История моей жизни, или В постели с врагом

Автор: qwerty

Слоган: Месть, Двуличие, Судьба...

Бета: Ishatari

Фэндом: Ориджинал

Жанр: драма, мистика, слэш, романс, месть, дарк. Есть флэшбеки и флэшсайды.

Пейринг: м/м (основной), м/ж (иногда, для разогрева).

Рейтинг: NC-17

Размер: Макси

Размещение:Только с моего разрешения.

Посвящается: Mad_Gentle_Essence_K за вдохновение, slavik за поддержку и Ishatari за то, что она у меня есть!

 

Предупреждение: Повествование от первого лица, присутствуют элементы насилия, ненормативная лексика (много). Рекомендуется любителям историй про гадких утенков)))

 

Описание:

Добрый, наивный и толстый 18-летний паренек очнулся в больнице от комы. Его жестоко избили. Кто сделал это с ним? И как он отомстит обидчику? По ходу продолжения истории его воспоминания откроют нам правду, а мы сможем наблюдать изменения, происходящие с его личностью, характером, манерой поведения и внешностью. Эти изменения очень помогут ему в будущем…

Глава 1. Пробуждение.

 

Мне не нравится моя жизнь. В этой фразе довольно много смысла, как бы банально и глупо она не звучала. Детство, как и у многих, было самым лучшим периодом в жизни: родители, бабушка, дедушка, дяди, тети, братья, сестры, всегда много народа, вечная суета, нежность, внимание, забота и радость. Конечно, были и невзгоды, скандалы, ссоры и крики… Я не помню, когда все изменилось, но помню, что раньше чувствовалась жизнь – она была, она кипела в каждой клеточке, била ключом, а сейчас… Я лежу на грязной койке, застеленной белыми простынями, а мои ноги морозит от металлической спинки. К счастью, уже ночь, и глаза не слепит яркий свет, поэтому можно попытаться их открыть. Больно. Ну ладно, тогда по очереди, сначала левое веко, тааак, надо же – получилось, а теперь правое…

«Аааай» – я не прокричал, сомневаюсь, что смогу еще хоть раз разомкнуть губы, я их просто не чувствую… Кажется, уже начинаю жалеть, что вообще очнулся. Видимо, правое открыть не получится... Перед моим левым глазом все размыто, но мрак различить можно, значит, я угадал, и сейчас ночь, и это мое самое длительное пробуждение за последнее время. В прошлый раз, когда я очнулся, было светло, в палате были какие-то люди, суетились, но я не смог шевельнуться и к тому же сразу вырубился, так что никто и не заметил. Интересно, сколько времени уже прошло? День, а может два дня, или десять?...

 

Я не знаю как описать то, что начинаю чувствовать в следующий момент, как же хорошо, оказывается, было пару секунд назад. Все тело охватывает стальными прутьями невыносимая боль, правый глаз словно режет при очередной идиотской попытке его открыть, каждая клеточка моего израненного, измученного и избитого тела теперь полыхает огнем, ноги, которые только что чувствовали холод металла, отнимаются, и руки… руки тоже, а весь я, кажется, состою из головы и туловища… До меня только сейчас доходит, что из моего горла торчит трубка, а при каждой отчаянной попытке вздохнуть, она чешет трахею. Трубка вызывает отвратительные ощущения. Помимо того, что она не дает вздохнуть, от нее появляются рвотный рефлекс и желание кашлять одновременно. Надо собраться. Все мои мысли сосредотачиваются на вдохе. Как же мне больно, черт. Мне не шевельнуться, но я не паникую, я просто больше не умею паниковать, все, что я чувствую, это боль, и она разная – колющая, режущая, давящая, тупая. Чертова трубка, надо ее вытащить! Кто ее сюда вставил, вытащите! Надо самому попробовать… Руки, надо руками, а-а-а, блядь, я их не чувствую, не могу даже пальцем шевельнуть! Помогите! Пожалуйста. Дайте вздохнуть! Кто-нибудь! Хрен там…

 

 

Аппараты искусственной вентиляции легких – замечательная штука – видите ли, когда ты не можешь дышать, они делают это за тебя, поэтому все, что необходимо делать в случае, если ты очнулся от комы в страшной темной палате и не в силах вздохнуть, а дежурный врач, вместо того, чтобы прибежать на помощь и деинтубировать тебя, видит десятый сон, просто перестань пытаться сделать вдох самостоятельно. Как же быстро я стал разумно соображать. Мне все еще ужасно больно, но я теперь могу соображать. Никто не придет ко мне на помощь. Кому я нужен? Надо просто почувствовать себя надувной уткой и пассивно получать кислород, ведь я хочу жить, верно?

