русь из Литвы из-за междоусобиц и принявшего крещение. « Повесть о Довмонте » (2-я четв. XIV в.). Княжение Довмонта (1266–99) стало для Пскова временем расцвета и побед над внешними врагами, литовцами и ливонскими рыцарями. Повесть связана с псковским летописанием, начавшемся в XIII в.

В смоленской литературе XIII в. слышны лишь глухие отголоски монгло-татарского нашествия, не затронувшего Смоленск.

Казавшееся современникам чудесное избавление Смоленска от войск Батыя, не осаждавших и не грабивших город, а прошедших в стороне от него, было понято как проявление божественного заступничества. Со временем сложилась местная легенда, полностью переосмыслившая исторические факты. В ней спасителем Смоленска представлен юноша Меркурий – былинный богатырь, с помощью небесных сил рагромивший несметные полчища врагов. В « Повести о Меркурии Смоленском » (списки с XVI в.) использован « бродячий » сюжет о святом, несущем в руках свою отрубленную голову (ср. такое же предание о первом епископе Галлии Дионисии, казненном язычниками).

К таким позднейшим литературным обработкам устных легенд о батыевщине относится сказание о невидимом граде Китеже, после его разорения монголо-татарами скрытом Богом до второго пришествия Христова. Произведение сохранилось в поздней старообрядческой письменности (2-я пол. XVIII в.). Вера в сокровенный град праведников жила у старообрядцев и других религиозных искателей из народа еще в XX в. (см., например, « У стен града невидимого. (Светлое озеро) » М. М. Пришвина, 1909).

В Великом Новгороде, сохранившем независимость, продолжалось архиепископское летописание, появлялись путевые записки – « Странник » Стефана Новгородца, посетившего Константинополь в 1348 или 1349 г., создавались жизнеописания местных святых. Древние устные предания предшествовали житиям двух наиболее почитаемых новгородских святых, живших в XII в.: Варлаама Хутынского, основателя Спасо-Преображенского монастыря (Первоначальная редакция – XIII в.), и архиепископа Новгородского Ильи-Иоанна (Основная редакция – между 1471–78). В « Житии Иоанна Новгородского » центральное место занимают созданные в разное время сказание о победе новгородцев над объединенными суздальскими войсками 25 ноября 1170 г. и об установлении праздника Знамения Богородицы, отмечаемого 27 ноября (как полагают, 40-е–50-е гг. XIV в.), а также повесть о путешествии архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим (возможно, 1-я пол. XV в.), использующая « бродячий » сюжет о заклятом крестом или крестным знамением черте.

Около середины XIV в. в Новгороде появилось первое значительное еретическое движение на Руси – стригольничество, охватившее затем Псков, где в первой четверти XV в. достигло расцвета. Стригольники отрицали духовенство и монашество, церковные таинства и обряды. Против них направлено «Списание от правила святых апостол и святых отец… на стригольники», среди возможных авторов которого называют епископа Стефана Пермского.

« Повесть о житии Александра Невского »

Своего рода открытием в агиографии стала « Повесть о житии Александра Невского » . Ее первоначальная редакция была создана, вероятно, в 1280-е гг. во владимирском монастыре Рождества Богородицы, где первоначально был погребен Александр Невский. Неизвестный автор, прекрасно владевший разными литературными приемами, искусно соединил традиции воинской повести и жития. Светлый лик молодого героя Невской битвы 1240 г. и Ледового побоища 1242 г., победителя шведских и немецких рыцарей, защитника Руси от иноземных захватчиков и православия от римско-католической экспансии, благочестивого христианина стал образцом для последующих княжеских жизнеописаний и воинских повестей.

В чем проявляется святость благоверного князя Александра Невского. Не могут быть причиной святости только победы в войнах, какими бы они ни были, так как должен быть подвиг не просто патриотического, но обязательно религиозного содержания, связанный с защитой веры. И этот подвиг святой Александр Невский совершил. Он заключается в самом историческом и религиозном выборе[7], совершенном князем в условиях практически неразрешимых – между католическим Западом, предлагавшим князю помощь против татар за отказ его от своей православной веры, и надвигавшимся жестоким татарским игом, которое не сопровождалось при этом сменой веры всего народа, хотя в Орде мученически погибали наши князья, не желавшие поклониться языческим богам. И Александр Невский выбирает второй путь, оценить который смогли только его далекие потомки, посчитав его настоящим подвигом. Благодаря этому выбору Русь сохраняла свою национальную самобытность и духовную независимость, являющуюся главной гарантией независимости и внешней. Конечно, при анализе образа князя следует помнить и обо всех остальных его христианских добродетелях, без которых не может быть и святости. Г. П. Федотов видит проявление святости Александра Невского в том, что он жизнь свою полагал за «землю русскую… за православное христианство»[8], тем самым ученый указывает на нераздельность в сознании древнерусского писателя идеи земли Русской и православного христианства. Поэтому защита Русской земли как государства совпадала по смыслу с защитой самой веры православной, что является уже подвигом духовным, религиозным, и основанием для канонизации святого.

Сама по себе повесть с точки зрения поэтики очень интересна. Соединяя в себе два жанра – воинской повести и жития, она обладает и оригинальностью стиля, совмещая высокую риторику, в которой особую роль играют библейские образы, с эпическим стилем повествования, свойственным воинским повестям.

Лекция 10 Русская литература второй половины XIV – конца XV вв.