ДА. Хочу. Но хочу не из большой любви к жизни. Просто я должен отомстить…

Но об этом я расскажу позже, ведь сейчас мне надо чем-то занять себя, думать о чем-то, чтобы боль хоть чуть-чуть поутихла. В детстве мама часто говорила мне – во всем надо искать положительные стороны. Пожалуй, одну я уже нашел. Я похудел. Удивительно, всю жизнь об этом мечтал, а получил в комплекте со столькими проблемами, лучше бы я остался толстым, толстым и счастливым. Блин, нашел одну положительную сторону, и тут же ее засрал…

Эххх…

 

Кстати, раз уж я начал, то скажу, я – толстяк, но я не всегда был таким. В детстве я был худеньким маленьким ангелочком, все от меня просто таяли, а лет с десяти начал толстеть… Не знаю почему, может быть, тогда все начало меняться? Не знаю. А сейчас мне 18 лет, и я толстяк! Уппс. Поправочка. Был толстяк. Сейчас мне наплевать на все. Меня сломали, но помимо того, что сломали мою наружную оболочку, меня повредили и изнутри… И я имею в виду не селезенку или печень…

 

Проходит несколько минут, и мои размышления прерываются. Дверь в самую грязную палату на свете с ужасным скрипом открывается, и мой бедный левый глаз слепит яркий свет из коридора. А уже в то время, как к моей койке подбегают врачи, первая мысль, которая проносится в моей голове: «Интересно, где он сейчас? Где тот человек, который испаскудил мне жизнь?»

 

Глава 2. Реабилитация.

Часть 1. Золотарев.

 

Зеркала. Они, как и многие другие вещи в нашей жизни, способны вызывать различные эмоции. Чаще всего это досада, разочарование, радость или умиление, но в редких случаях перед зеркалом мы испытываем замешательство и удивление:

– Сделай рожицу попроще! Дурачок! – Дебильные у нее шуточки, однако. Лучший друг только проснулся, пролежав в коме, как выяснилось, два с половиной месяца, и вместо того, чтобы сказать, какой он красивый, или как она счастлива, Лянка Польских несет всякий бред.

– Пипец, как я скучала! Я посещала тебя каждый день! Клянусь! – Она, наверное, единственный человек, которому я расскажу. От нее я ничего скрывать не стану, мы с детства вместе и знаем все друг о друге. Она поймет меня. Она поможет.

– Правда, Андрюш, она ни на шаг от тебя не отходила! Ты мой маленький, иди ко мне! – Мама в своем репертуаре. Потянулась меня обнимать. Как всегда. Последние два дня вокруг меня постоянно находятся люди, в основном родственники, но иногда в палату входят врачи, если родные соизволят расступиться.

– Алла Федоровна, – нервный жест рукой и смазливая улыбка какого-то ординатора, и мама ослабляет хватку и выпускает меня из своих объятий.

– Андрей еще очень слаб. Ему предстоит усиленный курс физиотерапии и мы, к сожалению, не можем предсказать характер возможных осложнений. Необходимо провести анализы и тесты... – Он пробубнил что-то еще, но суть такова: я пока не могу ходить, ну, по крайней мере, не очень: мышцы атрофировались, на ногах в основном, а еще пролежни, но это все фигня, фигня по сравнению с повреждениями, произошедшими в моей психике...

Меня перевели в другую палату. Она получше, почище, и к тому же окно есть. Выяснилось, что та палата была для коматозников. Безнадежных. Наверное, все видели в каких-нибудь американских фильмах, что такие палаты в больницах не особо в почете.

Еще две недели, и меня бы отключили. Таких, как я, положено держать три месяца, это что-то вроде шаблона. Можно, конечно, и дольше, но мама не хотела, чтобы провел полжизни овощем, поэтому подписала отказ. Теперь еще и из-за этого убиваться будет. Жалко. Я ее не виню, сделал бы, наверное, то же самое. Наверное.

 

Третий день моей новой жизни. Оказалось что с моим правым глазом, руками и ногами все в полном порядке, переломы срослись, отеки спали, а боль, которую я испытывал во время пробуждения, была психо-субьективной, или как там... Не знаю. Мне вкололи какое-то успокоительное, и она прошла. Не хочу думать об этом. Прямо сейчас я смотрю на свое отражение в зеркале. У меня такое ощущение, будто я впервые вижу это лицо. Свое лицо. Прыщи прошли, кожа идеально чистая – даже следов не осталось, линии из бесформенных и объемных превратились в идеально ровные, даже изящные. Волосы потемнели, я раньше был каштановый, теперь – черный, даже брови и ресницы. Странно. Только под глазами темные круги, ощущение, как будто не спал целую вечность. Пройдет. Интересно, почему они не давали мне посмотреть раньше? Я-то думал, что у меня ужасные шрамы, волдыри какие-нибудь. Нет. Напротив, из зеркала на меня смотрит брюнет. Симпатичный брюнет.

– Я тебя поставлю на ноги, вот увидишь! – Разголосилась Ляна. – Через пару недель бегать у меня будешь!

Я, прямо скажем, не оптимист. Был. И раньше в ответ на такой выпад я бы, наверно промолчал, но с учетом нынешних обстоятельств и той задачи, которую я поставил, главной задачи, цели моей новой жизни, я ответил:

– Да. Я все сделаю.

 

Тренировки давались мне нелегко, каждое движение и каждый пройденный шаг отзывались ужасной болью и усталостью, весь мой организм горел, а я... Я был как кролик, перед которым нахально размахивали морковкой. Идя по этому пути и проделывая каждый следующий шаг, я видел перед глазами только его лицо. Эта рожа, которую я теперь ненавижу всеми силами своей души, рожа, которую я всегда буду видеть в кошмарах. Я знаю, что уже никогда не смогу остановиться. Я отомщу. Во мне не осталось больше ничего, в моей душе есть лишь пустота и ненависть, и каждое мое действие, каждое слово, слетающее с моих губ, отныне будут направлены на то, чтобы наказать этого ублюдка...

 

*****

 

Я поступил в ВУЗ в 2008. Мне тогда было 16. Совсем еще зеленый, правда? Нет никакой цели в жизни – простой студент. На моем факультете, в моей группе было 27 человек, и все такие разные, кто приятный, кто отталкивающий, и абсолютно у каждого – своя изюминка. У всех, кроме меня. Хотя я совру, если скажу, что ничем не отличаюсь. Я самый наивный, и, наверное, самый добрый и простодушный из всех. К сожалению, в наше время это не самые востребованные качества, и они не помогали в общении со сверстниками. Не скажу, что стал изгоем, но всегда был где-то на грани. Изюминкой я не обладал. У меня были друзья, но не из универа, а те, что остались с детства. Лянка Польских – одна из них. Когда-то давно я влюбился в нее. Признаться, учитывая мой характер и чемодан комплексов, которые уже были заложены во мне, конечно, не решился, а сейчас жалею об этом. Тогда я быстро перегорел, но кто знает, может, если бы я открылся ей, все было бы по-другому. Несмотря на то, что я ее разлюбил, меня все равно тянуло к ней, и с этим я справиться не смог. Сейчас я и Ляна – не разлей вода. Мы с ней даже поступили в один универ, и не без труда родителей – в одну группу. Группа...

 

В ней был один человек, – полная противоположность мне. Его звали Максим. Максим Золотарев. Он словно возвышался над всеми. В каждом его слове, в каждом движении и жесте чувствовался стержень и уверенность, надменность и гордость. При этом он не прилагал никаких особых усилий, он просто был таким. В нем это было заложено, это его выделяло, и не обратить на это внимание было невозможно. Есть одна деталь, которую я забыл упомянуть… Он очень красив. У него высокий рост под метр восемьдесят пять, коротко выстриженные черные волосы, густые брови, выразительные глаза. Про его фигуру говорить не приходится. Мускулистый. Хотя этим словом нельзя ограничиться, и на эту тему можно исписать несколько листов кряду, но я этого делать не хочу. Мне больше интересен его характер. Макс любил над всеми подшучивать, ему было абсолютно наплевать, кто перед ним стоит, и, если он считал нужным сказать человеку то, что он о нем думает, он говорил, будь то преподаватель, или обычный студент. К его мнению все прислушивались. При этом он не был хамом, нахалом или грубияном. Если ему что-то нравилось, было по душе, он это отмечал. Под холодным взглядом его черных глаз буквально все девчонки «кипятком писались». Своей личной жизнью, в отличие от Лехи Шумлянского, Бори Краснова и других им подобных, он не хвастался и не афишировал ее. Но это не помешало самым активным представительницам прекрасной половины человечества разузнать все, что им требовалось. Потом ходили слухи, что у него было много девушек, каждая – месяц максимум, и что все они – модельной внешности. Неудивительно.

 

Мое с ним общение ограничивалось в основном рукопожатиями, парой фраз или помощью на каком-нибудь предмете, но иногда выходило из этих рамок. Я не знаю, почему, но я его раздражал. Я ощущал это почти физически. Иногда он кидал мне «тормоз» при всех, громко и четко, ну а если считал мое поведение чересчур дебильным – «ты долбоеб», одними губами, не произнося вслух, чтобы понял только я. Ответить на это я не мог. Просто не мог. Во мне был какой-то блок, и он не давал мне выходить за рамки барьера, который меня душил, и который я соорудил в себе сам. Это все мое дурацкое воспитание, ненавижу себя за это! В эти моменты я его проклинал, просто терпеть не мог, а на следующий день, зайдя в аудиторию, он снова делал вид, что никого не замечает, и ему все до лампочки, а со мной вел себя, как обычно, словно ничего и не было.

 

Так пролетел год. Не скажу, что все это время этот упырь занимал мои мысли, но он в них присутствовал. А для меня удивительнее всего было то, что я не мог понять, какие эмоции он у меня вызывает. Сука. Что я испытываю? Гнев, злость, ненависть, никак не разобрать...

К началу летних каникул, я странным образом, кажется, начал привыкать к его присутствию в моей голове. Может быть, я мазохист? Кто знает. Мне вспоминались случаи, когда он издевался надо мной при всех. Говорил что-нибудь невероятно остроумное, умещающееся в одну фразу, и все это гнилое стадо начинало тупо ржать. Надо мной. Мне было очень обидно и больно, а мой воспаленный мозг отказывался выбрасывать из головы эти эпизоды, напротив, прокручивал их все чаще и чаще. Зачем? Понятия не имею. Я знаю только то, что уже тогда я хотел забыться, хотел, чтобы меня сбил автобус или трамвай, хотел попасть в кому и никогда не очнуться…

 

Глава 3. Реабилитация.

Часть 2. Новость.

 

– Что ты делаешь? Хватит. Ты меня слышишь? Я сказал, хватит!

– Еще пару раз, я смогу! – Кричу я в ответ. – Не отвлекай меня.

– Дурак! Ты перенапряжешься, не надо!

– Плевать...

Капли пота стекают с моего лица, прямо на ковер прямоугольной формы, точно повторяющей линии перилл, за которые я ухватился. К глазам предательски подступают слезы боли, но я не сдаюсь. Я смогу! Осталось два шага и все. Оодддин... Таак, ииии ддввввааа. Все. Фуухх.

– Выходим отсюда, и в палату – тебе нужен отдых.

– Ок, Геворг Арсенович. – Произношу я на шумном выдохе, и падаю. Его руки успевают обхватить меня, и я, опершись спиной на своего тренера-физиотерапевта, ковыляю к своей койке. Хороший мне тренер достался все-таки, мужик такой, бескомпромиссный, с гонором. Что ж, каков врач, таков и пациент. Раньше я и бескомпромиссность в одном предложении прозвучали бы смешно. Насколько сильно я изменился? Каков бы ни был ответ – это только начало. Во мне есть потенциал. Уже больше недели прошло, и не безрезультатно, надо сказать. Без чьей-либо помощи я могу пройти двенадцать шагов. У койки меня ждет Лянка, точнее она лежит на ней, вздремнула, видимо, устала бедняжка, проносилась со мной по процедурам весь день. Мама сегодня на работе, и она за нее.

– Ляна! Ты здесь за парнем за своим ухаживать собралась, а не дрыхнуть круглые сутки, вставай давай, больного привели! – Заорал Геворг, Лянка аж подорвалась, как подстреленная. В этот момент я едва смог удержаться, чтобы не наброситься на Геворга. Он это почувствовал, явно.

Самоконтроль...

Я стал каким-то вспыльчивым в последнее время, меня легко вывести из себя, и это плохо. Ляна быстро соскочила с койки, и я на нее рухнул, без сил. Ничего, пройдет какое-то время, и я восстановлюсь, нужно просто время. Время и настрой.

Я лежу на прохладной койке, Лянка бережно укрывает меня чем-то, и обнимает сбоку за талию. В то время, как Геворг выходит из палаты, она упирается подбородком в угол между моей шеей и плечом. Она шепчет, что все будет в порядке, и что она со мной и никогда не оставит меня одного. Это именно то, что мне сейчас нужно: знать, что кто-то рядом, ощущать чье-то присутствие. Как же точно мы друг друга чувствуем. А пока ее теплое, свежее дыхание щекочет мне нос, мои глаза закрываются, и тело начинает бить мелкая дрожь. Так приятно. Кажется, я растворился в этой сладостной неге и вот-вот улечу. Пять подарочных минут, я заслужил их сегодня. В воображении предстают красивые картинки: горы, море, солнце, пляж, в общем, красота. Но я знаю, что это ненадолго, и что разум, дойдя до определенной точки, до какого-то уровня блаженства, решит, что мне чересчур хорошо и обязательно... напомнит...

 

*****

 

1 сентября 2009 года. Мне 17. Лето пролетело, как всегда, скучно. Я, хренов знойный красавчик, прибавил в весе еще пару тонн. Эххх. Час от часу не легче. Грела лишь одна мысль – скоро я утону в повседневной рутине и перестану о нем думать. В конце концов, он ведь постоянно будет перед моими глазами, а значит, – быстро надоест и покинет мою несчастную голову. Моя группа в полном составе собралась в лекционном зале, там же заседали деканы с ректором, первокурсники, их родители, и... Он. Он сидел наверху, в черной рубашке, темно-синих джинсах, как всегда идеальный. Во всем. Даже выражение его лица, взгляд, энергетика, которую он излучал, все было идеальным. Его прекрасные черные глаза мельком пробежались по людям, мельтешившим где-то внизу. А сам он был олицетворением спокойствия, расслабленности и безразличия. Справа от него сидели мои одногруппники и тщетно пытались привлечь его внимание какими-то дурацкими историями или шутками. Ему было плевать. На все. Он как будто жалел, что вообще пришел сюда.

А я...

Ничего другого вокруг я просто не замечал. Видел в битком набитом зале только одного человека.

 

Внезапно, его голова поворачивается влево, взгляд натыкается на какую-то девушку, сидящую рядом, он немного наклоняется, прикрывает глаза и... Целует. Ее…

Что-то во мне предательски кольнуло в тот момент. Я-то, кретин, думал, что если увижу его, то все чувства пройдут как по мановению волшебной палочки. Хрен там... Все стало только хуже!

– Вы слышали, он привел свою девушку сюда!

– Кто, Макс? Да ну!? Пиздец! Где она, дайте посмотреть!

Все девчонки мгновенно оживились и стали обсуждать события, повергшие буквально каждую из них в шок. Идиотки. Хотя, надо сказать, их болтовня меня немножко отрезвила. Я отошел влево, поднялся вверх по ступеням и сел где-то на другом конце аудитории. Отсюда я мог спокойно и без палева наблюдать за ним и еще за ней. Эта девушка была шатенкой, у нее были выразительные карие глаза и нежные пухлые губы. Она была очень красива и сильно выделялась здесь. Но все, же недостаточно красива, чтобы затмить его. Я перевел взгляд на Макса. Его осанка, да и походка были пленительны, а движения изящны и отточены, как у танцора. И вот, его голова снова наклоняется в ее сторону, а она, подергивая пальцами, чувственно касается его подбородка, губы Макса, все еще влажные от предыдущего поцелуя, нежно касаются ее губ... Я отвернулся. Ко мне тут же подтянулась Лянка. Что-то пробубнила, догадываюсь на какую тему... Я промолчал.

 

К завершению этого сборища прозвучало объявление, сказали собраться по группам возле зала, в широком коридоре нашего универа. Мы с Ляной прибыли на место одними из первых. Вскоре собралась толпа. Это зрелище было похоже на бултыхание лягушек в маленьком грязном пруду. Все спешили поделиться впечатлениями, новостями и болтали что-то несвязное, однако никто не слушал, все только говорили, оставляя реплики собеседников без внимания. Это продолжалось минут пять, но внезапно гул затих. Как-то резко затих.

– Ты че, серьезно? – Ошеломленно спросил Боря.

– Ну да. – Спокойно ответил Макс. Его голос, негромкий, низкий и немного хриплый, но совсем чуть-чуть, просто сводил с ума. Я не особо разбираюсь в этом, но думаю, что это бас. От него реально отъезжала крыша.

– Но почему? Че ты так сгоряча, а? Ты хоть подумал? – Спросила девчонка. Кажется, это была Королева, она давно по нему сохнет, а точнее мокнет. Овца. Думаю, в этом он со мной был бы согласен.

– Подумал, все взвесил, и решил: я перевожусь. – Так же невозмутимо ответил Золотарев.

У меня в горле застрял ком. Так значит, он переводится? Как!? Куда? Какого хрена! Меня как будто накрыло ледяной волной. С ног до головы.

 

Как оказалось, звезду нашего факультета понесло налево, а именно, на другой факультет. Прошло еще какое-то время, прежде чем люди стали расходиться, а толпа вокруг Макса потихонечку начала рассасываться. Я же, как самый последний лузер, терпеливо ждал своей очереди, чтобы попрощаться с ним, а когда она до меня дошла, и я протянул свои пухлые пальцы ему навстречу, он пожал мою руку с какой-то неприятной ухмылкой. Мне тогда показалось, что он испытывал то ли презрение, то ли омерзение, просто касаясь моей руки. Меня это почему-то не удивило, я чувствовал, что он меня презирал...

 

С тех пор прошел очередной учебный год. За это время я, кажется, научился жить со своими непонятными, все еще противоречивыми и неуемными чувствами к этому парню. Черт. Раньше я не замечал за собой таких наклонностей. Никогда. Мне всегда нравились девушки, а сейчас все перевернулось с ног на голову. Те чувства, которые до недавнего времени были исключительно платоническими, стали перерастать в нечто большее и приобрели новое качество. Нетрудно догадаться, какое именно. Я его хотел. Во всех смыслах. Это стало походить на зависимость и начинало пугать меня. Я находил утешение только в одной мысли. Я ощущал себя художником, рисующим портрет, при этом я дополнял его эскизами и чертами, которых у Золотарева нет, и каждый раз, когда наши пути пересекались на смежных кафедрах или возле главного корпуса, я словно закреплял эти качества в нем. Таким образом, я влюблялся не совсем в Макса, а в его образ, который сам себе и вообразил. Бред, правда? Кстати, в тех редких случаях, когда мы виделись, он, пройдя мимо меня, как всегда окруженный шумной кампанией, даже не здоровался. Делал вид, будто бы меня нет, а может, правда, не замечал? В любом случае, мне было достаточно и этого, я чувствовал, что жил только в тех промежутках, в рамках которых судьба сводила наши пути. И вот, после окончания четвертого семестра, после успешной сдачи сессии, 29 июня 2010 года, судьба вновь предоставила нам перекресток. Если бы я только знал, что эта встреча сделает меня другим человеком...

 

Глава 4. Разлом.

Часть 1. Предчувствие.

 

Лучи солнца с трудом пробиваются сквозь плотную пелену туч мрачноватого октябрьского неба, и... касаются моей правой руки. Я чувствую. Как же несправедливо, что у меня отняли почти все лето, вот если бы я проспал всю зиму, то было бы, наверное, не так обидно. Хотя, надо признать, что и в прохладном осеннем ветерке, который сейчас приятно щекочет мне кожу, есть своя прелесть.

– Через два дня выписываемся, фуххх... Слава богу, мой сынок домой вернется. Там без тебя все так опустело, ты даже не представляешь... – Мама любит меня. Очень. За последние три недели я осознал это так ясно и четко, как никогда до этого не осознавал. Мы прогуливаемся по дорожке, усыпанной осенней листвой, вокруг нас уже почти голые деревья, такая умиротворенность, такое спокойствие. Ее губы расплываются в улыбке. Она счастлива. Но, к сожалению, сейчас порадоваться вместе с ней я не могу... Курс моей реабилитации подошел к концу, и я уже совершенно свободно и безболезненно передвигаюсь. Даже бегать могу. На беговой дорожке. Геворг с Лянкой и, конечно же, моя мама поставили меня на ноги, как и обещали. Только вот мне как-то нерадостно. Ведь то, что я здоров и выписываюсь, означает, что мне придется вернуться. Означает, что я скоро увижу его снова, не в кошмарах, не в мыслях, а наяву. Я буду смотреть в его глаза, понимая при этом: он понятия не имеет, что это был именно я. Идиот. Хорошо хоть, что у меня есть это преимущество. Как бы то ни было, дни моего спокойствия теперь окончены, и я не должен расслабляться.

– Андрюш, ты хоть рад, а то грустный какой-то?

– Да так, ерунда...

– Ты что-то вспомнил?

– Нет.

– Но ты же расскажешь мне, если вспомнишь? Хоть что-нибудь?

– Мам, я же уже говорил, и тебе, и ментам, и даже дяде Толе: я не помню. Ничего. – Соврал я. – Да я и не уверен, что хочу знать...

Хорошо, что она спросила. Я еще не поговорил с Лянкой. Черт. Она всегда была на моей стороне, всегда меня понимала. Она должна знать правду. Всю...

 

*****

 

29 июня 2010 года. Этот день стал закатом моей жалкой жизни. Прежней жизни. Хотя трудно назвать жизнью то, что не ощущаешь, что не чувствуешь. Наверное, это называют существованием.

 

В моей комнате еще никогда не было так ярко. Казалось, солнце светило абсолютно отовсюду. Я лениво разлепил слипшиеся за ночь веки, и тут же закрыл глаза: меня ослепило. Первая мысль, которая тогда пронеслась в моей голове: "Интересно, где сейчас Макс? И когда я его еще раз увижу?". Я почесал свой живот, встал с кровати, подошел к зеркалу и заглянул в него. В последний раз. Паренек среднего, даже, наверное, маленького роста – метр семьдесят один, и весом в 89 килограмм, придающим ему фигуру телепузика, смотрел на меня из зеркала. Его круглое, отекшее после сна лицо было усыпано прыщами. Гнойными прыщами, каждый из которых был размером с крупную канцелярскую булавку. Майка сползла вверх, оголив пузо. Какое-то бесформенное подобие челки, спадало слипшимися от пота прядями на лоб. Свинья. Я сходил в ванную, принял душ, почистил зубы и так далее. Я почему-то очень отчетливо запомнил каждую деталь того утра, вплоть до цвета зубной пасты, и количества использованной туалетной бумаги...

 

На сегодня у меня ничего не планировалось. Как, впрочем, и на завтра, и на послезавтра. Лето, все-таки, какие тут планы. Сессию я, хвала всем святым, сдал на отлично. Не скажу, что считаю себя ботаником, но с уверенностью готов заявить – я точно не дурак. По среднему уровню знаний в группе я был, наверное, четвертый. Это одна из немногих причин, по которым Максим Золотарев вообще замечал мое существование.

 

Очень скоро мне надоело слоняться в квартире без дела, и я решил все-таки сходить к Лянке. Родители у нее – замечательные люди. К сожалению, тетя Марина сегодня была на работе, поэтому нам с Лянкой до вечера пришлось слушать дурацкие шуточки дяди Германа. Понятно теперь, от кого Лянка чувство юмора унаследовала...

 

Когда я возвращался домой, снова жалел, что не смог рассказать ей. Который раз уже, настроившись на разговор, собравшись с мыслями, решив окончательно и бесповоротно, я включал заднюю и менял тему в самый последний момент. Сознание того, что рано или поздно мне придется ей открыться, постоянно душило меня. Мне было плохо оттого, что между нами появился секрет, тайна, но одновременно с этим я ничего не мог с собой поделать...

 

Мама сегодня приготовила макароны по-флотски и сварила борщ. М-ммм... Ням. Через минут двадцать, растерзав две набитые жрачкой тарелки и прикончив стакан яблочного сока, я направил свою задницу на диван. Хотел посмотреть какой-нибудь бред, типа "Счастливы вместе" или "Универ".

Я смотрел и не смотрел одновременно. Было неинтересно. А может, настроение не то. А оно было, прямо скажем, не айс. От жалких попыток себя увеселить с помощью ТНТ или СТС становилось только хуже. Одни мысли заменялись другими, и те, что приходили на смену, были ужасно гнетущими. В какой-то момент во мне что-то щелкнуло, и, почему-то, стало очень стыдно. Стыдно за то, как я выгляжу, как одеваюсь, как двигаюсь, даже за то, как пахну и за то, что смотрю такую тупость. Он бы этого всего делать не стал. У Золотарева был особый, исключительный вкус, он всегда одевался с иголочки, от него постоянно пахло дорогими духами, у него была уйма друзей, и он был душой любой компании. Каждый, кто был хоть немного с ним знаком, завидовал его образу жизни. Он был шикарен. Всегда и во всем. А я? Почему я никому не интересен? Почему у меня совсем не осталось друзей? Почему каждый день моей жизни такой мрачный и угрюмый? Моя голова начала болеть. Навязчивые мысли не давали мне покоя, казалось, будто меня кололи острыми иголками... А потом стало как-то душно. Окно было открыто, но дыхание все равно перехватывало. Хрень какая-то. Я выключил телек и направился к распахнутому окну.

Прохлада и свежесть приятного июньского вечера чувствовались каждой клеточкой моего лица. Я немножко взбодрился. Совсем чуть-чуть. И этого было мало. Мне хотелось выйти на улицу и прогуляться, поэтому я быстро нацепил легкую ветровку, обулся в первое, что попало под руку, и направился к двери.

– Мам, что-нибудь взять в магазине?

– А ты что, собрался в магазин?

– Да нет, просто выйти – пройтись хочу.

– Ну, я даже не знаю, поздно уже, двадцать минут двенадцатого. Делать тебе больше нечего, что ли!

– Ооойй, маам, не начинай! – к тому моменту, как я это прокричал, я уже закрывал за собой дверь. Черт. Пятый этаж, а лифт после одиннадцати закрывают. Дааа, долго мне потом подниматься придется...

 

Оставив позади все лестничные пролеты, я шагнул за подъезд в поисках летней прохлады. Вот бы пошел дождь! Я так люблю сырость... Эххх. Нет. На небе ни облачка! Ну и фиг с ним, с дождем, и так здорово. Прошло несколько минут. Пара глубоких вдохов быстро привела меня в чувство. Как я и предполагал. И, несмотря на позднее время суток и на то, что я уже полностью пришел в себя, моя прогулка продолжилась. Она отрезвляла, позволяла собраться с мыслями. Я не хотел возвращаться домой, здесь я чувствовал себя отлично...

Вскоре, окончательно оклемавшись, я заметил, как здесь безлюдно. А время, к слову, и вправду было позднее. В смысле, было темно. Когда я стоял возле окна в квартире, мне казалось, что было посветлее. Наверное, из-за фонарей. Они сейчас уже не горят. Вырубили. На всем экономят, заразы. Тусклый свет расплывался только из окон пятиэтажки, которая осталась позади. Я уже почти дошел до детской площадки. Когда-то давно здесь я сломал руку, упав с качелей...

Тем временем, где-то далеко позади послышался какой-то шум. Он исходил с юго-запада по отношению ко мне. Из-за спины. Байкеры. Уебки. Постоянно здесь околачиваются. Ну, еще бы! А где же им еще шастать? Наш район – один из самых хреновых в городе. Окраина. Здание, конечно, примыкало к трассе, но расположено было неудобно так, на возвышении. Справа от выхода из моего подъезда была дорожка, ведущая вверх по холму, в лес. Кругом было много высоких деревьев, и у каждого очень широкий ствол. Это пихты, кажется. В детстве мы всей дворовой шпаной пропадали там, в прятки играть особенно любили. И площадка, к которой я подходил, была расположена именно там. Далековато. Меня сюда всегда отец приводил. Нет. Не буду думать о нем. Не сейчас. И не здесь...

Внезапно, воздух вокруг стал каким-то спертым, чересчур увлажненным. Поднялся сильный ветер, и я, поняв уже, в чем дело, поднял голову наверх. Звездное небо сейчас, скрывала грозовая туча. Здоровая такая. Клево! Как я и хотел. Ну, давай, пожалуйста, давай! Да! Словно сопровождая мои слова, туча раздалась громом и отправила первую каплю воды прямо мне на щеку.

Впереди, перед собой, я видел старый деревянный навес, походивший, скорее, на беседку. Под этим навесом находился стол и по бокам от него – две затхлые лавочки. Тропинка после этой беседки сразу заканчивалась, и начинался лес. Как-то не улыбалось получать сегодня нагоняи от мамы за то, что промок до нитки. Поэтому я решил переждать непогоду на скамейке...

 

Прошло десять минут. Прямо на уровне моих глаз сейчас находилось окно в мою спальню. Свет горит, наверное, забыл выключить. Я вспомнил, что оставил телефон дома. Вот дурак. Мама, наверное, волнуется уже... А тем временем дождь все никак не заканчивался, даже наоборот, – усиливался. Сверкнула молния. О-ооо, да я здесь, похоже, надолго застрял. Нет, конечно, вечерняя свежесть – это очень приятно, и все такое, но так дело не пойдет. Пойду-ка домой, и плевать я хотел на мамины нагоняи...

 

В тот момент, когда я встал, произошла вспышка. Минуточку... Кажется, я что-то заметил. Прищурился. Блин. Ничего не видно. Вспышка. По моей спине пробежал холодок. Прямо впереди меня, метрах в двухстах, книзу, я заметил четыре темных мужских силуэта. Они все поднимались на гору. Прямо туда, где сейчас стоял я. Странно. Зачем? Здесь же никого, кроме меня, нет... Да и идут они, каким-то медленным шагом: явно не спешат от дождя укрыться. Молния сверкнула вновь. На этот раз, на троих из них, я сумел разглядеть черные кожаные куртки. На четвертом было что-то коричневое. Байкеры! Я мгновенно стал натянутым, как струна. Мое тело как будто парализовало, а ноги сейчас, казалось, вросли в дощатый пол. Зачем, ну зачем я сюда пришел?

Пока я был в ступоре, мой мозг лихорадочно соображал. Так, я сейчас наверху, справа, слева, и сзади – только деревья. А они внизу. Черт. Я в ловушке...

И видимый выход из нее только один – идти в лес...

 

Надо сделать над собой усилие. Таак... Без паники, и...

 

Я вышел из беседки. Повернулся к незнакомцам спиной, и, сойдя с тропинки, шагнул в страшный темный лес. Сначала взберусь наверх, затем поверну налево, сделаю большой крен и вернусь. Да. Хороший план. Тем временем, я ускорил шаг. Чертов дождь! Из-за него я ничего не слышу! Надо обернуться. Но не сейчас, – все равно ничего не увижу. Вспышка. Они стоят возле беседки. Не двигаются. А может, они просто под навес хотели? И я зря испугался?...

Х-ммм. Странно. Их же вроде четверо было. Да, я не мог ошибиться.

 

Но тогда... где же четвертый?

 

Снова вспышка. И на этот раз, у меня возникло такое чувство, как будто молния прошла сквозь все мое тело. Я все понял. Они разделились. Страх обуздал все мое существо, и я бросился бежать, что есть мочи. Холодный ветер резал мое лицо, словно бритва. Руки царапались об уродливые кустарники. Каждый вдох отзывался огнем в моей груди. Вспышка. Я снова обернулся, но лишь для того, чтобы чудовищная волна ужаса накрыла меня с новой силой – они бежали вслед за мной...

Черт! Черт! Черт! Я бегу, но недостаточно быстро. Так, они меня, в два счета нагонят... Надо что-то делать! Я скоро выдохнусь.

Ответ пришел сам собой. Прятки! Надо спрятаться! Но где? В этот момент я заметил одно дерево, с таким стволом, за которым смогли бы укрыться трое таких, как я. Вокруг него была целая куча кустарников. Они здорово сбивали с толку: уродливые ветки, ну очень смахивали на торчащие из-под земли конечности. Идеально.

А сейчас мне очень нужен свет, чтобы хоть как-то оценить ситуацию. Воздуха уже, катастрофически не хватает. Мои мольбы дошли до небес буквально через пару секунд... Вот она! Спасительная молния!

 

Их не видно. Отстали наверное! Я тут же, ловко свернул влево, и спрятался за могучим стволом.

 

Через пару мгновений дыхание стало приходить в норму, а боль в мышцах постепенно отступать. Дождь еще хлестал. Но тут было как-то потише. Просто, кроны деревьев задерживали почти всю воду, так что до меня доходили только редкие холодные капли. Здесь я уже мог прислушаться... Не помню, сколько прошло времени, но в какой-то момент все вокруг внезапно стихло. Я имею в виду обстановку. У меня возникло страшное ощущение, как будто по другую сторону дерева кто-то есть. И что этот кто-то прекрасно знает, где меня искать. Сердце заколотило с бешеной скоростью, а шестое чувство кричало, – беги отсюда! Кора дерева сильно вдавливалась в мои лопатки. Право или лево? За какую сторону заглянуть? Времени на размышления не осталось... Вправо. Я сделал очень тихий и осторожный шаг к краю ствола, а затем, повернув одним туловищем... выглянул.

Там никого не оказалось... Странно, может они ушли?... Внезапный шорох за <